Слабость

Мир вокруг звенит, колыхается, переворачивается с ног на голову, отливая при этом множеством оттенков тёмно-зелёного, коричневого и серого. Звуки нарастают, сливаясь в мучительную какофонию, отчего пульсирующая в черепе боль стремительно усиливается, сбиваясь в плотное горячее ядро. Подниматься приходится постепенно, всё так же не различая ничего вокруг и наугад хватаясь за посторонние предметы. Сначала приподняться на руках, шипя от боли в содранных ладонях, потом на колени, а чуть позже, отдышавшись, попытаться окончательно встать. Мир перед глазами всё ещё раскачивается, словно на старых детских качелях, зато гул постепенно стихает, закатываясь куда-то за периферию слуха, и оседает мелкой пылью среди звенящей боли в голове. Мальчик осматривается, скользя мутным полупустым взглядом с предмета на предмет, и неосознанно крепче вцепляется в выбранную опору, ощущая под содранной кожей густую пушистую прослойку. Мох. Ребёнок, всё ещё не соображая, что же происходит, какое-то время рассматривает густые спутанные сети длинных корней под ногами, моховую подстилку, засыпанную бледными подвявшими листьями, редкие кусты папоротника и широкие стволы деревьев, кроны которых настолько густые, что почти не пропускают света. Постепенно дыхание выравнивается, пейзаж больше не мельтешит перед глазами, то и дело превращаясь в набор разноцветных пятен, и в голову приходит первая связная мысль о том, что он оказался в лесу совершенно один. Следующая мыслишка ненавязчиво сообщила, что вся информация о предшествующих пробуждению событиях благополучно стёрта. Что он здесь делает? Его бросили? Потеряли? Оставили умирать? Ребёнок сделал пару нерешительных шагов, но организм, видимо, был ещё не готов даже к такой мизерной нагрузке. Головокружение подкосило его и мальчишку вырвало, отчего дыхание снова перехватило, а в горле осталось отвратительное кислое послевкусие. В следующий раз попытку сдвинутся с места он предпринял спустя куда большее количество времени, поднакопив немного сил. Дело пошло лучше, и теперь он, наконец, начал продвигаться в выбранном направлении, пусть с черепашьей скоростью и с постоянными передышками. Под ноги то и дело подворачивались корни, ветки, поваленные деревья и поросшие зеленью камни, словно стараясь помешать жертве выбраться из заточения. Мальчишка, однако, отличался завидным упрямством и терпеливо двигался вперёд. Очередная передышка была вынужденной. Дрожащие от усталости и напряжения ноги, наконец, подкосились, вынуждая ребёнка рухнуть на колени прямо в груду сухой блеклой листвы. Но неожиданно коленку оцарапало что-то острое. Заинтересованный, мальчишка принялся упорно разгребать шуршащую кучу, откапывая припрятанные лесом секреты. Сначала обнаружились ножницы, потёртые, старые, но ещё довольно острые. Рядом тут же валялась потерявшая уже всякий товарный вид расчёска, бутылочка, кажется, от шампуня. Последними нашлись вылинявшие кеды, уже и не разобрать, мужские или женские. Значит, люди тут всё-таки бывают? Может, ему посчастливится встретить кого-то, кто смог бы помочь ему? Собрав оставшиеся силы в кулак, мальчишка снова встал на ноги и осмотрелся, стараясь сориентироваться в густом беспросветном море деревьев, но тут наткнулся на нечто, что видеть ему вовсе не стоило. Труп был уже старый, совершенно потерявший человеческий вид, с вылинявшей грязно-серой кожей, тёмными провалами вместо глаз и торчащими из безгубого рта жёлтыми зубами. Тело висело, чуть наклонившись вперёд, так, что его тонкие руки безвольно свисали из изодранных рукавов, грязные, сморщенные, с почёрневшими ногтями, и словно тянулись к пока ещё живому маленькому человечку, намереваясь