В моей любви не было иссушающей страсти, не было любовных безумств, она не была пожаром — она была теплым огнем очага, нежным светом лампадки. Тишина, нежность, забота, ласка… Олег Рой. «Страх»
Жить без родителей — не так классно, как может показаться. Готовка, стирка, глажка, оплата налогов, коммунальных услуг, и, не дай бог, штрафов — всё это лежит исключительно на моих плечах. Из плюсов — ты можешь водить к себе альф и друзей столько, сколько душе угодно. Но альфами я особо не интересовался — по крайней мере, не до такой степени, чтобы намекнуть, что я живу один, а друзей я, честно говоря, никогда не жаловал в своём доме. Наличие посторонних людей в моей двушке — чуть ли не табу. На дух не переношу чужих людей у себя дома. Да, «друзья» — чужие. Родные — родители. Никто более. Я слишком скрытный, слишком сам по себе, для того, чтобы ко мне в душу кто-то лез, да и, тем более, не дай Бог, пытался там обосноваться. Я переехал из штата Массачусетс — Бостона, в Нью-Йорк. Город возможностей, как его часто называют. Переезжая в него, ты будешь уверен, что это большое начало твоей грандиозной жизни. Первая неделя — неделя слепого восхищения. Ты будешь ходить по улицам, смотреть во все глаза, будешь уверенным в себе, будешь таким, каким никогда не был. А потом…. а потом ты понимаешь, что жить в Нью-Йорке не значит стать успешным. Тогда уверенность куда-то пропадает, остаётся неплохой вид из окна. Возможно, мне стоило переехать в Чикаго, или Лос-Анджелес — город-мечта моего детства. Но, увы, навязанные стереотипы сделали своё дело, и теперь я — в ловушке Нью-Йорка. Нью-Йорк — раздавит, сожмёт, а после никогда не отпустит. Это реальная ловушка, как бы смешно это ни звучало. Честно говоря, каждое утро любого дня я похож на человека, которого убили, закопали, раскопали и оживили, и в таком виде заставили идти учиться. Наверное, это основная причина, почему альфы меня особо глазами не раздевают. Из аппетитного у меня — гамбургер во время обеда. Я, наверное, ростом ниже среднего — худые ноги, почти полное отсутствие бедер (кто бы знал, как отец достал со своими «а как ты рожать с этим собрался?!», бедный, он ещё не знает, что никого я рожать не собираюсь). Ну, и, соответственно, такой горячо любимой альфами большой задницы у меня тоже нет, и, признаться честно, я искрениe этому рад. Не понимаю, что может быть крутого в скользком взгляде незнакомого альфы на твоем теле — это же просто отвратительно! И, поверьте, все эти слова типа: «Альфы не посмотрят на кости» — вздор! Мой бывший альфа совершенно не противился моего тела, более того — с восторгом раздевал. Если вы не какая-нибудь крайность — например, ваша задница не вмещается в кресло, или вас сдувает ветром, то в этом случае, конечно, задуматься стоит, в основном — даже заморачиваться не стоит. Если у вас чистые волосы, от вас приятно пахнет, а кожа более чем нормальная — вас будут трахать без претензий. Как по мне, вонь — вот что отталкивает, мне с такими в метро стоять не очень хочется, остальное — выдумки. Выдумки, наверняка, альф, ведь только они любят издеваться над омегами — все эти корсеты, высокие каблуки, изнурительные диеты, портящие кожу тональные крема — всё это придумали альфы. И я честно не нахожу другого объяснения, кроме как желание смотреть красивые мучения противоположного пола. И я искренне не верю, что альфы — добрые и милые существа. Да какой добрый человек создаст кусок ткани, который спрессует твои органы в один комок? И дело даже не в том, что кто-то это создал — фанатичное желание альф видеть омег в этих корсетах и других инструментах для пыток просто огромное. Сейчас я на третьем курсе — двадцать лет отроду. На самом деле, если я скажу, что альфы меня не интересуют вовсе — я солгу. Мой преподаватель социологии — высокий, спокойный мужчина лет тридцати, и это просто мечта во плоти. Он высок, красив, достаточно интеллигентен. У него всегда прямая осанка, сильные руки и приятный голос. Честно, не знаю, сколько ему лет — на вид, не больше тридцати. И никакого обручального кольца. Я бы не сказал, что я слишком стеснительный, нет, но подойти к нему — нечто из ряда «вау». В конце концов, я не герой бульварного романа, и взрослый мужчина вряд ли будет интересоваться мной. Просто мной — я, чёрт возьми, серый. У нас, вроде как, не такая уж и большая разница в возрасте, но я даже сомневаюсь, что он знает моё имя. Я вот его знаю — Леон Бастия. Мистер Бастия — звучит до дрожи официально, как-то по-взрослому и даже сексуально. Ладно, возможно, не стоило смотреть порно с тематикой учитель/ученик, теперь от каждого «мистер Бастия», вспоминается разгар того действия и хриплые «мистер». Это просто до дрожи в коленях.***
Грей тяжело выдохнул, продолжая упорно разглядывать альфу — широкие плечи, серьёзный взгляд, красивое лицо. И что такие альфы могут делать в университетах? Ему бы в модельное агентство какое-нибудь. Омега едва подскочил на стуле, когда в бок что-то кольнуло — вроде, ручка — и под руку подсунули его раскрытую тетрадь с надписью, сделанную карандашом: «И долго ты будешь на него так пялиться? Он даже уже смущаться твоего взгляда начинает!» Парень недовольно глянул на свою соседку — девушку с всегда идеально-прямыми волосами и спокойным голосом — Люси. Грей выхватил недовольно карандаш и быстро написал ответ своей, вечно интересующейся всем и вся, соседке. «Я нормально на него смотрю. Внимательно слушаю и смотрю. Что не так?» «Да-да, я тоже таким взглядом смотрю на горячих альф, ничего необычного. Что, в преподавателя влюбился, да?» «А тебе какая разница?!» «Значит, влюбился. Ты так на него смотря, не только мне себя спалишь, но и ему. У тебя во взгляде так и читается то, о чём думает твой лишённый дофамина* мозг». — Люси! — парень зло шикнул на девушку. — Что? — девушка хихикнула и, сдув прядь сноса, тут же добавила: — чего ты вообще сидишь? Вот, подойди после пары. — И что мне ему сказать? Здравствуйте, у вас сексуальные руки и голос, не могли бы вы этим руками прижать меня к стене и сказать, как сильно вы меня хотите. — Когда, говоришь, ты в последний раз сексом занимался? — Да не отрицаю я, что мне этого не хватает! Что ты ко мне с этим прицепилась? — Я просто решила убедиться, — Люси оперлась подбородком на ладонь и тут же добавила: — попроси ещё раз объяснить тебе тему. Ты всё равно уже какую пару в облаках витаешь. Грей нахмурился, закусил губу, но кивнул, закрыв тетрадь. Подойти к альфе мечты — довольно сложно. Но, наверное, просто сидеть и пялиться на него часами — не самое лучшее решение. Когда они пересекались взглядами, Леон и вправду будто бы дёргался. Видимо, он действительно смотрит на него не как на просто преподавателя. Надо бы было начинать двигаться. К концу пары, Грей, собрав всю свою волю в кулак, услышав какую-то подколку от Люси и что-то вроде: «Если вечно будешь таким зажатым, то мне искренне жаль твой организм, которому гормонов альф явно не хватает!», он всё же направился к альфе. Леон пахнет крепким кофе и сигаретами. А ещё кунжутом. У Грея дрожат руки, ноги и, наверное, голос. Он нервно сглатывает, перед тем как сказать дрогнувшим голосом: — Извините. Леон удивлённо смотрит на него, откладывает книгу и, сняв очки, низким-низким голосом говорит: — Вы что-то хотели? Грею кажется, что он сейчас потеряет сознание. Глаза у него тёмно-карие, отливаются чем-то медным, голос — серьёзный, отдаёт хрипотцой. И Грей не знает, как он может держаться на ногах, находясь с ним так близко. У Леона губы мужские — не слишком тонкие, слегка обветренные, и Грею хочется узнать, какие они по ощущениям. — Да, хотел, — его голос, казалось, стал будто выше, а язык заплетался. — У