***
Джон проснулся от тяжелого, удушливого сна, в холодном и липком поту. Тело лихорадило, знобило, горло сперло саднящей болью, и попытки позвать Шерлока, чтобы тот перестал так громко елозить по струнам, превратились в надсадный хрип. Решив, что ему все равно нужно будет пить таблетки, а оставшегося на донышке чая не хватит, тот с космической неохотой вылез из постели, накинув плед на плечи. Приоткрыв дверь, Ватсон прислушался и узнал в мелодии, играющей из комнаты Шерлока, вальс, с которым детектив мучился уже несколько месяцев. Вальс, который не дает ему спать по ночам. Медленно шаркая домашними тапками, словно девяностолетняя старуха, Ватсон в порыве любопытства подошел к приоткрытой комнате Шерлока. На мгновение, он почувствовал себя неудобно, подглядывая за детективом, но быстро нашел оправдание — Шерлок мешал спать, и Джона распирало от недовольства. Джон осторожно пристроился у двери и заглянул в светлую щель между ней и косяком. Шерлок, одетый в парадный смокинг-тройку, только без пиджака, ритмично вышагивал вокруг кровати, то разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, то слегка склоняясь к невидимому партнеру. А из старого магнитофона звучала записанная на кассету тягучая скрипка. Сам детектив, закрыв глаза, не боясь наткнуться на препятствия из скопившихся книг и бумаг, вальсировал в такт отточено, скуповато и без лишних движений, но Джону показалось, что так и должно быть. Ватсон вел взглядом от длинных аккуратных пальцев вдоль предплечья, закованного в белый шелк рубашки, плеча, по идеально отглаженному воротнику (слегка расстегнутому на первые три пуговицы), по острому кадыку, то и дело вздрагивающему, когда детектив все-таки задевал ногой какую-нибудь шаткую конструкцию из книг; губы были сжаты в тонкую линию, лицо сосредоточено, глаза плотно сомкнуты, а ресницы дрожали, когда Холмс решал выдержать паузу и на несколько мгновений замирал фарфоровой статуей. А потом, снова и снова, он двигался в такт, ведя ровные дуги кистями рук вокруг себя. Завороженный Джон, наблюдая за Шерлоком, навалился ладонью на ручку двери, стараясь поддержать ослабевшее тело. Почему он никогда не видел, как Холмс танцует? Почему никогда не замечал, насколько его руки скрипача длинны и гибки, как напряжено тело, как простые движения становятся предметом восхищения? Но дверь скрипнула под весом тела Джона.***
— Ты подглядывал? — Что? Нет! И вообще, я думал, мы закончили обсуждать это, Шерлок! — Я не закончил. — Катись к черту. Оба сидели друг напротив друга в креслах. Джон жадно цедил кисловатый раствор порошка против простуды, а Шерлок обиженно развалился, вытянув длинные ноги и скрестив руки на груди. — Сам катись. — На что Джон обреченно выдохнул. Ту неловкую ситуацию оба решали странно: Джон, поняв, что его заметили, с силой открыл дверь и, надрываясь, начал кричать, чтобы Шерлок прекратил ездить ему по мозгам круглые сутки, не давая ему отоспаться в законный больничный, а раскрасневшийся Шерлок по инерции вторил ему, что он «ездит Джону по мозгам только днем, да и вообще, Ха Ватсон ничего не понимает, да и вообще, со стороны мы выглядим, как гавкающие друг на друга супруги!» После этого оба, как по команде, замолчали, пялясь друг на друга и тяжело дыша. Потом Ватсон развернулся, буркнув «Пойду чай поставлю…», и ушел. Спустя десять минут оба уже сидели в гостиной: Джон с лекарством, а Шерлок с чаем. — Ха Ватсон, значит? — Ты не говоришь мне ничего, так что пришлось импровизировать. Ватсон хохотнул в чашку. — Джо-о-он?.. — Нет, Шерлок. — Ха Ватсон! — Заткнись! Шерлок взвыл. — Генри? Гарри? Харви? Хью? Скажи, Джон! — Заткнись, черт бы тебя побрал, Шерлок! Не скажу. Применяй свою хваленую дедукцию, либо живи без моего второго имени, что в принципе тебе не мешало. — А Мэри знает? — Разумеется… О, нет, Холмс! Она знает, что ты будешь ее допрашивать. Так что даже не пытайся. Оба снова замялись и ткнулись в свои кружки. Джон то и дело поглядывал на мрачного, как туча, Шерлока. — Почему ты так боишься быть моим шафером? — Я? Я не боюсь. — Да брось, ты нервничаешь, как девчонка на первом свидании. — Я не нервничаю. Я никогда не нервничаю. Особенно на свадьбах. — Даже на моей? — Д-да, даже… Даже на твоей. Снова повисло неловкое молчание, однако Шерлок заметил, что его напарник явно обдумывает слова, которые произнесет. Тишина получилась такой неудобной, что Ватсон то и дело ёрзал в кресле. — Ты не говорил мне, что умеешь танцевать. — Значит, ты подглядывал? — Шерлок!!! — Значит, все-таки