Навьи

      Шишка с какой-то из елей подозрительно громко шлепнулась в воду. Словно по команде, в воду сорвалась еще и желтобрюхая лягушка, до этого преспокойно греющая спину, сидя на бревне. По подернутой мутью с берега поверхности озерца расходились круги, сталкиваясь друг с другом. – А что, Огняна, как там ваше болото зиму перезимовало?       Без всяких приветствий на валун у самой кромки воды грациозно примостилась черноволосая красавица, поправляя венок из желтых кувшинок. – Да тьху на тебя, дурная! – воскликнула вторая, что, видимо Огняной и была. – Долго что-то лед стоял, ох уж и долго… Оно ведь знаешь, вредно как! – рыжая подобрала гребень, который с испугу выронила из рук, и возмущенно хлестнула рыбьим хвостом.       Та, что в венке, согласно покивала, соглашаясь, и подхватила огненную прядь русалки. – Угу, разбушевалась что-то Зима в этом году. Мы сами-то из пещер повылазили, а там холодина, и снег валит. И это в середине весны! – отобрав у подруги гребень, черноволосая принялась чесать рыжие косы. – Зато народу-то повалило на реки в ледоход, что того же снега! – захихикала в кулак Огняна и поманила пальцем вновь выползшую на бревно лягушку. – Тоже мне, чудо-чудное… – Да чего ты, Станка, понимаешь! – отмахнулась русалка. – Зимой-то, оно, скука смертная, а тут ведь и петь есть кому, и… – рыжая вновь хихикнула и зажмурилась, смотря на солнце сквозь густые ресницы и лениво баламутя воду хвостом. – А мне гребня девчушка какая-то пожадничала, – вздохнула Стана и надела на Огняну свой венок. – Оглядывалась еще судорожно, воду чей искала. Пошли-ка к реке, искупнусь я.       Черноволосая сунула гребень русалке и встала на ноги, шагая вдоль берега и совсем не приминая ногами траву, словно и не весила ничего. – Так ты ее куда, в болото загнала, девку-то? – русалка то выныривала, перегоняя Стану и слушая ее издалека, то вновь уходила под воду. – Куда ж еще? К бабке-кикиморе свела, пусть помается потом… – появившиеся на лице красавицы хищный оскал и злой блеск зеленых глаз совсем испоганили ее миловидное личико.       Огняна деловито кивнула, весело рассмеялась и в который раз нырнула, только и блеснул над водой чешуйчатый хвост, и до реки больше не показывалась, бес ее знает, как только переплыв ручейки.       Когда узкие и мелкие, всего в пол пальца глубиной, ручьи слились в шумную реку, Стана скинула белую рубаху и вошла в воду. Русалка уже сидела на берегу и вертела в зеленых пальцах, перетянутых перепонками, мелкую ромашку. – У-у-у, скучно же еще, скучно-о-о! – неожиданно взревела рыжая и ударила кулачком по текущей воде. – Вам, мавкам-то, легче чей, по лесам-то часто рыщут, а на нашу реку? – Огнянка уже печально вздыхала, кутаясь в косы. – Велика печаль, – фыркнула черноволосая Стана. – Переплыви в другую, около которой люди живут, да запой. – Да от человечьих-то плыть далеко будет, а ведь Русалья скоро! – Ай, дурная девка… – мавка махнула рукой и уселась рядом с русалкой на траву. – А ты сейчас спой. Если и не придет никто, так хоть я послушаю. – А чего не спеть, спою.       Завела Огняна песню. – Грустная она больно. Другую начинай, другую! – расхохоталась мавка, не дав ей закончить, и столкнула подругу в воду. – Другую! – Ой, Станка, гляди-ка, гляди! – русалка почти стыдливо прикрыла белые груди волосами и ткнула пальцем куда-то за спину черноволосой красавицы.       А там пастушок стоит, глазищами голубыми хлопает, что его коровы, свирельку теребит. То на спину мавки смотрит, без кожи, где виднеется мертвое небьющееся сердце да позеленевшие без воздуха легкие, то на хвост русалий с плавниками рыжими, как ее косы. – Жалко мальчонку-то топить… – вздохнула Стана, выловив из волос подводную траву и кинув ее обратно в реку. – Когда это ты жалостливой такой стала, а? Не ты ли пятнадцать весен подряд девок в болота топкие заманивала, одежку у парней воровала, а самих их губила? – зашипела змеей Огняна, да тут же капризно надула губы. – Говорю же, скучно мне. Не понимаешь ты ничего, Станка! – головой покачала и поманила пастушка, улыбаясь и речи сладкие заводя.       Подхватила Стана рубаху свою, пожав плечами, и пошла к лесной опушке. – Приходи потом, Огняна, под дуб, на поляну нашу. Попляшем с другими, венков наплетем…       Оделась мавка, посвистела, коров по бокам крапивой отхлестала, разгоняя, вдруг и выбредет какая к дому, а то помрет ведь пол деревни без кормилиц. Оглянулась на весело хохочущего мальчонку, забывшего и о коровах, и о хвосте русальем, и скрылась меж деревьями.       Не услышала черноволосая, как захлебнулся смех в водах речных, не увидела и то, как нырнула коварная русалка, провожая нового утопленника в услужение к дедушке Водяному.       Не расходилось кругов никаких по воде, все смыло течение. Лишь свирелька самодельная на берегу лежать осталась.