***
Он не может выбросить девчонку из головы, хотя ее и нет дома уже несколько часов. Умотала куда-то вместе с братцем, поди знай, где она теперь шляется. Поуп на секунду задумывается о Джее, ведь он тоже ребенок Джулии, ее сын, но… не то. Малец не заставляет Поупа думать о себе больше, чем пол минуты. Не то, что она. Лия. Почему она так зацепила? Почему она так похожа на Джулию? Те же непослушные кудри и тонкие ладони, тот же воздушный смех. Та же легкая походка и кошачий выгиб. Потому что она ее дочь, вот почему. И ему стоит держать руки подальше от нее, и не только руки. Вообще, лучше избегать ее, не пускать ее в … никуда не пускать. Эта девчонка чужая, она не должна прижиться и пустить корни. Только не в нем. И только не сейчас. Он еще помнит, как больно было выдирать Джулию из себя, по кускам, с кровью – теперь на ее месте багровые ямы, и больше ничего. А эта… почему так похожа? И в то же время нет. У Джулии в глазах никогда не было этих чертей, этих дерзких искр. И Поуп пытается заставить себя невзлюбить девчонку – она наверняка своенравная и непокорная, и от нее будут одни проблемы – одна беда. Но чем больше он пытается, тем больше продолжает думать о ней. В пекло ее, и ее брата! И где ее носит? Входная дверь стучит, и Поуп слышит шаги за спиной. Он подбирается, готовый вскочить и … сделать что? Он не хочет, но мысли опять как будто не его, и в голове стучит набатом «Это она пришла?». Какого черта он все еще думает о ней? Какого черта? По звукам шагов, твердым и тяжелым, Поуп определяет, что это не она. Джей вернулся. И его самого отпускает, словно канат, протянутый над ямой, тугой и крученый, в одночасье провис. Он несет какой-то бред про стрижку и грозу, и на что-то намекает – на что-то слишком личное и тайное, но это все часы ожидания сказались – его мысли опять не его. Поуп предлагает ему свое время – приходи, когда будет страшно – и свое внимание – ты можешь поделиться со мной всем, чем хочешь. Джей что-то мычит в ответ, будто все понял, только ни хрена малец не понял. Если б понял, то не стоял бы истуканом, а хватал бы сестру и валил бы со всех ног. Джей незаметно исчезает из поля зрения, и Поуп снова обращается к телевизору, вперивает в него невидящий взгляд. Картинки на экране или серые стены за малюсенькой решеткой одиночки – да какая, собственно, разница? — А если мне будет страшно или захочется поговорить? Она появилась словно из ниоткуда, словно стояла здесь, за его спиной все это время – но он не слышал, как она пришла, не видел ее, когда разговаривал с Джеем. — На меня это заманчивое предложение распространяется? Подходит ближе, в полумраке плохо видно ее лицо, но он все равно видит – ее глаза опять искрят, жгутся огнем. Улыбка, мягкая, как разогретое масло, плавает на ее лице. — Так как? Девчонка встала почти вплотную, ее колено вот-вот прикоснется к его. Когда она успела оказаться так близко? Это все темнота, она скрадывает движения, искажает их. Раньше Поуп любил темноту – в ней можно было укрыться и спрятать все, что должно быть спрятано – и остаться ненадолго одному. Но вот и она здесь, в его темноте, и, кажется, не собирается испаряться, как пару секунд назад ее брат. — Конечно, — отвечает он ей, и пытается не отвести взгляд от огня в ее глазницах. — Классно. Лия кивает, и несколько секунд ему кажется, что она поднимет руку и прикоснется к нему своими тонкими пальцами, проведет ими по щеке – Джулия делала так раньше, когда они были детьми. Или наоборот, осознает, что в темноте, стоя напротив него, она в опасности, в большей, чем когда-либо была – и упорхнет в свою комнату, запрется на тысячи замков. А назавтра – исчезнет, испарится, и он больше никогда ее не увидит. И это будет херово, и прекрасно, потому что вместе с ней уйдет этот зуд под кожей, эти раскаленные иголки, это острое желание сделать что-то… неправильное. Он уже почти поверил в такое развитие сюжета, и уже почти смирился с потерей того, чего никогда не имел, но девчонка все переигрывает. Переиначивает на свой чертячий лад. Она отходит на пол шага, отодвигает подальше белье, которое он не собирался использовать, и падает на диван, совсем рядом с ним. Ее как будто не заботит ни ночь, ни блядский узкий кусок обивки между ними, ни правила приличия – ничего. Стоит ей склониться на несколько сантиметров вправо – и утонет в его объятиях. Что он тогда будет делать? Утешит ее – вроде это то, что ей нужно, она же потеряла мать как-никак – или велит ей идти спать, подальше с глаз долой? Поуп не уверен, что сможет сделать