Inferno

Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу. Эти слова вспыхнули в извращенном мозгу Прэнсиса Кэссиди словно маяк на горизонте заплутавшего в море корабля. Если быть точным, не в сумрачном лесу, а в убогой церкви где-то в Техасе. В убогой церкви города, в баре которого наливают самый паршивый виски на всем земном шаре. Да, боженька воистину не хотел, чтобы горожане бухали как свиньи и клали хер на воскресную службу. Поэтому он дал им дрянной алкоголь, зачуханную церквушку и ебучего проповедника, чьи проповеди были скучнее чтения этикеток на освежителях воздуха в засранном толчке. Проповедник. Проповедник, которого, видимо, возводили в сан по пьяни, ибо такой грешник просто не может быть слугой Бога. Проповедник, чья затянутая в узкие черные джинсы задница наводила на мысль, что грехи тот отпускает через жопу. Проповедник, в чьих раскосых глазах плескался тот самый паршивый виски. Проповедник, которого Кэссиди хотел так, что его звенящие от возбуждения яйца вполне могли бы аккомпанировать Эмили, играющей на пианино. Днями и ночами вампир думал лишь о том, как же ему хочется трахнуть Джесси Кастера. Или быть оттраханным им. Тоже неплохо. Возьмите меня, падре, ведь я грешен. Отпустите мне мои грехи. Можно дважды. Кэссиди выплывает из пошлых мыслей, опирается на перила хоры и слегка выглядывает из тени. Его взору открывается церковь с ее ветхими стенами, невзрачным алтарем и бесчисленными деревянными лавками. Но вампира интересуют вовсе не лавки. Лишь те, кто на них развалился. Кэссиди смотрит. Смотрит внимательно. Там, внизу, Джесси Кастер трахает Эмили Вудроу прямо на одной из этих проклятых лавок. Кто бы мог подумать. Эта ангельская срань с детишками постоянно помогала Джесси вести дела в церкви. Вампир давно знал, что она запала на Кастера. Само воплощение невинности и чистоты, отсасывающее члены священнослужителей как садовый пылесос. Кэссиди поморщился, продолжая наблюдать за парочкой. Эмили сидит на коленях проповедника, обнимая его за шею. Она громко, бесстыдно стонет, откидывая голову назад и закрывая глаза. Джесси, даже не удосужившийся раздеться, вколачивается в ее тело так сильно, как только может. Одной рукой он до синяков сжимает ягодицы Эмили, другой тянет ее за волосы, порой срывая с губ девушки недовольные вскрики. Кэссиди думает о том, что исключительно для его персоны Данте Алигьери должен был вписать в свою "Божественную комедию" десятый круг ада. Для вампира, у которого стоит на священников. На священника. Нет, он бы не жарился в раскаленной могиле и не торчал бы вверх ногами из прокисшей земли. Он бы вынужден был вечно стоять на хлипкой хоре в задрипанной техасской церкви и смотреть, как ебучий Джесси Кастер трахает кого-то. Кого угодно, только не Кэссиди. Хочется отвернуться, спуститься вниз и прописать преподобному Кастеру в ебальник. Или убежать на чердак под звон собственных яиц и дрочить до утра. Или перегрызть Эмили глотку и высосать из нее всю кровь. Но Кэссиди смотрит. Он не сомневался: ад существует. Иначе он мог бы отвести взгляд.