вас не найдётся часа? — Часа? — переспросил мужчина, оперившись бедром о стол. — В смысле, свободного времени? — он нахмурился, сложив руки на груди. Грею было как-то не по себе и хорошо одновременно. Он чувствовал его уверенность, силу — это было превосходно. Он ощущал то, что он явно недоволен и раздражен — это было плохо. — Просто, понимаете, я, кажется, не очень понял последние темы, и, было бы круто, если бы вы уделили мне немного времени, — затараторил омега, нервно прибирая пальцами. — Держите, — резко перебил его мужчина, ткнув учебником куда-то в область груди. — Я читаю с этой книги, пользуйтесь. Грей растеряно взял учебник, увидев, что альфа хотел спокойно выйти из аудитории, резко сказал: — Я просто думал… — Я просто не люблю тратить время на ерунду. Вы либо слушайте внимательно, либо найдите себе репетитора, — через плечо кинул Леон, выйдя в коридор, оставив растерянного омегу с книгой в руках. Грей в первый раз всерьёз подумал о том, что он совершенно не привлекательный для альф. Через десять минут Люси, удивлённая случившимся, искренне возмущалась: — И он был так груб?! Надеюсь, ты не собираешься тут же сдаваться! Боже, да он, наверное, тоже давно с омегой не был! Эти альфы хуже омег в этом плане — неделю не дали за жопу подержаться, всё, караул! Будет истерить и срывать хуже любой истерички! — Люси, — Грей устало выдохнул. — Да не истерил он! И сомневаюсь, что секс как-нибудь сказывается на том, что ему не интересны его же студенты. — Да, но зачем так грубо было? — Не так уж и грубо. Просто сразу показал, что он не намерен уделять мне своё внимание. Люси едва поперхнулась воздухом и недовольно глянула на брюнета, выпалив: — Опустишь руки — я ему лично скажу, как ты по нему течёшь. Парень подпрыгнул на месте, возмещено глотнув воздуха, сказал: — Ты так говоришь, будто Леон — мой последний шанс! — Кто знает, — она пожала плечам и добавила: — не стоит опускать руки только из-за того, что он давно никого не мацал. — Я не хочу навязываться. — А его хочешь? — Хочу. — Ну, вот, надо же тебе чем-то жертвовать, — Хартфилия пожала плечами.***
Грей никогда не считал себя не привлекательным — напротив, из группы он был одним из самых симпатичных, поэтому, по сути, выигрывал благодаря фону, но Леону, кажется, было всё равно. Как бы Грей себя не пересиливал, преодолевая свое стеснение — всё в пустую. Леон будто специально не замечал, игнорировал он просто мастерски, на все вопросы сдержано кивал и даже не смотрел в сторону омеги. Грей ловил его по дороге в университете, интересовался социологией так, будто она ему и впрямь интересна, готовил дополнительный материал, лишь бы хоть так быть замеченным. Он нередко сам удивлялся своей уверенности и настойчивости, которой он, в принципе, раньше похвастаться не мог. Он не то чтобы был не уверенным в себе, но где-то внутри уже сдался, понимая, что если Леону не интересны студенты, то тут ничего не попишешь. Но, в конце-то концов, десять лет разницы — мало! Тем более Грею не пятнадцать, а двадцать — у него вполне есть голова на плечах, он не ребёнок. Хотя Бастии, может быть, со стороны кажется иначе. __________ Пятничным вечером Грей был просто в прекрасном настроении — пришла его посылка, которую он ждал месяц, погода выдалась чудесной и он выспался! Чувство того, что он теперь даже горы свернёт, наполняло до отказа, он даже был уверен в том, что если он встретит Леона, то ему должно будет повести! Он был уверен, что удача явно на его стороне, когда в метро заметил знакомое лицо и даже там учуял запах кунжута. Он мысленно поразился тому, насколько он высок — может быть, под метр девяносто, и, выдохнув, кое-как пробрался к мужчине. — Доброго вечера, — он чуть улыбнулся, смотря снизу вверх. Альфа вздрогнул и растеряно огляделся по сторонам. Заметив Грея, что, оказывается, был ему чуть ниже плеча, поражённо выдохнув, сказал: — Почему-то мне казалось, что вы выше. — Я просто носил кроссовки на толстой подошве, — он невольно поправил волосы. Рядом с Леоном он почему-то ощущал себя… защищено. Грею много не надо, чтобы понять, что Леон — человек волевой, сильный, властный. От этого осознания мурашки табуном по коже ходят. Омега мысленно подметил, что довольно непривычно видеть его в неофициальной одежде — на нём была чёрная свободная рубашка с закатным рукавом и джинсы. И рубашка… свободная чёрная рубашка с ослабленным воротником. Грей видел сильную шею, ключицы, серебряную цепочку. Омега напряжённо сглотнул, разглядывая сильные руки — вены, жилки, длинные пальцы. Боже, чтобы он мог этими пальцами вытворять. — А вы куда едете? — вздёрнув голову вверх, резко спросил парень, попытавшись как-нибудь отвлечься от навязчивых мыслей. — На кладбище, — кратко ответил Леон, и, как обычно, даже не взглянув на Грея. Парень удивленно замер, напряжённо сглотнул и, закусив губу, тихо сказал: — Прошу про… — Слушай, Грей, тебя ведь Грей зовут, да? — резко перебил его Леон, обратившись к нему, что странно, не официально. После неуверенного кивка он тут же сказал: — ты очень милый и умный мальчик, но, будь добр, отстань от меня, хорошо? Я не знаю, чего ты от меня хочешь, но твой вид у меня уже в печёнках сидит, я уже боюсь по темным переулкам ходить — вдруг ты выпрыгнешь из угла. — Я… я просто, — опешив, тут же хотел сказать Грей, но был вновь нагло перебит. — Ты просто больше не будешь появляться у меня на глазах, не считая пар, спасибо за понимание, всего хорошего, — альфа, как только вагон метро остановился, открыв двери, вышел, едва не оборвавшись на полуслове. Грей поражённо выдохнул, до легкой боли в ладони сжав поручень. Ну да, а чего но ещё мог ожидать, так нагло лезя к взрослому мужчине — а вдруг у него омега есть. Парень поджал губы. В любом случае было обидно. Леон даже не попытался его узнать, просто отшил. Лучше бы он и дальше продолжал смотреть на него на парах и не прилагать и капли усилий. Вот и послушался совета Люси, вот и итог. Он тяжело выдохнул — обида что-то больно царапнула под ребрами. Он буквально через себя перешагивал, он и вправду старался — заговорить пытался, темы общие искал, а оказалось, что он со своими разговорами ему и даром не сдался. Теперь ему стыдно даже появляться на его парах. Леон был первым мужчиной, в которого он, казалось, и вправду влюбился — в его спокойствие, силу, голос. Руки задрожали. Вот сейчас пойдёт в клуб и переспит с первым встречным! И не сдался ему этот Леон — только нервы потрепал.***
Алкогольные напитки вызывали приступы рвоты и головной боли, громкая музыка положение лишь усугубляла. Хотелось плакать, а не пить под громкую музыку. Он сглотнул и посмотрел на альфу, который с явным огоньком придвинул к нему какой-то коктейль. Грею на пару секунд стало противно — он знал, как он выглядит, каким разочарованным, грустным, явно не расположенным к общению был, а альфе этому, видимо, всё равно. Вспомнив свою цель, он попытался улыбнуться и принял коктейль. Альфа — смуглый шатен, тут же оживился, придвинулся ближе и, нагло обняв за талию (Грею кажется, что Леон бы обнял его так интимно только на третьем свидании), спросил: — Почему такой милый малыш грустит? Грей напряженно посмотрел на альфу. Леон бы малышом его называл явно не на третьем свидании, может быть, ему бы подошло что-то вроде «дорогой». Все эти малыши кажутся чем-то детским, Леон — взрослый. До дрожи в коленях. — Плохой день, — буквально фыркнул Грей, скрипя зубами. Альфа представился Риком, распускал весь вечер руки и буквально через двадцать минут затащил в туалет. С Леоном бы они занялась сексом, наверное, через месяц их отношений — думает Грей. От Леона по-другому пахнет и он не стал бы так грубо его