Навсегда

      Через открытое окно прямо на крышку парты упала крупная капля воды, с громким стуком разбившись о деревянную поверхность, и Иваизуми словно выдернули из глубокого омута его мыслей. Недовольно поморщившись, он нехотя отодвинулся от окна, передвигая учебники и тетради. На улице — мрачнее некуда. Небо хмурилось и все больше затягивалось тяжелыми дождевыми тучами, готовыми разлиться в любой момент и промочить до нитки зазевавшихся прохожих, вовремя не спрятавшихся под крышами и зонтами. Словно этого было мало, воздух был тяжелый и душный, и в большой аудитории, в которой проходили совмещенные уроки и лекции по английскому языку, становилось невыносимо жарко. Иваизуми откинулся на спинку широкой скамьи и закрыл глаза, раздражаясь от невозможности что-либо с этим сделать. — Ива-чан захотел сесть поближе ко мне? — не отрываясь от тетради тихо спросил Ойкава, сидящий справа, слегка растягивая кончики губ в хитрой улыбке. Казалось, его самого нисколько не волнуют ужасные погодные условия — сидит, как ни в чем не бывало, улыбается, даже по лицу врезать охота. — Еще чего. Дождь начинается, сам не видишь? — отрезал тот. — Как грубо. Иваизуми лишь лениво отмахнулся. От жары пульсировало в висках, язык еле шевелился, а рубашка начала неприятно липнуть к телу. Да к черту этот опрятный вид! Когда верхние пуговицы на вороте рубашки оказались расстегнуты, Иваизуми понял, что ему медленно, но немного становится лучше. Ойкава на миг оторвался от тетради, бросил в сторону вице-капитана хитрый взгляд из-под длинных ресниц, и тут же вернулся обратно к записыванию нудной лекции. — Что? — Ива-чан, это не поможет тебе обратить на себя внимание девушек. — Заткнись, Ойкава, или я тебя ударю, честное слово! — мгновенно вспыхнул Иваизуми. Внезапно Тоору отложил ручку, немного покрутил уставшей и затекшей от долгого записывания кистью руки и облокотился на спинку скамьи, следуя примеру своего лучшего друга. — Мне ведь тоже жарко, — едва слышно произнес он. Рука с длинными и тонкими пальцами потянулась к воротнику рубашки, расстегивая ее и открывая Иваизуми вид на хрупкие ключицы, в некоторых местах украшенные синяками — последствия приема-«рыбки». Ойкава закрыл глаза и облизнул пересохшие губы. Лекция словно перестала интересовать его в один момент, и от былой концентрации не осталось и следа. — Давай поговорим, — вдруг произнес Ойкава, расслаблено перебирая ручку между пальцами. — Ты с ума сошел? — зашипел Иваизуми, оглядываясь на преподавателя. — Мне скучно, Ива-чан. — А я что могу сделать? — Молодые люди на третьем ряду, я не мешаю вам?, — поинтересовался профессор, сохраняя спокойствие. На Ойкаву и Иваизуми уставилась половина класса. Иваизуми закашлялся, Ойкава еле сдержал смех, улыбнувшись в кулак. — Просим прощения, больше не повторится! — выдавил из себя Иваизуми, незаметно, но чувствительно пихнув Ойкаву в бок, чтобы тот, не дай бог, не заржал как конь. — Я надеюсь на это, — профессор вернулся к прерванному уроку. Ученики постепенно потеряли интерес к шумным одноклассникам, учитель вновь увлекся рассказом примера к очередному правилу, шепот прекратился, а Иваизуми пребольно ущипнул Ойкаву за бедро, заставив того дернуться и схватится за ногу, беззвучно, одними губами шепча нецензурные ругательства. — За что?! — За все хорошее, — Иваизуми, едва заметно ухмыльнулся, покосившись на улегшегося на парту Ойкаву. — Ты решил меня убить, Ива-чан, — простонал тот, медленно