Pussyhound

*** Габи казалось, что ее голова сейчас просто взорвется. Девушка определенно была на грани. Никакие журнальные статьи и яркие развороты с модными нарядами не могли отвлечь немку от мирной перепалки двух ее коллег. За без малого полгода плодотворного сотрудничества у троицы сложилась вполне определенная и весьма витиеватая система взаимоотношений. В частности, эти двое с каждой последующей миссией становились все больше похожи на детей, которые не поделили ведерко с лопаткой в песочнице. По началу всего этого безобразия Теллер лишь сдержано улыбалась, считая, что со временем соперничество между коллегами сойдет на нет. Но она ошибалась. Сейчас же Курякин сидел за столом, методично разбирая свой пистолет, который вместе с русским имел сомнительное удовольствие искупаться в реке, когда агент уходил от преследования, отвлекая внимание охраны от своих коллег, которые обчищали сейф в доме очередного злого гения. Соло стоял напротив напарника, скрестив руки на груди, излучая безмерное довольство собой. Дорогая одежда не пострадала за время операции, а внимание, которое ему оказала молодая жена хозяина дома, подняло настроение американца до небывалого уровня. Теллер честно старалась не вслушиваться. Старалась думать о том, как завтра будет отчитываться перед Уэверли, но Наполеон был так окрылен и удовлетворен результатами, что просто источал в сторону Курякина тонны ехидства и килограммы издевок. В этот раз под раздачу попал акцент. Габи всегда казалось, что, выпив бокал горячительного и под влиянием успешно выполненного задания, он становился непроходимой сволочью, которой впору было выбить парочку зубов, дабы слишком сильно не лыбился. Немка, к своему величайшему неудовольствию, прекрасно знала, почему Наполеон ведет себя именно так и именно с Ильей. Знать-то знала, но вот понимать совершенно отказывалась, пусть и находила русского весьма симпатичным мужчиной, который, к сожалению, быстро потерял к самой Теллер всякий интерес. А Соло продолжал своими подколками выводить русского из себя. А у него, на минуточку, был почти собранный пистолет под рукой. Казалось, что в такой ситуации, убийство напарника не должно даже считаться преступлением. — И чему вас только в вашем КГБ учат, Большевик? Произношение явно хромает, — Соло был недостаточно пьян, но и не трезв. На приеме американец успел изрядно выпить, пока отвлекал на себя внимание светскими беседами. Вернувшись же в номер, он налил себе еще бокал виски, который теперь держал в руке. Ему бы в самый раз сейчас было завалиться в постель с какой-нибудь красоткой, а не доставать коллег. А точнее коллегу. Габи знала, потому что за годы запойного пьянства научилась хорошо запоминать все то, что происходит вокруг в период борьбы с зеленым змием. Наверное, это можно было назвать влюбленностью, как в сопливых дамских романах. Наполеон вился вокруг русского, пытаясь хоть как-то привлечь к себе внимание, но его снова и снова только отталкивал холод голубых глаз. Теллер знала, потому что один раз она напилась вместе с американцем, а он проболтался. На утро мужчина украдкой попытался выяснить, помнит ли немка хоть что-то. Габи пришлось изображать мигрень и полное непонимание. Но с того самого дня она больше никогда не позволяла себе влезать в эти перепалки, разнимая мужчин. Она знала, что значит безответно любить, а еще наивно считала, что только Наполеон способен вытащить Илью из кокона неуверенности и зажатости в плане личного контакта. — Just shut your mouth already, you, pussyhound, — прорычал Илья, откладывая собранный пистолет на край стола, чтобы рефлекторно не решить использовать его против собственного напарника. Подобное никогда и нигде не приветствовалось. Теллер оторвалась от созерцания журнальной статьи. Обычно все эти перепалки заканчивались тем, что русский, признав свое поражение, просто уходил в спальню, чтобы отдохнуть. До оскорблений агент КГБ никогда не опускался, считая кулаки гораздо более честным средством разрешения конфликтов, чем слова. — Что? Ты, вообще, о чем? Какие нафиг кошки с собаками? — Соло рад был уже тому, что Курякин отреагировал на него, правда смысл слов до него доходил несколько туго, но американец не сомневался в своих познаниях английского языка. Русский же сначала смерил мужчину несколько удивленным взглядом, хотя подобные оттенки эмоций проскальзывали