Окей, Чейз

Следующий ход был за мной. Жалко, что встречаемся только на парах. Маман твоего пасынка вернулась из своей рабочей - как мне было объявлено ранее - командировки, и математикой с малышом Оливером мы занимаемся в ее скромной, занимающей площадь никак не больше, чем двести квадратов, квартирке. Забавно вышло, учитывая то, что репетитором меня ей буквально навязала подружка старшего брата, проходящая стажировку в компании этой эффектной мадам. И надо же было случиться так, что ее муженьком оказался объект моего нездорового интереса? Я сначала расстроился даже, а после, сопоставив все факты и пошевелив извилинами, решил, что навряд ли значительной помехой для него станет пусть и взаимовыгодный, но явно фиктивный брак. Мой все еще вроде как парень же не стал, пусть у нас и не было ничего, кроме единственного поцелуя, о котором я продолжаю думать. Жалею, что на промежуточном тесте нельзя накинуть на голову капюшон и спрятаться в уютном флисе. Возможно, тогда перестанут так пялиться. Закатываю глаза и, украдкой оглянувшись через плечо, нарываюсь на тяжелый взгляд Чейза. Стоит, прислонившись к стене рядом с входной дверью, и смотрит прямо в упор, даже не скрываясь. Буравит мой свежевыкрашенный в ядреный лиловый затылок взглядом и, встретив ответный мой, вопросительно приподнимает бровь. Кривовато улыбаюсь ему и тут же утыкаюсь носом в пустой, без единой галочки лист. Все потому, что от его хмурой заросшей рожи мне крышу рвет. Рвет так сильно, что, когда он начал цепляться ко мне в начале семестра, я едва штаны не обмочил от радости. Сильно настолько, что я, еще с подросткового возраста предпочитающий сладких женоподобных тоненьких мальчиков, понял, что по-настоящему запал на мужика, который, кажется, подобных мне люто ненавидит. Не то потому, что считает выскочками, не то потому, что попросту отличается повышенным уровнем мудачества и ненависти к миру. В сочетании с щетиной, строгими костюмами и вечно хмуро сведенными бровями дает просто потрясающий эффект. О щетину хочется потереться, а плотную белую рубашку стянуть с плеч, чтобы обнаружить просто потрясающие художественные татуировки на его торсе. Вспоминаю, и в дрожь бросает. Кто бы мог подумать, что рычащий из-за безобидного колечка в носу тип окажется раскрашен процентов на тридцать? Никак большая страшная тайна, мистер Чейз? Только мне хочется называть тебя Таннером и фамильярничать исключительно в официальной обстановке. Потрогать тоже хочется, почти навязчиво, почти ощущаю это желание, концентрирующееся на подушечках пальцев. К Итану же, напротив, не тянет больше. Слишком наигранно с ним выходит, сопливо, да и клятвы в вечной любви, идущие бонусом к парным браслетам, явно слишком. Но он все еще мой бойфренд. Не потому, что мне жаль его. Потому, что ТЕБЯ, Чейз, это явно бесит. Бесит больше, чем мои кричащего цвета волосы, покраска которых и стала моим следующим ходом. Но неделя прошла, а ты все еще не сделал свой. Напрягает немного, учитывая, что начался последний учебный семестр, а все, что ты делаешь, это смотришь. Пусть и так, что от этого взгляда извилины завязываются в узел, а по спине пробегает холодок. Прикусываю губу и снова вспоминаю первый, но горячо надеюсь, что не единственный, поцелуй, который я утащил, наговорив тебе гадостей. Пальцы на ногах поджимаются. Кровь к щекам приливает, и едва не съезжаю под стол. Ох, совсем не то это, о чем стоит думать, пялясь в пустой лист. Отлипаешь от стены и, оглядев аудиторию, возвращаешься к своему столу. Поглядываю на тугие, обхватившие запястья белоснежные манжеты, и хочется запонки вытащить языком, предварительно промучившись с тем, чтобы раскрутить их, придерживая зубами. Не знаю, вышло бы, но я готов попробовать. Многое готов попробовать с тобой, Чейз. Задница, обтянутая тканью серых классических брюк, просто потрясная, но мне хочется увидеть ее в небрежно подранных джинсах. В чем-то неофициальном. - Двадцать минут до конца пары, дамы и господа. Есть желающие сдать мне свои без сомнения гениально пройденные тесты досрочно? - спрашивает негромко, даже не повышая голоса, но в царящей тишине аудитории долетает даже до верхних столов. Тревожные шепотки от центра к углам расползаются, шуршат листы, а я, воспользовавшись тем, что Чейз, ухмыльнувшись и высмотрев что-то в верхах, поднимается меж рядами, вытягиваю из вместительного кармана толстовки свой старый мобильник с треснувшим экраном. Новый-то вон он, лежит на преподавательском столе среди остальных, выделяется ярким, фиолетовым чехлом. Потрошит чьи-то карманы, выискивая шпоры. Чьи именно - даже не вглядываюсь и, воспользовавшись тем, что его внимание отвлечено каким-то другим неудачником, спешно принимаюсь вбивать запрос в поисковую строку. Успеваю пробить и отметить десять вопросов из тридцати, как, покончив разбираться с парой не особо изобретательных студентов, депортирует их за дверь, вполголоса обещая осведомить через старосту о пересдаче. - Мистер Кларк? Вздрагиваю невольно и, прежде чем поднять голову, ловко заталкиваю мобильник в широкий рукав. - Да, сэр? Мы почти перестали пререкаться на парах. Группа, должно быть, решила, что ему наскучило дрочить меня из-за всяких мелочей. Я же просто не обманываюсь и все время нахожусь в ожидании какой-то поставленной на таймер, тонкой подлянки. - Покажите мне свои руки, мистер Кларк. Приближается к моему столу - после той памятной пересдачи я плотно обосновался на первом ряду - и мельком, чтобы остальные не заметили, заглядывает мне в глаза. Выискивает панику или смущение, находит ли - не знаю, но в его собственных чертинки так и пляшут. Думаешь, поймал меня? Поднимаюсь на ноги и медленно, так чтобы трубка скатилась к согнутому локтю, демонстрирую ему пустые ладони. Заглядывает за столешницу, осматривает абсолютно пустой стул и, сощурившись, цепляется большими пальцами за шлевки, через которые протянут широкий черный ремень. - Ваши карманы, мистер