хоть что-то из этого нереального не-плана. Утешитель из него всегда был херовый, да и кого утешать-то было? База? Тот сам мог разрулить любой замес, одной улыбкой до ушей сворачивал на свою сторону всех. Крейга и Дерана? Малыми они были наглыми оболтусами и бегали за ним хвостом, а потом выросли – бегать перестали, но наглости не убавилось. Разве что Джулию? Ее всегда все любили – пока она была милой малышкой с огромными доверчивыми глазами. А потом она повзрослела, а он стал не-таким, неправильным. Своими чувствами к Базу она все испортила, а он на тот момент был уже не способен что-то исправить. И она никогда не искала утешения, не у него, точно. Лия ворочается сбоку, напоминает о себе, и он хочет оставить мысли о сестре в пошлом – там им самое место. Пусть пылятся себе на полках, покрываются грязью – ему все равно – лишь бы не тревожили, не всплывали каждый раз болезненной резью в голове. — Она говорила о тебе, знаешь? Много всякого. Похоже, девчонка решает иначе. Ну да, куда ей считаться с его невысказанными пожеланиями. — Да? — Да. Эндрю. Так она говорила. Не брат, не братишка, не близнец, не Поуп – Эндрю. Собственное имя отдается гулом в ушах и колыхает полки, покрытые пылью. Она даже произносит его как Джулия – так же протяжно и вязко. Как будто карамель липкой патокой вытекает из ее рта. Поуп сжимает кулаки и пытается справиться с зудом, что начинает гореть под кожей. — Когда я была маленькой, то не понимала, о ком это она говорит. Эндрю, Эндрю… Эндрю такой, Эндрю сделал то, Эндрю говорил вот так… Странно, но при Джее она все больше помалкивала, а при мне… все говорила и говорила. Это был как будто наш маленький девчачий секрет. И я все мечтала – когда же она познакомит меня с этим таинственным Эндрю. Лия делает паузу, чтобы вздохнуть, но на самом деле чтобы поймать его взгляд – она хочет видеть его реакцию, и ее искристые глаза все подмечают. — Сначала я думала, что ты какой-то принц. Тогда я только и могла думать все о сказках, да о принцах, — девчонка тихо смеется и легонько толкает его в плечо. Так вот просто – словно они уже давно, дни напролет сидят вот так плечом к плечу, травят друг другу байки, и вообще – лучшие друзья. Поуп не хочет реагировать – блять, да он же не хотел впускать ее, не хотел даже приближаться. Но вот она смеется тихим шелестом, сладким птичьим щебетом, и улыбка сама расползается на его лице. Его мысли снова не его. — Но потом мы росли, а рассказы об Эндрю становились все короче и… грустнее. То есть, она становилась грустной, когда начинала говорить. А потом втыкалась каким-нибудь дерьмом, и уже наших с Джеем имен не помнила, что уж говорить о твоем… Слабый намек на улыбку – единственное, что он силой воли себе позволил – исчезает, и кулаки снова сжимаются. Поуп видит печаль на ее лице, ее губы дрожат, и глаза…. Она вот-вот заплачет. Он уже готов протянуть руку и прижать ее к себе – пошло все в зад, девчонка это заслужила – но нет. Лия не плачет. Ее взгляд стекленеет, а потом она подрывается, как хлопушка, и убегает в сторону своей комнаты. Поуп выжидает пару минут – он даже не понял, какого хера произошло. Встает и идет за ней. Где-то на задворках сознания слабая мысль – она всего лишь подросток, в ней горе и гормоны не просто играют – ведут кровопролитный бой. Она может что-то сделать – что-то неправильное. И что тогда? Ему разве не должно быть все равно? Неужели, он накричит на нее, чтоб не творила глупостей, а потом станет утешать и говорить, что все будет хорошо? И какое, на хер, хорошо? В его жизни так никогда не было. По крайней мере, он не помнит. Поуп уже подходит к ее комнате, когда дверь открывается и девчонка вылетает ему навстречу. В руках сверток шмотья, а в глазах дикий огонь. Дикий и злой. Она не плачет. И не собирается резать себе вены, или чего он там только что себе навоображал. Она твердым шагом идет на улицу, зовет его взглядом. И Поуп идет за ней, как послушный пес. Лия вываливает сверток на траву – небольшая кучка женских одежек – и поливает ее горючим маслом (и где только взять успела?). —Это ее. Поуп уже понял, он узнал среди рюш и дешевых стразов слабый, уже почти истлевший дух Джулии. Девчонка вынимает из кармана джинс зажигалку и протягивает ему. — Хочешь? Хочет, наверное. Но по ее дрожащей руке и горящим пламенным глазам понимает, что она хочет этого больше, что она нуждается в этом больше. Он отрицательно мотает головой. И смотрит на зажигалку. Колесо крутится и высекает искру, огонек рождается и поедает воздух вокруг себя. Он отражается в ее зрачках, и Поупу на секунду – на одну длинную горячую секунду – кажется, что это демон, а не девушка бросает огонь вниз, на кучу одежды. На ее лице появляется слабая улыбка, и с тем, как пламя разгорается, она становится шире. Поуп не смотрит на огонь – такое он видел сотни раз. Он смотрит на Лию. Ее кожа, из-за отсветов и жара, становится красной, а волосы темнее, и глаза – какие же это глаза – тоже горят, искрят, жгутся изнутри. С ней все не так, как должно бы быть. И Поуп этому даже рад, потому что он понятия не имеет, как нужно себя вести, чтобы было как надо.***