на его лице крайне редко. Габи ожидала грандиозного фиаско, стараясь скрыть улыбку за страницами журнала. — Наш полиглот не знает такого слова? Хороший британский сленг, бабник, — практически выплюнув последнее слово, столь отвратительным оно казалось самому Илье, русский поднялся со стула и забрал пистолет, желая убрать его в кобуру, которую оставил в чемодане. Забота о снаряжении стояла у него на первом месте. — Бабник, значит… — американец тяжело вдохнул воздух, собираясь с мыслями. Курякин стоял к нему спиной, поэтому только Теллер видела, как у мужчины искривились губы в грустной ухмылке. Единственным ее желанием сейчас было подойти и обнять американца посильнее, чтобы успокоить. Пускай он не идеал, хотя очень старался таким показаться, но свои истинные чувства выражать так и не научился. Ох уж эти мальчишки. — Чтоб ты знал, Большевик, я никого не неволю. Будь они счастливы и любимы — и не посмотрели бы в мою сторону, — как можно более холодно отозвался Наполеон, разворачиваясь на каблуках своих идеально вычищенных туфель. Мужчина ловко подхватил свой пиджак со спинки стула и покинул номер еще до того, как русский успел повернуться, чтобы что-то ответить на последнее заявление. Он растерянно взглянул на немку, которая тоже впервые видела своего американского коллегу таким разбитым. — Кажется, Илья, ты его обидел, — не веря тому, что она говорит, прошептала девушка. Соло всегда был самым заводным и веселым из их троицы, не считая конечно тех периодов, когда Габи напивалась. В такие моменты пальма первенства уходила к немке. Русский, кажется, никогда и не рассчитывал на то, что сможет одолеть коллегу словами. И он не казался довольным собой, что наталкивало девушку на мысль о том, что она сильно просчиталась, полагая, что, когда Соло ведет себя как надоедливая муха, у Ильи просто не хватает сил его усмирить. Оказалось, хватает, просто, по какой-то причине, мужчина никогда этого не делал, позволяя коллеге наслаждаться своим красноречием. Наполеон закрыл за собой дверь в номер и только тогда, в полном одиночестве, позволил себе в порыве бессилия и обиды облокотиться на стену и медленно сползти вниз. Его план по привлечению внимания потерпел сокрушительное фиаско, закрепив на нем жесткое клеймо «бабника». Мужчине уже давно не приходилось чувствовать этого горького привкуса неудачи, но, кажется, в попытке привлечь к себе внимание интересующего его объекта, американец выбрал неверную стратегию. И теперь его провал был совершенно очевиден. Прошло не меньше пары часов, прежде чем Курякин все же решился пойти к напарнику и извиниться. В любой другой ситуации мужчина бы ни за что не стал этого делать, но Теллер уж слишком переживала за американца, а расстраивать грозную немку Илья попросту не решился. Дверь номера оказалась не заперта, а сам его обитатель обнаружился на небольшом балкончике с неизменным стаканом в руке. — Что, Большевик, решил закрепить успех? — не оборачиваясь на незваного гостя, начал Соло. Ему бы, конечно, сейчас меньше всего хотелось общаться с человеком, который затронул столько болевых точек разом. И запятнанная гордость играла в данной ситуации наименьшее значение. Но устраивать истерику и выставлять русского из номера с боем американец тоже не собирался. — Ковбой, — Илья замер в полуметре от американца, в последний раз собираясь с мыслями. Им еще предстояла работа, а подобная трещина в отношениях могла разрастись в огромную впадину, что стало бы большой проблемой для всех. Курякин был хорошим агентом, даже слишком хорошим. Он иногда совсем забывал о том, что и окружающим, и ему самому не чужды чувства и переживания. Что броня, которую ему дали в КГБ, дабы иметь возможность отгораживаться от всего личного, уже давно не защищает его, пропуская все эмоции прямо в сердце. — Я пришел извиниться. Габи мне рассказала, — русский запнулся. — Рассказала? — Наполеон повернулся к мужчине лицом, внимательно изучая скудные эмоции, которые все же проскальзывали на поверхность из-под суровой маски невозмутимости. Американец никогда до конца не верил в то, что Теллер на пьяную голову плохо запоминает события. Он всегда надеялся на ее порядочность в особо щекотливых вопросах, а себя часто корил за то, что под воздействием выпитого и дурного настроения столь сильно подвержен эмоциям. — И что ты думаешь? — Что в этом нет ничего