Кларк. Старательно разыгрываю непонимание, приподнимая брови, и откровенно кошу под дурачка: - А что с ними? - Выверните. Улыбаюсь в ответ. - Почему бы Вам самому их не проверить, мистер Чейз? Особенно тщательно стоит шарить по задним карманам джинсов. Если я что и прячу, то именно там. И, боже, как же мне бы хотелось произнести это вслух. Произнести, забираясь на его колени. Можно даже прямо здесь, в этой аудитории. Широкий преподавательский стол для осмотра вполне сойдет. Тщательного, хотелось бы надеяться. Закатывает глаза, оглядывает меня, задумчиво проходясь по пустым карманам взглядом и, кивнув, отворачивается, чтобы поглядеть на настенные часы. Плюхаюсь на задницу с крайне самодовольным видом и мельком оглядываю оставшиеся вопросы, надеясь, что уж на проходной-то балл, расставив галочки наугад, наскребу, как даже дочитать одиннадцатый не успеваю. Оборачивается ко мне через плечо, кажется, что вот-вот подмигнет даже и, якобы сочувствующе цокнув языком, с удовольствием четко проговаривая каждую букву, выдает на всю аудиторию: - Окей, гугл, включи музыку. Улыбка медленно сползает с моего лица. Хвост бы пришили тому, кто придумал этот чертов голосовой поиск… Мне никогда не хотелось провалиться куда-нибудь вниз под Skrillex… До этого дня. Снова пересекаемся взглядами. Насмешку из его всеми ложками мира не вычерпать. - А тебе нравится сдавать все по два раза, да, Тони? - Как тонко подмечено, мистер Чейз, - не язвить просто не выходит. И наплевать на то, что я только что сам себя перехитрил. - Может, все дело в том, что это вам нравится видеть меня чаще, чем других студентов? Хихиканье с задних рядов растворяется, докатившись примерно до столов, расположенных в центре просторной залы. - Ты только что раскрыл меня, детектив. - Тогда, может, хватит скрывать свои чувства? Признайтесь уже, и встретимся в кино, а не на пересдаче, как приличная парочка. Вроде должно было выйти забавно, но отчего-то смешно только пакостному тоненькому голоску в моей голове. Слышно становится, как хлопает дверь в конце коридора, и только мой дурацкий старый телефон, который я упорно не достаю из-под кофты, словно в насмешку продолжает надрываться. Вспоминаю внезапно, что скалю зубы преподавателю, а не просто симпатичному парню постарше, который не обращает на меня внимания, и мне приходится почти нарываться на него. - Ты собеседником не ошибся? - шипит почти, сжав зубы, и выглядит вовсе не раздосадованным, выглядит так, как будто бы, ляпнув что-то не то, я довел его до тихого бешенства. Вот-вот закипит или того хуже. - Я не твоя пассия, с которой можно вести подобные разговорчики после перепихона по-быстрому в туалете. Ржач, волной прокатившийся по аудитории, снимает напряжение отчасти вроде как. Но как же он все еще смотрит… Остро, зло, прищурившись, словно я только что по больному резанул. Зацепил сильнее, чем хотелось. - Да… Вы правы. Прости… те. Сэр, - последнее добавляю, когда отворачивается уже, глядя на его затылок. Кажется, только что одной неосторожной шуткой расшевелил нечто, что не то что заигрывая, но и даже после нескольких месяцев совместной жизни трогать не стоило. Не так бесцеремонно, по крайней мере. Но не это заставляет меня дернуться в конце пары после трели звонка. Он не назначает мне пересдачу. Молча лепит «C», не заглядывая в тест, и возвращает бланк. Настолько глубоко зацепил? *** Игнорирует меня. Не дергает с места на трех следующих парах, не ехидничает после двух пятнадцатиминутных опозданий и на просьбу войти отвечает одним только кивком головы. Никаких проверок домашних заданий, и даже сам все еще не могу поверить в это. A за коротенькое эссе, в котором я размышлял о вкладе Эминема в современную философию, ожидал как минимум получасового разноса и подробнейшего анализа моих умственных способностей, но ничего. Ни единой эмоции на гладко выбритом лице. Паршиво все, не иначе. Сник настолько, что порвал с Итаном, и осознал это, только вынырнув из своих мыслей после оглушающего хлопка двери. Свалил из моей комнаты, даже так и не раскрытый пакет с чипсами прихватил со столешницы. Растерянно пялюсь в потолок, понимая, что как раз таки потеря чипсов, которые, предположительно, должны были стать моим ужином, печалит больше разрыва с вроде как любовью последних… Сколько мы там тусили вместе? Пару месяцев? Два или четыре? Сейчас и не вспомнить точно. Откидываюсь на кровать и, сдавленно охнув, растираю ушибленный о твердый край толстенной книженции затылок. Тянусь за переплетом и, даже не глядя на обложку, могу сказать, что это за талмуд. Философия, мать ее. Великие мыслители эпохи Возрождения. Принимаю это за намек и больше не медлю. Выглянув в окно и покосившись на пришпиленный еще предыдущими жильцами уличный градусник, прикидываю, как скоро смогу выбежать из общаги, если не будет очереди в душ. Добираться далековато, и неожиданно ударивший мороз вовсе некстати, но не выпрет же он меня посреди ночи? Уверенность слабая, как тонкий, взявшийся на лужах по ранней осени лед. Всовываю ноги в расшнурованные стоптанные кеды и отыскиваю полотенце. Надеюсь, не выгонит. *** - То есть как это, «катись в задницу»?.. Моргаю с десяток раз, словно это хоть как-то поможет мне быстрее взять в толк, и ни черта не выходит. Битых двадцать минут торчу перед его дверью, которую мне даже не удосужились открыть, и, как следует побарабанив кулаком, нарвался только на посыл. Замерз в тонкой парке, как лысеющая дворняга, и переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь хоть как-то спастись от озноба. Даже внизу восседающая около лифта консьержка кутается в толстый пуховик, несмотря на обогреватель и горячий чай, а здесь, на этаже, и вовсе как-то аномально холодно. Еще и стекло из узкой, расположенной под самым потолком форточки высажено. Задувает, забрасывая внутрь редкие, тут же тающие снежинки. - Черта с два я свалю, Чейз! - кричу, прыгая перед глазком, и чувствую себя необычайно глупо. Ну и