вцепится в горло и задушить, дабы оставить здесь навсегда. Как смог выбрался – непонятно. Как не заблудился в густой непролазной клетке древних деревьев, как не свалился в овраг, не переломал ноги о подло выступающие корни или не расшиб голову об удачно подвернувшийся валун. Способность видеть и понимать, что происходит вокруг, вернулась только вместе со слившимися в один невыносимый аккорд чужими криками, когда лесная полутьма сменилась благословенным дневным светом, и ребёнок понял, что выбрался на тропу. Напоследок он ещё успел выцепить из общей картины слившиеся в один бело-голубой мазок фигурки небольшой группы школьников, а потом навалилась и снова забрала в свои объятья беззвучная прохладная темнота. * * * - Хэйваджима Шизуо? Опять? Орихара резво кивает, стараясь не подавать виду, что внутри у него всё сжимается, сбивается в тугой плотный ком и переворачивается от невыносимого минутного ожидания. Хотя не сказать, что это ему впервой. Очередная нехитрая комбинация, очередная подстава, очередной ворох проблем, неожиданно рухнувший на ненавистную светловолосую голову. Первую долю заслуженного после кропотливой работы морального удовольствия Изая уже получил, вдоволь налюбовавшись красным от бешенства лицом противника на очередной пробежке. Теперь наступил черёд второго акта, когда самому можно благополучно удалиться со сцены и, расслабившись, наблюдать за разворачивающимся действом. Признаться, информатору порядком осточертело сдавать Хэйваджиму полиции. Сотрудники оной уже достаточно хлебнули горя с этим неконтролируемым чудовищем и теперь предпочитали даже в случае тяжёлых правонарушений обходить Шизуо десятой дорогой. Собственное здоровье тоже дорого. Опыт натравливания на невезучего секьюрити местной мафии у информатора тоже имелся. Так было, признаться, куда интереснее, да и возможных исходов, в том числе для Шизуо и неблагоприятных, гораздо больше. Но здесь надо было действовать куда осторожнее. Люди, с которыми Орихара давно имел дело, при желании могли бы разглядеть за чередой, казалось бы, несвязанных совпадений и событий прозрачную информаторскую интригу. А вот хотели ли – это другой вопрос… - Это уже не в первые, - тянет Шики, глядя мимо информатора с каким-то непонятным выражением, и Изая снова взводится, гадая, чем обернётся его очередная попытка развлечься. Палка-то о двух концах. Орихара едва ли не лучше всех знает, что с Шики шутки плохи, и что в случае чего ему несдобровать. Связываться с этим человеком, со стороны больше напоминающим ожившую бездушную статую, не испытывающую ни эмоций, ни чувств, ни, наверное, элементарной боли, вообще было довольно опасно. Изая любил людей по большей части как раз за эти пресловутые чувства и эмоции, и порой, беседуя очередной раз с мафиози в полутёмном, заполненном запахом табака и дорогого одеколона салоне, молодой человек размышлял, а не зачислить ли Шизуо и Шики в одну категорию. … Щелчок. Череп глухо трескается, как раздавленная под каблуком ореховая скорлупа, и тело нелепо шлёпается на залитый кровью пол, где уже ждут его несколько товарищей по несчастью. Орихару слегка передёргивает от неприятных звуков и зрелищ, но всё-таки он остаётся на месте, предпочитая досматривать представление до конца и всё ещё силясь забрать свой приз, честно залуженный старательной работой. Ведь именно он, осторожно, незаметно прощупывая приближённых Шики, выявил предателей среди тщательно подобранных кадров и теперь уже битый час наблюдал за разборками и казнью, стараясь уловить хотя бы отклик эмоций на застывшем вечно хмуром лице. Ничего. Харуя должен быть зол! Да после такого надо быть просто в бешенстве, особенно учитывая тот