Прикосновение бабочки

      Там было тринадцать ступеней. И, Бог свидетель, не на каждую я наступил. Зачем?! Зачем они подталкивают меня?! Веревка жжется. Я невиновен! Пустите! Больно, больно, душит все: удавка, слезы, грудь, ее взгляд. И их взгляды. Всего лишь двадцать одна пара глаз, тринадцать ступеней, два ремня и одна виселица. Помогите мне! Это не я, я не убивал! Я лишь хотел поймать бабочку, разве это моя вина? Я виноват, что в двадцать одной паре глаз машет крыльями проказница-бабочка? И поймать ее могу лишь руками — дай прерваться маленькой жизни, и бабочка выпорхнет наружу, проест свой путь сквозь дыры окровавленных глазниц. О, чудное творение — эти бабочки.       И эта женщина, красивая, ломкая, но сколько силы в ее тщедушном тельце. Она бледна — мотылек, и я хотел быть огнем, чтобы опалить ее маленькие тряпочные крылышки, мельтешащие во взгляде. Ведь это настоящая близость — огонь и мотылек, это та схожесть, которая пересекает все грани, становясь единым целым — уже не разберешь: огонь я или мотылек.       Я слышу, слышу, как смеются эти детские голосенки, жаждущие утянуть меня в ад. Но я чист. Ведь чист же, падре, да? Я не хочу в ад! Я не хочу, чтобы меня трогали их маленькие руки, они везде, везде! Не трогайте меня! Не смейтесь, о боже, я не хочу в ад!!!       Там было тринадцать ступеней и она, стойте! Я чувствую, она смотрит! Тринадцать ступеней, веревка на горле, мешок на голове, трудно дышать, маленькие ладошки сжимают мне горло, я не хочу!       Тик-так. Тик-так. Тик-так. Кровь на земле, уходит, стой! Бабочка, дай мне бабочку, малыш! Тик-так. Бабочки любят песни? А она? Тик-так. Тринадцать ступеней, почему так мало, почему ее взгляд топает по ним десятками мальчишеских ног?! Тик. Так. Кровь на лице, но бабочки нет, обманщик, маленькая сволочь, где она?!       Тик. Не владею собой, голос не мой, это бабочка поет, поет она, дети, не я, нечем дышать, включите свет, кто-нибудь! Так.

Я лишь хотел почувствовать прикосновение крыльев бабочки. Это — преступление? Господи. Они идут.