насрать, ладно бы еще, если бы в первый раз. Так нет же, столько за свою жизнь наидиотничал, что едва ли что-то еще покажется страшным. Выйдет, чтобы спустить меня с лестницы или зашвырнуть в шахту лифта? Ну, хотя бы выйдет. - Серьезно, Таннер! Я никуда не уйду, пока мы не поговорим. Как взрослые люди! Мы же оба взрослые?! И не смей закатывать глаза, я знаю, что ты это делаешь! - воинственно выдаю целую тираду и тут же зависаю. А о чем поговорим-то? Хей, чувак! Я тот самый студент, которого ты безбожно стебешь, тот, с которым, ну, знаешь, ты вроде бы как сосался в пустой аудитории перед праздниками. Тот, который по стечению обстоятельств узнал, где ты живешь. Тот, который хочет сделать свой ход. Тишина. Звук шаркающих, удаляющихся от двери шагов. С размаху врезаюсь костяшками в облицовку двери. Кулак тут же сводит. Морщусь, сжимая зубы. Не уйду. Зря, что ли, тащился? - Я уйду только после того, как ты со мной поговоришь. О том, что между нами было. И можешь вызывать копов, мне плевать! Так и скажу им, что караулю препода, который меня совратил, а теперь отказывается жениться! Боже… Что же ты несешь, Тони? Для чего ты все это делаешь? - Я не уйду, - повторяю уже спокойнее, для самого себя больше, и, стащив полупустой рюкзак с плеч, кидаю его на ступеньки. Не обтирать же задницей холодный камень, в самом деле. Вытягиваю ноги, ладони прячу в карманы и, подумав, вытаскиваю, чтобы на тонкую шапку накинуть капюшон. Поначалу ничего еще, но начинаю мерзнуть слишком быстро для того, кто был преисполнен решимости торчать тут, сколько потребуется. Или этого ты и добиваешься, Чейз? Вспоминаю, словно скальпелем по лицу полоснувший, холодный взгляд и морально настраиваюсь на простатит к двадцати двум. Слишком сильно хочу узнать, почему едва ли не невинная шутка была воспринята настолько резко. Хочу узнать тебя поближе и ни за что не упущу возможности уцепиться за столько крови мне попортившего засранца. Но время идет, а он все не спешит запускать внутрь, да что там, даже шагов по ту сторону обшитой панелями из древесины створки не слышно. Наверняка завалился перед телеком или серфит в инете, прихватив из холодильника пару банок пива. Дрожь пробирается в кеды, неприятно пощипывает пальцы ног. Чертыхаюсь, вспоминая, что подошва действительно слишком тонкая, но кого это ебало в магазине? Явно не меня. Даже на секунду не задумывался о том, что, возможно, придется провести пару часов, подпирая чужую дверь. И с каждой минутой все больше убеждаюсь в том, что идея как минимум тянет на дерьмовую. Хотя, возможно, если я заработаю пневмонию, он почувствует себя виноватым и перестанет игнорировать мою скромную тушку, вернувшись к обычным язвительным подколам? Где-то внизу на первых этажах хлопает дверь, и я надеюсь, что консьержка меня не выпрет. Холоднее и холоднее становится, пустой желудок потихоньку сводит. Сжимаю челюсти. Жду. Пару раз локтем с размаха впечатываю в обшивку. Звук выходит глухой, смазанный и наверняка такой, что из-за бормотания телека и не разобрать. Плевать. Ты должен задницей чувствовать, что я все еще здесь. Не знаю почему, но должен. Ты вообще мне должен по определению. За месяцы не всегда тонкого стеба, мой длинный хвост, который я, психанув, отрезал из-за твоих придирок, и за тот поцелуй больше всего. Потому что надежда дорого стоит. Нельзя, подарив, отобрать. Выдыхаю и с удивлением смотрю на образовавшийся клуб пара, тут же растаявший в воздухе. Осоловело моргаю пару раз и, зевнув, растираю ладони друг о друга. - Я не уйду, слышишь? Думаешь, ты тут упрямый козел? Да нифига, Чейз, - бормочу себе под нос и поднимаюсь на ноги. На пробу касаюсь указательным пальцем кнопки звонка и, вдавив ее по самое не хочу, держу примерно с минуту, чтобы у и без того вспыльчивого, упрямого субъекта по ту сторону наверняка рвануло в голове. Бесполезно. Ответом тишина. Ты что, завалился спать, нацепив наушники? Обида накатывает не по-детски. Ну и хрен с тобой, понял, задница? Завтра же на твоем рабочем столе нарисую баллончиком волосатый анус! Завтра… Если не примерзну к ступенькам. Опускаюсь назад, задом прижимаясь к рюкзаку. Не уйду. Не могу. Ничего не поделать, Чейз. Я уже здесь, и тебе либо придется меня впустить, либо наутро, выгребая в универ, отскабливать заморозку из моего диетического мясца от бетонной площадки. Руки снова в карманы, горблюсь, лбом почти касаясь колен. Мурашки маршируют по позвонкам, перескакивая с одного на другой. Ненавижу это ощущение. Потому что по-настоящему мерз только один раз в жизни. Потому что тогда отец, прознав о моей ориентации, вышвырнул за порог с минимальным набором шмоток и парой смятых купюр в качестве унизительного подаяния. Мол, на тебе пару соток на первое время. Дальше крутись как хочешь, бракованный неудачник. Тогда мне было семнадцать. Тогда мне было хуже, чем когда-либо. Разве пара часов под чужой дверью способна сравниться с этим? Веки тяжелеют и, зевнув пару раз, обещаю себе прикрыть их только на секунду. В сон клонит, и пусть имею все шансы очнуться в участке, задержанный за бродяжничество, все же рискую прикорнуть на минутку. У Морфея под крылышком не так холодно. *** Просыпаюсь оттого, что кто-то не очень ласково бьет меня по щекам. Настолько не очень, что внутри черепушки звенит от затрещин, а сама она мотается из стороны в сторону. Пытаюсь хоть как-то восстановить фокус и неловко закрываюсь вскинутой рукой, которую тут же перехватывают, и меня, с силой дернув за кисть, ставят на ноги. К такому повороту мой организм был явно не готов, и поэтому, если бы не поддержавшие за плечи руки, свалился бы назад. И не факт, что фейсом вверх. Скорее, наоборот, расхлестал бы себе лицо и до кучи пару не самых прочных костей. - Эй… Какого хрена тут происходит? – бормочу, с удивлением понимая, что губы почти не слушаются, словно после хорошей стоматологической заморозки. - Это ты мне объясни! Этот ядовитый, злобный шепот я, пожалуй, узнаю из