факт, что он за подборкой людей следил очень внимательно, и всё равно заветная ложка дёгтя таки обнаружилась! Кто знает, что было бы, если б не махинации информатора… - Признаться, я поражён, Шики-сан, - мурлыкает Изая, всматриваясь в холодные льдистые зрачки напротив. – Вы всегда так собраны и хладнокровны. Неужели даже первое убийство не вызвало у вас ничего, кроме презрения к убиенному? Мгновение. Второе. Третье. - Хочешь к ним, Орихара? Я настолько тебе интересен? Попридержи лучше язык, если не желаешь навсегда лишиться своего красноречия…. Несмотря на приличный уже опыт работы и длительное общение, при каждой новой встрече у Изаи в груди начинало болезненно покалывать от волнения. Потому что знал: если что, выкрутиться, сыграв на эмоциях, не получится. Не на чём попросту было играть. Но рискнуть всё-таки стоило. Если дело выгорит, Шизу-чан не месяц и не два будет разгребать всю ту дрянь, в которую его так старательно впутывали. А зная умение Шизуо решать проблемы, можно смело сказать, что погрязнет бармен по самые уши… * * * Всё вокруг сияет и светится, так что приходится поспешно зажмуриться и ждать, пока заспанные глаза привыкнут к сияющей белизне. В комнату ломятся густые потоки утреннего света, рисуя на стенах золотистые параллелограммы. Было тихо и спокойно, тепло, так что хотелось снова закрыть глаза, раствориться в неподвижных лучах света и вовсе не просыпаться. Но необходимость связи с внешним миром берёт своё. Он в небольшой комнате, лежит на кровати, обнесённый баррикадой из медицинской аппаратуры. В локтевую ямку тыкается тонкая игла от капельницы, над головой что-то неприятно пищит, а где-то за окном завывают сирены. Он в больнице. Почему? … Хирако Мори, худощавый осунувшийся мужчина средних лет, с пропахшими антисептиками руками и ранней сединой в густой нечесаной шевелюре, тяжело опускается в кресло и протягивает столь же уставшему и вымотанному напряжённой работой сотруднику полиции пластиковый стаканчик с кофе. Они оба уже не молоды, оба успели навидаться всякого на тяжёлой и порой непредсказуемой работе и оба впервые оказались в подобной ситуации. - Чудо, не иначе, - тяжело выдохнул хирург, потирая взмокший от напряжения лоб. - Вы уверены, что это огнестрел? – осторожно уточнил полицейский. Он не хотел оскорбить опытного врача, наверняка повидавшего немало как бытовых, так и криминальных травм, но всё-таки в случившееся верилось с трудом. - Огнестрел. Мальчишке просто невероятно повезло: пуля прошла по касательной к черепу. Задеты кожа и кость, мозг не повреждён. Но, попади он к нам несколько позже, наверняка сразу отправился бы в морг – эпидуральная гематома. Хорошо, что прооперировали вовремя. - Как думаете, почему тогда его не добили? - Решили, что дело сделано. Кожа головы очень хорошо кровоснабжается. Кроме того, кость ведь тоже повреждена. Крови было много, череп задет – картина маслом, вот и не удосужились пульс проверить. А мальчик от сильного потрясения и травмы наверняка сразу сознание потерял. А что вы об этом думаете? – с толикой усталого любопытства бросил врач. - Мы, конечно, ещё проведём несколько экспертиз, чтобы выяснить, с какого расстояния и ракурса стреляли. Но то, что пуля прошла по касательной, возможно, говорит о том, что ребёнка не хо тели убивать. В смысле, что-то вынудило убийцу выстрелить, но от волнения он не смог хорошо прицелиться. А уж сделать контрольный выстрел – тем более. Хотя, может, я надумываю, и он был просто-напросто бездарный стрелок, толком не умеющий держать в руках оружие. И к трупу подойти, дабы удостовериться, что дело сделано, духу не хватило. - Значит, увериться, что убил, смелости не хватило, а в Аокигахару