лапать, до синяков. Леон не стал бы кусать. Леон бы обнимал нежно-нежно. И целовал в шею не оставляя следов от зубов. Леон бы делал всё по-другому. Леон такой идеальный, что Грею обидно до желания зарыдать от обиды и той неожиданной резкости. Когда Рик расстегивает ремень, а за ним и ширинку, Грея тошнит. Рику совершенно всё равно, что Грей болезненно бледный, вялый. Рику важно засунуть член в теплое и влажное омежье нутро. Леон не такой. Леону, наверное, важны чувства — думает Грей. Грею впервые хочется рыдать в голос. Его тошнит. И он, всё же, пьяно отталкивает от себя Рика и говорит: — Думаю, я не хочу. Он натягивает на себя рубашку и выходит из кабинки под громкое «Шлюха!». Леон, даже если бы они ссорились, не позволил бы себе сказать такое ругательство. Да любое ругательство, в принципе. На улице холодно-холодно, кожа покрывается мурашками и он, будто сдавшись, всхлипывает, утирая влажные щеки ещё теплыми пальцами — вскоре они околеют. На нём короткие джинсовые шорты и немного великоватая клетчатая рубашка. — Кто обидел? — его окликает знакомый хриплый голос. — Никто, — отвечает резко Грей. — А может быть тот тип, что с тобой в метро некрасиво обошёлся? Грей резко оборачивается, пораженно выдыхает и говорит: — Вы? — Прости, я был не в духе, — Леон виновато улыбается, делает затяжку и тушит сигарету об кирпичную стену. Грея пошатывает от выпитого алкоголя, и он говорит: — Ничего, переживу. — Тебе не холодно? — он смотрит на его, фактически, голые ноги и хлопковую рубашку. — Холодно, поэтому я еду домой, — он слабо кивает. Его губы дрожат, и он хочет заплакать. Прямо на глазах у Леона. Но получается лишь словить через пять минут такси — эти пять минут они стояли в метре друг от друга и молчали. Леон был тоже слегка пьян — но соображал исправно и плакать он точно не хотел. Таксист спрашивает адрес и Грей, растерявшись, понимает, что не может его вспомнить. Он говорит что-то вроде: «я передумал». Он сжимает руки в кулаки и вздрагивает, когда Леон накрывает его плечи своей кожанкой. — Ты весь дрожишь, — поясняет свои действия Леон. Грей продолжает пытаться не расплакаться. Он чувствует себя потерявшимся ребёнком. Пить ему, всё же, нельзя — в какой раз итог был одним. После выпитой бутылки чего-то не слишком крепкого, он становился таким эмоциональным, что любая мелочь казалась ему драмой мирового масштаба. Поэтому сейчас, та ситуация в метро, казалось, была воплощением мелодрамы. — Эй, ты чего такой грустный-то? — альфа аккуратно положил свою ладонь на плечо омеги. Грей снова вздрогнул. Он растеряно пожал плечами. От Леона пахло алкоголем — крепким алкоголем, но он был совершенно вменяем. Грей разжимает кулаки, резко поворачивается к нему и, глядя в глаза, так наивно, напугано, дрожащим голосом, как ребёнок, говорит: — Я адреса своего не помню. Леон улыбается. Улыбается так по-отцовски. И Грею внезапно становится тепло. — Хочешь, у меня переночуешь? Видимо, выпивка и на Леона плохо влияет — Грею это, впрочем, на руку. Он чуть склоняет голову на бок и говорит: — Хочу. Грей закутывается в кожанку сильнее, смотрит снизу вверх и хочет обнять Леона. Крепко. Прижаться вплотную. Леон такой взрослый — от него веет спокойствием и уверенностью. Такому хочется принадлежать — не как вещь. Как человек — быть только для него, делать всё для него, быть для него всем. Леон взрослый, красивый и Грею кажется, что он — исключение из правила. Он милый и добрый. У злых людей не может быть такого взгляда и улыбки — тёплой, мягкой. У него тёплые ладони и глубокий голос. Взрослые мысли, много дел, спешка по понедельник — кратко говоря о нём. У Грея почему-то жжёт губу. Содранная, когда ударился сегодня утром об что-то. И Грей понимает, что это, наверное, это слёзы. На секунду он испытывает отвращение к самому себе и ненависть к алкоголю. А потом смотрит в глаза Леону. И теряется во всём мире. Выпадает из реальности. И становится так тепло-тепло. Как в большом вязаном свитере. — Вы пьяны, да? — спрашивает хриплым голосом Грей. Чувствует себя жалко. — С чего вы взяли, мистер Фуллбастер? — он склоняет голову и смотрит так…. Так, что Грею хочется спать. Он чувствует себя маленьким ребёнком. — Обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста, — шепчет он. Потому что к детям не обращаются на «мистер». А так хочется почувствовать себя совершенно беспомощным ребёнком. Хотя бы на одну ночь. Ребенком, которому не надо платить налоги и за аренду. Ребёнку, которому всё равно. — Хорошо, — он кивает. — Я выпил стакан виски. — Вы бы не стали трезвым предлагать мне переночевать у себя. И извиняться бы не стали. И кожанку бы не дали. — Я бы не стал этого делать на работе. Сейчас ты не мой студент, а я не твой преподаватель. Работа — не проклятье на века. Неужели я не могу побыть альфой, который заботится об одном наглом, но милом омеге? — он едва покачал головой и добавил: — и мне правда жаль, что я так грубо себя с тобой вёл. У меня была сложная неделя. Грей понятливо кивнул. Было около часа ночи. Они стояли осенью на улице в паре сантиметров друг от друга. И смотрели друг другу в глаза. Грею было тепло. Дыхания Грея пахнет алкоголем. Ему кажется, что он в сказке. В сказке на двенадцать часов. Леон ловит такси и выглядит… просто альфой. Просто Леон. Просто тепло и что-то ещё мягкое. Грею кажется, что за те десять минут, пока они едут, он пьянеет ещё сильнее — плакать не хочется совершенно. Хочется спать и сделать что-нибудь из вон рук выходящее. Но он просто сильнее кутается в кожанку и смотрит в окно. Ночной город по-волшебному красив. Даже чуть более. А рядом принц сидит. С белыми-белыми волосами. Как снег — думает Грей. И морщится. На самом деле он недолюбливает зиму. Леон курит в окно. Не совсем идеально. Но сексуально. И у Грея дрожат колени, когда он смотрит на него вот такого. Он нервно кусает губу и вдыхает запах кожанки. Кунжут и сигареты. Он судорожно выдыхает и закрывает глаза. Что-то явно пошло не так. В квартире Леона пахнет так же: теплом, кунжутом и чем-то приятным, но не сигаретами. Грей чувствует себя развязано и почему-то свободно. Он стягивает с себя кожанку. Вздрагивает, когда Леон аккуратно снимает её с его плеч. Ноги дрожат. — Куда мне можно лечь? — спрашивает Грей и почему-то, совершенно не думая, стягивает с себя шорты. Леон вешает кожанку и говорит: — О, ты можешь лечь в кровать. Я переночую на ди... — Леон смотрит на омегу, обрывается на полуслове и резко говорит: — стой, Грей, не раздевайся! — Мне надо спать в одежде? — пьяно спрашивает Грей, удивлённо смотря на альфу. — Спать ты можешь хоть голым, но при мне раздеваться не надо! — он отворачивается, старясь не разглядывать голые бёдра и бледные плечи. Грей пожал плечами, натянул рубашку обратно и тихо сказал: — Как будто вы голых омег никогда не видели. Леон провёл его в спальную и Грей тихо ахнул. Леон ценитель уюта. Прямо с кроватью, вместо стены, огромное окно. Наверное, это прекрасно — засыпать, глядя на ночное небо. — Можешь располагаться, я только возьму кое-что, — Леон открыл прикроватную тумбу. — Вы только не оборачивайтесь, — внезапно сказал Грей, стащив с себя бельё. — Почему? — Я сплю без одежды, — Грей готов поклясться, что Бастия вздрогнул. И у него, кажется, даже уши покраснели. Грей стащил с себя рубашку, положив на рядом стоящий стул и, совершенно спокойно, без всякого стеснения улёгся в чужую кровать. Постельное бельё было чистым, недавно застланным — но пахло Леоном. Он откинулся на подушку, прикрыв глаза и глубоко вдыхая чистый запах. — Сладких снов, — Леон улыбнулся, достав зарядку для мобильного телефона. — Лягте со мной, — внезапно тихо, почти интимно сказал Грей. Леон