тысячи подобных. Улыбаюсь своим перекошенным ртом и только с третьей попытки, из-за того, что в глазах двоится, хватаюсь за его голое плечо. - Воу… Почему ты такой горячий? Обжигающе теплый под пальцами и совершенно прекрасный в этой свободной серой майке, не скрывающей татуировки. Сразу моложе выглядит. Лет эдак на двести. - Господи, ну почему именно под моей дверью? Ненавидит меня сейчас настолько же сильно, как и я его в начале семестра, должно быть. Продолжаю лыбиться, а он, чертыхнувшись себе под нос, наклоняется за моим рюкзаком и, перехватив поудобнее за спавший с моей головы капюшон, тащит за собой, запихивая в незапертую квартиру. Теплую настолько, что голова кружится. Ноги сводит, не слушаются, подгибаются колени, должно быть, затекли. Сколько же я просидел в одной позе? Верхнее освещение слишком резкое, неуклюже закрываю ладонью слезящиеся глаза. Вздрагиваю, когда с щелчком срабатывает запирающий замок механизм. - Ну почему ты такой идиот? - мученически вздыхает, спешно расстегивает мою парку и, сдернув, отправляет ее прямо на пол. Шапка летит сверху. Присаживается на корточки, чтобы расшнуровать кеды, и я, не удержавшись, касаюсь его волос. Растрепанные. Пожалуй, даже длинноватые для того, кто так сильно стремится оказаться запертым в общепринятое понятие «нормальности». - Прекрати! - окрик достаточно резкий, но явно не для того, кто был только разбужен и все еще пребывает в состоянии сонного оцепенения. Да и замерзшим пальцам слишком приятно для того, чтобы чьи-то вопли заставили меня остановиться. Кончики начинает покалывать. Неужто настолько сильно замерз? Пока едва тело чувствую, и не определить наверняка. Покончив со шнурками и чуть не завалив меня, выдергивает из обуви, все-таки отпихнув мою кисть, критически оглядывает еще раз и в одно движение стягивает с меня худи. Послушно поднимаю руки, пусть и не совсем понимаю, к чему это. Или понимаю? Да неужели… - Я вообще не против, но, может, сначала кофе, а? Что-то я… - Да почему ты такой идиот?! - самым натуральным образом взвыв, хватает за шиворот и прет за собой по коридору. Шатает, в ногах путаюсь, цепляясь коленом о колено, и только у дверей ванной комнаты понимаю, куда это он меня так резво буксирует. Упираюсь, неловко обнимая его руку своими, и прижимаюсь щекой к плечу. - Не надо! Я не хочу в душ! - Ты ледяной, придурок! Живо в кабину двигай, я сказал! - орет на меня самым настоящим образом, бесится, и того и глядишь залепит еще одну плюху, уже не для того, чтобы разбудить. И это кажется мне просто до ужаса трогательным. Но заткнуться и просто умильно моргать глазками, пуская сопли на его руку, не выходит. Слишком длинный язык - только для римминга плюс, а в остальном же - увы… - Вместо того, чтобы вопить сейчас, стоило просто открыть дверь и не доводить меня до воспаления легких. - Я тебя сейчас ударю, - сквозь зубы предупреждающе цедит, опершись левой ладонью о дверной косяк, но злым до чертиков больше не выглядит. Напротив, даже не пытается освободиться. Согласно киваю и не понимаю, почему все так кружится. - Давай, ударь. А после, будь так добр, унеси на кухню и хотя бы кипятка плесни в кружку. А лучше вискаря, или что ты там бухаешь? Не шампунь же? А после поговори со мной. Как должен был с самого начала. И имей в виду: выгонишь - я никуда не уйду, а наутро, собравшись на пары, ты не сможешь открыть дверь, потому что ее подопрет мой окоченевший… Эй! Договорить не дает. Выворачивается, пригнувшись, обхватывает на уровне бедер и, подняв, молча тащит вглубь квартиры. В комнату, где я еще не был. Свою темную, без единого включенного источника света спальню. Сгружает на кровать не слишком-то аккуратно, просто швырнув на матрац, и выходит. Обнимаю себя руками и только сейчас осознаю, насколько замерз. Предплечья чуть теплее кистей рук, и колотит неслабо. Оборачиваюсь в поисках одеяла и, отползая назад, как краб, забираюсь под толстый плед. Утыкаюсь в него носом и как в кокон оборачиваюсь. Пахнет самую чуточку табачным дымом, не то гелем для душа, не то какой-то парфюмерной хренью. Не разобрать точно, да и фиг с ним. Главное, что приятно. Слышу, как шумит закипающий чайник на кухне, негромко звякают чашки и хлопают дверцы шкафчиков. Появляется почти сразу же с дымящейся кружкой в руках и даже ничего не говорит на то, что я вроде как забрался в постель. Только под плед, даже не под мягкое и наверняка безумно приятное коже одеяло, но какая разница? По факту - я в его кровати, а на частности и оговорки плевать. - Держи. Отползаю назад еще немного, чтобы лопатками прижаться к высокой спинке, забравшись задницей прямо на подушки. Послушно забираю чашку и, поставив ее на покрытый пледом живот, едва не закатываю глаза от того, насколько она теплая. Безумно приятно просто держать в пальцах. - Пей. Послушно делаю спешный глоток и захожусь в приступе кашля. - Это что? Виски в чае? Ты серьезно? Пожимает плечами и прячет улыбку, носом коснувшись лямки майки. - Ты же сам попросил. Теперь пей. - Угу, - киваю и делаю второй, уже более осторожный глоток и ощущаю, как горячая, да еще щедро сдобренная крепким алкоголем жидкость топит лед в венах. - Это твоя тактика? Напоить до беспамятства, а после грязно надругаться во всех позах? Нет? Ну ты имей в виду, мне уже больше двадцати одного, и я совершенно не против. Щурится, в потемках едва выходит разглядеть выражение его лица, но, отвечая, совсем не злится, напротив, выходит даже ласково. А может, обреченностью какой-то отдает. - Я уже говорил, что ты меня бесишь? Снова подбородок к груди и новый глоток. - Да, как раз перед тем, как мы целовались. И до этого раз триста. После вроде тоже, не помню. - Я тоже, - отзывается тихо, словно эхом. - Допил? Давай сюда. Забирает чашку, задержав ладонь поверх моих сжимающих ручку пальцев. Наклонившись вправо, ставит ее на прикроватную тумбочку и явно не знает, что делать со мной дальше. Зато я знаю. Подползаю и, потянув за