труп отнести – так сразу силы нашлись? – усмехнулся доктор. – Туда, порой, даже самые безрассудные люди соваться опасаются. - Вы правы, - полицейский снова пригубил кофе, стараясь представить все возможные версии и заодно разговор с пострадавшим, которого он одновременно и ждал и боялся. – Но с учётом места обнаружения жертвы дело принимает оборот и вовсе печальный. - Поясните? - В Аокигахару приходят, чтобы свести счёты с жизнью, не так ли? Если тот, кто пытался убить мальчика, и правда принуждал себя к этому, вполне возможно, это дело рук его родителей. - Родители пытались убить своего ребёнка? Зачем? - Возможно, вляпались в долги. И занимали деньги, видимо, у не самых мирных личностей. В любом случае выстрел в голову – способ убийства довольно быстрый и лёгкий. Жертва бы не мучилась, как например, при повешении. Его хотели убить быстро и максимально безболезненно. - И как мы ему об этом скажем? Тяжёлый вопрос повис в воздухе, набирая всё больше актуальности с каждым ударом маленького сердца пациента. * * * Шики никогда не считал, что плановый медосмотр мероприятие совсем уж бессмысленное и бесполезное, но всё-таки это отбирало время, которое можно было провести с куда большей пользой. К тому же, медперсонал нередко начинал задавать вопросы, замечая на теле подростка старые и подживающие шрамы, пожелтевшие или свежие синяки и порезы. Это раздражало, как и извечные комментарии в процессе проведения манипуляций. Или же редкие посетители. - Можно войти? На пороге медпункта рассеянно топчется мальчишка лет одиннадцати, придерживая за руку сжавшегося сзади малыша. Тому не больше шести-семи лет, и он, похоже, с удовольствием дал бы отсюда дёру. - А что вы хотели? – женщина в белом халате отворачивается лишь на долю секунды, дабы убедится, что жизни прибывших ничего не угрожает. - Да вот, мелкий прививку пропустил, его в тот день не было в школе, - старший делает шаг вперёд, осторожно подталкивая, видимо, младшего брата, поближе к столу. - А ты в роли группы поддержки? – улыбается доктор, вынимая из вены Шики иглу шприца. – Ну, подходите ближе, будем прививаться. А ты посиди ещё минуту. Подросток раздражённо фыркнул, выражая явное нежелание здесь задерживаться, но внезапное головокружение и нежелание позорно свалиться на пол на глазах школьного врача и этих малолеток заставили его вернуться на место. А он-то надеялся, что последствия очередного наказания, двухдневной давности, быстро перестанут портить ему жизнь. Но рука у отца была тяжёлой, а организм Харуи вовсе не таким крепким, как хотелось бы. Поэтому пришлось остаться, ожидая, пока давление вернётся в норму, от нечего делать наблюдая за вознёй школьного доктора с опоздавшим на плановую вакцинацию малолеткой. Тот явно побаивался уколов, оттого крепче цеплялся за руку старшего брата, притащившегося сюда, похоже, исключительно для этого. Головокружение постепенно проходит, а вместе с нормальным самочувствием возвращается внимательность, и только тогда Шики замечает, что старший мальчик, не забывая при этом крепко сжимать ладошку своего подопечного, откровенно рассматривает его. Ещё одну долгую секунду спустя запоздало доходит, что для выполнения венепункции ему пришлось скинуть школьный пиджак и закатать рукав, выставляя напоказ подживающие синяки и давно зажившие тонкие шрамы. Наказания бывали разнообразными и нередко оставались пожизненные напоминания. Шики кидает на ребёнка злобный прищуренный взгляд, всем своим видом намекая, чтобы тот оставил его в покое и забыл об этой встрече, как только дверь медпункта за ним закроется. Но мальчик и не думает отворачиваться. Только его необычные золотистые глаза отчего-то темнеют. Подросток