Утро серое и колючее, как жесткий ворс, и это должно быть странно, потому что на улице палит солнце, и вообще, Калифорния – довольно приятное место. Но не для Поупа. В последнее время ему каждое утро кажется угрюмым и негостеприимным, и не важно, что там – тепловой удар или буря. А это утро должно стать особенно премерзким. Они хоронят Джулию. Все снуют по дому, усердно изображают активность, поглощают завтрак, так заботливо приготовленный Смурф. Вот только девчонки нигде не видать. Кажется, она была где-то здесь – он улавливает легкий запах ее духов, краем глаза замечает, как ее платье мелькает за поворотом. Но когда Поуп пытается увидеть ее – Лии нигде нет. И тогда он пытается слиться со стенами и притвориться, что его здесь тоже нет. Что он в каком-то другом месте – где угодно, пусть даже снова в тюрьме – только бы не здесь. И зачем солнце светит так ярко, будто издевается над ним? Почему оно решило быть таким жарким именно в этот день? Поуп закрывает глаза и идет по коридору – он помнит каждый угол, изучил их все в детстве, когда играл в прятки с Джулией и Базом. Он пройдет пять шагов, повернет налево и окажется в спасительной тишине своей комнаты. И там… нет, не окажется. Его комнату теперь занимает Джей. Чтоб его… Но Поуп уже дошел, и стоит с закрытыми глазами напротив его двери. Вот смеху то будет, если малец сейчас выйдет и увидит его. Очаровательный подарочек тебя ждет на пороге. Нужно открыть глаза и начать видеть, и попытаться найти другое прибежище. Непонятно только от чего он хочет спрятаться – никто его не тревожит. Боятся ли, или не хотят колебать и так шаткое душевное равновесие – но никто к нему не обращается этим утром. Поуп рад этому даже больше, чем хотел бы. Он не знает, смог бы взаимодействовать сейчас хоть как-то. Дверь за спиной скрипит – дверь ванной – и Поуп уже готов состроить крейзи-мину или зыркнуть из-подо лба – все что угодно, чтобы соответствовать образу безумного зэка – но не приходится. Сзади его обдает земляничным духом и мягко журчит вода, и голос – ее голос, вязкий и карамельный – зовет его: — Эндрю. Он поворачивается, и их взгляды сталкиваются – его – мрачный, ее – дерзкий и жгучий. Она призывно усмехается, и ее губы горят алым – кровавый зев. — Эндрю, — снова зовет она, — мне нужна твоя помощь. С подачи ее руки дверь распахивается шире, и он видит ее всю, во весь рост. Глаза против воли опускаются с лица вниз, и этот вид заставляет его вздрогнуть внутри. Она одета – и слава Богу – но разницы как будто нет. Поуп скользит взглядом по ее телу и не может оторваться. Он знает, что должен, знает, что где-то здесь рядом пролегает граница, которую ему нельзя переступать. Но не может. На ней платье – одно название – черное, с красными вставками, в облипку – короткое и тугое. Ключицы слегка выпирают, волосы разбросаны по плечам. Она чуть-чуть наклоняется вперед, и ложбинка между грудей становится глубже. Ему хочется схватить ее, сомкнуть пальцы под горлом и давить как можно сильнее – лишь бы она не была такой призывной, такой красивой, такой по-блядски желанной – но это значит, что нужно прикоснуться к ней. Этого Поуп делать не станет – никогда, так он решил. Потому что на сотни миллионов процентов уверен, что стоит ему только раз сделать это, разок дотронуться до нее, и все будет кончено. Он пропадет – она втянет его в свою черную дыру, в омут своей чертячьей души. Поуп сглатывает и с огромным усилием поднимает взгляд на ее лицо – все-таки три года воздержания даже для него не прошли бесследно. Ее глаза искрят и смеются. Она знает, мать ее, прекрасно знает, какое впечатление на него произвела. Хитрый изгиб губ – и он уверен – она сделала это специально. — Ну так как, поможешь мне? Он упрямо смотрит только ей в глаза и готовится уйти. Девчонка затеяла опасную игру, и ему все равно, понимает она или нет, в какой опасности может оказаться – он просто не пойдёт у нее на поводу. Не станет к ней прикасаться. — Что