Три удара сердца

Я открываю глаза и вижу море, бескрайнее синее полотно, чуть подернутое легкой дымкой утреннего тумана. Свежий бриз треплет мои волосы, принося с собой мелкие брызги воды, отголоски криков чаек и запах водорослей и соли. Пальцами ног зарываюсь в еще не прогретый южным солнцем влажный песок и вдыхаю полные легкие морского воздуха. Делаю шаг, и прохладные волны касаются моих ступней; песок становится вязким, не желая отпускать свою жертву. Море сереет, и уже кое-где видны пенящиеся волны, ветер становится сильнее. Я иду все дальше и дальше, вода достигает моих колен. Волны поднимаются все выше, парочка окатывает меня с ног до головы, но не сбивает с пути; крики чаек становятся невыносимо громкими, кажется, что эти проклятые птицы, точно стервятники, кружат у меня над головой. Смахиваю с лица нитку водорослей: осталось чуть-чуть. Шторм достигает своего апогея, в небе — свинцово-серые тучи, подгоняемые шквалистым ветром; сверкают редкие молнии. Еще шаг — и я камнем падаю в воду: дна больше нет. Открываю глаза и вижу через толщу прозрачно-зеленой воды бысто удаляющееся спокойное небо — разительные перемены. Вижу свои руки — такие нелепо-тонкие и беспомощные сейчас, на этой глубине, не пытающиеся ни за что зацепиться; цепляться не за что. Выпускаю из легких последние серебристые пузырьки воздуха и опускаю веки. Я знаю, три удара сердца. Раз, два… Я открываю глаза. Янтарно-желтое море колосьев. Теплое осеннее солнце ласково греет своими лучами мое лицо, пчелы деловито жужжат над разноцветными полевыми цветами, доносится легкое шуршание сухих соломинок. Со всех сторон — лишь бескрайний золотой простор, пшеница колышется на ветру. Я срываюсь с места и бегу; колосья мнутся под моими кедами, подол рубашки покрылся сухим репейником. Ноги все чаще заплетаются, вязнут в траве и сырой земле, солнце бьет в глаза. Стрекот кузнечиков становится невозможно громким; я не знаю, сколько я бегу. Ноги наливаются свинцом, солнце греет с силой паяльной лампы, а шорох пшеницы становится похож на ехидный, самодовольный смех: «беги, беги пока можешь, чего же ты стоишь на одном месте». Я спотыкаюсь и падаю ничком на влажную землю, перед лицом — цепочка моих следов. Колосья, словно живые, сплетаются у меня над головой: я уже не вижу ни неестественно-синего неба, ни яркого, в тысячи мегаватт, жаркого солнца, ни шумных насекомых, лишь прохлада и янтарно-желтые колосья над головой. Я знаю, три удара сердца. Раз, два… Я открываю глаза и вижу над собой грязно-белый панельный потолок больничных покоев; в воздухе витает запах хлора, медикаментов и отчаяния. Я лежу на старом провисшем матрасе, одна из пружин впивается в поясницу. Подвинуться невозможно: все конечности привязаны грубыми, но крепкими кожаными ремнями к каркасу металлической кровати, покрытой облупившейся краской, такой же грязно-белой, как и все вокруг. Судорожно пытаюсь вырваться из этих позорных оков — тщетно. На шум приходит девушка в белой хламиде, ее лицо наполовину закрыто тканевой маской, видны лишь глаза — в них сверкает плохо сдерживаемое презрение и сытая удовлетворенность. Хруст разламываемой ампулы, краткий миг — и резкая недолгая боль. Сознание замутняется, последнее, что я вижу — как девушка снимает свою маску; она улыбается. Мысли путаются, и никак не сбежать от этого вороха несвязного бреда и пугающих образов. Нет смысла закрывать глаза — я знаю, три удара сердца. Раз, два…