сглотнув, посмотрел в его сторону — в блёклом свете ночника, с покрасневшими от алкоголя щеками и с растрёпанными волосами он выглядел… как омега. Как омега, с которым хочется делать всякое. Леон сейчас смог разглядеть, как блестят его глаза, какие у него, оказывается, пушистые ресницы и чувственные губы, которые хочется целовать часами. — Грей, ты не поверишь, но я сплю с обнажёнными омегами только в том случае, если у нас до этого что-то было. — Если хотите, то можете взять ме… — Грей, — перебил омегу Леон. — У нас с тобой ничего не будет. Грей притворно грустно выдохнул и сказал: — Тогда просто подождите, пока я не засну. Я плохо засыпаю в новых домах. А если кто-то рядом есть, то всё хорошо. Лезть под одеяло вам вовсе не обязательно. Леон тяжело вздохнул, положил зарядное, прикрыв глаза, сказал: — Хорошо. Грей улыбнулся, когда Леон сел на край кровати и погасил ночник. В комнате было абсолютно темно. Только бледный свет до неприличия яркой луны касался кожи парня. Леон невольно засмотрелся: его бледная кожа в сочетании со светом луны, с этими отблесками — произведение искусства, как минимум. Грей кажется более чем спокойным и беззащитным во время сна — это выглядело как-то мило и невинно. От Грея пахнет сахарным печеньем и, кажется, немного тёплым молоком. От Грея пахнет уютом — тёплыми вечерами в минус двадцать, небольшой квартирой и мягким пледом. От Грея веет чувственностью и верностью — не собачей. Верностью такой, что кожей ощущается, в зрачках вшита. От которой снова верить в хорошее хочется. В Грее чувствуется огромный комок наивности, детской веры и того же уюта. Это невероятно тепло. Более чем — от этого чувства становится как-то не по себе. Потому что он позабыл его пять лет назад. Прошло не более десяти минут, как сквозь негромкий шум за окном — звуков машин, он услышал тихое посапывание. И невольно улыбнулся. Леон, чтобы убедиться в том, что омега точно заснул, почти шёпотом сказал: — Грей? Ответа не последовало. И он снова улыбнулся, невольно поправив на нём одеяло, натянув его на худые плечи. Леон хотел спать, это безусловно. И он не хотел уходить. Это наверняка. Грей был упрямым, каким-то резким и, иногда казалось, что чересчур серьёзным. Грей пьяный — беззащитный, потерянный, будто настоящий. Будто он не знает, что ему делать. Грей спящий — уют и нежность в периметре тёмных волос и лунного света. Леон узнал его под разными углами за один вечер. Что-то явно пошло не так. Он касается пальцами его шеи, заправляет одну прядь за ухо, нежно касается линии скул. Кожа у него гладкая-гладкая, тёплая и, кажется Леону, нежная. Он качает сам себе головой и закусывает губу. В груди отголоском воют воспоминания — ноют и царапают грудную клетку. Леон чувствует себя разбитым. Но пальцам тепло — он скользит ими по омежьим плечам. Теплота чужого человека компенсирует глубокие царапины. И возвращается бумерангом, возвращается такой же сильной болью. Мужчина, не сдержавшись, наклоняется к лицу омеги близко-близко. Он чувствует его мятно алкгольное дыхание, его детско-уютный запах. И он целует его в висок. Касается губами тёплой кожи, и, кажется, ощущает на языке вкус сахарного печенья и тёплого молока. Внутри всё скручивается тугим комком. Ему хочется курить. Он выходит из комнаты и совершенно не знает, что Грей вовсе не спал. Грей улыбается глупо-глупо, краснеет и утыкается лицом в подушку. Хочет пищать, смеяться или даже кричать.***
Рассвет слепит глаза и Грей недовольно морщится, переворачиваясь на другой бок. Его немного сушит, а ещё болит голова. И плечи. Грей не знает, при чём тут плечи. Весь дом пахнет кофе, кунжутом и холодом. И омега пытается закутаться в одеяло сильнее. Одеяло легкое. Совсем не для осени. Он выдыхает, разлепляет глаза и шмыгает холодным носом. Настенные часы показывают полвосьмого утра. И Грей подмечает, что это, пожалуй, самое дерьмовое его утро. Самая дерьмовая суббота. И первое утро в квартире Леона. Он вспоминает вчерашний вечер и снова улыбается по-глупому. Пол холодный-холодный и он быстро натягивает на себя бельё, рубашку и рассеяно оглядывается по сторонам в поиске шортов. Рубашка едва прикрывает задницу и он, отчаянно обнимая себя руками, в надежде согреться, выходит из комнаты. В стороне слышен лёгкий стук и он уверенно направляется в одну из комнат. — Ты проснулся? — удивлённо поднимая брови, спрашивает Леон, делая глоток из чашки. — Да, — сонно кивает Грей. — А вы не видели, куда я шорты дел? — Ты их вчера в прихожей бросил, — отвечает мужчина, чуть склоняет голову и улыбается так тепло-тепло. Но Грею слишком холодно, чтобы ощутить это тепло на себе. — Я положил их на диван в гостиной. Омега смущенно кивает и идёт босыми ногами по слишком холодному полу. Джинсовые шорты согревают ровно никак. И от отчаяния хочется завыть. Или просто залезть под одеяло. Или потрахаться. Последнее, конечно же, предпочтительнее. Леон на кухне протягивает ему чашку чёрного кофе с молоком и улыбается. Грей выдавливает заспанным голосом хриплое спасибо и усаживается напротив мужчины. На столе ваза с цветами, книги, сахарница и вазочка макарон*. Грей делает большой глоток горячего кофе и берёт одно печенье, кусая. Оно свежее-свежее и крем буквально тает на языке. Он делает ещё один глоток. Сочетание свежего печенья и чёрного кофе какое-то мягкое, а ещё уютное. Они сидят на кухне вдвоём. На Леоне свободная майка, он пьёт кофе и что-то читает. Грей заметил, что у него в доме много книг. Они у него повсюду. Парень невольно улыбается. Было по-домашнему хорошо. И дьявольски холодно. — Ты дрожишь, тебе холодно? — ласково спрашивает альфа, стукнув чашкой об стол. — Холодно, — согласно кивнул парень, тщетно прижимая руки к горячей чашке кофе. — Подожди секунду, — Леон откладывает книгу и встает. Из гостиной слышен его голос: — Я люблю, когда холодно. Сам холод я едва ощущаю, честно говоря. Прости, что не подумал о тебе. — Всё хорошо, — чуть ли не стуча зубами отвечает Грей и делает ещё один большой глоток. — А… носки можно? — совсем тихо спрашивает Грей, когда вновь ощущает холод пола. — Конечно. Грей шмыгает носом и невольно краснеет. Леон протягивает ему большой свитер и Грей тут же выхватывает его, зарываясь окоченевшими пальцами в тёплый кашемир. Парень быстро натягивает его на лёгкую рубашку, и он забавно сползает с плеч, а длина, кажется, доходит до середины бедра. Знаете, когда Грей хочет потерять сознание? Когда Леон садится на одно колено и натягивает на него носок. Грей закусывает губу и краснеет, невольно сжимаясь. Он понимает, что у него действительно долго не было альфы, когда он хочет, чтобы голова Леона находилась чуть выше. Чтобы он ладонями держал за бёдра. Парень шмыгает носом и теребит пуговицу у воротника рубашки. Он не ожидал такой резкой смены обстановки: недавно он игнорировал, даже в его сторону не смотрел, а сейчас варит для него кофе и надевает на него носки. «Неужели я не могу побыть альфой, который заботится об одном наглом, но милом омеге?» — вспоминает его слова Грей. И кивает сам себе. Тогда он тоже может быть не его учеником, а тем самым омегой, о котором он заботится. Когда альфа садится обратно, а Грей, удовлетворенный теплотой, делает небольшой глоток, омега спрашивает: — А сколько вам лет? — Тридцать два, — он отрывает свой взгляд от книги и смотрит прямо в глаза. Грею хочет поцеловать его в шею и утонуть в его сильных объятьях. — И… на правах омеги, о котором вы заботитесь, могу я кое-что спросить? Леон на пару секунд напрягся, едва нахмурился и, посмотрев на вазу, кивнул. — У вас… у вас есть омега? — нерешительно спросил парень, сам опустив взгляд и закусил губу. Он не заметил, как вздрогнули мощные