Хикка

бля, бесит, наверное, когда ты тааакой остроумный комментатор в твиттере, а до сих пор не понимаешь сарказма 18:25, Rudeboy.

***

      Эти четыре дня пролетели, как один. Даже сложно сказать, заметил ли я время, которое прошло — все вокруг меня слишком часто двигалось, менялось и не оставалось на месте: Дарио с постоянными пассиями и алкоголем, Мирон, решающий выйти на улицу и регулярно гуляющий со мной, засыпающий со мной в одной кровати и целующий меня по утру, а еще концерт, который должен был начаться через два часа. Все это не то, чтобы давило, скорее непрерывно напоминало о себе всеми возможными способами, и я не мог не волноваться, особенно по поводу выступления Окси, от которого он сам еще мог отказаться, ведь я все еще не сказал ему про это, а только позвал в бар под неясным предлогом.       Все это время до концерта Мирон, на удивление, репетировал старые песни и даже пробовал что-то из нового, и мне казалось, что он будто что-то предчувствует. Я не мешал ему в такие моменты, но старался слушать и неслышно читать вместе с Окси, чтобы на выступлении легче было бы вместе работать, временами со мной был и Порчи, который старался вникнуть в читку Мирона, но в итоге просто сидел и завороженно слушал. Порчи даже свидания свои отменил в последние два дня, чтобы бывать на таких своеобразных «репетициях» Федорова.       Дарио вообще неплохо сошелся с Мироном, они частенько говорили о рэпе, смеялись, обсуждали любовные похождения Вийеры, а порой Порчи даже приходил с нами смотреть фильмы, говоря, что останется на минут пятнадцать, но в конце концов досматривая до самых титров и сонно уходя к себе, проклиная в шутку Мирона с его вкусом в кино. Меня радовало, что они нашли общий язык, ведь если бы вышло иначе, я мог бы потерять Дарио, потому как пожертвовать Яновичем я никак не мог. И видя, как они вдвоем курят на подоконнике, говоря о чём-то, во что мне лень вникать, я мог только порадоваться.       Несмотря на все хорошее, что пришло в мою жизнь с появлением в ней Федорова, сейчас я сильно нервничал. Дело было, безусловно, в концерте, я понимал, что отказаться для Мирона не будет сложно, он может просто уйти, и оставить меня на растерзание толпы и людей, которых я в таком случае подведу. Да, мне было страшно не только за Окси с его предрассудками, но и за себя любимого. Сейчас делать было нечего, кроме как ждать неизбежного и вести Мирона проулками к «1703». — Здесь многолюдно, — поморщился Окси, оглядывая толпу у парадного входа, — странно, что в такое время столько людей. Может, выступление чье? — он вопросительно глянул на меня, приподнимая по привычке одну бровь.       Ну вот и наступил тот момент, когда пришло время раскрыть карты. Я, как мог, оттягивал его до последнего, ведь мне казалось, что если сказать Яновичу об организованном концерте уже перед самым входом в «1703», то вероятность, что он даст мне по лицу, развернется и уйдет, будет меньше. Конечно, Мирон не был истеричной барышней, чтобы закатывать скандал или обижаться, но я все равно очень боялся такого исхода. Но другого выбора у меня не было, поскольку я прекрасно знал, что предложи я Окси идею с организацией его концерта раньше или предупреди хотя бы накануне, он бы отказался или попросил все отменить, а я не мог не попробовать вернуть его в реальный мир, где он бы мог снова заниматься тем, что действительно любит. Да, Мирон хоть и ходил со мной гулять, но его страх полностью не ушел, а концерт - это мероприятие, куда более пугающее для хикки, чем обычная прогулка по городу, но я все же возлагал все надежды на то, что на сцене Окси почувствует себя, как рыба в воде, как раньше, и все будет хорошо. Если только он сейчас не убьет меня за то, что я взял на себя смелость решать за него. Окси смотрел на меня, ожидая ответа, и я глубоко вдохнул. — Да, — я будто услышал свой голос со стороны, и он показался мне хриплым и немного сиплым, с нотками волнения, — здесь твой концерт.       