Ломкие, как ветки

- Не дышите, - велел доктор, и металлически холодный стетоскоп коснулся ее кожи. Нина вздрогнула, задержала дыхание, закрыла глаза. Это был не первый медицинский осмотр в ее жизни; благородная седина, доброжелательное морщинистое лицо и четкие, без лишней суеты, уверенные движения доктора вызывали инстинктивное доверие, но она стояла перед ним напряженная, словно струна. Она просто не могла чувствовать себя иначе в больнице, даже в такой чистой, уютно обставленной, со свободными от очередей, не отравленными горечью лекарств и моющих средств коридорами. - Дышите, - прорвался сквозь темноту век тихий скрипучий голос. Она глубоко вдохнула, впустив в стремительно деревенеющие легкие щедрую порцию воздуха. Через час, когда все было кончено, Нина сидела на скамье в примыкающем к больнице экологически чистом парке, разложив на коленях результаты анализов, согнув спину колесом, и думала. Нет, с ее здоровьем все было в полном порядке; она смотрела уже нена листы, а на свои сапоги - стоптанные, пыльные сапоги на плоской подошве, дешевые, с заедающим замком. С прошлогодними джинсами дела обстояли немного лучше; штанины стерлись, загрубели от частой стирки, но остались целы. Толстый шерстяной свитер пропах порошком и ощетинился торчащими из швов нитками, зато спасал от холода. Пока что спасал. С каждым днем становилось холоднее, ненастнее. Осень наступала. Нина печально вздохнула. Сложила бумаги четыре раза и засунула в карман джинс, соображая, как быть: позвонить сейчас или из дома? И если потом, то не будет ли поздно? Тут ее телефон, зажатый бедрами, разразился трелью. Дернувшись от неожиданности, она расставила ноги, и он скользнул вниз, в щель между полироваными досками темного дерева, в заросли сухой болотно-зеленой травы. Нина легко достала его, пригнувшись и просунув в щель ладонь, и не медля ответила на звонок. - Алло, здравствуйте, - сказала она максимально вежливо. Ответили ей так же: - Добрый вечер. Ты закончила? - Да, только что. - Умница. Я хотел бы взглянуть на результаты анализов. Где ты? - Сижу в парке за больницей. - Понял. Оставайся там. Я пришлю за тобой машину. Нина поковыряла землю носком сапога. - А... это удобно? - Богдан будет через двадцать минут. Вдруг большое ветвистое дерево, под которвм, точно гриб, выросла ее скамья, громко зашелестело рлавеющими листьями. Дождь. Она повертела головой и обнаружила, что парк опустел. Выгоревшие на солнце лужайки и каменная мозайка дорожек быстро потемнели, пропитавшись водой. Редкие капли пробивались сквозь листву и жалили ее ледяным холодом. - Ой... - Что такое? - Дождь начался. - Ты тепло одета? Очень холодно? - Д-да. То есть нет. - Десять минут. Потерпи. - Вы же сказали: двадцать? - Но десять лучше, не так ли? - кажется, ее собеседник не любил лишних вопросов. Налетел ветер. Она съежилась. - Л-ладно, жду. Богдан окащался смуглым молодым человеком. Ну, то есть сначала он был размытым серым пятном, затем - нечетким длинным силуэтом, а потом уже - смуглым молодым человеком. С большим черным зонтом. Он подошел к Нине, тихо ругаясь, потому что его ботинок угодил в грязь; поприветствовал ее красивым улыбающимся голосом, извинился за ожидание и пригласил к себе под зонт. О, и придержал за локоть, когда она поскользнулась на мокрой траве. - Ненавижу осень, - поделился Богдан, уверенно шагая к ожидающей за поворотом машине и уверенно ведя ее за собой. - А вы? Она дернула плечом. - Не знаю... - Нет, скажите; мне интересно. - Не важно, ненавижу я осень или нет; она все равно наступит. Простите... Я говорю глупости. Не уверена насчет осени в целом, но мне не нравится холодный дождь. Я быстро заболеваю и подолгу лечусь. Она не имела привычки беззаботно болтать с незнакомыми людьми, но Богдан был из тех, кто умел поддержать любую беседу, так что по дороге они не молчали. Дружелюбный водитель одного уважаемого адвоката доставил Нину к весьма фешенебельному ресторану. Она смутилась и спросила, пустят ли ее в таком виде, Богдан же велел идти внутрь и ни о чем не беспокоиться. И она пошла. В вестибюле ее встретила миловидная девушка в форменном пиджаке: «Нина? Следуйте за мной, пожалуйста», - и провела в ярко освещенный круглый зал. На идеально убранных столах блестели столовые приборы, стулья были обиты бархатом, а под потолком висела огромная хрустальная люстра; со всех сторон лилась тихая мелодия, позвякивала посуда. Нина сразу нашла Валентина