поспешно накидывает пиджак, подбирает сумку и покидает кабинет, бросив доктору напоследок что-то… да без разницы, не её это дело! Глаза мальчишки продолжают темнеть. * * * Солнце во второй половине дня сияет особенно ярко, словно стараясь выложиться по полной за оставшиеся до заката несколько часов, и Хэйваджима сейчас ненавидит его за это даже больше, чем Изаю Орихару. Очки он потерял ещё в начале драки, когда какой-то – очевидно, не местный – амбал треснул его по затылку, намереваясь вырубить, а то и вовсе убить с одного удара. Последующие, к слову, тоже не принесли пользы. Несчастный даже не подозревал, что всего лишь раззадоривает дикого льва, чью безоговорочную силу и власть жители Икебукуро давно признали. Кровь на голове уже подсохла, неприятно стягивая кожу и склеивая взлохмаченные волосы. Спину жгло режущей болью после нескольких ударов ножом, голова нещадно болела и кружилась, отчего периодически нахлынывало ощущение тошноты, подстрекаемое солёным привкусом собственной крови - похоже, ему разбили губу. Да ещё и это солнце! - Куда теперь? – Хэйваджима устало поднимает голову, прекращая рассматривать асфальт и собственную причудливую тень, снова обращаясь к своей маленькой попутчице. Девочка, четверть часа назад вырванная монстром Икебукуро из лап шайки похитителей, начинает что-то объяснять ему, но потом быстро замолкает, свешивается с широких плеч своего спасителя и пытается заглянуть ему в лицо. На вопросы о собственном самочувствии Шизуо только отмахивается и продолжает путь, мимоходом кивнув занятому на привычном месте Саймону. Тот даже отпустил малопонятную шуточку о каких-то девочке и медведе, но Хэйваджиме сейчас было однозначно не до русского фольклора. Он просто хотел поскорее отвести и без того перепуганного ребёнка домой. - Ваша пропажа? Необходимость в ответе отпадает, когда Аканэ спрыгивает с плеч Шизуо и бросается к Акабаяши, который тут же сгрёбает возвращённую дочку в удушливых отцовских объятьях. Блондин незаметно отходит в сторону, стараясь избежать чужого внимания, и радуется возможности немного побыть в прохладной тени после горячей летней улицы. Но смена освещения и температуры отчего-то должного облегчения не приносит. Боль нарастает порционно, словно ударами, как будто кто-то в его голове время от времени изо всех сил лупит по музыкальным тарелкам. Хэйваджима замирает у стены, сжимая ладонями пульсирующий череп, попутно борясь с тошнотой и разноцветными видениями на сетчатке. Сотрясение? Только этого не хватало! Теряясь в тяжёлых отвратительных ощущениях, он не замечет, когда его сначала настойчиво зовут по имени, а после уверенно берут за руку, чуть выше локтя, и куда-то ведут. Мир вокруг танцует в незнакомых даже Эйнштейну ритмах, выворачивая реальность под разными углами, а потом наступает неожиданное недолгое, но всё-таки облегчение. Вернувшись в настоящее, Шизуо неожиданно обнаруживает себя в салоне автомобиля с затонированными стёклами, мешающими коварному солнцу продолжать свои ненавязчивые пытки. Ещё через какое-то время он понимает, что здесь не один. - Куда мы едем? – получается хрипло и как-то вымученно, но ответ поступает сейчас же. - К доктору Кишитани. Необходимо удостоверится, что с Аканэ всё в порядке, да и вы не в лучшем состоянии. Шизуо рассеянно кивает, понимая, что его решили подбросить к врачу, можно сказать, за компанию, и замолкает, мечтая поскорее оказаться в знакомой квартире, выпросить у Шинры пару таблеток снотворного и заснуть, в идеале, на сутки. Обычно за это время головные боли стихают. Но разговор, как ни странно, не заканчивается. - Почему вы это сделали? Суть вопроса доходит не сразу. После Хэйваджима