Стены

Стены. Мне уже давным-давно перестало казаться, что они сжимаются. Но с тех пор, как пружинные фиксаторы пронзили меня, заставив навеки гнить мою плоть в этом костюме, большая часть моей жизни проходит среди стен. Серые и полосатые, потрепанные временем и новенькие — со всем я примирился. Но это давит на психику, которой следовало бы уже раствориться в моих тяжелых воспоминаниях. Даже спустя тридцать лет, моя душа никак не может обрести покой и попасть туда, куда ей и полагается. Я ведь осознал вину за совершенные мною ужасные поступки, так почему же не могу наконец обрести прощение? Почему не в силах покинуть этот так наскучивший мне человеческий мир даже после всех перенесенных мучений? Они перенеслись на небеса. Теперь там их настоящий дом, где можно вновь мысленно вернуться к земной жизни... Верно? Не знаю. Всегда было интересно, что находится там, наверху. Звезды, космос; но не это занимает моё измученное воображение. Где-то далеко, может быть, за границами нашей вселенной, сейчас находятся те, кого лишил земного дома я. Может быть, за все содеянное мне не дано познать того мира. Испуганные дети, безутешные взрослые, родные тех, кому не дано было погибнуть естественной смертью. Шмидт. Фитцджеральд. И ещё много имен и фамилий в этой истории. Я даже не знаю, как звали тех несчастных детишек. Правильно говорили обо мне их матери. Махать ножом и безумно смеяться — вот и все, что я могу. Все, на что способна моя фантазия. А ведь все началось лишь из-за одного крошечного мальчика. Он еще не мог знать, что мешает мне сосредоточиться, не дает собраться с мыслями. Я был занят, очень занят. А он со своей просьбой о... Ну вот, я уже даже не помню, что он говорил мне. Может, к лучшему. Совесть не так сильно терзает. Но, сколько бы вещей не ушло в небытие, оставшегося вполне достаточно. Несколько моментов прочно, словно издеваясь, засели в моей памяти. Я ужасно злился на того ребёнка. Тогда я не знал, что повлечет за собой один необдуманных поступок. И я сделал это. Я ударил его ножом. Несколько раз. Меня не обвинили. По счастливому стечению обстоятельств, улик не осталось. Или совсем...не по счастливому... Может, именно из-за иллюзии невиновности мне захотелось повторить это. Вновь слышать крики боли, хлюпанье крови, ощущать в руках чужое останавливающееся сердце. И я лишил жизни ещё пятерых таких же невинных крошек. Я не думал о последствиях. Кто же знал, что все окончится именно так? Какая ирония... Я погиб от рук существ, которых сам же убил, спровоцировал заполнить детские умы лишь одной заклинившей мыслью — местью. Теперь все поменялось: они стали безжалостными кукловодами, а я — всего лишь отголоском бывшей жестокости. Только пройдя через все то же, что и они, я наконец понял. Мне жаль! Мне очень жаль, правда! Сколько семей я обрек на вечное горе, сколько людей втянул в эту историю... Всего... Из-за... Одного... Ребенка... Смогу ли я когда-нибудь искупить этот огромный грех? Вряд ли. Меня до сих пор не отпустили в иной мир, и, вероятно, этого не произойдёт. Только сейчас меня удерживает на земле нечто большее, чем гнев и способности маленькой Марионетки. Мое желание. Если вдуматься, я не хочу уходить. Хочу сначала как-то утешить мужчин и женщин, ведь кроме меня здесь никто не виноват. Но я не знаю, как. Я ощущаю безысходность. Теперь я понял, как это. Будто что-то выгрызает брешь в моей груди и сверлит мозг крохотной дрелью. Хочется куда-то бежать, что-то делать. Нет. Не получится. Не хочу. Не знаю. Может, я всё-таки не весь урок еще усвоил? Этот пыльный, древний склад напоминает мне могилу. Эдакий просторный гроб, зарытый даже не очень глубоко. При желании можно в любой момент постараться и выкарабкаться на поверхность. Не хочу. Пусть же это