На седьмом чувстве

Чикаго, штат Иллинойс. Аэропорт. 12:45.

Я медленно шла по начищенному кафелю, с интересом разглядывая собственное отражение в бежевых плитах. Голова была невероятно тяжелой от мыслей, что ужасно мешало здраво воспринимать свое окружение. Но я, совершенно не показывая свою усталость, продолжала гордо идти вперед, звонко стуча высокими каблуками по полу. Каждый новый шаг отражался эхом в огромном коридоре, стихая и растворяясь в гомоне людских голосов. Аэропорт жил своей обычной жизнью: диспетчеры монотонно информировали пассажиров о ближайших рейсах, нудно желая хорошего полета, дети резвились в комнате ожидания, иногда выбегая в главный холл, где путались под ногами взрослых. А те самые взрослые вели непринужденные беседы, пили кофе, обсуждали намечавшуюся поездку и дальнейший перелет. Вздохнув, я покачала головой, отгоняя внезапно появившееся наваждение. Я была слишком далека от всех этих людей. Услышав информацию о нужном рейсе, я тут же поспешила в указанном направлении. Черный обтягивающий костюм слегка давил в некоторых весьма пикантных местах, доставляя немалый дискомфорт. Но вместо того, чтобы всем своим видом показывать собственное недовольство, я ослепительно улыбнулась, протянув угрюмой женщине-контролеру билет и паспорт. Работница аэропорта Мидуэй тут же оскалилась мне в ответ своей фирменной занудной улыбкой и отдала документы обратно, снова превращаясь в хмурую грозовую тучу. Помахав ей на прощание билетом, я медленно пошла по трапу, осторожно волоча за собой небольшой красный чемоданчик на колесиках. В салоне ко мне почти мгновенно подлетел парень из обслуживающего персонала, негодуя, что мой багаж не удосужились забрать. Благополучно вручив ему свой чемодан, я села на место около окна. Стюардессы уже вовсю разносили закуски, кальмары и алкоголь, совершенно не беспокоясь о том, что подобное разрешено лишь после взлета. По сути, пассажиры тоже были не против такого раннего обслуживания. Подозвав к себе одну из девушек, я решила заказать бокал красного полусладкого вина. Всегда боялась летать на самолетах, слушая неутешительные вести по телевизору о их частом падении. Пусть я и была мастером спорта по боксу, и мне приходилось летать по всему миру, но каждый раз в такого рода транспорт я заходила почти в полуобморочном состоянии. Потому приходится себя хоть как-то отвлекать от невеселых мыслей. Взяв в руки книгу, я быстро нашла нужную страницу с закладкой в виде белой кошечки Hello Kitty. Дешевый дамский романчик хоть и не представлял из себя чего-то мега крутого, зато помогал расслабиться. Мы взлетели. Небо сегодня было чистым и ясным. В салоне я насчитала почти сотню детей, которые оживленно переговаривались о перелете в Сиэтл штата Вашингтон. Для меня город ничем не отличался от Чикаго, но детишки были очень взволнованы поездкой: переговариваясь друг с другом, они восторженно визжали от сладкого вкуса предстоящего. Я улыбнулась, рассматривая их светленькие головки, которые крутились туда-сюда в поисках свободных ушей. Я прикрыла глаза. Голова снова начала болеть от расшалившихся не на шутку нервов, в висках стучало, как молотком. Пришлось полностью отключиться от внешнего мира и постараться поспать, надеясь, что боль пройдет. Но поспать мне удалось не больше получаса. Девушка, которая сидела рядом со мной, вдруг пронзительно завизжала, выдергивая меня из царства Морфея настолько стремительно, что, казалось, какая-то часть меня еще осталась там, далеко-далеко отсюда. Я едва разлепила глаза, ощущая сладкую полудрему, но стоило лишь самолету начать терять высоту — и сон как рукой сняло. Некоторые люди съехали на пол, корчась от боли в поврежденных от удара конечностях, другие с силой схватились за ручки своих сидений. В глазах каждого пассажира читалась паника. Самолет резко наклонило вперед, между сиденьями пролетела тележка еды, разбиваясь буквально вдребезги о темно-синюю стену. Это еще больше усугубило ситуацию: молчавшие до этого люди начали причитать неминуемый конец. Я машинально впилась ногтями в кресло, пытаясь разобрать среди крика и шума какие-нибудь членораздельные слова. Но пассажиры только паниковали, молясь, чтобы пилот выровнял управление и чтобы этот кошмар оказался