предплечье, пытаюсь уложить рядом. Приподнимает бровь, мол, серьезно ли я это, но все-таки двигается, так же, как и я до этого, упираясь спиной в изголовье. Устраиваюсь рядом, но касаться не решаюсь. Так и лежим некоторое время, просто рядом. Кошусь на его рельефные, разукрашенные тату плечи и едва сдерживаюсь, чтобы не схватить за запястье и поднести поближе к глазам, чтобы рассмотреть. - Зачем ты приперся? - спрашивает первый достаточно устало, и как-то очень своевременно мой не отличающийся заполненностью извилинами череп посещает мысль о том, что тащиться к человеку, работающему до позднего вечера, не самая лучшая идея. Но что поделать, раз других не было? - У меня вроде как больше нет парня, - осторожно начинаю, смотря прямо перед собой. - И что? Я должен спросить почему? Киваю, мысленно прикидывая, насколько он хороший актер, ибо этот равнодушный пустой тон поистине достоин награды. Звания «Мистер Мне-на-все-насрать» как минимум. - Должен. Тишина между нами снова. Слышно, как тикают настенные часы в коридоре, которые я почему-то не заметил. Что же, выходит, что и следующий ход тоже мой… В легкие побольше воздуха накачать бы. Чтобы после того, как скажу, оставить за собой возможность дышать. Только выходит так, что начинаем одновременно. Мое «Я хочу быть с тобой» накладывается на его «Мне наплевать». Теперь не только часы в коридоре… Теперь, кажется, дыхание скованной льдом реки на другом конце города слышу. Все, что угодно, потому что биение собственного сердца больше не отсвечивает фоновым шумом. Странно, но то, что чувствую сейчас, больнее, чем защемить пальцы дверью или опрокинуть на голый живот кружку кипятка. Больнее, потому что внутри. Неловко усмехаюсь, и эта ухмылка так полностью и не сходит с губ, продолжая кривить уголки. Глупее себя чувствовал только… Никогда. Плед слишком теплый, подушка под задом слишком мягкая, пальцы слишком ватные все еще, а во рту слишком горько. Как если бы желудок судорогой скручивало пару раз подряд, заставив склониться над унитазом. - Ладно, я, пожалуй… Я… Мне надо… Ох! Да нахуй! Никуда мне не надо, но ты настолько сильно терпеть меня не можешь, что еще пара минут, и я… - Заткнись и не части. Мешаешь думать, - прерывает, да еще и хмурится. Но именно это заставляет меня застыть с открытым ртом и продолжать комкать в пальцах уголок пледа. Терпеливо ожидать, когда он начнет следующее предложение. К счастью, недолго приходится. - Ты меня бесишь, потому что не боишься. Вот теперь совсем не понимаю. - Тебя? - Того, что о тебе могут подумать другие. Мне тоже было положить на всех и вся, пока человечество не напомнило мне, что бывает с выскочками, которые «не как все». Боюсь пошевелиться или даже слишком громко шмыгнуть носом. Что-то подсказывает мне, что таких откровений больше не будет. Как бы там дальше ни обернулось. - Знаешь, чем ты выбесил больше всего? Правдой. Я мразь потому, что единственный, кто меня любит, это сын моей супруги-лесбиянки, с которой у нас заключен фиктивный брак. Ширма. Такая же, как деловые костюмы. Тишина плотная, зловещая, осязаемая, кажется, стоит ей еще сгуститься - и начнет липнуть на щеки. - Ты меня не просто бесишь. Я закопать тебя периодически хочу. За то, что тебе наплевать, узнает кто про твоего парня или нет. Подбираясь поближе, осторожно сдвигаю плед и переношу вес на руки, чтобы оказаться по левую сторону от него, заглянуть в лицо. Теперь более чем внимателен. Каждый вздох ловлю. Ощущение того, что вот-вот что-то безумно важное случится, под кожей концентрируется, приводя меня в легкое нервное возбуждение. Алкоголь тоже делает свое дело, пусть пара глотков ничтожно мала для того, чтобы опьянеть. - А еще что? Что еще ко мне чувствуешь? Молюсь, чтобы только ничего магию момента не разрушило. Ну же, пожалуйста, скажи то, после чего уже не сможешь выставить меня за дверь и притворяться, будто между нами ничего нет. - А ты события не форсируешь? - ухмыляется, наконец развернувшись в пол-оборота ко мне, и глядит теперь только на мое лицо. Нижнюю часть. Лучший взгляд. Несмотря на тонкую насмешку. Хмыкаю и тянусь ближе. Осторожно, очень медленно, скорее спрашивая разрешения, нежели настаивая на чем-то. Не двигается с места. - Окей, Чейз… - вспоминаю то, как ловко он обломал меня с гуглом. - Поцелуй меня. Кривит рот, приподнимая уголок губ вверх, показывая, что оценил шутку, и тянется ладонью к моему лицу. Уверен, что оттолкнет, а после, убедившись, что смерть от обморожения мне не грозит, вызовет такси и запихнет в багажник, строго-настрого наказав водителю не выпускать до самой общаги, но… Делает именно то, о чем я просил, пальцами легонько сжав подбородок. Делает очень осторожно, словно робкий десятиклассник, а я чувствую, как крышак съезжает набок, стоит только колючей, едва пробившейся щетине царапнуть мою кожу. Без нажима и языка, почти целомудренный поцелуй, после которого все становится слишком обреченно для меня. Придвигаюсь еще ближе и, обхватывая обеими руками за шею, целую по-настоящему, пропихивая свой лязгнувший металлическим шариком о его зубы язык в теплый приоткрывшийся рот. Случается настоящая магия, потому что безразличный, только позволяющий себя целовать до этого момента Чейз оживает и укладывает ладонь на мое бедро. Поглаживая, сжимает его и, словно раздумывая, перебирается повыше, кончиками пальцев цепляясь за задний карман моих джинсов. У меня никогда не было кого-то настолько старше. Пару мы составляли с такими же тонкими мальчиками, с первого взгляда на которого и не поймешь, что он предпочитает больше: вставлять или подставляться. С Чейзом же все ясно с первой же язвительной насмешки. Представляю на секунду, как лежу под ним, раздвигая ноги, и, не сдержавшись, прикусываю его нижнюю губу. Сильно, с кайфом втягивая ее в себя, постанывая и, зализав, выпуская. Ощущается необычайно круто не столько от эффекта новизны, сколько от того, что не верится. Обнимать за шею, прижиматься