Воплощённая непутёвость

Апостол-все-через-жопу-Матфий подавленно втягивал голову в плечи и с преувеличенным вниманием рассматривал фикус в лиловом горшке. Обычный, в общем, фикус, с блестящими на солнце широкими листьями, на подоконнике стоит, греется. Ему хорошо, на него с самого утра никто не орал. На него, по правде говоря вообще никто никогда не орал. Надо быть совсем поехавшим, чтобы орать на фикусы. А вот Матфий тем же похвастаться не мог. Цветок он рассматривал, потому что носки собственных ботинок ему порядком осточертели, но куда-то же надо прятать взгляд, пока тебя костерят на чем свет стоит. Два старших товарища, Пётр и Павел битый час припоминали ему все оплошности, когда-либо в жизни допущенные и даже те, которых сроду за ним не водилось. – Это ещё что, – наперебой вещали они, параллельно жестикулируя с такой бурностью, будто поставили себе целью выдрессировать рой мух. – А вот когда он мертвого воскресил, а душу ему вернуть забыл! Мы бездыханное тело после этого два дня отлавливали Или когда из-за своей болтливости в тюрьму попал, вытаскивать пришлось! Смертные грехи они припоминали ещё с раннего утра, а время было уже обеденное. А все из-за чего? Из-за того что он по доброте душевной беса упустил. Вернее, сначала поймал, но тот был такой мелкий и жалостливый, что на душе стало муторно как-то, не по себе даже, вот и выпустил, пожалев. А своим ворчанием в духе «я вам экзорцист что ли, чтоб за бесами гоняться» спровоцировал очередную гневную тираду. А гневные тирады, надо сказать, низвергались на его голову вполне регулярно, а завершалось всегда одной и той же вишенкой на торте упрёков: – Почему все апостолы нормальные, а ты как из Ада вылез? Впрочем, из Ада он, конечно же, не вылезал, однако, иногда думал, что с удовольствием бы туда залез. Когда Иуда ушёл, Матфия дернули в нужный момент со скамейки запасных и запихнули в освободившееся место, но кажется, что ничего у них не вышло, и он на той скамейке так и остался. Все время косячить и все время всем мозолить глаза своей недостаточной крутостью. Искариоту вообще-то хорошо, он целыми днями околачивает груши известным местом и кнопки наставнику на стул подкладывает. Наверное, если бы ему так же хорошо было с ними, он бы не ушёл. Матфий горестно вздыхает и переставляет многострадальный фикус себе на колени, потому что, кажется, уже успел немножечко с ним сродниться. *** – На вот, покушай, – когда все заканчивается, Сариэль сочувственно протягивает пельмешки в здоровой миске, чуть ли не в тазу. – Покушай, и все пройдёт. Апостол как-то с недоверием относятся к пельменям, но пельмени, судя по аппетитному виду, относятся к нему со всей душой, а потому, он все-таки берётся за вилку. – Что с бесом? – рассеянно запускает пальцы в медную гриву и спрашивает как бы невзначай. – Домой-то добрался? – Да вроде бы, – в тон отвечает Сариэль, вытягивая ноги. Мраморные ступеньки заливает ослепительным светом.