медленно поднимает голову и какое-то время размыто смотрит собеседнику в затылок, пока не сталкивается взглядом с льдистыми глазами в зеркале. - Вы серьёзно? – блондин злобно щурится, пытаясь найти в вопросе намёк на издевку, какими обычно изводит его Орихара. Зачем выспрашивать очевидное? - Вполне, - ровно отзывается Шики, - ведь круг проблем, обеспеченных этим поступком даже шире, чем кажется. Мало того, что вас избили, а могли – хотя бы теоретически – и вовсе убить. После такого люди, нанявшие похитителей, могут решить, что вы каким-то образом связаны с Авакусу-кай и, в случае чего, впутать в очередные разборки, которые последуют в скором будущем. Зачем так рисковать ради совершенно постороннего человека? Вы вообще осознаёте, насколько опасной была ситуация? Возможно, он и сейчас понимает не до конца? Ведь люди, рискнувшие похитить маленькую дочь лучшего киллера Авакусу наверняка готовились к наихудшим вариантам развития событий. Но вмешательство Грозы Икебукуро вряд ли хоть кто-то может предусмотреть. Спроси его кто-нибудь нечто подобное при других обстоятельствах, Хэйваджима непременно бы взбесился. Но не сейчас, когда силы были на исходе, усталость неожиданным образом обеспечила состояние сродни апатии. - Ещё как осознаю, - тяжело выдыхает бармен. – Потому и рванул на выручку. Она же ребёнок, вы это понимаете? Просто ребёнок, который не в курсе и половины ваших дел, и который даже постоять за себя в случае чего не сможет. В конце концов, нельзя же впутывать в подобные вещи детей! Не им отвечать за грехи родителей! Нельзя же… а, впрочем, что я вам объясняю?! Забудьте. Я просто ненавижу насилие. Этой причины вполне достаточно. На последнем слове невидимый барабанщик снова ударяет по инструменту, вынуждая свернуть разговор. Шизуо обессилено опускает голову на ладони и уже не видит, как мафиози ещё некоторое время внимательно рассматривает его, а после тяжело хмурится и как-то поспешно отводит взгляд. * * * Он уже даже не уверен, что именно злится. А если и так, то на кого? На недалёких одноклассников, снова затеявших драку? На этого вздорного мальчишку, влезшего не в своё дело? Или, может, на себя, что не может просто плюнуть на это всклоченное недоразумение и уйти? Шики хмурится и ещё раз окидывает взглядом похожего на всклоченного воробья, но, кажется, довольного собой ребёнка, и всё силится понять, с какого перепугу тот вообще влез. - Я бы и сам справился. Мальчик отвечает таким же оценивающим взглядом. Они оба изрядно потрёпаны, сплошь покрыты уличной пылью и грязью, а свежие ссадины и синяки уже начинают напоминать о себе неприятным жжением. - Вряд ли. Их было больше, к тому же, тебя застали врасплох, - замечает ребёнок, не переставая копаться в брошенной на землю сумке. - Это вовсе не означает, что какому-то малолетке стоило лезть в драку, - грубо возражает Харуя. – Что ты вообще здесь забыл? - Домой шёл, - обиженно буркнул парень. - Мог бы спокойно пройти мимо. Через пару минут им обычно надоедает эта забава. - Это подло, - роняет мальчишка и впервые в его голосе проскальзывает совершенно несвойственная взрослость. – Подло нападать толпой на одного человека. - Смотря кто этот человек… - Не имеет значения! Если тебе так важны причины, просто знай, что я ненавижу насилие! – шатен хочет добавить что-то ещё, но неожиданно сворачивает разговор в другое русло: – У тебя ладонь разбита. Шики опускает глаза и только теперь, в совокупности с видом крови, приходит зудящая боль в повреждённой конечности. Кажется, он ударился этой рукой о бетонную кладку, когда его толкнули к стене, загоняя в тупик. «Мелочи» - отмахивается подросток. И это действительно мелочи по сравнению с тем, что