грудью и, вдоволь ощутив все прелести кислородного голодания, отстраниться. Только для того, чтобы, забравшись на его бедра, потянуть вниз, размыкая объятия. Попытка уложить на спину и… Провал. - Форсируешь все-таки? - хмыкает немного ниже, чем обычно, и покусывает свои губы. Не то желая продлить ощущение близости, не то потому, что ему адово не хватило этих минут. Отрицательно мотаю головой и прибегаю уже к испытанному методу, который заставляет его улыбнуться, и как бы он ни закусывал щеку изнутри, замечаю это. - Окей, Чейз. Переведи наши отношения на новый уровень. - А у нас отношения? Знаю, что дразнит, слишком уж явно в темных прищуренных глазах читается, но все равно чувствую себя трусом. Комкаю его майку, пройдясь ладонью по его плечу и груди. Оттягиваю немного, прежде чем ответить. Прежде чем встретить его взгляд. - Утром, когда повезешь меня в универ, будут. Сам, без единого слова, поперек торса обхватывает и, развернув, укладывает на скомканный плед. Покачав головой, выдергивает его из-под меня и сбрасывает на пол. Медлит, оглядывает, словно оценивая, и, взявшись за свою майку, стягивает ее через голову. Напрягается подтянутый живот с проступающими косыми мышцами, виднеются верхние края татуировки, стекающей за широкую резинку домашних штанов. Опираясь на изголовье одной рукой, склоняется надо мной, продолжая раздумывать, проходится пятерней по моей груди, ребрам и, коснувшись грубой джинсы, расстегивает массивную пуговицу. Отталкивается от спинки кровати, за бедра тянет на себя, укладывая на свои ноги, и берется за штанины, стягивает их. Узкие, выходит медленно, но он вроде и не торопится. Покончив с джинсами, стаскивает с меня носки и футболку. Снова осматривает. Слишком уж пристально. Смущает, но вспыхнувшее лицо не прячу. Сжимает мою щиколотку и осторожно отводит ее в сторону так, чтобы оказалась за его спиной. - Все еще холодный. Как вопрос звучит. Не нравится. Хочу, чтобы это было приглашение. Согреться. - Уверен, ненадолго. - Это верно… Ложится сверху, сгибая мои ноги так, чтобы сцепились за его поясницей, и, подобно Нео, по позвоночнику разрядом прошибает тактильным контактом. Горячий, твердый, тяжелый. И губами по шее ведет так, что на темном потолке вспыхивают ночные звезды. Не торопится, делает все слишком медленно для того, кто оказался между раздвинутыми ногами своей главной занозы в заднице, но и это промедление приносит свой кайф. Отсрочкой. - Я думал, ты, малыш, был сверху со своим парнем… - шепчет, прихватывая мое ухо, и неторопливо оглаживает всего. Шарит по телу, знакомится с ним, согревает. Хмыкаю, едва не закатывая глаза от ощущения полной расслабленности, и киваю, легонько царапая его лопатки. - С ним был. Но это вовсе не значит, что у меня нерабочий зад. Кусает за трапециевидную мышцу и, дождавшись недовольного шипения, целует след от зубов. А после делает это снова. Еще сильнее. И еще… Пока полностью не покрывает левую сторону шеи саднящими отметинами. Горячими под зализывающим их языком. - А я-то думал, что буду с тобой нежным. Когда представлял, как трахаю, стянув руки галстуком и грудью уложив на свой рабочий стол… Терзает ключицы, покрывая их засосами, а все, что могу сделать, это вцепиться в его волосы и предоставить самый лучший доступ к своей шее. Все, что могу, это плотно жаться к его затвердевшему под мягкой тканью домашних штанов члену голым бедром и потирать его, надеясь, что не придется ждать слишком долго. - Продолжай, - прошу, прикрыв глаза и надеясь второй ладонью забраться под резинку его белья. - Расскажи все. Представлял, как ставишь меня на колени и имеешь в рот? Вместо ответа кусает куда сильнее предыдущих раз и, только заставив распахнуть рот и скривиться, отстраняется. - Ну… Раз уж ты не трясущаяся над своей девственностью прекрасная дева… - Поднимается и, толкнув в бок, откатывает в сторону. - Вставай на четвереньки, Кларк. Охотно подчиняюсь и опираюсь на подушки ладонями. Оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как оценивающе поглаживает мою задницу и, отвесив легкий шлепок, берется за бедра. - Лицом вниз. Командные нотки в голосе появляются из ниоткуда. Такие же жесткие, как насмешки на лекциях. Делаю, как он хочет, и с ужасом представляю, как он продолжит стебать меня этим же самым голосом. Тянет мои темные укороченные трусы вниз и нарочно оставляет их болтаться чуть выше коленей, стреноживая тугой резинкой. - Рабочая, говоришь… Давай-ка, покажи мне, как примешь четыре пальца, или мне придется отправить тебя назад, работать над своим задом. Сглатываю, прикидывая, когда это подобные разговорчики стали моей слабостью. Слишком круто звучит все это. Грязно. - Как скажете, мистер Чейз… Прогибается матрац, когда отодвигается чуть дальше, чтобы обеспечить себе лучший обзор, и дважды хлопает в ладоши, зажигая приглушенный верхний свет. - Давай, Тони. Считай это невыполненным домашним заданием. Киваю, пусть видит только дернувшийся затылок, и, опершись на правое плечо, вжимаюсь щекой в прохладную наволочку, повыше задирая задницу и еще немного разводя ноги. Натяжение усиливается, и чувствую себя едва ли не развратной школьницей, которую перекинули через колено и, задрав короткую юбку, позаботились только о том, чтобы полюбоваться розовой узенькой дыркой, лишь немного стянув трусики вниз. Не спеша облизываю свои пальцы, сразу по всем пяти прохожусь языком и, сделав ладонь совершенно мокрой, покусываю средний палец. Я покажу тебе. Все, что ты захочешь, Чейз. У меня давненько не было того, чей член хотелось бы почувствовать в себе так же сильно, как этого хочется сейчас, но - ребро ладони проходится меж половинками ягодиц, ощущая горячую кожу промежности, полностью лишенную растительности, - это не значит, что во мне ничего не было. Мизинец касается сморщенной, вовсе не тугой, как у девственника, дырки и обводит ее по кругу. Он слишком тонкий и короткий, чтобы вставить, но мышечное кольцо и без того