такого, — Илья даже обрадовался, что эта фраза так быстро вернула расположение напарника. Он, признаться, не слишком хорош был в извинениях, поэтому был готов к тому, что американец его высмеет и прогонит. — Мы же работаем вместе. Должны же быть у нас хоть какие-то слабости. У Соло в ушах стучала кровь. После первой фразы все остальное смешалось в его голове, словно мощный порыв ветра решил устроить беспорядок на его полках сознания, где все подлежало строгому порядку. Наполеон сделал шаг вперед, практически упираясь в широкую грудь напарника носом. Все это казалось таким невозможным, что колени начинали дрожать, не желая более удерживать тело в вертикальном положении. Илья был выше, поэтому американцу пришлось чуть приподняться на носках, чтобы коснуться сухих плотно сжатых губ мужчины. Время вокруг замедлило свой ход, стало вязким и неспешным, словно рождественский пудинг. И в эти несколько томительных мгновений Соло чувствовал себя таким свободным и бесконечно счастливым. Отстранившись, Наполеон воззрился в голубые омуты глаз напротив, читая в них шокированность происходящим. — Что это было? — Илья глубоко вдохнул, из-за чего его ноздри смешно расширились. По шее медленно поползли красные пятна гнева, а пальцы рук начали отбивать чечетку. Что-то явно пошло не так. — Габи же тебе рассказала… — неуверенно начал американец, прекрасно осознавая, что русский перед ним стремительно теряет контроль над собой. А еще, что единственный безопасный выход с балкона находится как раз за спиной русского. Прыгать с пятого этажа Наполеон считал не самой блестящей идеей спасения своей жизни. — Габи сказала мне, что ты пытаешься так самоутвердиться, потому что я физически сильнее и стреляю более метко. Она сказала, что так ты пытаешься успокоить свое эго, — теряя последние крупицы контроля, который сейчас бы ой как не помешал, прохрипел Илья, стараясь звучать как можно менее устрашающе. Соло сделал полшага назад, упираясь спиной в ограждение балкона. За эти несколько часов он уже второй раз чувствовал себя круглым идиотом. И в этот раз надежда на то, что Курякин спустит все произошедшее на тормозах, стремительно таяла. — Намекаешь, что она сказала не все? Наполеон сглотнул. Бежать было некуда, а Илья напирал на него всем своим суровым видом, пусть даже и не двигался в прямом смысле. Терять уже было совершенно нечего, разве что лицо, но Соло так не хотелось снова продолжать этот цирк, списывая все на глупую шутку. Он так устал от женщин, от своих бесчисленных провальных попыток, устал даже на отдыхе прятаться за маской. Раньше для него это не составляло труда, он мог спокойно быть один сколько угодно. А этот суровый русский холод пробирал мужчину до костей, заставляя страстно желать чужого общества. — Я не стану отрицать все то, о чем ты сейчас думаешь, Большевик. Просто постарайся не сбросить меня с балкона, — Соло сжал пальцы в кулак, готовясь к тому, что сейчас ему прилетит мощный удар, возможно даже с ноги. Но вместо этого широкая ладонь русского подхватила лацкан жилета и потянула на себя, возвращая американца в то же положение, в котором он находился минуту назад. Наполеон скосил глаза вверх, стараясь понять, что же теперь его ждет, но в следующую секунду от неожиданности выронил свой бокал, который с оглушительным звоном разбился на миллионы мелких осколков, столкнувшись с каменным полом балкона. Разбился так же, как тяготевший на его шее камень. Илья осторожно придерживал мужчину свободной рукой за талию, чуть склонив голову, целуя приоткрытые от изумления губы. Американец пару секунд находился в ступоре, а затем все же колени его подвели, поэтому пришлось в срочном порядке схватиться за чужие сильные плечи, дабы сохранить равновесие, а вместе с ним и остатки гордости. — Net, net, ne smey teper' ostanavlivatsa, — в полубреду прошептал американец, когда Илья разорвал их долгий поцелуй, чтобы перевести дыхание. Голубые глаза больше не были похожи на сибирские снега. Вместо этого они напоминали собой прибрежные воды тропического теплого моря. Уголки рта еле заметно поползли вверх, но и этого жеста было достаточно. — Ya i ne sobiralsa, — Курякин снова склонил голову ниже, так, чтобы они соприкасались носами. Все это было так глупо и до смешного романтично, но ни один из них и не думал отпустить по этому поводу хоть один нелестный комментарий.