заброшенное место, куда меня, чудом уцелевшего после пожара, перенесли, навсегда станет моим склепом. Я стараюсь не двигаться. Мертвые не шевелятся. Я стараюсь не думать, но мысли все равно лезут в пронзенную железными деталями голову, словно тараканы. Это неправильно. Мертвые не думают. Я уже почти примирился с мыслью, что навсегда забыт и никому не нужен. Но что же это? Яркий свет, в один день брызнувший из дверного проема, на несколько мгновений ослепил. Какие-то незнакомые люди поставили меня на ноги и, взяв под руки, повели куда-то. Странные... Совсем не боятся. Еще и весело так болтают между собой. Не хочу. Не хочу даже знать, о чем. Наверняка, либо о моей внешности, либо о забытой истории древней пиццерии. С меня хватит. Мне больно думать обо всем этом. «Какой хорошенький! Как думаешь, потом можно будет забрать его к себе? Самый милый робот из всех, что я знаю!» Что это, воспоминание? Или... Я едва заметно повернулся в сторону одного из проводников. «Возможно. Тогда я чуть ли не каждый день буду наведываются к вам.» Ч... Что? Я кому-то нужен? Кто-то считает меня...милым..? Я хорошо запомнил лица этих двух молодых людей. И хорошо, потому что после потянулись такие события, о которых я и мечтать не мог, сидя взаперти. Меня используют на съемках! Первая хорошая новость за тридцать с лишним лет. Не знаю, почему, но мне нравится просто до ужаса. Я даже забыл о совершенных мною темных делах. Вся прошлая жизнь словно ушла в дымку, а при случайной мысли о ней чувствуется приятный холодок по всему «телу». Как давно забытое детство... Как разбитая ваза... Совсем забыл упомянуть тему съемок. Раз-два-три... Фильм! О! Пиццерии! Никогда бы не подумал, что буду с такой нежностью думать о ней. Вначале меня поставили на сцену и попросили петь и играть на гитаре. Это что-то вроде дня. А ночью...м-м-м...я должен ходить по зданию и «пытаться убить» ночного сторожа. Его, кстати, играет именно тот проводник, что произнес первую из так запомнившихся мне фраз. Когда в первый раз пробрался к офису, чуть не придушил его в объятиях. Но сдержался. А он даже не заострил внимания, только рассмеялся. Я теперь тоже ведь вроде актера. Ах да! Со мной вместе ещё несколько аниматроников. Сделаны по новым технологиям. Поговорить с ними не удается, да и особого смысла нет. Они — обычные машины без душ внутри. И хорошо. Пусть никогда и не совершится больше подобный кошмар, какой устроил я. Странно. Я будто заново появился. Никакой прежней угрюмости. Я все больше слышу радостные мысли, нежели негативные или печальные. У меня есть друзья. У меня есть любимое занятие. Иногда, правда, вспоминаю о Марионетке и других детишках, но уже с нежностью. Им хорошо там. Мне — здесь. Мы очень крепко дружим с теми парнишками-«проводниками», даже очень. Я несколько раз бывал дома у первого, Джеффри. У того, что произнес первую фразу. Он — самый дорогой мне человек. В его квартире пахнет свежестью и полевыми цветами. Всегда светло. Многие вещи белого цвета или просто светлых оттенков. Не знаю, как у меня получается чувствовать запахи, но это и не важно. Соседи ко мне привыкли. Некоторые даже здороваются отдельно со мной. Приятно. А еще я стал хорошо относиться к детям, особенно к маленьким. Мы иногда играем вместе. В день того, сейчас уже такого далекого пожара стояла поздняя осень. Теперь же на дворе буйствует весна. Солнышко, птичье пение, пробуждение живой природы. Я пробуждаюсь вместе с ней. Чувствую свежесть. Если б полгода назад мне пересказали сегодняшние мысли, прежний я рассмеялся бы. Но мне нравится жить. Нравится решительно все. По-прежнему живу в небольшой служебной комнате. Но мне не одиноко. Знаю, что меня не бросили. Я не один. И завтра будет новый день. Знаете, что? Меня больше не пугают стены.