глазами; он сидел за дальним столиком, спиной к ней, плотная серая рубашка обтягивала его плечи. Она подошла и присела напротив. - Не сутулься, - бросил Валентин из-под разворота меню. Нина выпрямилась и расправила плечи, но выдержала так недолго. - Заказать тебе что-нибудь? - Не нужно. Валентин жестом подозвал официанта, сделал заказ, сложил и убрал меню на край стола. А потом посмотрел на нее, выжидающе выгнув бровь. Нина догадалась, что ему нужно, достала из кармана немного мятые результаты анализов. - Все в порядке, - изучив их, произнес он. - Ты чиста. - Я же говорила. - Я не верю людям просто так; это моя работа. Она надулась. - Можно вопрос? Вы всегда ужинаете в дорогих ресторанах? - Во-первых, - он сложил руки на груди. Руки у него были тонкокостные и длиннопалые, суховатые; на среднем пальце широкое железное кольцо, а на безымянном, там, где должно быть обручальное, белел маленький шрам, - у меня была встреча. Во-вторых, этот не такой уж дорогой. И, в-третьих, пожалуйста, избавь меня от популярной среди молодежи черной иронии. Нина помолчала, подумала и спросила: - И что... никаких контрактов? Даже паспорт не возьмете? - Не имею права, - ответил Валентин. Вернулся официант и принес две порции ароматного горячего борща. Нина вдохнула поднимающийся над тарелкой пар; желудок свело голодными спазмами. - А почему ты спрашиваешь? - Но вы же... публичный человек. Он отпил из стакана с водой, внимательно наблюдая. - И? - Разве вам не нужны гарантии, что я, ну, не подпорчу вашу репутацию? - Я уже не в том возрасте, чтобы трястись над общественным мнением. - Вам... э... шестьдесят? - Почти. Тридцать девять. Ешь давай. - А... можно еще вопрос? - Можно. - Почему я? Ложка Валентина остановилась на полпути ко рту. - Ты боишься, - с нотками недовольства, удивления и недоверия константировал он, сузив глаза. Она смотрела исподлобья. - Вы пугаете. - Вовсе нет. Я ничего такого не делаю. - Взгляд у вас тяжелый, пристальный. Профессиональное? - Я защитник, а не агрессор, - отрезал Валентин. - Есть еще моменты, которые нам нужно прояснить, чтобы избежать недопонимания? - Я, - она нервно сцепила пальцы, - не слишком опытна. - Девственница? - Нет, конечно нет, но у меня был только один... сексуальный партнер, - и от воспоминаний об этом «сексуальном партнере» ее передернуло. Валентин сделал вид, что не заметил. - Я учту. Это все? - Наверное, да. - Теперь мы можем приступить к еде? - ехидно поинтересовался он. Она сконфуженно кивнула. - Хорошо. - А... - Не беспокойся. Богдан отвезет тебя домой. - Но... - Не сегодня. Нина вздохнула спокойно. - Понятно. * Дождь шел всю ночь. Наутро к льющемуся в окно шуму машин добавился плеск рассекаемых ими луж. Нина прильнула к приоткрытой створке, подставив горящее лицо уличной прохладе. Асфальт маслянисто блестел, с крыши капало. - Войнич? Валентин Войнич? Адвокат, который, да? - Алла вертелась перед встроенном в дверцу шкафа зеркалом. Иришка сидела на ковре, обложившись игрушками, и строила башню из кассет.- Я его по телевизору видела недавно. Ну, сестренка, ну даешь! Горжусь! - Чем тут гордиться-то? - А плакать чего? - Я буду проституткой. Вот чего. - Не проституткой, а любовницей; это две крайности одной и той же сущности, - Нина открыла рот, что возразить, но Алла была убежлена. - Ой, вот только не надо про «секс без любви», ага? Не первый день живем. Ну, посмотри на меня. Полюбила, вышла замуж. Ну и что? Бил, пил, гулял, денег в дом не носил - только макароны и жрали. Липкие такие, - она поморщилась, а потом усмехнулась невесело. - А про рай в шалаше... вранье это все. Ох! Красивый мужик этот Войнич, противно не будет. Красивый и умный, с именем, при деньгах. Держись за него. Держись, говорю тебе; ни в чем отказа знать не будешь. Прямо под их окном лежали трамвайные пути. Еще один вагон пронесся мимо, громыхая колесами; чашки на столе задрожали. Вздох Нины утонул в грохоте и звоне посуды. Тут в коридоре послышались тяжелые шаги. Кто-то забарабанил в дверь. - Никитины! - завопила хозяйка своим противным визгливым голосом. - Когда за комнату платить будете? - Вот ведь старая швабра, - пробубнила Алла. Иришка захихикала. Нина улыбнулась и приложила палец к губам: - Тс-с-с! - Никитины! Я знаю, вы там! Открывайте! - Если не свалит, я на работу опоздаю, - прошептала Нина. Алла сладко-сладко улыбнулась. - Можешь писать заявление по собственному. У тебя теперь новая работа, дорогуша.