плечи, как Леон прикрыл глаза, как сжал плотную обложку книги. — Нет. У меня нет омеги, — отрицательно покачал головой Леон. Грею показалось, что он услышал дрожь в его голосе. Ситуация показалась какой-то напряжённой и омега, не растерявшись, тут же резко вскинул голову вверх. — Что вы читаете? — его голос казался звонким. — Удушье, Паланика, — спокойно ответил Леон, посмотрев на страницы книги. — И как? — Так себе, — пожал плечами Бастия, резко захлопнув и отложив книгу. Грей лишь кивнул и снова отпил кофе, посмотрев в окно, едва задев взглядом лицо мужчины. Он казался каким-то напряжённым — его взгляд был устремлен на цветы, губы плотно сжаты, брови сведены к переносице. Он нервно стучал пальцами по стеклянной поверхности стола. — Вы не выглядите на свой возраст, — вновь заговорил Грей, пытаясь разрядить обстановку. — А на сколько? — голос у Леона был совершенно спокойным, но омеге казалось, что он отдавался какой-то горечью. — Двадцать семь, может быть. И Леон болезненно поморщился, так, будто его укусила пчела. Но он, не выдав и капли своей неуверенности, тут же ответил: — Наверное, это из-за холода, — он посмотрел в глаза, и Грею всё внезапно показалось таким безразличным. Всё, кроме Леона. Глаза у него тёмные-тёмные, такие болезненные, но обжигающее. И весь мир, казалось, сошёлся в нём. — Говорят, холод способствует омоложению. — Судя по этому ледяному замку, жить вы будете вечно, — Грей усмехнулся. — Ты согрелся? — заботливо спросил альфа. — Да, — парень кивнув. И ему жутко захотелось коснуться руки Леона, переплести пальцы, провести подушечками пальцев по костяшкам. У Грея всё внутри сводит, глядя на него: такого взрослого, самодостаточного, уверенного. И запах. Он одет в его свитер. От запаха кружится голова и дрожат руки. — Вы дальше со мной будете обращаться, как и раньше? — Вряд ли, — пожав плечами, ответил он. — Я же говорил: у меня выдалась сложная неделя. — Он на секунду замолчал и добавил: — Грей, ты можешь поговорить со мной как с просто альфой? Ты бы знал, как я хотел бы себя почувствовать просто мужчиной, который пьёт с омегой, в большом для него свитере, кофе. Парень на пару секунд смутился. — А я для вас просто омега, да? — Да, — кивнув, ответил Леон, едва улыбнувшись. — Расскажи мне о себе. Его улыбкой можно топить снега. Грею жарко. Но он точно не снимет с себя мешковатый свитер. — Мне особо нечего рассказывать, — он пожал плечами. — Я живу один, друзей не очень много… — Музыка? У тебя есть любимая музыка? А что насчёт фильмов? Грей почему-то засмущался и, зачем-то заправив короткую прядь за ухо, начал говорить. От волнения он то наматывает прядь на палец, то убирает руки, то опять продолжает спутывать волосы. Говорить с Леоном, как с просто альфой — круто. Он поддерживает разговор, что-то рассказывается, улыбается, и даже смеётся. Он постоянно спрашивал тепло ли ему и сделал вторую чашку кофе. Знаете, когда Грей расплывается в глупой улыбке и прячет красные щёки в ладонях? Когда от волнения он спутывает волосы и Леон, буквально через пару минут, господи, да быть не может, аккуратно проводит расчёской по его растрёпанным после сна волосам. Мужчина категорически не соглашается забирать свой свитер обратно, потому что: «Ты что, на самом деле дурак? Ты ту погоду видел? Сиди, такси вызову — и чтобы свитер не снимал! А будешь возмущаться — я на тебя ещё и пальто зимнее надену!» Леон вызывает ему такси и Грей, совсем потерявший страх из-за происходящего, становится на носочки, тянет за ворот футболки и целует его в небритую щеку, едва морщась от колкости щетины. А ещё шепчет: «Спасибо вам за это утро». Грей уходит, оставляя растерянного и раскрасневшегося мужчину одного. Уже в воскресенье ему приходит где-то в девять утра с незнакомого номера СМС: +1 212 375 293 551 08.55. С добрым утром :) П.С: тот самый альфа, которого ты поцеловал и оставил ничего не понимающего одного. Грей чуть не давится воздухом и трясущимися руками отвечает: Грей. 08.57 И Вас с добрым. Это была благодарность. Он наспех переименовал его номер, в надежде, что Леон никогда не увидит, как он его назвал. Идеал с 42-ой улицы. 09.00 Не хочешь отблагодарить меня, выпив со мной ещё одну чашку кофе в одном милом кафе? Надеюсь, мы ещё можем побыть просто альфой и омегой? Заодно и свитер вернёшь. Грей. 09.01 Я был бы не против подольше остаться просто омегой, о котором вы любите заботиться. Конечно, я как раз еще не завтракал. Идеал с 42-ой улицы 09.03 Отлично. Встретимся в полдесятого около Гранд-Хайатт, окей? И одевайся потеплее, на улице холодно. И никаких шорт! Ноги у тебя чудные, но в такой холод на голые ноги смотреть холодно. Грей уткнулся лицом в подушку, сильно сжимая её в руках. Хорошо, что Леон не видит его красного лица. И он мысленно благодарит того Рика, благодаря которому он вышел именно в то время, встретив именно Леона. Что радовало до сумасшедшей улыбки — забота Леона. Как он и думал, Леону не интересно тело, ему неважен внешний вид, ему важен сам он. От этого мурашки по коже и дрожь в руках. Грей. 09.05 Ну, раз вы просите :D Хорошо, в полдесятого. До скорой встречи. Их встреча в кафе — это макарон, которые, оказывается, мужчина просто обожает, тёплые разговоры и Леон, который сжимает в своих широких ладонях его руки, согревая. У альфы руки тёплые-тёплые и Грей довольно улыбается. Что ему немного льстит — Леон ещё в пятницу полазил в архиве, ища номер Грея. Оказаться в правильном месте, в нужное время — целое волшебство с прекрасным исходом.***
— Ты так светишься, — покосившись на Грея, сказала Люси. — А я почти все выходные с Леоном провёл, — почти не стесняясь, ответил Грей, улыбаясь. — Я даже у него ночевал! — Серьёзно?! — девушка от удивления едва не подпрыгнула и тут же добавила: — колись, что у вас было! — Ничего, — растеряно пожал плечами Грей. — Я пьяным был, и Леон предложил у него переночевать. Он уступил мне свою кровать, когда думал, что я уснул, долго смотрел, одеяло поправлял, потом в висок поцеловал. На утро сделал мне кофе, свитер свой дал, у него до невозможности холодно было! Он еще на меня носки одел. Потом волосы расчесывал, зачитывал своего любимого автора. Вызвал такси и сказал, что если поеду без свитера, то он меня на руках в этом свитере занесёт. На утро смс написал, в кафе пригласил, сказал, чтобы теплее одевался. Потом руки мне грел, говорил, что у меня кожа такая гладкая, ему нравится, — парень смущенно улыбнулся, оперившись подбородком о ладонь, пряча улыбку. — И это ничего?! — девушка едва воздухом не поперхнулось. — Боже, да даже если бы вы переспали, это бы не было так интимно, чем то, что между вам было, — она на секунду отвела взгляд и тихо, совершенно серьёзно добавила: — у меня такого никогда не было. Могу заверить, что ты ему нравишься. — Мне так тоже показалось. Это так непривычно было… и запах у него приятный. И он… он такой, что таких не бывает. Люси усмехнулась, сказав: — Только посмей такой шанс упустить — уши отрежу! Грей лишь отмахнулся и тихо, едва слышно хихикнул. Леон в университете умудрился купить ему кофе, так же мило улыбался и едва коснулся его руки. Всё волшебство продолжалось ещё неделю. Грей был влюблён в него до беспамятства. И он знал, что это взаимно. Он решил, что точно в следующий понедельник признается ему. Проблема была лишь в том, что в следующий понедельник в университете он его не заметил, а на смс почему-то не отвечал. Сначала решил, что, может быть, занят, в любом случае — завтра его пара, после неё и спросит. В любом случае, это было странно, что в субботу волосы расчесывал, а сейчас — на смс не отвечает. Но во вторник, на лекцию социологии, вместо тридцатилетнего красивого альфы