ты хочешь? — получилось грубо и жестко, но Поупа это не заботит. Сейчас он хочет быть таким, хочет разозлиться и перестать думать о впадине между ее грудей. — Ууу, как грубо, Эндрю… Что-то не так? Он молчит и выжидательно смотрит на нее. — Хотела спросить, как лучше – убрать волосы или распустить? Девчонка поднимает руку, собирает волосы на затылке, склоняет голову – ямка у основания шеи углубляется, а его кровь начинает стучать в висках громче выстрелов. Он мотает головой, прогоняя дурные мысли – которые уже точно не его. Это мысли животного, и оно хочет сорваться с цепи. — Что, нет? — Все равно, — выдавливает он из себя. — Распустить? Что тебе не нравится? Макияж? Платье? — звучит озабоченно, а глаза смеются издевательски – сыпятся злые искры, — Я тебе не нравлюсь, Эндрю? Теперь ее голос злой и резкий, натянутая струна дребезжит – и он всматривается в нее внимательнее – глубже, туда, где она прячет себя под покровом тугой ткани и сотней слоев притворства. Она расстроена. Она металась без сна всю ночь, и ритуальное сожжение не помогло. Сегодняшнее утро колючее не только у него. Лия теряет свой мир по кускам – или начала терять его уже давно – и думает, что глупые игры помогут ей собрать его назад. Глупая девочка. Поупа отпускает – она больше не соблазнительная дьяволица, стянутая в узкий футляр похоти и разврата. Она просто потерялась, как и он сам. Он улыбается, слегка, уголками губ – только так и умеет теперь. — Ты сама все знаешь. — Да. Знает, конечно знает. Опускает руку, позволяя волосам упасть назад, обхватывает себя за плечи. —А ты сам-то знаешь? — Что? — Все. Все, что происходит здесь, со всеми нами, с тобой. Что-то неправильно. Да, и с ней тоже – так он думает. Он сам всегда таким был – не таким, как надо. Неправильным. — Ты разве не заметил? Тебя не был три года, и теперь все по другому… Поуп заметил. И эти наблюдения вызывают в нем яростную дрожь вперемешку со злостью и непониманием. Все было хорошо, он был в порядке, он был на коне – и все рухнуло в одно мгновение. — Ты был их лидером, правда? — она продолжает так, будто читает его мысли, будто они – ее. — Неужели тебя это не злит? Теперь он смотрит на нее другими глазами – девчонка понимает, она все просекла, уловила самую суть. Но он не готов начать с ней этот разговор – он знаком с ней всего сутки. Он не может начать говорить с ней об этом. Лия кивает, как будто и это поняла, и отступает назад. — Ты прав, это платье ужасно. Лучше переоденусь. И закрывает дверь прямо перед его носом. Поуп стоит на месте несколько секунд, уставившись на равнодушный кусок дерева, и пытается осознать – вот это все, эта оскароносная мини-постановка – что за херня это была?***
На кладбище, из машины, она выходит, одетая почти как монахиня. Простое черное платье до колена, рукав чуть выше локтя, никакого выреза. На лице – ни грамма косметики, волосы собраны в хвост – Поупа это устраивает. Даже не так – его это успокаивает. Лия больше похожа на ребенка, чем когда бы то ни было, с этими острыми скулами и тонкими запястьями, и он понимает, что не хочет ее. Прямо сейчас она просто подросток, у которого случилось горе – и его разум спокоен, кровь не бурлит по венам. Она становится рядом с ним, и Поуп чувствует волну горечи, исходящую от нее. Он поворачивает голову и видит девичий профиль – лицо острое и печальное. Почему она не станет рядом с Джеем? Ведь там ее место, рядом с братом. Но его заняла Смурф. Лия бросает на нее короткий взгляд, и ее плечи опускаются, поникают. Она мельком осматривает каждого, затем переступает с ноги на ногу, и оказывается ближе к нему еще на пару сантиметров. Поуп почти интуитивно понимает – она хочет спрятаться за ним, прижаться к нему, а еще лучше – провалиться сквозь землю, даже хоть в пекло, все равно. Туда бы он тоже провалился. Поуп сдвигается, всего на пол-шага, в ее сторону, и девчонка принимает это как сигнал. Становится вплотную – они с краю, никто не увидит – и дотрагивается до его ладони своими пальцами. Прежде, чем он понимает, что произошло то, чего он так старательно избегал – их тела соприкоснулись – она уже обхватывает его руку и сжимает ладонь. Крепко, до хруста костей. Мир не рушится прямо сейчас. Черная дыра соблазна не затягивает его в свою круговерть. Они стоят, взявшись за руки, и это кажется естественным и до безобразия приличным. И все в порядке. И день не совсем уже мерзкий. Печальный и горестный – они ведь закапывают в землю часть своей жизни – но не мерзкий, не зловонный, не удушающий. Лия приподнимается на