подглядывал. — Детектив растянулся в хищной улыбке. — Заткнись! Просто замолкни! — Сначала скажи, почему ты тогда сразу не вломился в мою комнату и не разбил мою скрипку к черту? — Будто бы я мог?.. — Мог, Джон! Вспомни презент мисс Адлер из Франции… — Я не виноват, что там был маячок. Шерлок, она подслушивала нас! — Это был не маячок, а оторвавшаяся пуговица. — Что?.. — А я не сказал? Так вот почему ты все время… Ох! Шерлок вспомнил, как Джон лихорадочно собрал подарок «Той Женщины» — два длинных радужных шарфа с пуговицей на одном конце, — в пакет и затолкал в свой шкаф. Впрочем, Холмс до сих пор не понимал, что такого в одном из «очередных» прощальных подарков. Взглянув на Джона, тот обнаружил его отчаянно раскрасневшимся. Детектив признал это очень занимательным. — Шерлок… — Да, Джон? — Мне понравилось, как ты танцуешь. — Я польщен. — Правда, очень… М-м-м-м… Очень грациозно. — Странно слышать от тебя такие слова. — Кхм… Хоть ты и мешал мне спать, — Джон прикрыл глаза и откинул голову назад. — могу сказать, что скрипка в твоих руках просто поет и уж гораздо лучше, чем на какой-то там записи. — С каких это пор отставной военный врач начал ценить музыку? — С тех пор, как съехался с самым гениальным сыщиком в Англии. — Видишь, все не так плохо, Джон! — Шерлок уверенно встал с кресла и, подойдя к окну, вытащил из секретного кармашка в рукаве халата размякшую сигарету. — И снова миссис Хадсон побывала в моей комнате. Вы стоите друг друга. — Так ты не против быть на моей свадьбе? Я бы очень хотел, чтобы ты сыграл на скрипке тот вальс. Пожалуйста. Свадьба Джона. Джона Ватсона и Мэри (как ее там?!) Джона «Ха» Ватсона, чье среднее имя она знает, а он, «самый гениальный сыщик в Англии», — нет! АБСУРД! Шерлок никогда не признавался себе, что Джон — его больная мозоль, которую он неосознанно задевает. Майкрофт, черт бы его побрал, говорил об этом. Теперь ему либо придется отпустить его, пойдя на торжество в качестве шафера (от чего Холмсу было по-своему грустно), либо дать понять Ватсону, что, он словно маленький ребенок, не может уснуть, когда рядом нет его любимой игрушки. Предугадывая свое поведение, Шерлок представляет, как его, скорчившегося в какой-нибудь ночлежке от передоза, забирает очередной слуга Чрезвычайно-Скромного-Носатого-Правительства, привозит его в холодную квартиру на Бейкер-стрит и, отчеканив рекомендации от брата по поводу его поведения, хлопает дверью. А сам Шерлок засыпает на узком скрипящем диване, просыпаясь только когда ломота в ногах и спине вызывает кроме боли неконтролируемый гнев. А ведь Джон просто съехал от него. Всего лишь. В обоих случаях он, Шерлок Холмс, остается один. Жертвенность не характерна для него. То ли дело его врач. Его компаньон. Его лучший друг. И Шерлок прекрасно понимает это. Джон прошел через все медные трубы на свете, подготовленные судьбой для детектива. И уж кто-кто заслуживает счастья, если не его солдат с простреленным плечом. Его подсолнух, который всегда смотрит на солнце. — Да. Я буду твоим шафером на свадьбе, Джон. И, думаю, у меня уже есть подарок для тебя.***
— Шерлок, знаешь, что я вспомнил? Помнишь тот день, когда я заболел и ты обнаружил меня у своей двери? — Я до сих пор уверен, что это было подглядыванием. — Да я не об этом! Я просто вспомнил, что нашел среди визиток одну. Там были контакты тренера по бальным танцам. Зачем они тебе, если ты прекрасно танцуешь и без всяких курсов? — Если я умею танцевать и согласился придти к вам на свадьбу, то это вовсе не значит, что наше Британское Превосходительство может сделать то же самое. — Ты пытался привести Майкрофта? — Можно и так сказать. К тому же, он так усердно занимается, что его лицо перестало заслонять солнце. Джон усмехнулся. Эти Холмсы всегда по-особенному выражают свою любовь. — Я польщен. Шерлок и Джон сидели друг напротив друга в привычных позах, с привычными выражениями лица и с такими привычными кружками горячего чая. И сейчас детектив мог бы побиться об заклад, что тогда он впервые в жизни принял правильное решение, пусть и великим трудом. Он смог довериться Джону, поверить в его дружбу. Шерлок поверил в то, что подсолнухи движутся за солнцем. А Ватсон… А Ватсон очередной раз жалел, что упустил из вида свои документы и позволил узнать свое среднее имя, потому что при любом случае Шерлок называл его Хэмишем. А может быть и не жалел, ведь тот пообещал взамен иногда играть ему и Мэри тот самый вальс. Вальс, который не давал ему спать по ночам.