обычной турбулентностью. Самолет выровнялся, но стремительно терять высоту не перестал. Вздохнув, я резко встала и побежала между рядами в сторону кабины пилота. Там уже стояла пара мужчин, которые непрерывно стучали в железную дверь. За ней то и дело раздавался громкий, безудержный смех, накалявший ситуацию до неминуемого предела. Дети за моей спиной рыдали, взрослые бились в истерике и прямо на глазах сходили с ума, вместо того, чтобы попытаться что-то предпринять. Самолет летел волнами, то поднимаясь вверх, то резко падая. Мужчин то и дело отбрасывало от двери, и воздушное судно начинало лететь снова вниз, но стоило им вернуться к своему делу, как пилот старался их сбить. Мне же пришлось намотать на кулак всю свою волю и хоть какие-то остатки самообладания. Перед глазами от чего-то всё плыло, и каждый новый толчок самолета подбрасывал на месте, едва ли не кидая от стены к стене. Времени было катастрофически мало. Схватив за шиворот плачущую стюардессу, я потребовала, чтобы девушка показала, где в салоне есть что-то тяжелое. Но стоило лишь встряхнуть перепуганную овечку, как та мгновенно упала в обморок. — Твою мать! — прорычала я, нервно смеясь и оглядывая всех пассажиров. Сейчас тут творился кошмар, которого я боялась больше всего на свете. Предсмертные минуты экипажа. Снова развернувшись к двери, я начала стучать по ней кулаками. Отчаяние заключило меня в свои тески, заставляя царапать дверь и разбивать костяшки о металлическое покрытие. Слезы потекли уже без моего ведома. Просто разум услужливо напоминал, что если ничего не сделать, то это конец. — Открывай, сука! — прорычала я, ударяя по двери со всей силы. Еще немного, и я тоже съеду с катушек. Собираясь занести ногу для следующего удара, я даже не заметила подошедшую к дверям вторую стюардессу. Глядя на меня со слезами на глазах, девушка молча вручила мне в руки топор и, не удержавшись, скатилась по стене уже без чувств. Подоспевшие вновь мужчины тут же выхватили оружие у меня из рук и начали бить им по двери. Мне же оставалось благодарить Бога за то, что столь опасное оружие по неизвестным причинам оказалось в салоне. Правда, маленькое ликование было недолгим. Рука одного из мужчин соскользнула с гладкого металла двери, и лезвие полоснуло плечо его товарища. Кто-то из женщин истошно завопил, и я обернулась, замечая молодую маму, которая с силой прижимала пятилетнюю девочку к груди. Пара мужчин засуетились около раненного, о двери на какой-то момент забыли. Оглядевшись в поисках помощи, я наткнулась лишь на обезумевшие сотни глаз. Пришлось взять топор в свои руки. Не знаю, как это вышло, не помню даже, как остервенело била им по замку, но он поддался и слетел, с грохотом приземляясь на пол. Дверь наконец открылась, а в иллюминаторах уже виднелась приближающаяся земля. Оскалившись, я толкнула дверь ногой. Пилот, вальяжно развалившись на стуле, лениво повернулся во мою сторону с недовольным выражением на лице. Аппаратура была в порядке, никаких явных повреждений: программы защиты самолета молчали, лишь горела красная кнопочка, говорящая о неминуемом столкновении с землей. Диспетчеры просили выровнять управление. Серые глаза сорокалетнего пилота горели нездоровым огнем. Он протянул ко мне руки, улыбаясь так, будто он сам Бог, которому дозволено убить целый экипаж. Не было никаких сомнений — этот человек больной. — Сукин сын! — грозно выплюнула я ему в лицо. Мужчина тут же дернулся, и улыбка слезла с его лица. Резко встав со стула, пилот тяжелой поступью пошел прямо на меня. Огромный, с диким желанием умереть, мужчина собирался убрать помеху, которая мешала ему осуществить желаемое. Кабина пилота была слишком маленькой для нас двоих, поэтому, изловчившись, я нанесла сильный удар в спину, который выбросил мужчину прямо в пассажирский салон. Датчики на панели управления забили тревогу, оповещая, что скоро произойдет прямое столкновение с землей. Метнувшись к стулу, уже через секунду я оказалась перед множеством кнопок и рычагов, судорожно стараясь припомнить хоть что-то из того, о чем рассказывал мой университетский друг с курса пилотажа. Пришлось действовать интуитивно, полагаясь лишь на шестое чувство. Вдох-выдох, пара громких ударов сердца, и я ткнула