I will not die

Они едут уже четвёртые сутки, когда впервые встречают Тэхёна. Среди разрухи и происходящего тот смотрится совершенно сюрреалистично: в серой чистой толстовке с длинными рукавами, не в особенно пыльных ботинках, с рюкзаком за плечами. Обычный подросток, по-необычному довольный и умиротворённый для происходящего. Вообще-то у них здесь зомби Апокалипсис. А Тэхён шагает легко по обочине, греется под солнцем и улыбается. Улыбается!!! Чонгук не улыбался уже целую вечность — с тех пор, как у них закончилась чистая вода. Тэхён до чёртиков жуткий на самом деле. И когда Намджун выжимает педаль газа, чтобы убраться поскорее, он просто оборачивается, скалится и машет им рукой. Рукой. Машет. Весело так, и улыбается, сука. Чонгука до костей пробирает. Второй раз они встречаются на заброшенной заправке. В машине заканчивается бензин, собственно, на заправке он закончился гораздо раньше и очень давно. В шлангах кроме песка и обречённости ровным счётом ничего нет. Чонгук уходит, чтобы попытаться найти среди пыли на полках что-нибудь съедобное, а когда возвращается, перемазанный в паутине, Намджун разговаривает с Тэхёном, пока тот роется в своём рюкзаке. — Какого хрена, хён? — негодует Чонгук сразу же, не глядя даже на парня. Но у Тэхёна есть печенье, вяленая говядина и пара коробочек сока, которые тот отдаёт не задумываясь. Вот так просто — незнакомым людям отдаёт свою последнюю еду. Тэхён пиздец, какой странный. Непозволительно весёлый и дружелюбный, что куда страшнее всех этих ходячих мертвяков, кружащих вокруг и желающих их сожрать живьём при любой возможности. Чонгук две недели втихаря сорванным шёпотом умоляет Намджуна того бросить. Ночью. Спящего. Просто тихонечко свалить, и ничего с этим странным не случится. До сих пор же не случилось. Но хён упрямится, потому что Тэхён едва ли не первый нормальный человек за всё время скитаний, исключая самого Чонгука. С остальными у них как-то не задалось — едва ноги уносили не то, что живыми, а целыми. Намджун ещё хорошо помнит, как его самого едва на гуляш не пустила какая-то совершенно одичавшая семейка. И если бы не Чонгук… Они так и познакомились. И то, что Тэхён хоть чуточку нормальный — очень вызывает сомнения. Чонгук за ним следит нон-стоп. Двадцать четыре на семь. И выясняет, что: - Тэхён ничего не помнит о прежней жизни. - У него какой-то встроенный радар на неприятности, потому что за несколько недель они все вместе не натыкаются ни на одну. Просто потому что Тэхён любит ни с того, ни с сего куда-то сворачивать. Вот просто брать и сворачивать со словами: «а давайте посмотрим, что там? Любопытно же». - Тэхёну ВСЁ любопытно. Если можно сунуть палец — Тэхён сунет, ещё обнюхает и попробует кончиком языка. Иногда кажется, что Тэхёну не больше 7 лет. - Но у него талант находить еду. В любом месте. Даже там, где казалось бы невозможно. - Тэхён умеет быть серьёзным. И это пугает больше его нескончаемого оптимизма. - Тэхён любит чистоту. В рюкзаке имеет чистую одежду, стирает при любой возможности и никогда не переодевается на людях. Чонгук следит за идиотом, но в итоге так прикипает, что хрен с ним — пусть остаётся. Без него совсем грустно и тошно как-то. И пусть жрёт половину моей порции, а то щеки что-то совсем ввалились. И к тому, что Тэхёна кусают — совершенно оказывается не готов. Сам подыхать готов. Намджуна потерять очень не хочется, но сможет, наверное. Но не Тэхёна, который дурак совсем, лезет в самую толпу, чтобы помочь какому-то мальчишке, застрявшему между мусорными контейнерами на площадке. У мальчишки ничего, кроме паники и взгляда виноватого. Он дышит часто и не может говорить. А у Тэхёна плечо прокушено и это… — Ну, всё понятно, — говорит Намджун. Понятно, конечно. Четыре часа на агонию и конец. Чонгук морщится болезненно, но рану всё равно зажимает грязной футболкой сильно, чтобы кровотечение остановить. Рефлекс что ли. Тэхён впервые за долгое время молчит. Хмурится, не улыбается и молчит. Это тошно. Он больше не жуткий до чёртиков, но лучше бы был. — Лучше сейчас, — говорит Намджун. И прав, конечно. — Дай чуточку времени, хён, — скулит Чонгук, укладывая Тэхёна головой себе на колени. Это опасно — тот и вцепиться может зубами, если зазеваться. Но у него и горячка ещё не началась, и как-то мерзко всё это. Намджун уходит к мальчонке, а Чонгук берёт нож, втыкает в землю рядом и выжидает, когда начнётся. Не начинается. Он засыпает под утро. С Тэхёном на коленях — непозволительная безалаберность. Почти сам труп. Наверняка труп в такой ситуации. Но просыпается живым. Здоровым. А Тэхён в испарине, но всё ещё без горячки, бреда и какого-либо признака обращения. Чонгук спихивает его с колен, отскакивая на добрые десять шагов назад. И забывает взять нож. — Кто ты на хрен такой? — кричит Чонгук, на что Тэхён сонно мычит и недовольно морщится. Спал ведь. Серьёзно, спал! — Кто, блять, ты такой? — Тэхён? — тот отвечает сипло и трёт плечо. — Голова болит, не кричи так. — Ах, голова у тебя болит! — Я не обращусь, Чонгук, — выдавливает из себя Тэхён и кривится кисло. — Не кричи, пожалуйста. Очень болит голова. И плечо тоже болит. Оказывается Тэхёна уже кусали. Трижды. Укусы затянулись, зажили, но следы остались рванными отпечатками зубов по телу. Тэхён их всегда прятал под одеждой, потому и не переодевался при всех. Оказывается, его буквально хотели продать в какую-то лабораторию на опыты. Группка людей, с которой он раньше скитался, бросила его после нападения укушенного подыхать в лесу, а, когда спустя время увидела целого и невредимого, только голодного очень, заперла в клетке, как собаку. — Думали, что за меня можно получить много еды и денег. Хрен им… Тэхён бледный и снова жутко жуткий. Смотрит из-под чёлки кривой, бычится. Может и не обратится, может и в своём уме, но в глотку вцепится, если что. — То есть не умрёшь? — уточняет Намджун. — Нет. — И не сожрёшь нас ночью? — Если не приспичит, — Тэхён отрицательно качает головой, вдруг, улыбаясь. — Уверен, вы отвратительные на вкус. Сначала поищу что-нибудь более вкусное. Но если не найду, уж извините, ладно? Чонгук называет его больным на голову придурком, подло толкает в раненое плечо и очень обижается на три дня. Тэхён с него смеётся, ластится обратно, как только рана чуть подзатягивается и обещает, что обязательно упомянет его в своей речи, когда они спасут мир.