достаточно чувствительное, чтобы вызвать приятную дрожь. Давно набухший член ноет, требуя приласкать и его тоже, но не касаюсь. С мазохистским удовольствием жду, когда его сожмет Чейз, и поэтому играю только с отверстием, которое совсем скоро он как следует растянет. Представляю себя натянутым на него, распятым, и в расслабленный анус осторожно толкаются два пальца. Аккуратно раскрывают его, раздвигаясь на манер ножниц, и ласкают упругие стенки изнутри. Гладкие, горячие и чистые после вечернего душа, в котором я проторчал добрый час, в своих самых смелых мечтах надеясь на что-то подобное. Спина и подмышки мокнут, на лбу выступают крупные капли пота, и я, тихонько подвывая от ощущения открытости и едва уловимого, отголоском только еще звучащего удовольствия, добавляю еще палец. - Ты смотришь, Чейз? Голос дрожит, и я начинаю неторопливо двигать кистью, жалея, что в таком положении не выйдет дотянуться до нежной, поджавшейся мошонки. - Я сказал, четыре пальца, мистер Кларк. Вы плохо меня расслышали? О, я бы очень хотел сделать именно так, как Вы просите, сэр. - Мне не справиться без Вашей помощи, мистер Чейз. Пусть звучит слишком умоляюще, подобострастно и откровенно блядски. Пусть. Мне действительно мало этого. Мало после многочисленных хитрых игрушек, разнокалиберных тяжелых пробок и стимуляторов. А еще я очень, очень хочу, чтобы ты тоже вставил мне, Чейз. Плевать, если начнем мы с пальцев. - Не вынимай. - Как скажете, сэр. Продолжаю растягивать себя в предвкушении ощущения еще большей заполненности, как прошибает сильнее, нежели битой по затылку. Закусываю наволочку, которая тут же мокнет от моей слюны, и продолжаю тянуть себя, изредка кончиком пальца массируя твердый бугорок простаты. Потому что помогают мне вовсе не пальцами, а горячим, влажным языком, которым не торопясь проходятся сначала по моим костяшкам, а после и по краям раскрытого отверстия. Лаская, обводит его языком и толкается между сжатыми пальцами. Делает это, пока не начинает влажно хлюпать от любого толчка вперед, и, пригнувшись, осторожно вбирает мошонку в рот. Посасывает ее, ласкающе потирает языком, оттягивает и отстраняется только для того, чтобы шепотом пообещать затрахать меня вусмерть, если первый раз я кончу, не прикасаясь к напряженному члену. Если кончу, стимулируя простату, изнывая под его подразнивающим языком. Обещает сделать со мной много-много занятных вещей, если сейчас я сделаю, как он хочет. Если отыграю похотливую шлюшку на бескомпромиссную «А». - Я не смогу… - плаксиво жалуюсь только для того, чтобы усилил нажим и, пробежавшись пальцами по пояснице, обхватил под животом. Чтобы напряженная мокрая головка коснулась тыльной стороны ладони. Чтобы стало совсем безумно в прохудившейся пробитой голове от пальцев, натирающих горячий ребристый припухший выступ, чтобы его зубы, защемившие нежную кожу, сделали только еще приятнее. Жмурюсь и понимаю, что почти-почти, что балансирую мокрыми ногами на скользкой грани… Что почти принимаюсь трахать себя, как в последний раз, вгоняя пальцы так, словно раздолбан, как пущенный по кругу, ничего не понимающий обдолбанный мальчик. Я и есть обдолбанный. Я почти и есть эйфория… - Давай, малыш. Давай, сделай это, грязная, пользованная шлюха. Шлепок по промежности выходит настолько больно, что, охнув, отираю о наволочку выступившие слезы. Настолько, что вспышка получается контрастной тому затопившему все мое сознание сахарному сиропу и… Выгнувшись, пытаюсь вжаться в матрац, но не пускает. Не пускает и тут же с силой стискивает мой член, пальцами мимоходом огладив головку. Никогда не думал, что это может быть так сильно. Никогда не думал, что навернувшиеся слезы сорвутся в рыдания, а пульсирующий горячий член начнет извергаться с такой силой, что сведет ноги. Всхлипываю и содрогаюсь всем телом, а он подставляет ладонь под упругую горячую струю и собирает мою сперму, которую тут же размазывает по головке. По всей промежности, и с особым удовольствием смазывает ей растянутую, не закрывшуюся после моих пальцев дырку. После касается губами поясницы, стягивает свои штаны и, вздернув за волосы, ставит на четвереньки. - Сожми ноги. Подчиняюсь, зажимая чувствительную опустевшую мошонку, и он, грудью прижавшись к моей спине, осторожно толкается между моими сведенными бедрами. Горячий, толстый и длиннее моего. Должно быть, вкусный. Должно быть, действительно захочет опробовать и мой рот тоже. Должно быть, я просто надеюсь на это. Как и на то, что выживу после второго раунда. Неторопливо водит туда-сюда, негромко урча мне на ухо подобно гигантскому коту. Сердце словно не мое, а одолженное у законченного гипертоника стучит. Вырвется и плюхнется на сбитое одеяло. Продолжает дразнить, в этот раз, правда, лениво надрачивая, не позволяя упасть моему члену, и наконец решив, что поизмывался достаточно, шепчет, больно дернув за волосы: - Утром я не повезу тебя в универ. - Ведет бедрами, меняя положение и помогая себе ладонью, приставляет головку к моей пылающей после пальцев дырке. - Потому что не сможешь встать после того, как я с тобой закончу. Губы пересохли. Глотнуть чего-нибудь бы. Хоть и того же чая, разбавленного виски. Можно даже без чая. Перевожу дух и, ощущая, как медленно возрастает давление на мышцы, выдыхаю: - Окей, Чейз. Трахни меня. Выдыхает что-то трудноразличимое мне в затылок и, прихватив одну из отросших верхних прядей губами, медленно вводит. Хочется соскочить и податься назад одновременно. Хочется уползти от него из-за раздирающей, саднящей зад боли и одновременно с этим - перекатиться на спину, чтобы обхватить его ногами и, вцепившись в задницу, толкать вперед так, чтобы было слышно, как шлепают его яйца о мой зад. От недавнего озноба не осталось и следа. Теперь мурашки бегут вовсе не от холода. Те были колкими ледышками, эти - разряды электрического тока. Вталкивается не торопясь, не пытается разодрать меня резким движением бедер, но привыкать все равно