Каждый лишь одну играет роль

Эрика ничего не жалеет в этой жизни, Эрика готова продать душу дьяволу. Только бы не умирать, только бы конец никогда не наступал. Но это ведь дорогое удовольствие — убегать. Эрика только и умеет, что носить наряды дочери Краусса, говорить то, что нравится Еве, забирать свои слова назад перед Баттлером. Примерять чужие образы, произносить чужие слова. Ведь никто и никогда не узнает, о чем ты думаешь на самом деле. А у Эрики Фурудо всего один страх, слишком человеческий, слишком глупый. Ее дьявол будет для нее ангелом, богом, миром — любое слово, которое потребуется взамен места на шахматной доске. Потому что признаваться в любви было так просто, потому что ненависть ничем не обязывала. И ведь все это — не бесчестный способ заработка, не подлая лесть. Просто Эрике Фурудо нравится быть актрисой. Первой до тогда еще неудачливой утопленницы снизошла ведьма Бернкастель, впоследствии и подарившая Эрике имя. А еще лицо, несмотря на то, что образ ее названной дочери меняется слишком часто для одной единственной личности. Правда, плата здесь соответствующая: Бернкастель отказывается смотреть скучные спектакли. Фурудо больше не ничтожество. Теперь она не может умереть до начала семейной конференции, до конца игры. А еще ей нравятся запутанные детективные истории, и противны пусть и добрые, но всегда лживые сказки. Как будто и правда Ведьма Чудес сотворила ее из своей собственной сущности, столь много причин у них быть на одной стороне. И как бы жестоко порой не обращались с Эрикой, она не видит повода показывать, нет, испытывать чувства неприязни и тем более ненависти. «Это же мастер, она вправе требовать абсолютного удовлетворения своих желаний», — твердит себе Эрика каждый раз, когда ей страшно потерять доверие Бернкастель, обидно опуститься в ее глазах, больно сознавать, чем это может кончиться. «Это же мастер, она не достойна лжи, даже самой сладкой, не достойна таких низких развлечений». Правда, то, над чем смеется Бернкастель, людям кажется еще ниже и грязнее любого обмана. Но от слов ее веет холодом и неизбежностью, и, сказанные синим, они будут донимать днем и ночью, все больше убеждая слушателя в своей правоте. Как ни противны такие шутки смертному, они могут вдохновлять. И лишь тот факт, что вечности мало, чтобы полностью ощутить смысл слов Бернкастель, делает и Эрику беспомощной и безнадежной. Эрика смотрит на мастера с благодарностью и восхищением, но смертна в ее глазах. Все такая же ничтожная, убегающая от неминуемой судьбы. Легко забрать то, что сам же подарил, и Бернкастель сделает это без сожалений. Так что играй, Эрика, играй сегодняшний день, танцуй под ту пластинку, которая уже стояла в граммофоне и не смей думать о чем-то еще. И Эрике Фурудо нравится быть актрисой. Без остановки и без сожалений, зная сценарий наперед, новый детектив делает все абсолютно безукоризненно, как будто бы и не прилагая к этому усилий. Это не ее роль — испытывать душевные терзания, Эрика будет объектом восхищения окружающих. Им придется принять ее правоту и мастерский подход к делу. Бесспорно, в случае проигрыша, Бернкастель не останется ничего, кроме как наслаждаться мучениями собственной фигуры, но раз в этом нет необходимости сейчас, Эрика хочет смеяться сама. Хочет выиграть бесконечно много партий, разгадать бесконечно много закрытых комнат. Дланор знает, что значит не иметь возможности проиграть. Знает про только удачный личный опыт, про полное повиновение чужим правилам. Все ее действия заранее выбраны тем, кто обратил ее к Богу, каждый ее удар согласован с декалогом отца. Но единственный груз за плечами Дланор — грехи еретиков, и, выполняя свою работу, она освобождает себя и мир от них. Дланор служит Богу. Дланор разговаривает с ним. Молится ему за тех, кто не в состоянии сам. — Что ты просишь у него? Навсегда оставить на службе и наблюдать за твоими победами? — для Эрики Бог — чужой мастер. Люди ставят Бога превыше всего, Дланор слушает его поучения и саму себя отдает за их соблюдение. Для Бога Дланор, как и люди — смертна, а, значит, ничтожна и должна заслужить внимание к себе. — Я прошу его помочь вам, леди Эрика. Он способен на то, с чем могу не справиться я, и что может не захотеть сделать леди Бернкастель, — Дланор готова отдать собственную жизнь, сражаясь за Бога; Эрика же не жалеет любви