носочки и шепчет ему на ухо: — Скажи это. — Что сказать? — То, что все говорят. Рано или поздно. Поуп не знает, что это – на ум не приходит ничего путного, все какая-то ерунда. Но потом его озаряет, и он шепчет ей в ответ: — Все будет хорошо. — Да, — она сжимает его руку еще крепче (куда уж крепче?), второй обхватывает его локоть, и почти повисает на нем. Но его это не тревожит. Не сейчас и не здесь. — Все должно стать как раньше, — она опять приподнимается и почти касается губами его уха. — Ты должен вернуться. Баз хорош, но он – не ты. Ты был в стороне слишком долго. Пора назад. Он ловит ее взгляд – настойчивый, и в нем опять искры, эти жгучие искры – и не пытается не верить ей. Поупу уже почти все равно, почему она должна быть права. Права насчет всего – даже насчет того, что он не собирался обсуждать с ней.***
Дальше все идет легче – он неидеально убедителен в разговоре с Базом, и оба знают, что он прав – на самом деле прав. Чертова случайность и ничего больше – вот что произошло. Баз остался на воле и катался как сыр в масле, а его заперли в клетке, посадили на цепь, как дикое животное, которым он себя и ощущал сейчас. Диким обозленным псом. Его все обходят стороной. Все, кроме нее. Но Лия – другая, она неправильная, как и он. У нее огонь жжется в глазах.***
Весь оставшийся день проходит мутно и смазано – как кадры в плохо смонтированном фильме. Они куда-то едут, где-то идут, что-то едят в ресторане, который раньше он вроде как любил. Они все вместе за столом, и Поуп хочет – теперь на самом деле хочет – чтобы Лия села рядом с ним. Чтобы между ними снова образовалась эта хрупкая связь, которую он ощутил там, на кладбище. Но ее нигде нет. Он ворочает головой, ищет ее взглядом – может она отошла в туалет – но не видит ее. Это вызывает какой-то непонятный трепет внутри, неприятный, дрожащий. Она должна быть здесь, он хочет ее видеть. Она первая сказала то, что ему нужно было услышать. Поуп толкает Крейга локтем в бок и спрашивает, пытаясь победить звучащий вокруг шум нескольких голосов: — Где она? Ты ее не видел? — Кого? — Крейг как будто не понял, или не расслышал, и снова отвлекается на безумно интересную игру в «Брось мне в рот креветку» с подружкой Джея. От этого внятного ответа не дождешься. Поуп снова осматривает помещение взглядом. Его начинает нервировать ее отсутствие, и он сжимает кулаки. Еще чуть-чуть, и уничтожит что-нибудь – погнет вилки, разобьет тарелки, проломит дыру в столе – или бросится рыскать по зданию ресторана в ее поисках. Не может же ее не быть здесь. Лия была с ними все это время, не могла же она просто испариться. От того, как закипает кровь, Поупа начинает вести в сторону, и картинка двоится, теряет свои очертания и превращается во что-то другое. Голоса вокруг множатся и орут, и ему хочется заткнуть их всех. Перебить всем зубы и заставить их замолчать – может тогда он услышит ее. Это неожиданное, безумное, отчаянное желание увидеть девчонку повергает его в шок и в то же время согревает горячим пламенем. Все внутри него жжется и горит, как и ее бесовские глаза. Поуп уже почти вскакивает со своего места и готовится дикой псиной бежать по ее следу, но что-то останавливает его. Земляничный запах окружает его, вбивается в ноздри и пригвождает задницу к стулу. Ее пальцы – тонкие хрупкие тростинки – ложатся на его сжатый кулак. — Что на обед? – спрашивает она, и садится на соседний стул. Заглядывает в его лицо невинными глазами, и улыбается. Из Поупа как будто разом выходит весь воздух и вся злость, остается лишь горячий пустынный песок. Достаточно лишь одной искры, одной лишней секунды, когда ее пальцы касаются его, и все внутри загорится. Она убирает руку и принимается за еду. А Поуп смотрит на нее и не может отвернуться. Остальных словно нет, они остались вдвоем. Где-то потерялись мысли о том, что нужно держаться от нее подальше. Куда-то пропала граница, которую он не собирался переступать – ее сожгло чертячьим пламенем, что горит вокруг ее зрачков каждый раз, когда она поднимает на него глаза. Он вдруг понимает – очень четко и болезненно ясно – что нуждается в ней больше, чем во всем остальном.***