поднимаясь и закусывая губу. Иваизуми пожал плечами: — Нечего в следующий раз болтать. Ойкава выпрямился, пригладил торчащий вихор каштановых волос и недобро заулыбался. — Я буду мстить, Ива-чан. — Ты что? Ойкава, подож… Иваизуми подавился собственными словами и тихо охнул, сползая вниз по скамье. Ойкава ткнул его под ребро с такой силой, что Иваизуми на миг показалось, будто его со всей силы ударили железным ломом по грудной клетке. — Ойкава, ты… Ненормальный идиот! Какого черта ты. Ох… — Иваизуми согнулся пополам от резкой боли под ребром. Неудивительно, если завтра утром он обнаружит на этом месте синяк. — Да я тебя сейчас… Иваизуми вновь потянулся к бедру Ойкавы, чтобы отомстить за ребро, но тут же согнулся обратно, получив от Ойкавы еще раз, но теперь уже в солнечное сплетение. — Какого черта ты… — прохрипел Иваизуми, хватаясь за живот и наклоняясь к коленям. Засранец, он определенно знает, где больнее всего. Ойкава тихо наклонился к уху Иваизуми, который находился в предобморочном состоянии. Каштановая прядь волос снова выбилась, и теперь щекотала его шею, а большая ладонь Тоору нагло оказалась на плече. — Потише, Ива-чан, ты же не хочешь, чтобы нас выгнали? И расползся в своей самой мерзкой улыбке. Тут уже Иваизуми не вытерпел, и набросился на Ойкаву, больно щипая его за бока и за то самое многострадальное бедро. Разумеется, их выгнали. Под разъяренным взглядом преподавателя и любопытными — учеников, они собрали тетради и спустились вниз со своего ряда, и затем покинули класс — Ойкава с гордым видом и придерживаясь за ногу, а Иваизуми — согнувшись, едва дыша, и жутко при этом краснея. Иваизуми не хотел разговаривать с Ойкавой, демонстративно его игнорируя. Ойкава с виноватым видом пытался подлизаться, слегка дотрагиваясь до его плеча и уже в пятый раз интересуясь, на что обиделся Иваизуми. — Ты первый начал! — возмущался он. — Да как будто тебя интересовала лекция, сам же жаловался, что жарко! Зато теперь можем не сидеть в душной аудитории, разве ты не рад? Ну прости меня, Ива-чан… Иваизуми исподлобья посмотрел на Ойкаву: надо же, он действительно сожалеет и волнуется, вон как побледнел. И прядь волос теребит, наверное, ту самую, которая щекотала его шею… Он снова почувствовал, как его щеки заливаются краской. — Заткнись, Ойкава, слушать невозможно, — пробормотал тот. — Так ты меня прощаешь? — обрадовался Ойкава, заглянув ему в лицо. Иваизуми отвернулся. — Прощу, если будешь молчать. — Ну уж чего не могу, того не могу, — мелодично проговорил Ойкава, широко улыбнувшись. «Как же, вот и она — прежняя самонадеяность.» — мрачно подумал про себя Иваизуми. Ойкава беспечно направлялся к выходу из школы. — Ты куда собрался? — Иваизуми остановился на месте. — Как это куда? Домой. У нас лекция последней была. Или совсем голову потерял? Опять эта мерзкая улыбка. Иваизуми растерялся: действительно, совсем забыл. — Без тебя знаю. Ойкава проводил его удивленным взглядом, а затем потащился следом. — Не хочешь зайти куда-нибудь? — поинтересовался тот, посмотрев на небо. — Дождь вот-вот пойдет. — Я уж лучше промокну, но избавлюсь от тебя немного пораньше, Ойкава, — раздраженно ответил ему Иваизуми. И, немного помолчав, добавил. — Куда-нибудь это куда? — Я проголодался. Зайдем в одно место, тебе понравится, — промурлыкал Ойкава, приблизившись вплотную к другу. — Держись от меня подальше, — вздохнул Иваизуми. *** Стеклянные колокольчики над дверью тихо зазвенели друг об друга, оповещая владельца небольшого кафе о новых посетителях. «А в принципе… тут неплохо.» — подумал Иваизуми, бегло окинув взглядом уютное помещение. Вокруг было чисто и весьма просторно, а в воздухе витал тонкий аромат кофе и корицы, с примесью очень приятного запаха свежеиспеченного хлеба.  — Идем, Ива-чан. Ойкава прошел к маленькому столу в углу, видимо, расчитанного именно на двоих. Сейчас, в такую погоду, в заведении было не очень много людей — в основном это были либо случайно зашедшие сюда подростки, шатающиеся по городу без дела, либо влюбленные парочки, сидящие в укромных уголках. К столу подошла симпатичная молодая девушка в белом переднике на талии и с блокнотом в руках.  — Ойкава-сан? Рада видеть вас здесь снова, — с удивлением проговорила она и обворожительно улыбнулась.  — Минори-тян, — кивнул ей Ойкава, улыбнувшись в ответ. — Мне как всегда. А моему другу… Ива-чан, выбрал что-нибудь? Иваизуми устало отложил зеленую книжку в сторону. И почему Ойкава потащил его сюда именно сейчас? Из-за дождливой погоды его клонило в сон, словно домашнего кота, и по правде говоря, ему бы гораздо больше хотелось сейчас вернуться домой и завалиться в свою кровать, однако отказать Ойкаве он не посмел. «Знаю я его,» — думал он про себя, пока плелся за Ойкавой, который тянул его за рукав в какое-то неизвестное Иваизуми место.- «Попробуй откажи. Снова натянет свою вежливую улыбочку, распрощается и улизнет домой, а сам потом будет ходить как в воду опущенный.»  — Мне обычный кофе с корицей, — сказал он девушке, которая выжидающе смотрела на него.  — Ива-чан… Улыбчивая оффициантка убежала прежде, чем Ойкава смог что-то сказать своему другу.  — Ива-чан, ты же совсем мало ешь, — искренне возмутился он. — Я, как капитан команды, беспокоюсь, как бы это не отразилось на твоем самочувствии и результатах на тренировках. — Ну я же не ты, глупый Ойкава… — проворчал Иваизуми. — Мне нет нужды есть за троих. — Ива-чан хочет сказать что Ойкава-сан слишком много ест по его мнению?! Ойкава тут же принялся осматривать себя. -Я в отличной форме, и вообще… Неотразим… — обиженно и чуть слышно прошептал он себе под нос, затихая и отворачиваясь к окну. Точно, обиделся. Иваизуми лишь растерянно почесал затылок: он вовсе не имел в виду ничего такого. Ну, выразился не так, чего обижаться-то… Если уж на то пошло, то Ойкава очень даже ничего. Не зря же на его фактически идеальную спортивную фигуру облизываются все девушки из старшей школы. А когда однажды на очередном школьном медосмотре выяснилось, что Ойкава вот-вот перерастет Иваизуми, тот и вовсе чуть ли не обиделся, и подумал что это совсем нечестно. Правда, тогда они еще были несерьезными первогодками, и сейчас он уже смирился с тем, что Ойкава выше, но все равно — до сих пор обидно. На стол осторожно опустился деревянный поднос, и Иваизуми вновь почувствовал едва уловимый запах духов той самой оффициантки. — Вот, пожалуйста, Ойкава-сан. — Девушка игриво подмигнула повернувшемуся к ней Тоору. Казалось, на Иваизуми она практически не обращает внимания, явно интересуясь одним только Ойкавой. «Кокетка», — презрительно подумал Иваизуми, снова чувствуя какую-то легкую обиду. Вечно все достается Дуракаве. — «И этот тоже хорош. Аж светится весь, сама любезность. Знала бы она, что он такой с каждой встречной, не радовалась бы так.» Растаявшая от комплиментов и улыбок со стороны Ойкавы, раскрасневшаяся девушка смущенно уставилась в пол, пожелала приятного