на мигающую кнопку, после чего по всей кабине управления раздался холодный металлический мужской голос: — Вы теряете высоту, пожалуйста, выровняйте курс, иначе произойдет столкновение с землей. — Здесь нет пилота! Я не знаю, как это сделать! — во всю глотку закричала я в небольшую панель, но голос только повторил сказанное до этого. Пальцы мои онемели, а во рту пересохло настолько, что я едва могла говорить. Тело почти обмякло из-за чертового бессилия, которое сковало все мое существо после реплики диспетчера. Благо, я во время успела заметить наушники с микрофоном, и надежда снова показалась на горизонте. Надев их на себя, я повторила свою реплику уже в микрофон. — Возьмите штурвал в руки и потяните на себя, — раздался в наушниках приятный женский голос. Ни секунды не думая, я тут же выполнила ее указание, намертво цепляясь ледяными пальцами в штурвал. Самолет снова тряхнуло, а я едва не вылетела из кресла, напрягая все свои мускулы и прикладывая неимоверные усилия. Дальше пришлось нажать ряд кнопок, при этом не выпуская из рук штурвал. В иллюминаторах показалось зеленое поле. Выпустив шасси, я судорожно выдохнула, стараясь не разреветься. Самолет бросало из стороны в сторону, а мне оставалось лишь стиснуть зубы и держаться, пока опущенные на землю колеса стирались о землю из-за неумелой посадки. Казалось, даже в кабине я могла ощущать запах гари. Самолет все-таки остановился, заставив меня встретиться лбом со штурвалом и свалиться с кресла на пол. Все тело разом пронзила острая боль, и я вскрикнула, не в силах вытерпеть настолько сильного выброса. Было чувство, будто мой череп раскрошили, а в виски забили ржавых гвоздей. Перед глазами мелькали какие-то помехи, мешающие различать предметы вокруг, кроме смутных очертаний. Меня тошнило. И клянусь, меня бы точно вырвало, если бы не снова тот же приятный женский голос, который с тревогой кричал о срочной эвакуации: — Фюзеляж и двигатели повреждены, самолет вот-вот взлетит на воздух, выводите всех! — Твою мать, — только и сорвалось с моих бледных губ. На подгибающихся ногах я едва могла идти. Тошнота подкатывала к горлу огромными комками. — Открывайте люк! Быстрее, надо уходить! — прокричала я из последних сил, и отчаянная толпа двинулась к люку, который был выбит за считанные секунды. В салоне чувствовался запах жженых проводов. Маленькие детки, пища и взвизгивая, бежали впереди взрослых. Лишь один мальчик свалился на пол, зацепившись штаниной о чей-то багаж. Быстро подоспев к напуганном ребенку, я помогла ему встать, и мы поспешили к выходу. Вне самолета оказалось огромное поле, неухоженное и явно никому не принадлежавшее. Поблизости не было ни одного дома или подобия поселения. Из самолета я и мальчик, которого тут же подхватила его перепуганная мать, вылезли последними. Пассажиры уже почти пересекли располагавшийся за полем лес, лишь самые медлительные еще не отошли достаточно далеко от самолета. Я было хотела тоже двинуться вперед, как мальчик, забившись в руках мамы, громко закричал: — Мама! Мама! А как же Люк?! Мама, Люк остался там! Не сложно было догадаться, что ребенок говорит о домашнем любимце. Глядя в лицо плачущего мальчика, я решилась на самый отчаянный в своей жизни шаг. Вспоминая своего маленького Ди, который ждал меня в Сиэтле, вспоминая эти преданные карие глаза и мокрый носик, я помчалась к грузовому отсеку. Там, среди кучи сумок и чемоданов, громко лаял перепуганный молодой хаски. Не помню, как смогла открыть клетку онемевшими пальцами, но я это сделала. Люк тут же кинулся ко мне на руки, не переставая скулить и поджимать ушки. Не теряя больше ни секунды, я пулей вылетела из самолета с собакой на руках. Люк залаял, словно умоляя меня не запутаться в ослабевших ногах. Я пошатнулась. Казалось, будто кто-то в моей голове отсчитывал последние секунды перед взрывом. Из-за колючих порывов ветра слезы вновь потекли из глаз, и я побежала. Понеслась так быстро, как не бегала даже на тренировках. Может, потому что сейчас от скорости зависела моя жизнь? До леса оставалось несколько метров, когда позади прогремел взрыв, и волна новой боли накрыла меня с головой. Закрыв собой собаку, я упала на землю, помня перед обмороком лишь легкие очертания сухой травы.