Вечер опускается на дом густыми сумерками. Поминальные веселья окончены – Крейг обдолбался в край и где-то отлеживается, Деран наверняка отправился к подружке, или гонять полуночные волны, Баз тоже куда-то свалил. Смурф забывается в объятиях Тоби в его пентхаусе на Касовенас – если ей конечно есть от чего забываться. А Поуп хочет просто наслаждаться долгожданной тишиной и ни о чем не думать. И, кажется, Джей с подружкой, мирно посапывающие на диване напротив, совсем не мешают. Он уже почти погрузился в умиротворяющий покой, но сладкий земляничный запах достигает его ноздрей. Поуп едва слышит, как поскрипывает обивка дивана слева – она садится легко и незаметно – и начинает догадываться, что, возможно, спокойное время ему сегодня не светит. — Они так мило смотрятся вместе, правда? — Лия вздыхает, а он не знает, должен ли что-то ответить. Поуп против воли замечает, что Джей и его подружка его мало заботят, но она все равно переводит стрелки на своего брата. — Что ты о нем думаешь? О Джее? — А я должен о нем что-то думать? — вернее, он не хочет думать о мальце, совсем не хочет, но похоже у девчонки другие планы. Лия придвигается чуть ближе, наклоняется и понижает голос – не хочет разбудить спящих. — Он же сын Джулии, он Коди, он один из вас…. Поуп перебивает ее, потому что ему кажется, что она говорит какую-то чепуху: — Он не один из нас. — Да? Он чувствует, как она подбирается и встает, и в следующую секунду опускается на кресло рядом с ним. Кресло широкое, но не настолько, и она почти садится на его бедро. Поуп хочет ее оттолкнуть, отодвинуть, он даже поднимает руки, чтобы сделать это. Но Лия ловит его ладони и переплетает его пальцы со своими. Наклоняется ближе, почти касается носом его щеки и шепчет: —Но он может стать. Если ты этим займешься. Поуп сглатывает и смотрит на ее лицо – оно близко, слишком близко к нему – и в нем снова загорается это пламя, горячее масло кипит и бежит по венам, прожигая кожу изнутри. — Тебя не было слишком долго. Теперь тебе нужно заново отвоевывать свое законное место. А Джей… Джей может стать грузом на твоей чаше весов. Твоим тайным козырем. Он умный парень. Он справится, но только если ты научишь его. Возьмешь под свое крыло. Она прижимается сильнее, кладет его ладони на свою талию, обвивает его шею руками. Поуп понимает, что девчонка делает что-то охренительно безумное, неправильное, что-то находящееся за гранью черты, которую он прочертил, но уже забыл, где именно. Лия склоняет голову, почти ложится на него, и он утыкается носом в основание ее шеи. Девчонка пахнет земляничной карамелью и безумием, и Поуп понимает, что у него не хватит сил прогнать ее, даже если это взбредет ему в голову. Его даже не заботит, что малец с подружкой сопят напротив, но могут в любой момент проснуться и увидеть их в таком положении. Он вдыхает ее в себя, и огонь еще быстрей бежит по венам. — Это то, чего ты хочешь? — шепчет он ей на ухо, и чувствует, как мурашки бегут по ее коже. — Это то, чего хочешь ты, Эндрю. Она убедительна, как сотни проповедников, и Поуп уже почти не сомневается в верности ее слов. Но она все равно слегка отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза. — Они тоже так хотят — говорит она, и ее взгляд сыпется искрами. — Кто – они? — Баз и Смурф. Я услышала их разговор в ресторане. Баз сказал, что неплохо бы взять Джея в дело. — И Смурф сказала «да»? — Поуп не думает, что такого не было, но это все равно кажется невероятным. — Она не сказала «нет». Думаешь, она хочет, чтобы этим занялся Баз? Кажется, она не спешит вернуть трон тебе… Лия проводит рукой по его щеке, в ее прикосновении вся нежность мира, и он перестает сомневаться. Она права, черт возьми, она же права. Как там сказал Баз – ты не в деле, если Смурф не разрешит. Если бы она хотела, то в тот же день сказала бы – ты с нами. А что он услышал вместо этого? «В этот раз отсидишься дома, милый». Поуп тут же готов поддаться волне злости и решимости, но девичья талия в его руках мешает сжать кулаки. Она как будто чувствует его настрой, потому что слегка усмехается, и в ее улыбке понимание и одобрение. — Ты все сделаешь правильно, Эндрю. На самом деле нет, неправильно – вот что он собирается сделать. Но для них обоих именно это значит то, что нужно.***
