From My Heart With All Hate and Love

      Я пытаюсь бороться с собой. Я стараюсь подавить это острое желание упасть на холодный пол, закрыв лицо руками, и дать волю слезам. Главное правило, чтобы выжить, таково: будь грубым, будь крутым. Но... Ведь это просто слова. Разве они хоть как-то смогут изменить нашу участь? Разве слова грубый и крутой спасут нас, когда придут Социалы? Эта банда никогда не давала нам покоя. Я вспомнил кольца на руке одного из них и невольно вздрогнул.       Страх, что меня ждут, чтобы вновь избить, никогда не исчезал. Теперь он, как шрам, и в прямом, и в переносном смысле, ведь он никогда не исчезнет. И голоса друзей, иногда режущие слух, а иногда знак, что надежда ещё осталась, вот то, что меня защищает. Но я чувствую себя не от мира сего. Ведь каждый из них что-то значил, каждый из них борется за жизнь. А я? Я — никто. Я готов опустить руки, дождаться, когда придут враги, и, не сопротивляясь, глотать собственную кровь. Мысль, что я не хочу больше здесь быть, не отпускает меня и по сей день. Эта боль, жгучая боль, что родилась где-то в груди при первом ударе отца. Когда я впервые увидел это безразличие в глазах матери. Когда они склонились надо мной, не отпуская. Когда после каждого удара вырвался крик о помощи. Когда, открыв глаза, я понял, что лишь пёс. Жалкая собака, ненужный соучастник, который здесь только благодаря ему.       Я чувствовал себя полным эгоистом, ведь даже когда Понибой пытался помочь мне, то меня не отпускало чувство, что ему надо только утешить меня и уйти. И так было с каждым. Нас зовут изгоями... Но ведь изгой здесь лишь один — это я.       — Хэй, Джонни, чего сидишь с кислой рожей? — послышался из неоткуда приятный и такой родной голос. Испугавшись того, как рука Далласа резко легла мне на плечо, по коже пробежали мурашки от холодного прикосновения.       Я обернулся, грустно улыбаясь. Обычно ледяные голубые глаза сейчас казались кристально-серого цвета от яркого света, просачивающегося через щель в окне. Его яркие русые волосы были уложены назад. Все считают Далласа Уинстона задирой, хулиганом. Может он и такой, ибо уже сидел за решеткой. Но... Что-то в нем манит меня к нему. Даллас всегда казался мне другим, он был свободен. Это не было иллюзией свободы, как у меня, нет, это была истинная свобода. Свобода действий, решений. Свободная жизнь без запретов других. Жизнь, о которой я мечтаю в бессонные ночи и жизнь, что отталкивает и пугает. Кто знает, когда это доведёт тебя до конца. До того момента, когда понимаешь, уже поздно свернуть и спастись. Конец спектакля.       Парень присел рядом, и теперь я мог видеть его лицо в профиль. Далласа всегда считают парнем, что готов сам начать драку лишь ради собственного удовлетворения. В этом есть доля правды, но все-таки я склоняюсь к мнению, что блондин именно влезет в драку, дабы помочь кому-то, а не наоборот. Он - мой пример для подражания. Мне плевать на то, что другие за его спиной говорят: "эгоистичный ублюдок”. Именно тогда я невольно сжимаю кулаки, да так, что костяшки бледнеют. Тогда во мне просыпается желание ударить того, кто произнес эти сильные слова. Гризеры, также известные как изгои, часто путают tough и tuff, первое означает грубый, а другое - крутой. Так и с Далласом; одни зовут его крутым, а другие - грубым.       Я никогда не лезу в драки, я обхожу их стороной, прямо как Понибой. Я боюсь каждого шороха, своей же тени. Я не смог защитить кого-либо, в отличии от рядом сидящего. А ведь он старше меня лишь на год, ведь ему только 17 лет, а он уже познал жизнь.       Я краем глаза заметил, что взгляд у него был решительный. Даллас смотрел... А куда? Какая у него мечта, цель?       — Даллас, — обратился я к нему, неуверенно произнося, — у тебя есть мечта? — этот вопрос мог показаться очень глупым, особенно потому что парень не мечтатель. Я бы хотел, чтобы он посмотрел со мной на рассвет, улыбаясь восходящему солнцу, как радовался бы Понибой. Но, увы, Даллас высокий, сильный парень, которому драки подавай!       Я же - наоборот, невысокий и худощавый. Моя кожа смуглая, а глаза карие. Гризеры не раз шутили, что у меня щенячий взгляд. Волосы же лохматые, я не зализываю их поутру, а пытаюсь поскорее покинуть зловещий дом.       — Знаешь, о чем я мечтаю сейчас, Джонни-кейк? — Обратился ко мне друг. Я слабо кивнул, не отрывая от него взгляда, — О том, что ты успокоишься и прекратишь задавать тупые вопросы, как этот. — Он вроде бы говорил серьезно, как мне показалось. Однако мне только показалось, потому что Даллас зарылся рукой мне в волосы, еще больше взлохмачивая те. Я недовольно фыркнул, ежась от такого неожиданного поступка, но, заметив светлую улыбку на губах гризера, успокоился.       «Неужели у тебя нет мечты? А, может, ты не хочешь делиться ею со мной, скрывая глубоко в душе?» Я не решался произнести это вслух. Вместо этого, в полной тишине, я прижался к Далласу, утыкаясь носом ему в плечо. Уинстон только шумно вздохнул, но не стал перечить.       — Эх, Джонни, малыш, что тебя гложет на этот раз? — Заботливым тихим голосом спросил парень. Я ничего не отвечал, мотая головой. Я боялся открыть рот, в горле словно ком застрял. Вся боль, которая не отпускала меня, заживо сжигая, дала о себе знать.       — Я сгорю когда-нибудь, сгорю в огне от этой боли. Я буду никому не нужным, буду никчемным и сгорю от этого. — Я поглядел на Далласа. Я видел истинный страх в его глазах и осознал, что сказал это вслух. Что не мог больше противостоять и раскрылся. Еле шевеля губами, я прошептал самые сокровенные слова.       Ничего не отвечая, Даллас прижал меня к себе, позволяя мне утонуть в его объятиях. Я начал судорожно что-то шептать, хоть и слышны были только всхлипы.       — Даллас... — начал я дрожащим голосом, — Я боюсь. Боюсь, что когда-нибудь из-за меня кто-то погибнет... — Я никогда не рассказывал о своих страхах, — Я — слабак. Надо мной издевались, надо мной будут издеваться. Я убийца... — После этих слов я почувствовал, как горячие слезы обожгли красные щеки. — Я совершил непоправимое ради того, чтобы спасти Понибоя, но это еще вернется ко мне и убьет. Я спас ему жизнь, пролив кровь чужого человека. Того, кто пытался убить меня. — Я перевел взгляд на парня, что не отпускал меня. Он молчал, смотря с сочувствием. Даллас убивал! Он знает какого это, но почему это так терзает меня? Одна мысль об этом сжимает мое горло ледяными невидимыми руками, заставляя поскорее задохнуться.       Солнце медленно садилось за горизонт, ночь разрасталась. Где-то там меня ждет Понибой, мы уедем. И тогда не знаю, увижу ли я кого-нибудь вновь. Но сейчас я обнимаю того, ради кого живу. Того, кто не дает мне сдаться.       — Даллас, я хочу покончить с этим. — Прошептал я сквозь всхлипы. Мои глаза уже жгло, было больно держать их открытыми. Я прикрыл те, продолжая, — Это я должен был быть на месте Социала! Меня должны были убить! Я не хочу больше страдать! Видеть лица тех, кому плевать! Я не боюсь умереть. — Закричал я, находясь в истерике. Я бился головой о сильную грудь Далласа, стуча слабыми кулаками по его спине. Я не мог остановить эти слезы. Я не мог прекратить эти страдания. Избавить себя от боли. Я был заперт в своем же теле, будто в чугунной клетке.       — Джонни, я клянусь, что если с тобой что-нибудь случится, то я отправлюсь за тобой. Я не брошу тебя. — Шептал Даллас, гладя меня по спине. Он был откровенен, он был искренен со мной. — Я живу для тебя, борюсь для тебя и за тебя. Ты - моя причина, по которой я бегу от фараонов, сбегаю из тюрьмы. Чтобы увидеть твою улыбку, коснуться твоей руки. — Я ожидал это услышать от кого угодно, но не мог и представить, что именно из уст Далласа услышу заветные слова.       — Прошу тебя, Джонни, только вернись живым. Мне больше ничего не надо в жизни. — Уже молил светловолосый, нежно взяв меня за подбородок. — Ты спрашивал, какая у меня мечта? — Он сделал паузу, проводя рукой по моей щеке и убирая слезы. — Чтобы ты был рядом. Чтобы ты не отвернулся от меня, как это сделали многие…       Робко и осторожно Даллас приблизился ко мне, отчего я засмущался. Я понимал, что его слова - некое признание и хотел ответить ему тем же, но не успел ничего сказать, потому что его губы накрыли мои. Совсем по-детски, он поцеловал меня, прижимая к себе. Я не стал отстраняться, отвечая на первый и такой желанный поцелуй. Этот момент вскружил мне голову, я не хотел ничего, только сидеть, прижавшись к тому, кто остановил мои слезы, прекращая мою боль. Нехотя отстранившись, я слабо улыбнулся, утыкаясь носом в его рубашку.       — Я обещаю, что вернусь, Даллас. — Прошептал я одними губами, вдыхая запах дыма и сигарет.       — Я сам найду тебя, если что-то случится. — Ответил мне светловолосый, тоже шепотом.       Мы сидели в тишине и в темноте, в этой комнате еще минут десять. Слезы уже высохли, и теперь я просто прижимался к Далласу. Но Понибой ждет, нам пора.       — Время поджимает, вам надо уходить. — Заметил Уинстон, глядя в окно. Я кивнул и встал, идя к двери.       — Обещай, что ты вернешься и будешь со мной. — попросил Даллас, схватив меня за руку. Я сжал его ладонь и с теплой улыбкой кивнул.       — Обещаю, что вернусь и буду с тобой.

***

      Парень с обезумевшим взглядом бежал, не разбирая дороги. По его щекам текли слезы, впервые за столь долгое время. Ему было плевать на все, он был готов получить пулю в сердце. Он горел от этой боли в сердце. Несчастный закричал что есть мочи. Он не останавливал своих слез. Он знал, что за ним следят. Наблюдают. Но ему было все равно, он провоцировал окружающих, что держали ружья на готове.       Выстрелы.       Он упал на колени, сдаваясь. Последние слезы упали на холодный кафель. Где-то послышался душераздирающий крик. Крик парня, что потерял все. Потерял того, кто ему нужен. Потерял разум, сдался.       — Ты обещал, что вернешься и будешь рядом со мной... Ты не сдержал обещания, а я сдержу! — Этот дрожащий шепот никто не слышал. Он закрыл глаза, представляя улыбку любимого в последний раз. И, взаимно улыбаясь тому, кого больше не увидит, мир парня погрузился во тьму.