***
Горечь от последнего поцелуя. Нестерпимое желание вновь прижаться к его теплой груди и вдыхать в себя его запах шоколада с нотками ванили. Надежда стереть из памяти события двухдневной давности и вернуть того, кто навсегда изменил жизнь Наото. Он отдал бы все, чтобы вновь увидеть его. Чтобы вернуть ту ссору и остановить Хаку, пока можно было.***
В тот же день, когда Шинохара трапезничал и смотрел по телевизору вечерние новости, грянул взрыв. А потом еще и еще. Наото, толком не понимая что происходит, первым делом метнулся к окну. И увидел что из-за взрывов машины остановились. Перевел взгляд выше: основание какого-то голубого небоскреба полностью охвачено огнем. Вдали был слышен вой сирен. «Хаку же работает в высокоэтажном офисном здании…» — припоминал он, чувствуя подступающую панику, заставляющую его неметь от страха. — «… напротив дома». Хотелось кричать, раздирая горло. Он уже не помнит как сломя голову выбежал из квартиры и как ноги автоматически привели его к месту происшествия. Наото задыхался, задыхался от всего, ощущая острую резь в сердце: от быстрого бега, от запаха гари, заполнившего всю улицу, от душевных мук и неспособности хоть как-то повлиять на катастрофу, развернувшейся перед ним.***
Никого уже нельзя было спасти. Здание полностью выгорело и обрушилось еще до того момента, как приехали пожарные. На следующее утро под руинами были найдены лишь горсти пепла. Наото уже ничего не ощущал. Будто бы его душу вырезали из тела и оставили истлевать. Боль уже стала привычной, смешиваясь с его чувствами и проедая все тело. Этот яд, что струился в крови, стал неотъемлемой частью жизни. Но было нестерпимо — ничего не помогало. Бесчисленные звонки друзей и младшей сестры Рей просто были проигнорированы, а сам Шинохара днями не ел, не пил и бесцельно часами смотрел в белый потолок, вспоминая лучшие мгновения своей жизни. Их первое знакомство, первое свидание, предложение руки и сердца, свадьба — все в точных деталях проносилось перед Наото, как кинопленка, запечатлевшая его жизнь.***
Вой заунывного сентябрьского ветра резал чувствительный слух. Рокот грозы и могильный осенний холод будоражили остывшую кровь. Ледяные падающие капли, слезы с небес разбивались о твердую бетонную поверхность крыши здания или стекали потоками по вымокшему костлявому тельцу. Черно-серое мутное небо, окутанное мраком беспроглядной похоронной ночи тоскливо въедалось в гулко стучащее сердце парня. Ему было страшно. Неизвестность так и проедала все тело, пожирая последние остатки рассудительности. Но перспектива того, что ночной кошмар наконец-таки завершится и можно будет спокойно закрыть глаза, не терзаясь тревогами и лишениями, была слишком высока. Возможность покинуть омертвевшую и наскучившую жизнь представлялась как единственное спасение. И только осадок человечности и прошлое утверждали его не сдаваться, но он их не слушал. Одна единственная мысль заела, подобно непрекращающейся бесконечной пластинке. Пластинка говорила: «Смерть». Двадцать, десять, восемь. Последний ритм, отстукиваемый мелкими шагами. И только ход дробных стрелок циферблата жизни. В голове пусто. Он лишь хотел жить рядом с Хаку. Не было ничего дороже этого. Теперь потеряно все. И никто его не заменит. Высокие фасады, стеклянные зашторенные окна, пустые люди-крысы, снующие по городу. Сырой воздух пропитан дурманом и осенним смогом. Наото лишь слышит то, что хочет слышать. Постукивание часов, отсчитывающих его оставшиеся мгновения. Шум осеннего ветра и отдаленные крики отошли на второй план. Он уже выпал из реальности. Он был в готовности повстречать свой конец. Шаг, два. Шаг, два. Четкая дробная музыка смерти ласкает слух. Ливень вторит ей, плача вместо Шинохары. Его слезы уже давно иссохли. Он сам внутри полностью увял. И вот Наото на грани. Точка пересечения безысходности с жизнью. Яркая молния сверкнула вдали, и гром вновь рыкнул с удвоенной силой. Грязные осенние листья, принесенные ветром бесцельно кружили вокруг. Заносит ногу над зияющей пропастью. Мышцы расслаблены. Переносит опору в пустоту и летит. Летит навстречу мертвой земле. Летит мимо хрупких стекольных зданий, мимо бесцветных людей и серых минувших дней. Слушает свист рассекаемого воздуха и гул внутри. На смену страха приходит острая боль. Его внутренности словно сжимали под тяжелым прессом. Ему было больно расставаться. Но ничего. И это скоро пройдет. Кошмар закончится и можно будет безмятежно уснуть. До не радушной мертвой земли осталось всего пару метров. Мысли спутались, как комок эфемерной паутины. Последняя из них была о Хаку, а затем… Пустотная брешь. Он точно упал на что-то твердое. Но остался жив. Почему? Нехотя открыл ослепленные глаза. Толпа простых зевак уже собралась, тупо таращась на происходящее. Почему-то по телу разливается родное тепло… После зрения и осязания пробудился орган обоняния. До боли знакомый запах белого шоколада ударил в нос, заполняя легкие. Постепенно перевел взгляд и все его существо застыло в немом шоке. Хаку… Живой. Те же алые глаза и бледная кожа. Крепкие руки, которые поймали его до столкновения со смертью. Тот же глубокий взгляд, пронизывающий душу. И с этим взглядом разом вернулись все чувства. Вся его жизнь, все радости жизни заключались в Ичизоку. Непрошенные слезы рекой брызнули из глаз, смывая всю скорбь, накопившуюся в душе. Он снова мог плакать. — Все хорошо. Я дома. — Шепнул Хаку обращенному на ухо, прижимая к себе дрожащего, плачущего и счастливого Наото. — С возвращением… Я ждал тебя. — Широко улыбнулся Шинохара в ответ.