Все прошло не так идеально, как Поуп планировал. Хозяин машины появился раньше – или это Джей шевелил клешнями слишком медленно – и надавал мальцу по шее. Пришлось вмешаться и напугать парня, благо фонарик оказался достаточно тяжелым. Но теперь, когда он видит, как она стоит под луной у двери в дом, переступает с ноги на ногу и ждет их, все это перестает играть слишком большую роль. Ну подумаешь, мужик получил по физиономии – зато ни за что их теперь не опознает. И мальцу тоже было полезно узнать, что нужно шевелиться резче, иначе – фонарем по морде. Лия замечает их, и ее лицо озаряется улыбкой. Она идет им навстречу, проходит мимо Джея, даже не взглянув на его побитое лицо, и приближается к Поупу. Прежде чем он успевает удивиться ее странному равнодушию по отношению к брату, она обхватывает его талию, обвивает руками, прижимается щекой к его груди. — Я рада, что ты наконец вернулся, — шепчет она ему в рубашку. И от ее мягкого карамельного голоса, от ее горячих рук – от нее самой – все забывается. Поуп просто хочет стоять так вечно и обнимать девчонку – и пусть все остальное провалится в пекло. Но она отодвигается и смотрит ему в глаза. — Там Смурф. Она тоже ждала. Вас обоих, — на ее лице мелькает непонятное выражение, рябь грусти и неодобрения – но не по отношению к нему. — Иди. Лия отпускает его и отходит в сторону, освобождая ему путь к двери.***
Смурф была недовольна – чего еще от нее можно было ожидать? И ее недовольство забирает у него почву из-под ног, хоть он и не смел показать этого там, в столовой, где она ждала их. Он просто спровоцировал их обоих, ее и Джея, показал ей свою непокорность – и ушел. Выбитый из колеи. Потому что что-то было не так. Лия находит его позже – ступает тихо по ковру – так тихо, что он почти не слышит, а скорее чувствует ее. — Кажется ты ошиблась, и Смурф не хочет, чтобы твой брат был в деле. — Ты так думаешь? Она снова оказывается близко, слишком близко, но Поуп отходит в сторону. Он уже понял, что если позволит ей прикоснуться, то тут же забудет о том, что его тревожит, о вопросе, который нужно успеть задать. — Ты сказала… — Я сказала тебе то, что слышала. Баз этого хотел, но она не ответила «нет». И все равно ей это удается – приблизиться – и вот она уже держит его за руки и опутывает своим бесовским колдовством. — Эндрю… Ты же знаешь, что это значит. Он не уверен, что знает, но ее голос сладкой патокой вливается в уши, и он плывет. А она прижимается к нему и продолжает: — Смурф хочет этого. Но не от тебя. Она хочет, чтобы это был Баз. Чтобы он всегда был на первом месте. Ее слова яд и наркотик одновременно, и Поуп не знает, хочет, ли чтобы они были правдой. Или он хочет, чтобы она просто продолжала говорить, не важно что, лишь бы не отстранялась. — Но мы все сделаем, как надо – ты и я. Я тебе помогу все вернуть. Лия приподнимается на цыпочки, дотягивается до его лица и целует его в уголок губ – легко, почти невесомо. — Ты веришь мне, Эндрю? — шепчет она ему на ухо. Голос девчонки – жгучая искра, и она зажигает накаленный воздух внутри него. Горячая лава вскипает под ребрами и съедает его целиком. Он почти не помнит, как подхватывает ее на руки и уже сам целует – в нос, в подбородок, в губы. Он хочет снова почувствовать ее внутри себя – там, где сердце выталкивает из себя жаркую кровь – там, где она засела плотно и раскинула свою бесовскую корневую сеть.***
Утро заливается в комнату яркими лучами. Поуп открывает глаза и секунду пытается осознать – продрать люк к воспоминаниям об этой ночи – что же произошло. И произошло ли? Он помнит, как девчонка обнимала его, прижималась к нему своим горячим телом, шептала всякие безумства на ухо и разжигала пламя внутри него. Но что было потом? Сделал ли он то, что зарекся на делать в ту первую секунду, когда увидел ее? Переступил ли он черту, о которой она заставила его забыть? Поуп не чувствует за собой никакой вины – а это может значить лишь две вещи. Либо он не тронул ее, и все закончилось, так и не начавшись. Либо он трахнул дочь своей погибшей сестры, а теперь не может даже вспомнить об этом. И отсутствие чувства вины – это ли не доказательство того, что он в конец спятил? Крики боли отвлекают его от раздумий и заставляют подняться и пойти к их источнику. Парни вернулись с дела. И, похоже, не только у него все прошло не совсем по плану. Плечо Крейга истекает кровью, и брат морщится и сдерживает боль внутри себя, но пулю надо достать, а рану прижечь – и как можно скорее. После пары часов игры в доктора и уборщика – последовательно, конечно – Поуп почти не вспоминает о девчонке. Заставляет себя не думать о том, куда она делась, особенно – если что-то между ними все-таки было. Заставляет себя не беспокоиться о том, почему он этого не помнит. Но потом, когда все убрано и Крейг, накачанный обезболивающим, засыпает в своей комнате, он уже не может не думать о ней. И отправляется на ее поиски. Поуп осматривает все комнаты, заглядывает в каждый угол – но Лии нигде нет. С каждой секундой что-то внутри него сжимается все туже – предчувствие чего-то плохого. Неужели это и есть оно – беспокойство за кого-то? Неужели оно такое – дребезжащее и колющее, вгоняющее ледяные иголки