пришла девушка. Тут Грей окончательно растерявшись, выронив из рук телефон, на котором он отправлял альфе десятую смс. Он действительно волновался. Люси, заметив дрожащие руки парня, подняла руку, спросив про мистера Бастию. Новая преподавательница рассеяно посмотрела на неё, на секунду замялась и неуверенно добавила: — Мистер Бастия совершил поступок достойный уважения, — она отвела взгляд куда-то к окну, и тихо, еле разборчиво сказала: — недавно произошло крупное ДТП. Мистер Бастия спас ребенка. Я не вдавалась в подробности, но я не уверена, что он сможет приступить к работе. Или хотя бы к жизни. Грей пробивает на холодный пот, потом на дрожь. Потом его тошнит. Люси хочет открыть рот, но тут же закрывает. Взгляд полный сожаление прямым ударом бьёт куда-то под дых. Грей не хочет плакать, нет. Он хочет сказать: «а можно выйти?», а потом открыть окно и выйти. Его руки бледнеют до такой степени, что на тыльной стороне ладони видны красно-синие вены. Он выдыхает и падает лицом в ладони. Он знал, что нельзя быть долго счастливым. По крайней мере, счастливым настолько. Ему едва хватает силы и смелости, чтобы подойти к девушке и дрожащим голосом спросить про Леона. И он говорит: — А вы не знаете, в какой он больнице? — В главной городской, вроде, — она пожимает плечами и тихо добавляет: — или уже в морге. Грею становится не по себе. В туалете его тошнит и он едва добегает до самого туалета. Он промывает рот и выходит на улицу. На свежем воздухе ему едва становится легче. Он отчаянно сглатывает какой-то комок в горле, но тот будто застрял. Леон не мог умереть — думает Грей. Потому что так не бывает, в принципе. Он ловит такси, потому что идти просто не в состоянии. Он ловит такси и верит в чудо. Диктует адрес и верит в Бога. Мысленно молится, а ещё рвёт грудь и горло надрывным рыданиями. Внешне смотрит в окно. Внешне — болезненно белый. Около регистратуры спрашивает про него. Продолжает верить в Бога, когда медбрат кивает и говорит его палату. — К нему можно? — отчаянно спрашивает Грей. — А вы ему кто? — омега снимает очки и смотрит совсем равнодушно. — Мы помолвлены, — нагло врёт парень. Но дрожит он так, что по нему сказать можно, что он — папа его детей, как минимум. Просто так вот так не волнуются. Подушечки пальцев что-то нещадно колет и он судорожно выдыхает. — Подождите секунду, — говорит омега и, устало выдохнув, встаёт. Ему на вид лет двадцать — аккуратно расчесанные блондинистые волосы, большие голубые глаза, крутая фигура. Словом — совсем не такой, как Грей. У Грея волосы растрёпанные, взгляд тяжёлый, а фигура по-мальчишечьи угловата. Но Леон именно вот такому руки грел. Грей ждёт шесть минут и десять секунд. Он искусал себе все губы. Медбрат возвращается с какой-то папкой в руках и говорит: — Я спросил у врача. Если бы я не наврал про то, что вы от него беременны и жутко волнуетесь, то вас бы точно не пропустили, — он опять надевает на себя очки и быстро добавляет: — можно. Но не шуметь. — Спасибо вам большое, — Грей едва улыбается и буквально бежит на третий этаж. Леон жив. Живживжив. Всё должно быть хорошо. У палаты он сталкивается с альфой: лет сорок, высокий и немного худоват. — Вы к своему мужу? Грей краснеет и кивает. И он говорит: — А с ним… — Жить будет. Осколком по голове треснуло. Пару лёгких переломов, пару ожогов, но, что странно, с головой всё хорошо. Вы своему альфе скажите, что надо думать о том, что у самого ребёнок будет. А то, знаете, если будет выкидыш, то он точно не спасёт. — Выкидыш? — Вы же беременны?... — Д…да. — Не знаете, что ли, возможность выкидыша от стресса? — Знаю, — сдержанно кивнул Грей. — Ладно, проходите. Не шумите ни в коем случае! Омега кивнул и шмыгнул в открытую врачом дверь. В палате пахло стерильностью, хлоркой и антисептиком. Он аккуратно подошёл к кровати. Рядом была кислородная маска, но Леону она, кажется, уже не нужна — его дыхание было ровным. Грей, окончательно успокоившись, присел рядом. Он коснулся его руки, от которой шёл тонкий провод к капельнице. В палате была идеальная тишина — Грей слышал, как дышит Леон, слышал ритм своего сердца. ________ Леон очнулся к пяти вечера. Сначала едва приоткрыл глаза и посмотрел в потолок, пытаясь осознать всю ситуацию. А после, ощутив около своей руки тепло, немного повернул голову и тут же поражённо выдохнул. — Как вы? — тихо спросил Грей, улыбнувшись. — Живой, — ответил мужчина, попытавшись сжать ослабевшей рукой ладонь омеги. — Конечно живой. Только бы попробовали умереть, я бы… — Грей, — внезапно перебив омегу, сказал мужчина, сжав его руку. — Ты… ты такой красивый. Парень вздрогнул, покраснев. — Но, — его голос казался уставшим, почти безжизненным. — Тебе не стоит влюбляться в меня. Тебе не стоит быть ря… — Поздно, — теперь перебил Грей, посмотрев ему в глаза. — Я уже в вас влюбился. Вы мне нравитесь. Давно нравились. Неужели вы думаете, что после того, как вы меня расчёсывали, руки грели, вам можно уйти? Нет, нельзя. Я в вас после этого влюбился. Грей выглядел обиженным ребёнком. Но руку альфы не выпускал. Наоборот — сжал сильнее. — Я не смогу, — едва прошептав, будто виновато сказал Леон. — Что не сможете? — С тобой быть. — Почему? Вас что-то гложет? — Грей пересел со стула на край кровати. Леон сглотнул, посмотрел в потолок и кивнул. Он прошептал: — Иди ко мне. Грей, почти не смутившись, придвинулся ближе, положив голову на массивное плечо, уткнувшись носом в сильную шею, пахнущую кунжутом и кофе. — Я хронический неудачник, — он судорожно выдохнул. — Мои родители разбились, когда мне было четыре, и меня перевели в интернат. Там издевались дети, воспитатели, ужасно кормили. Это было тюрьмой. Били часто, даже очень. У меня даже шрамы на спине остались. Кормили едва ли не помоями. Потом я смог поступить, отучился и, казалось, всё наладилось. Познакомился с омегой. Ему было тогда восемнадцать. Мне двадцать два. Я под метр девяносто, он — метр шестьдесят. У него были чудные голубые глаза. Мы встречались, я нашёл работу, мы стали снимать квартиру. Я был счастлив. Поженились, он родил мне чудную дочь — с его голубыми глазами. Потом он пошёл вечером в магазин. И не вернулся. Сбила машина. Я пытался не отчаиваться — у меня росла дочь. Ей было тогда три года. Я проснулся ночью от странного запаха. Запаха газа. Что-то тогда прорвало. Я выносил из квартиры мёртвую дочь. Мне было тогда двадцать семь, — он судорожно выдохнул. Грей молчал. Он слышал в его голосе дрожь. Он ощущал холод его ладоней. — Мне нельзя быть счастливым, понимаешь? Трудно не винить себя, когда около тебя умирают все твои родные. — Поэтому вы спасли того ребёнка? Вы знали… — Каково это — потерять ребёнка. Я знал. Мне нечего было терять, поэтому… — Вы не подумали тогда обо мне… — было трудно понять: являлось ли это вопросом или утверждением. Леон замолчал. Он закрыл глаза и тяжело выдохнул. — Я думал о тебе. Всегда. С того момента, как ты зашёл в аудиторию. Я влюбился как мальчишка. Только же дети могут влюбляться с первого взгляда. Но… — Почему вы тогда меня сторонились? Я же сам… сам пытался сблизиться! — омега резко вздернул голову вверх и, от обиды, сжал простынь. Всё же могло быть с самого начала. — Когда ты ко мне подошёл, — он сделал маленькую паузу и, рвано выдохнув, сказал: — на этой неделе было пять лет со смерти моей дочери и супруга. Я помнил всё. И я так не хотел того, чтобы мы сблизились. Я так не хотел, чтобы с тобой что-то случилось, — Леон посмотрел в его глаза. — Прошлое на то и прошлое. Не надо за него держаться. Всё прошло, — он прошёлся пальцам по выступающей вене на руке мужчины. — Я так хочу быть счастливым с вами. Только вы делаете меня по-настоящему счастливым. Мистер Бастия, мне жаль, что вам стоило такое пережить. Но, если вы вот так, из-за страхов, не подпустите меня к себе, то разве будет ли это означать, что со мной «ничего не случится»? Думаете, я вот так вас забуду? Думаете, я не буду переживать? Думаете, это будет нормально — оставить меня одного? — парень знал, что говорит, как эгоист. Грей знал. Но и Леона не волновал он сам, сейчас ему был важен Грей. И только он. — Грей, — Леон вновь тяжело выдохнул. — Ты не понимаешь. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Просто не смогу. — Я не переживу, если мне придётся жить без вас, — почти шепотом сказал Грей, коснувшись ладонью щеки альфы. — Я хочу, чтобы вы обнимали меня по утрам, целовали в шею. Хочу быть с вами каждую секунду, засыпать в одной постели. Я даже хочу готовить вам— хотя готовку я не люблю. Хочу быть вашим. Грей судорожно глотнул воздуха, когда пальцы Леона прошлись по его затылку, зарылись в волосы, притянули ближе. — Я могу поцеловать тебя? — спрашивает Леон. — Если я ваш, то… — Мой, — хриплым шёпотом, говорит мужчина. Грей закрывает глаза и лишь слегка дёргается, когда на губах — его тёплые, тонкие, мягкие, такие нужные. Леон целовал аккуратно, медленно — едва покусывал, проводил языком, будто дразнил. Его губы на вкус — кофе и кунжут. И даже не горчат сигаретами. Грей едва ли не охает, когда мужчина целует по-взрослому — даже страстно. Леон хочет обнять, но руки слишком ослабли, поэтому он аккуратно поглаживает спину парня. Губы Грея — полные, мягкие и целовать их одно удовольствие. На языке привкус тёплого молока и сахарного печенья. — Скажите это ещё раз, — просит Грей, когда он немного отстраняется. — Мой, — уже не шёпотом. Скорее рычит, обнажая альфьи клыки. И Грей целует на этот раз первым, проводя языком по клыкам. Руки Леона не опускаются ниже талии, и от тёплых прикосновений хочется растаять. — Как жаль, что я сейчас дышу едва, — шепчет Леон, целуя бледную шею. — Чтобы я с тобой хотел сейчас сделать. — Для вашего лечащего врача вы уже всё сделали, — усмехается Грей, прикрывая глаза от дрожи, которую вызывают ласкающие его губы. Он обнимает альфу за шею и зарывается пальцами в светлые волосы. — В смысле? — Леон отдаляется и хмурится. — Чтобы меня к вам пропустили, пришлось сказать, что мы помолвлены, и я от вас беременный. — Очень мило, мистер Бастия. И кого же вы носите под сердцем? Мальчика? — Под сердцем у меня пустой желудок. И мы помолвлены, я пока очень даже Фуллбастер. — Пока, — он улыбается, — А вообще, плохой из тебя романтик, — усмехается мужчина, а после серьёзно добавляет: — ты не ел? — Весь мой завтрак оказался в туалете, — после непонимающего взгляда Леона, неловко добавляет: — меня тошнило, когда я узнал, что вы… — Боже, — улыбка у него тёплая-тёплая. Альфа гладит его по волосам и чуть нажимает, чтобы тот положил голову ему на плечо. Грей улыбается и трется носом об шею. — Я люблю тебя, — шепчет альфа в макушку, ласково целуя. — Смотри, случится что — за шкирки достану и жить заставлю, понял? — О, зная ваш характер, я в этом даже не сомневаюсь, — он тихо смеется. «Мы будем счастливы, теперь и навсегда».****
Грей устало потянулся после лекции. Как бы он не любил Леона, его голос — социология для него была нудным предметом. Люси набирала очередное сообщение своему парню, который на данный момент живёт в Лондоне, но обещал приехать в скором времени. — К слову, Грей, — девушку положила телефон в сумку и глянула на парня. — Вы же уже встречаетесь два месяца, да? — она усмехнулась, прищурив глаза. — Да, — кивнул парень. — И как он в постели? Почему-то мне кажется, что такие галантные альфы, в постели — любители грязного секса. Ну, признавайся, он называет тебя его личной шлюхой и шлёпает по попе? — Думаю, мой черёд спрашивать: Люси, как давно у тебя был секс? — Нацу полтора месяца как в Лондоне, — печально вздохнула девушка, закусив губу. — У нас не было, — отведя взгляд, сказал Грей. — Что?! — Хартфилия едва ли не взвизгнула, сев обратно на скамейку и, выдохнув, шепотом сказала: — мужику тридцать, а ты ему не даёшь? Тогда ясно, почему он такой злой в последнее время— конечно, под боком омега, а у вас ниче… — Он ни разу на это не намекал. — Как это? — Вот так это. Я стесняюсь, он — не говорит. — О, круто, то есть у вас в паре оба недотрахом страдают?! Слушай меня, — девушку приблизилась и едва ли на ухо: — сейчас ты идешь к нему и вы любите друг друга прямо здесь! И за меня там тоже повеселись. — Лю… — Грей, ты же хочешь? — после кивка, она тут же сказала: — он тоже — это очевидно. Чего ты стесняешься? Давай, я сейчас ухожу, а ты к нему подходишь. И не смей стесняться! Это твой альфа, в конце-то концов. Не дав омеге и рта открыть, девушка резко встала, схватила сумку и, выбежав из аудитории, хлопнула дверью. — Грей? У тебя же это последняя пара, чего домой не идёшь? — Леон опёрся бедром об стол. Парню на пару секунд стало обидно: действительно, два месяца вместе, а Леон даже не намекнул. Как будто Грей — не омега, а лучший друг, которого можно целовать и обнимать. Парень, выдохнув, откинул сумку и подошёл к Леону. Решившись на самый идиотский вопрос, он вскинул голову вверх и спросил: — Леон, я тебе не нравлюсь как омега? — Что за глупости? — мужчина нахмурился и обнял за талию, притянув к себе. — И почему же у нас до сих пор ничего не было? Боишься, что вот на такого не встанет? — Грей упёрся ладонями в грудь альфы, но не для того, чтобы оттолкнуть. — Грей, — его голос стал твёрже, но сам он ощутимо вздрогнул. Не говорить же ему, что он не хочет этого с ним делать из-за того, что боится, что может не оправдать надежд Грея и испортить всё к чертям. Или, ещё хуже, он может переволноваться, и нужная часть решит отлежаться в сторонке. Конечно, только от фантазий о обнажённом Грее — стояло так, что, как говорится, гвозди можно забивать. Но то фантазии, которыми он себя ограничивал, а это — настоящий Грей. — Ты слишком милый, чтобы делать с тобой что-то такое, — его голос прозвучал уже немного неуверенного. — И как это тебе мешает? — Да вдруг тебе вообще со мной не понравится?! — Бастия, чёрт возьми! — Грей повысил голос. — Вспомни, наконец, что у тебя яйца в штанах и трахни меня! Я до тебя полгода ни с кем не был, а теперь — при живом альфе — до сих пор хожу не удовлетворённым. Он на секунду замолчал, а Леон даже растерялся от внезапной резкости обычно спокойного омеги. И Грей, привстав на носочках, прошептал почти на самое ухо: — Я просто хочу, чтобы ты взял меня так, чтобы я потом ноги боялся вместе свести. Леон выдохнул и, уткнувшись носом в шею, резко сжал в руках ягодицы. Грей охнул и тут же послушно расслабился, когда почувствовал, что запах кунжута стал будто агрессивным. Ноги едва задрожали. И он вцепился руками в его плечи. — Как тебе нравится? — шёпотом спросил Леон, укусив за мочку уха. Грей закусил губу и едва не застонал от того, как хамски Леон сжимает руками ягодицы. Собственный запах стал ярче — у него так давно не было альфы, что тело среагировало даже на резкие ласки. — Господи, Леон, мне всё равно как, главное, чтоб ты был во мне. Мужчина усмехнулся и подхватил под бёдра, усадив на стол. Грей обнял его за шею и резко потянулся к его губам. Перед поцелуем Леон прошептал: — Я бы хотел взять тебя сзади, но не хочу, чтобы ты сбил себе бёдра об стол. Леон целовал резко, грубо, гладя одной рукой спину, а другой сорвал с него кофту. Обнажённую кожу обдало лёгким холодом и Грей отчаянно прижался у мужчине ближе. Омега нервно расстегивал пуговицы на идеально выглаженной рубашке. Он рвано выдохнул, когда коснулся ладонями горячего, сильного мужского тела. Под ладонями напряглись твёрдые мускулы