Наедине

Естественно. Как не впасть в глубокую депрессию после того, как узнаёшь, что ты — лишь пустышка? Никчёмная. Бесполезная. В который раз убедившись в том, что она — лишь жалкое существо, существование которого бессмысленно, Зажор вздохнула, пряча нос в накидке, будто надеясь, что та спасёт её от всех бед. В странной, нигде не освещаемой и, конечно же, пустой комнате, было довольно прохладно. Даже нет, холодно. Потому всё, что оставалось зависимости — жмуриться в надежде согреться. Раздумья о том, «Зачем Заёб это сделал?» и, собственно, «Почему я тут?», конечно же, длились недолго. Их бы всё равно кто-то прекратил. Будь то Гейми, в любую минуту отчитавшая бы её, то пугающий ныне её Заёб. Ей действительно страшно. И даже не понять: Именно от страха она трясётся, или же виною этому лишь «погодка» в комнате? После очередного горького вздоха пришлось стирать с лица слёзы, параллельно успокаивая резкие всхлипы. «Какая же я жалкая». — Эй, крыска, — от знакомого голоса пошли мурашки по коже, Зажору стало жуть как не по себе, — Жалеешь себя? «Крыска» развернулась лицом к парню, уже зная, что это — Уёб и никто другой. «Жалеешь себя?», да уж, можно было предвидеть, что на его лице есть ухмылка, даже не поворачиваясь. Блондин игриво хихикнул, нагибаясь, дабы быть лицом к лицу к Зажору, будто бы невзначай дразня ту за рост. — Хе-ей, чего приуныла? — хмыкнул Уёб, получая на вопрос лишь молчание, — Что же, значит, раз ты грустишь, то хочешь играть? — Вновь тишина в ответ и хмурый вид девушки, — Молчание — знак согласия, разве не так? Рука парня потянулась к голове Зажора, пока та вжималась в стенку, стараясь быть подальше от предмета ненависти. И вот, Уёб уже безжалостно тянет её за волосы вверх, всё больше расплываясь в улыбке при каждом тихом стоне, сдерживаемыми самой девушкой. — П-прекрати! — всё же заныла Зажор, но, видимо напрасно, ведь теперь страдать стали и щёки, раздираемые чужими зубами, — Хватит! С-спасите! — Хе-ей, тебя никто не слышит, знаешь же, что бесполезно, — смех. Смех от чужих слёз. Ни толерантности, ни пощады. Противно. Видимо, щёк и тягания за волосы ему было мало. Немного посверлив взглядом лицо напротив, Уёб потянулся ко рту Зажора, жадно кусая нижнюю губу жертвы, прокусывая её до крови, облизываясь, вновь наслаждаясь чужой болью. Всё же не отстав от губ, будто эта игрушка была больше всего ему по вкусу, он, не смотря на сопротивления, деловито поцеловал существо, умудряясь достать его язык и, собственно, начав покусывать и его. — Всё ещё грустишь? — Уёб изобразил фальшивую грусть на лице, отлипая от лица Зажора. Садист, кем по всеобщему мнению являлся блондин, хмыкнул, вновь работая зубами, на этот раз сдёргивая маску, тут же, как пёс после грызки, бросая её в сторону. — В-верни ма-аску! — взвыла измученная Зажор, всхлипывая. — Ты и без неё вполне сможешь насладиться игрой, — как бы заверил парень, проходясь языком по лицу Зажора, после всё же отходя от неё, радуясь её беззащитности. Зажор попыталась отдышаться, кидаясь к полу, параллельно ища рукою маску. Пинок прервал процесс. Ещё. И ещё. Пронзительная боль заиграла по телу, пульсируя, не желая прекращаться. — П-прости! — За что, м? О чём это ты говоришь? — недопонял садист, хмыкая, садясь на колени рядом. — … Дай мне мою маску. — Почему я должен это делать? Молчание. Видимо, конкретных причин для этих действий и не было. — Ладно, — на удивление, он быстро сдался, вздыхая, самолично одевая на свою жертву излюбленный ей предмет. Ну, да, как же. Ведь без него она слепа. Или это потому, что ей её дала Гейми? Зажор облегчённо вздохнула, устало опираясь на стенку, в которую ещё недавно вжималась, желая пройти насквозь. Уёб уселся рядом, положив руку на другую зависимость, будто её голова — подлокотник. И ведь та сейчас спокойно сидит рядом. Доверчивая. Глупая. Но нужная. Без неё было бы скучно.