в сердце? Поуп уже готов выйти наружу и броситься искать ее на улице – может она просто вышла погулять? Но внезапно появившийся на пути Баз не дает ему уйти. — Хэй. Он хочет оттолкнуть засранца, протоптаться по его башке, если ему так угодно, но что-то его сдерживает. Поуп останавливается и смотрит на База. — Смурф сказала мне, — говорит он, — что ты взял Джея с собой. — Да. И что? — Как это «что», Поуп? Ты с ума сошел? Я же сказал – только тачку, и больше ничего. Нахера ты пацана потащил с собой? — Ты же так хотел. — Хотел? Ты о чем? В глазах База как будто искреннее непонимание, и Поуп на секунду колебается – а хотел ли? — Не позволяй ему обмануть себя, — говорит Лия, — просто он хотел сделать это сам, вот и все. Она появилась из ниоткуда – словно стояла позади него все это время. Поуп оборачивается и ловит ее взгляд – жгучий, искристый. Лия улыбается той самой улыбкой, которая предназначается только ему. Улыбается так, что он хочет верить – между ними все будет хорошо. — Что ты имел в виду, Поуп? - Баз все еще здесь, и все еще играет непонимание. — Ты сам сказал ей «Давай возьмем мальца в дело». — Кому я такое сказал? — Ты сказал это Смурф, — Лия повышает голос и выходит вперед, — Ты сказал это Смурф! А сейчас отрицаешь, потому что сам хочешь быть во всем первым! Но мы тебя переиграем, слышишь? Ты ни хрена в итоге не получишь! Она злится, пышет жаром, и этот огонь передается Поупу, струится по венам. Он смотрит на девчонку – ее как будто окутывает слоистое марево. Как будто она готова вспыхнуть прямо сейчас – и сжечь здесь все дотла. — Эй, Поуп, — Баз резко щелкает у него перед носом, — ты чего завис и молчишь? Кому я так сказал про Джея? Поуп переводит взгляд на него. — Ты же ее слышал. — Смурф! В ресторане ты говорил об этом со Смурф! — уже кричит Лия, и ее глаза жгутся и метают шаровые молнии. Ее злость и ярость – весь огонь – все втекает в него, и Поуп только успевает удивиться, как она еще не набросилась на База. — Кого, Поуп? — Она вас слышала! — теперь он сам повысил голос, потому что непонимание База начинает казаться до боли неподдельным. — Кто нас слышал, Поуп? О ком ты говоришь? Поуп моргает и пытается осмыслить, как он мог не услышать ее сейчас, ведь она стоит в полу-шаге от него. А Баз перемещается так, что оказывается за спиной Лии – и он ее не видит. Он смотрит прямо на Поупа, смотрит сквозь девчонку, и ни хрена не понимает. — Поуп? В чем дело? Лия обхватывает себя руками, становится меньше и смотрит на него. В ее глазах – вместо огня – тоска, и боль, и печаль, и блядское море слез. — Прости, — шепчет она, — прости. Я хотела помочь. Я на твоей стороне. Я люблю тебя, Эндрю. Он с силой отрывает взгляд от нее – только не смотреть – и переводит на База. — Ни в чем. Ты получил свою машину. Какая разница, был малец со мной или нет? — Это было глупо, Поуп. — Неужели? Иди, пожалуйся мамочке. Поуп разворачивается и уходит, не слушая, что Баз может ответить. У него есть другая – более важная – проблема. Девчонка, которая сказала, что любит его. Девчонка, которой не существует. Лия идет за ним по пятам, но он не слышит ее шагов. Конечно, ведь их нет. Ее самой нет. Она догоняет и пытается взять его за руку, но Поуп не дает ей этого. Он отступает на шаг, не пуская ее к себе. — Эндрю… — Нет, не смей, — он хочет – теперь по-настоящему хочет – чтобы она замолчала. Чтобы она не произнесла больше ни слова. Они уже ушли далеко от гостиной, и никто не может их услышать – его услышать, потому что ее никто кроме него не слышит – но Поуп все равно оглядывается и проверяет, чтобы никого не было поблизости. — Не говори… больше. Лия всхлипывает и трясется. — Зачем ты так? — Зачем? Ты же… — Что? — Не настоящая. — Правда? — Только я вижу тебя. — Ну и что? Неужели, это так уж важно? Я на твоей стороне. — Тебя нет. — Я есть. Я всегда с тобой. Вот здесь, — она оказывается рядом, быстро – он не успевает отойти – и кладет руку ему на грудь, туда, где бьется сердце, — я всегда была здесь. Ты думаешь, что сам придумал меня? Сестра Джея, еще один ребенок Джулии – все, что угодно, чтобы оправдать мое присутствие в этом доме. Но это не так. Я всегда была с тобой, Эндрю. Поуп всматривается в нее внимательнее, заглядывает в ее искристые глаза, в знакомые черты лица – острые и манящие – в непослушные кудри и тонкие руки, в кошачьи повадки. Все это кажется ему знакомым – что-то, что он знал когда-то. То, что выкорчевал из себя и заставил забыть. И он не может поверить, как не догадался раньше, не увидел этого в ней. — Джулия?