аппетита и удалилась. «Все равно ей ничего не светит.» — утешил себя Иваизуми и уткнулся в свою чашку с кофе. Он не припоминал особого стремления своего друга иметь с кем-либо отношения, вот, он даже за всю жизнь встречался с девушкой лишь один раз. Весьма милая была, и то сбежала от него спустя три месяца, не выдержав его нездоровой одержимости волейболом. Иваизуми еще тогда смеялся над своим другом: кто ж уходит с середины романтического свидания затем, чтобы посмотреть релиз волейбольного матча со своей командой? «Что я сделал не так?! Да не смейся же ты, Ива-чан!» — отчаивался Ойкава. — «Подумаешь! Она могла бы и понять меня!» А Иваизуми искренне сочувствовал бедной девушке, продолжая хохотать и уворачиваясь от летящей в него подушки, кинутой в него чересчур эмоциональным Тоору. ***  — Мне плохо, Ива-чан, — жаловался Ойкава, плетясь сзади по улице и то и дело тяжко вздыхая.  — Еще бы. Ты три куска торта съел. И как только в тебя помещается? — негодовал Иваизуми, одергивая сумку, съезжавшую с плеча.  — Ива-чан меня совсем не жалеет… — протянул тот и вдруг остановился. — Ой, мне что-то совсем пло-о-охо… Иваизуми обернулся, с беспокойством посмотрев на друга.  — До дома своего дойдешь?  — Не знаю… Хаджиме раздраженно потер переносицу: одни проблемы от него, в конце концов. Ойкава уже хотел снова пробормотать что-то невнятное, как почувствовал, что кто-то осторожно подхватывает его под ребрами, поддерживая и помогая ровно стоять.  — Ива-чан?..  — Заткнись, прошу тебя. Зайдем ко мне домой, полежишь, пока тебе не станет лучше. Я тебе таблетку дам. До твоего дома слишком далеко.  — Ива-чан, ты так добр, — дрожащим от восхищения голосом проговорил Тоору, и положил голову ему на плечо. Опять эта его прядь волос, щекочущая открытую шею. Иваизуми вспыхнул:  — Глупый Ойкава, прекрати! Веди себя нормально! — возмутился он, спихивая того со своего плеча.  — Что я сделал?!  — Заткнись!! **  — Осторожно, вот сюда. Да не сюда, кретин! Ты смотри вообще куда вставляешь!  — Я итак не вижу ничего, не кричи на меня!  — Зачем вообще предложил, раз не можешь сделать самых простых вещей, придурок?!  — Сам придурок, Ива-чан! Раз такой умный, делай все сам! — разобиделся Ойкава.  — У меня руки между прочим заняты.  — Лучше бы твой рот тоже был занят.  — Так, хватит, достал. Отдай сюда. — в конец разозлился Иваизуми и забрал у Ойкавы связку ключей. Тоору демонстративно отвернулся. Иваизуми, едва удерживая в одной руке сумки их обоих, а другой пытаясь открыть входную дверь, что-то раздраженно бормотал.  — «Не волну-у-уйся, Ива-чан, я все сделаю, Ива-чан, просто дай мне ключи-и-и» — передразнивал он своего друга, с остервенением дергая на себя наконец-таки поддавшуюся дверь.  — Вообще-то у меня живот болит… — вдруг погрустнел Ойкава, и Иваизуми даже смягчился, почувствовав жалость по отношению к нему.  — Ладно, черт с тобой, уже неважно. Проходи давай, — немного помолчав, сказал он. Ойкава прошел мимо, заходя в прохладный и темный коридор его дома, напоследок успев бросить на Иваизуми укоризненный взгляд умирающей собаки. «Вот мерзавец», — подумал хозяин дома. «Будешь знать как меня… Ой-ой, мой живот», — подумал гость, снова сгибаясь пополам.  — Ойкава! Осторожнее, ложись вот сюда. — вновь занервничал Иваизуми, подхватывая того под ребра и аккуратно подводя к дивану. — Я сейчас лекарство принесу. Не двигайся вообще! — разозлился он на ерзающего друга.  — Ойкава-сан слишком плохо себя чувствует и ничего не слышит. — простонал Ойкава куда-то в подушку. Иваизуми только закатил глаза. Опять ведет себя, как ребенок, как только что-нибудь заболит. Поднявшись с дивана, он поплелся на кухню. Где-то тут должны быть таблетки. Из-за поведения Ойкавы его все раздражало, и он даже пару раз со всей силы хлопнул дверцами ящиков, не находя нужное лекарство.  — Поднимайся. Вот, выпей это, — Иваизуми положил на столик рядом с диваном таблетку и поставил рядом стакан с водой.  — Ива-чан, помоги мне подняться, мне так больно, — разнылся Ойкава.  — Если я тебе врежу, это поможет? Будешь капризничать — отнесу все обратно на кухню, и поступай как знаешь. Какое вранье. На деле ужасно волнуясь за своего друга, он всего лишь надеялся заставить того перестать вести себя как маленький.  — Ива-чан так жесток, — вздохнул капризный капитан команды. На стол опустился пустой стакан, а Ойкава повалился обратно на диван.  — Ива-чан, а если мне не станет лучше, я могу остаться у тебя переночевать?  — Еще чего. Станет, не беспокойся. На диване что-то обиженно засопело и зашевелилось. Ничего. Не все же время ему потакать.  — Если хочешь, можешь немного поспать, — вдруг проговорил Иваизуми с внезапным беспокойствием.  — Ива-чан обо мне заботится, — улыбнулся Ойкава.  — Просто хочу, чтобы ты побыстрее свалил.  — Ива-чан!!  — Шучу, успокойся. Иваизуми осторожно присел на диван рядом с Ойкавой, а тот потянулся и вальяжно закинул на него ноги.  — Ойкава…  — Пожалей, Ива-чан. Я не могу лежать согнувшись в три погибели. Иваизуми махнул рукой: что с него взять. Пускай лежит. Негромко включив телевизор, он начал щелкать по каналам, в надежде найти что-то интересное. Спустя полчаса пошел косой ливень, и половина каналов начала барахлить. Теплый Ойкава уже давно спал под боком, и Иваизуми самого начало клонить в сон. «Я только немного подремлю», — подумал он, ложась куда-то рядом с Ойкавой и мгновенно проваливаясь в сон. Снилось что-то странное. Он оказался в полумраке какого-то очень большого и высокого зала, а вокруг было очень много бабочек, и все норовили сесть ему прямо на нос, то и дело щекоча его своими разноцветными крыльями. Иваизуми чихнул и резко проснулся, а где-то рядом захихикал Ойкава. Не совсем понимая, что происходит, он протер сонные глаза и уставился на того: в руке Тоору держал маленькое белое перышко, которое, судя по всему, вытянул из своей подушки.  — Ты что творишь, придурок?  — Ива-чан так сладко спал, я не мог не воспользоваться этим, — протянул Ойкава, прячась за подушку.  — Не мог не воспользоваться? Ну держись, Ойкава. Друзья с хохотом скатились вниз с дивана, щекоча друг друга и пытаясь прижать другого к полу своим весом. Победил Ойкава. Лежа на животе, Иваизуми пытался высвободить свои руки из стальной хватки того, кто сидел у него прямо на пояснице, и наваливался на него все больше и больше.  — Проси прощения, Ива-чан.  — За что?! Ты первый начал!  — Но я же победил? Значит, ты проигравший. А значит, пощада нужна тебе.  — Не нужна мне твоя… За бок предупредительно ущипнули, что являлось весьма весомым аргументом для Хаджиме.  — Да ладно, ладно, отпусти ты меня уже! Я сдаюсь, извини! — задергался Иваизуми. — Ну все, слезай давай!  — Мне нужна компенсация, Ива-чан.  — Какая еще компенсация? Эй, ты чего творишь?! Я уже извинился! Рука Ойкавы нагло и бесцеремонно развернула Иваизуми за плечо на спину, в то время как другая перехватила руки того, все еще удерживая их плотно прижатыми к полу.  — Ойкава, я тебя ударю. Отпусти меня сейчас… Договорить не вышло. Чужие губы накрыли его собственные, обжигая теплом. Шею снова что-то защекотало, и на задворках ошеломленного сознания снова замаячила та самая непокорная, каштановая прядь волос Ойкавы. Пользуясь замешательством Иваизуми, Ойкава ловко просунул язык между его расслабленных губ, и коснулся им до его кончика языка, сначала осторожно, а затем все смелее и смелее. Иваизуми словно окатили горячей водой с ног до головы — все вокруг перемешалось, в висках стучало, а его собственный язык переплетался с чужим. Ойкава резко оторвался от губ своего друга, растягивая от них тонкую, блестящую ниточку слюны, и тяжело при этом дыша. Иваизуми глотал воздух как рыба, выброшенная на берег, и шокированным, непонимающим взглядом смотрел на Ойкаву.  — Ничего не говори. — первым начал Ойкава, громко выдыхая и приглаживая непослушные каштановые вихры. Бесполезно: после сна, да и к тому же всей этой борьбы на полу, они были растрепанными и слегка влажными. — Я уже ухожу. На его губах заиграла легкая, хитрая улыбка. Иваизуми пришел в себя только когда услышал, что Ойкава уже в коридоре и собирается выйти из его дома.  — Ойкава, подожди! Мгновенно вскочив на ноги, он рванул в коридор, и застал в нем стоящего спиной к нему Тоору рядом с приоткрытой дверью.  — Ойкава…  — Пожалуйста… Не начинай ненавидеть меня, Ива-чан, — вдруг резко оборвал его капитан. — Я не знаю почему так вышло, я не знаю, как теперь мне все исправить, — его голос дрогнул. — Но знаешь что? Тоору обернулся к стоящему позади Иваизуми.  — Оно того стоило. *** Ему показалось, что с того момента, как оглушительно хлопнула дверь, прошла вечность, хотя это произошло лишь несколько секунд назад. На губах все еще остался сладкий привкус клубничного торта, на щеках — румянец, сползавший все ниже к шее, а на сердце вдруг стало холодно и тревожно. Если раньше он мог позволить себе упускать так много… Сейчас ни в коем случае! Иваизуми выбежал из дома, не закрывая входную дверь, не обращая внимания ни на холодный после дождя воздух, ни на мокрый асфальт. Озираясь по сторонам, он искал взглядом ту самую высокую фигуру. Вот он!  — Ойкава! Эй, подожди, слышишь?! Стой, сейчас же! Ойкава не останавливался и не оборачивался.  — Да стой же ты, кому говорят! Какой же ты… Иваизуми резко дернул того за плечо, разворачивая к себе, и замолчал. Глаза Ойкавы блестели от слез. Щеки были влажными, и он то и дело нервно кусал губу.  — Уходи, Ива-чан. Мне очень жаль. Ойкава отвернулся, раздраженно вытирая слезы с лица.  — Ойкава…  — Мне… Очень жаль… Ты не понимаешь? Мне. Правда. Жаль. — снова повторил Ойкава, безуспешно пытаясь сдерживать катившиеся вниз слезы, то и дело снова утыкаясь в рукав. — Пусти меня! — Ойкава дернулся, пытаясь вырвать свое запястье из сжатой вокруг него руки Иваизуми «Кретин!!» Иваизуми разозлился. Резко дернув руку на себя, он заставил Ойкаву пошатнуться и повалиться вперед, прямо на него. Вокруг дрожащих плеч Ойкавы сомкнулись железные объятия.  — Успокойся, мать твою.  — Ива-чан… — Ойкава снова всхлипнул.  — Заткнись, прошу тебя. Иваизуми отстранил от себя Ойкаву, рассматривая его под светом заходящих солнечных лучей. Глаза сверкают, длинные, мокрые от слез ресницы вздрагивают, а губы все искусаны. «Какой же он красивый.» Уже прошло столько времени, а он до сих пор не сказал самого важного и очевидного.  — Я тоже люблю тебя, Ойкава.