Мирон медленно, будто в кино, повернулся ко мне, глядя как-то неверяще и, вместе с тем, потерянно: он широко распахнул глаза и часто заморгал, словно бы сдерживая слезы, ожидая, что я скажу, что это шутка, и я просто разыграл его, но мое молчание буквально ударило его под дых. Во взгляде Окси читалась злость и боль, он буквально подлетел ко мне, становясь в плотную и смотря с обидой мне в глаза. Федоров часто дышал, и на его скулах видимо выступали желваки, а мне оставалось только стоять и виновато молчать, потому что я знал, чем это может закончиться, но все равно сделал по-своему. — Какого хуя? — не своим голосом процедил Янович, тяжело выдыхая мне прямо в лицо, и я вздрогнул, — я тебя спрашиваю, блядь, что это значит? — Я просто хотел, чтобы ты снова начал читать для людей, — я старался говорить уверенно, но внутри все дрожало от напряжения, прямо как руки Мирона, — пожалуйста, давай пойдем туда — все получится. Порчи будет диджеем, а я твоим бэк-мс, — я буквально тараторил, стараясь не видеть каскад эмоций на лице перед собой, — я учил твои тексты, как только узнал о твоем творчестве и знаю все от «Витязей Словоблудия» до «Признаков Жизни». Я… — Господи, Ваня, — Мирон уткнулся мне в грудь и немного осел в моих руках, пряча глаза, Яновича немного трясло, и я осторожно начал гладить его напряженную спину, водя рукой между напряженных лопаток. Я почувствовал, что буря прошла мимо, меня пронесло, и крепче прижал к себе Окси, продолжая успокаивающе поглаживать его по спине, ощущая, как дрожь постепенно отпускает Мирона. Он имел полное право не просто уйти сейчас, а вообще разорвать со мной всякий контакт впоследствии, но я понял, что он никогда так не сделает. Не смотря на то, что ему сейчас должно быть очень трудно будет решиться войти внутрь бара, а затем выступить перед собравшимися, но по тому, как доверчиво он ко мне прижимался, в попытке быстрее успокоиться, я понял, что он пойдет туда так или иначе, потому что это был Мирон.  — Вот почему ты мне до этого ничего не сказал, а? — он посмотрел на меня снизу, но уже без былой злости, — придурок. — Еще какой, — нервно усмехнулся я, отрывисто целуя бритую макушку Окси, — прости, я боялся, что если скажу тебе, то ты не согласишься. — Не зря ты боялся, — засмеялся Мирон, — ладно, идем, будешь мне должен. — Заметано, — я крепче обнял Яновича, чувствуя, как тот глубоко дышит в попытке привести себя в порядок, — я обещаю, что все будет хорошо. — Надеюсь, — задумчиво пробормотал Федоров, покусывая изнутри щеку, — надеюсь.       Мы вошли в бар через черный ход, где нас встретил Саня — он пожал поочередно нам руки и пожелал удачи. Порчи уже настраивал свою аппаратуру, и Мирон только рвано выдохнул, глядя на то, как собирается и шумит народ. Я бы хотел обнять или поцеловать Окси сейчас, ведь я понимал, что, во-первых, виноват перед ним, а во-вторых, он сейчас безумно волнуется, и минут пять назад его жутко трясло, но я только поймал его перед выходом и снова бессмысленно шепнул, что все обойдется и пройдет на «ура», на что Федоров только неуверенно кивнул, сжимая мою ладонь. Он неуверенно озирался, то и дело поглядывая на толпу. — Готовы, ребят? — спросил нас Ресторатор, глядя на бледного Окси, и я коротко кивнул, отвечая тем самым за всех.       Мы вышли, и все будто замолкло. Казалось, что даже время остановилось в этот момент, и все смотрели прямо на меня, Дарио и нерешительно замершего Окси, который сжал микрофон и выступил вперед, глядя на людей перед ним. — Привет, Питер! — крикнул Мирон, и зал зашумел.