и Грей резко сдёрнул с его плеч рубашку. Он позволил себе отдалиться на пару секунд, окинув взглядом крепкое подтянутое тело. Закусив губу, он вскинул голову вверх, открыв шею, когда тёплые губы и горячий язык коснулись её. Леон прижался вплотную и на пару секунд Грей, оказавшись совсем близко с таким сильным телом, ощутил себя совершенно беспомощным. Леон проводил языком по шее, линии подбородка, едва ли не вылизывая. Его запах становился сильным, ярким и омега ощутил себя полностью в его власти. Леон стащил с него штаны, и так же резко белье, заставив парня неловко помяться и сжать ноги в области коленок. Мужчина трогал его везде-везде, ласкал долго и настырно. Вылизывал шею, целовал плечи, терзал запястья и особенно тщательно ласкал соски: посасывая, слегка покусывая, зажимая между губами. А после нагло откинул на спину и уткнулся головой между ног, жадно вылизывая внутреннюю сторону бедёр и дразня пальцами влажный вход. Альфа казался голодным зверем и Грей напряжённо сглотнул. Все его попытки самому что-нибудь делать просто пресекались, и Грей вынужден был полностью сдаться и расслабиться, когда чужие пальцы настырно растягивали его. — Ты точно не девственник? — удивленно спросил Леон хриплым-хриплым голосом. — Точно, — кивнул Грей, закусив губу. Он так отвык от чужих ласок, от альфы. Леон чуть нагнулся к нему, прошептав: — Ты такой тесный. Грей лишь тихо простонал и вцепился пальцами в сильное плечо, когда альфа стал двигать рукой резко. Он невольно вздрогнул, когда от резких движений стали слышны хлюпки. Леон целовал шею, гладил свободной рукой бёдра, а другой трахал до вспышек. Грей хочет потерять сознание, когда Леон, вытащив пальцы, наспех облизывает их от смазки. Мужчина дрожащими руками расстегивает ремень и ширинку, чуть приспуская штаны и бельё. Грей без всякого стеснения рассматривает до неприличия большой член с крупной головкой. Он закусывает губу и обещает себе, что встретит его дома вкусным ужином и таким же вкусным минетом. — Нравится? — усмехаясь, будто с некой гордостью спрашивает Леон. — Очень, — кивает парень и сглатывает набежавшею слюну. У Леона крутое тело, невероятный запах и шикарный жилистый член. Грею, пожалуй, впервые так повезло. Омега опирается на локти и шире разводит ноги. Мужчина достает из своего дипломата пачку презервативов и Грей смотрит во все глаза. — Я всегда их с собой ношу. Вдруг у тебя течка, — поясняет альфа и наспех распаковывает. Он как-то неловко и быстро натягивает на свой член презерватив и пристроившись, утыкается головкой во влажный вход. Бастия чуть повременил, глянул на раскрасневшееся лицо омеги и двинул бёдрами вперед, с неприличным хлюпаньем входя в омегу. В Грее было тесно. Нереально тесно. Кажется, его тело уже забыло — каково это, быть с альфой. И теперь, когда внутренние мышцы Грея так туго сжимали его член, Леон был готов голову потерять. Или кончить от одного только вида такого развращённого Грея. Но кончать нельзя было. — Не больно? — ласково просил альфа, опираясь на руки. — Нет, — простонал Грей, когда Леон сделал в нем краткий толчок. — Ты можешь стонать, но негромко. Сейчас у многих окно. Но постарайся не шуметь. Грей кивнул и прикрыл глаза, учащённо дыша. Леон сначала двигался размеренно, давая привыкнуть. Омега откинулся на стол, кусал губу и тихо постанывал, обхватив ногами узкие бёдра альфы. Леон что-то шептал на ухо, гладил по волосам и целовал в шею. Грей выгнулся в спине и не смог сдержать вскрика, когда альфа внезапно двинулся резко, до основания. Грей, заметив, как Бастия вздрогнул, видно, испугавшись, что мог сделать больно, сказал: — Ещё. Мужчина оперся на локти, прижавшись к нему всем телом, грубо двинулся бёдрами вперед. Грей весь натянулся и впился зубами в подставленное ему плечо. Ещё пару толчков и он, не сдержавшись, громко простонал. Мужчина обнял за спину, настроившись на нужный ритм, поцеловал за ухом. Грей дёргался, кусал за плечо, постанывал на ухо и просто сходил с ума. Леон ритмично трахал его, целовал и обнимал крепко-крепко. Грей окончательно расслабился и позволил делать с собой всё. Леон был горячим, желающим его, а запах срывал крышу — яркий, едва ли не агрессивный. Толчки были резкими, грубыми, до самого основания и Грей понимал, что долго не продержится. Ровно так же, как и Леон — Грей был тугим, мокрым и жарким, так долго не продержишься. В аудитории были слышны похабные хлюпки, шлепки и скрип стола. Всё чаще эти звуки разбавлялись стонами, а позже — рычанием. Толчки становились рваными и Грей, почувствовав, что на грани, едва ли взмолился: — Боже, Леон, пожалуйста, не останавливайся. Ещё. Мужчина выдохнув, сжал бока омеги и резко вошёл до основания, продолжая двигаться под таким же углом — именно после таких толчков Грей весь натягивался и едва не вскрикивал. Омега, вцепившись пальцами в сильные плечи, выгнулся, больно ударившись затылком об стол, и кончил, нечаянно царапнув плечо мужчины. Альфа сделав два кратких толчка, ощутив то, как ритмично начали сжиматься около его члена мышцы Грея, расслабился, кончив. Леон пришёл в себя через минуту, устало оперившись на руки, он посмотрел на тяжело дышащего, едва подрагивающего омегу. — Как ты? — отдышавшись, спросил мужчина, пройдясь рукой по растрёпанным волосам. — Дай-ка подумать, — он сделал задумчивый вид, и тут же сказал: — я наконец занялся любовью с шикарным альфой, которого хотел около трёх месяцев. Ох, и как я? Я великолепно! — он широко улыбнулся и потерся щекой об ладонь мужчины. — Очень жаль, что мне не хватило мозгов всё раньше сделать. У тебя прекрасная кожа и тело. Было бы побольше времени… — Не переживай об этом, — он усмехнулся. — Сегодня я ночую у тебя. И да, у меня скоро течка, так что проси выходные. Не дай Бог мне придётся при альфе течку одному сидеть! — А то что? — Накормлю афродозиаками, наручниками к кровати пристегну и буду перед тобой голым ходить! — О как! А не слишком ли жестоко к своему альфе? — А не слишком ли жестоко омегу одного на время течки оставить? — Я тебя пока не оставил, — Леон усмехнулся. — Ну так я тебя и не привязал. Пока. Мужчина ласково улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал в припухшие губы. — Я люблю тебя, — шепчет Леон, переплетая свои пальцы с пальцами Грея. Омега прикрыл глаза, прошептав на ухо: «Это чертовски взаимно». Пусть в прошлом у Леона огромная чёрная дыра боли, пусть на кладбище — четыре могилы самых любимых. Пусть. Грей обязательно позаботится о том, чтобы Леон был счастливым каждую чёртову секунду. Они будут счастливы — иначе и быть не может. На шее смешивается запах кунжута и тёплого молока. Грей улыбается и смотрит Леону в глаза. — Ты мой, — шепчет Леон прямо в губы. — Навсегда, — вторит Грей и обнимает сильно-сильно. — И ты… — Твой, — подхватывает альфа, улыбаясь. Грей улыбается в ответ, прикрывая глаза. Их счастье — это чёрный кофе плюс запах тёплого молока умноженного на уют. Их счастье — совместное утро, большой вязанные свитер и «одевайся теплее». Их счастье пахнет тёплым молоком, сахарным печеньем и кунжутом. Они будут счастливы — то, что нельзя оспорить.Touch me, yeah Прикоснись ко мне, да, I want you to touch me there Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне там. Make me feel like I am breathing Дай мне почувствовать, что я дышу, Feel like I am human Чувствовать, что я человек.
____________________ *Дофамин — гормон любви и страсти. *Макарон — французское кондитерское изделие из яичных белков, сахарной пудры, сахарного песка, молотого миндаля и пищевых красителей. *«Мы будем счастливы, теперь и навсегда» — слова из песни "Сплин — Выхода нет". Песня в конце: "The Neighbourhood – A Little Death"