приходится. Терпеть, сжав зубы, пока «хорошо» станет не дополнительным бонусом, а основным ощущением. Начинает двигаться, и кровать ходуном ходит, спинкой врезаясь в стену. Скрипят ножки. Прогибается матрац. Все еще немного больно. Уже больше, чем просто круто. Закрываю глаза и весь отдаюсь ему. Расслабляюсь и, когда чувствую, что перестает удерживать за волосы, грудью растекаюсь по кровати. Двигается хаотично, почти молча, слышно только, как скрипит зубами и изредка выдыхает слишком шумно. Отголоски интонаций. Двигается и в этот раз не мучает меня, продолжая ласкать. Дрочит, наращивая темп, и только после того, как снова начинаю поскуливать от удовольствия, а не мучительного растяжения, перестает нежничать. Не так, словно в последний раз… Не так, как в первый. Просто не так, как было у меня раньше. Пусть грубовато, пусть ресницы мокрые. Восхитительно. Жалею, что не лицом к лицу, потому что хочу целовать его, но все это будет после. Подходя к финалу второй раз, верю, у нас будет это самое «после». Даже если он снова нацепит свою костюмную броню и начнет играть в среднестатистического, ничем не выделяющегося препода. Притормаживает вдруг, подается назад, и я, понимая, что он пытается сделать, сжимаюсь, не выпуская его. - Не надо, - смазано выходит из-за одеяла, к которому так и жмусь губами. - Я хочу. - Окей, Кларк… - перенимая мою манеру, немного сорванно выговаривает и, должно быть, смахнув со лба волосы, снова укладывает ладонь на мой зад. - Держись, малыш. О да, я держусь. Вот-вот переломаю и без того короткие ногти. Нам обоим не нужно много… Позволяет мне быть первым. И на спазме, когда пальцы выламывает в обратную сторону и весь я сжимаюсь, становясь одним единым комком нервных окончаний, толкается вперед еще раз, преодолевая сопротивление упругих мышц. Секс с презервативом - это круто. Секс без него - это фантастика. Потому что с ощущением горячей, бьющей внутрь струи и сокращающегося горячего члена вряд ли может сравниться что-то. Потому что со мной именно ОН, и пусть наши отношения начнутся только утром… Чувствую себя выжившим, когда вынимает, и обессилевший заваливаюсь на бок, поджимая к груди дрожащие колени. От этого движения промежность становится совсем мокрой, и запоздало понимаю, что вытекающей спермой перепачкаю ему все постельное белье. Только вот, кажется, ему нет до этого никакого дела. Стаскивает с меня болтающееся на уровне щиколоток белье и, полностью стянув свои штаны, пристраивается рядом. Большой ложкой. Грудью жмется к моим лопаткам. - Это и был твой ход? - Каменею. Но всего на секунду, потому что, слава всевышнему, это не насмешка или язвительный укол. Потому что он заканчивает фразу, и теперь я уже точно уверен, что больше мне не придется торчать под его дверью. - Тогда это мой. Губами прижимается к моей макушке и, кажется, даже не дышит. Расслабленно улыбаюсь и обнимаю себя его рукой. Гасит верхний свет так же, дважды звонко шлепнув меня по бедру. - О чем ты думаешь? - шепотом, чтобы не разрушить магию, спрашиваю. - О том, что буду делать с тобой, когда передохнешь. Хмыкаю и тут же жмусь губами к его цветному, разукрашенному пигментом, плотно забитому предплечью. - Окей, Чейз… Где взять полотенце? И кажется, для того, чтобы завтра поехать на пары, мне понадобится клей. *** Наблюдаю за ним, пристроившись за одним из первых рядов. Как и всегда, почти один. Как и всегда, растекаюсь по столешнице, плавясь от жары. В футболке-то. Хорошо еще, что проект о единой студенческой форме вступает в силу только со следующего года. Отлаженная система отопления как никогда шпарит, и поэтому мне искренне жаль кое-кого. Кое-кого, кто настолько заебан на собственном имидже, что вот-вот оторвет башку какому-нибудь не вовремя подвернувшемуся под руку студенту. Раньше, пожалуй, мне стоило бы переживать за свою успеваемость, но теперь, когда мы пришли к куда более интересному способу наказания, нежели напрасное распыление яда, то… Оглядываюсь по сторонам и, как только аудитория погружается во мрак во время просмотра чьей-то никому нафиг не упершейся презентации, упорно пытаюсь поймать его взгляд своим. Выходит примерно спустя пару минут. Вопросительно приподнимает бровь, и, дурачась, складываю губы трубочкой, посылая ему поцелуй. Взгляд становится откровенно ехидным, а уголок губ дергается вверх. В ответ демонстрирую кончик языка и, дернув бровями, толкаюсь языком во внутреннюю сторону щеки. Закатывает глаза и кивает на настенный экран с безумно скучными, сопровождающимися неразборчивыми подписями и монотонным бубнежом докладчика картинками. Складывает руки на груди и упорно игнорирует все мои дальнейшие перемигивания. Только изредка морщится, оттягивая узкий воротничок рубашки от шеи. И просто торкает. Догадкой или внезапным озарением. Тут не знаю уже, как его обозвать, да и не важно. Знаю только, что должен кое-что сделать, и, беспокойно ерзая, едва досиживаю до конца пары. После звонка аудитория спешно пустеет, а я, дождавшись, когда свалит последний тормоз с заднего ряда, бросаю рюкзак на столешницу и захожу за его стол. Молча, без единого слова беру его за руку и, отвинтив зажим на черной тяжелой запонке, аккуратно подкатываю рукав, обнажая предплечье почти до локтя. - Что ты делаешь? Тянусь за второй ладонью и нависаю над ним. - Спасаю тебя от жары и учу наплевательскому отношению к общественному мнению. Вторая запонка ложится на стол рядом с первой и, подумав, подбрасываю их на ладони, прячу в карман. - Я верну, но только после того, как подвезешь меня до общаги после рандеву в каком-нибудь тихом месте. - А больше ты ничего не хочешь? - «приятно» удивляется, изображая насмешку, но хребтом чувствую, что немного растерян. Последним цепляюсь за белоснежный накрахмаленный воротничок и расстегиваю две верхние пуговицы. - Конечно, хочу. Но ты же сам говоришь, что я форсирую события. И поэтому, не забегая вперед… Окей, Чейз, с кем я провожу сегодняшний вечер?