к своему мастеру лишь потому, что только так способна скрыться от смерти. Инквизитор видит разницу, но ничем не может помочь. — Он не способен. Ему уже не найти места во мне. Эрике некогда думать о ком-то, кроме себя. Она не знает, к кому и зачем обращена молитва. Ее демиург и повелитель не дарит свободы и не принимает просьб. Все, что есть у Эрики — немного времени, чтобы успеть заставить происходящее играть в ее пользу. Чтобы Бернкастель смеялась. Пока смеется мастер, Эрика тоже может смеяться. — Заткнись, заткнись, исчезни! — находятся люди, которым благовоспитанная красавица Эрика кажется ужаснейшим из возможных кошмаров. Они, сами являясь членами достойной семьи, не скрывают своих чувств, кричат, бьют посуду, тычут пальцами. Что им до нее? Эрика знает, что ненавистников можно найти везде, Эрике неинтересно. Но порой обстоятельства настолько глупые, что Фурудо перестает понимать свою роль в игре. И что же ей в таком случае делать? — Разве мы не на одной стороне, Баттлер? Ты четыре партии искал правду, так почему отвергаешь ее сейчас, почему отвергаешь мою помощь? — Эрика совсем не против разгадать игру Золотой Ведьмы вместе с кем-то, тем более вместе с Баттлером: он хорош в решении логических задач и начитан, хотя и отрицает это. В конце концов, он тоже детектив. Глупо, бессмысленно, просто невозможно им оказаться по разную сторону баррикад! Неужели Баттлер просто не хочет делить победу? — Тебе не понять, — угрюмо отвечает он и отворачивается от Эрики. А она все пытается подойти к нему с разных сторон, смотрит в глаза и улыбается, одобряет его новые победы. Обещает, что вместе они уже очень скоро покончат с иллюзией Беатриче. Эрика даже нарочно не прячет перед Баттлером слез, когда мастер снова ругает ее и больно дергает за волосы. Только это не меняет факта, что Баттлер по-прежнему не хочет смотреть на Эрику. И что Эрика по-прежнему не понимает, что в ней не так. — Они сказали, что эту игру не понять тому, кто не любит. Эрика служит Богу и Дьяволу в одном лице. Эрика не знает молитв, но сражается рука об руку с инквизиторами. Эрика готова надеть подвенечное платье, лишь бы все увидели, где ее истинное место. — Любовь ослепляет и заставляет людей видеть то, чего нет. Вычитая из загадки любовь, можно сделать ее условия элементарными и легко получить ответ. Эрика сыграла чувства преданности и благодарности, чувства восхищения и нежности. Это не ложь, не обман, это просто игра. Было необходимо почувствовать себя смертным и ничтожным, чтобы понять, почему это происходит с другими. Но теперь больше нет причин обращаться к Богу или к Дьяволу, просить его о помиловании и о чьей-то любви. Эрика Фурудо, Ведьма Истины и территориальный господь игровой доски Роккенджимы, которую столько раз посещала Смерть. Но только не саму Эрику, никогда больше. — Я разрушила иллюзию ведьмы и познала вечность. Это моя роль, мое место, мастер! Рядом с вами, рядом с такими, как вы! Бернкастель смеется. Бернкастель рада победе своей фигуры. Она тоже когда-то убегала от смерти, от своей собственной судьбы. Слишком тяжело было принять правду, а лжи Ведьма Чудес не терпела даже тогда, когда не была тем, кем стала сейчас. Но это с позволения Бернкастель Эрика избежала смерти однажды, по ее желанию стала детективом в этой игре. Роль жалкой пешки — вот чего она была удостоена. А пешки, хоть и могут стать ферзем, все же не обязательно доживут до конца партии. Когда роза распускается на груди у новой хозяйки доски, когда белое наливается алыми узорами — Эрику окутывает безудержный страх. Ей больно, ей обидно — больше не потому, что мастер накажет ее за неудачу. С самого начала, с самой первой минуты, когда под ногами Эрика стала чувствовать твердую землю, она была готова к какой угодно роли. Она отлично разбирается в точных и гуманитарных науках, она может говорить на любую тему, она когда-то испытывала все те чувства, которые терзают обычных людей. Но даже в своем стремлении дотянуться до вечности, Эрика всегда убегала от мыслей о смерти. Потому что отнимать жизнь можно сколько угодно раз. Потому что сыграть можно сколько угодно ролей. Вот только Эрика не терпела обмана и умереть могла лишь однажды. — А если бы я все-таки избавляла вас от скуки немного дольше, мастер?.. — Этого не нужно. Спектакль с твоим участием уже получил достойное завершение.