с ним иногда делают дома. Пальцы не сломаны, моторика не нарушена. Просто кожу рассекли. Хотя выглядело, что и говорить, неприятно: рваные лоскуты неравномерно свисают, кровь уже сгустилась и потемнела, а сверху эта красота покрылась тонким грязным слоем уличной пыли. - Дай взглянуть, - мальчишка совершенно беспечно протягивает руку, легонько задевая чужие пальцы, но получает совершенно неожиданную реакцию. Шики нервно, словно от огня дёргается в сторону, мгновенно разрывая едва начатый контакт. - Не лезь ко мне! Мальчик непонимающе косится на странного знакомого, ещё пару секунд удерживая ладонь на весу. На тонком запястье нелепо болтается браслет из гладких округлых бусин с английскими буквами. Явно творение детских и пока не очень умелых рук. И зачем, спрашивается, носить такую бесполезную вещь, сделанную бесполезным человеком? Бусины навешаны неровно, нитки уже подрастрепались, да и с размером не рассчитали – украшение владельцу велико. Ещё и в имени – это же имя, правильно? – умудрились сделать ошибку. Итак…. Шизуо? * * * - Можешь выписать мне снотворное? И что-нибудь от головы? Шинра недовольно хмурится, склоняя лохматую голову набок. - В чём дело? Хэйваджима подавленно молчит, уставившись себе под ноги. Признаться, выглядел он ужасно: нечесаные волосы, воспалённые от недосыпа глаза, залегшие под ними тёмно-синие тени. Повязка на голове – небольшое напоминание о недавних событиях, - придавала ему ещё более усталый и болезненный вид. - Шизуо, тебе не стоит что-либо скрывать от меня. У тебя черепно-мозговая травма, последствия часто бывают запоздалыми и весьма неприятными. Что происходит? - Голова раскалывается. По вечерам, в основном. Бывает, минут на двадцать из реальности выпадаю – трещит так, что ни вижу, ни слышу ничего. - И нарушения сна вдобавок? Раз снотворное просишь? - Нарушения…, - рассеянно бормочет Шизуо, растирая гудящие виски уже ставшим привычным жестом. Не говорить же этому чуду в линзах, что почти каждую ночь он подскакивает на постели, разбуженный одним и тем же малопонятным кошмаром, от которого перед глазами потрескивают искры. А после ещё долго лежит, обхватив ладонями голову, мечтая хоть немного унять звенящую боль. - Знаешь, меня вообще-то сильно беспокоит эта ситуация, - Шинра плавно опускается в кресло напротив старого друга и переводит разговор в нужное русло. – Тебя и раньше били по голове, неоднократно. Но обычно ты внимания почти не обращаешь на подобные травмы. А в тот раз, после спасения Аканэ, едва на ногах стоял, так тебя шатало. С чего бы это? - Кто из нас медик, я или ты? – хмуро отзывается Хэйваджима. - Я размышлял об этом, - кивнул Кишитани. – Сотрясение и тепловой удар – смесь крепкая, ничего не скажешь. Но это ещё не всё. Возможно, ударили по участку, где уже была подобная травма. И, видимо, ты не так-то легко перенёс её тогда. У тебя были черепно-мозговые в детстве? В тот период, когда мы знакомы ещё не были…. - Что он опять натворил? Изая, ожидающий такого вопроса, поспешно качает головой и натягивает самую дружелюбную и доброжелательную улыбку, какая только отыщется в его гардеробе настроений и образов. Женщина должна убедиться, что явился он с добрыми намерениями. - Что вы, что вы! Напротив, несколько дней назад Шизу-чан очень выручил кое-кого. Но вот теперь ему самому требуется помощь. Мать Шизуо снова хмурится, но всё-таки пропускает Орихару в дом, хотя и слепо-глухо-немому ясно, что визиту она не рада. - Что вы от меня-то хотите? – равнодушно и как-то устало интересуется женщина. - У Шизуо сотрясение мозга, - стараясь не казаться подозрительно довольным этим фактом, сообщает Орихара. – Лёгкое, угрозы жизни нет. Но почему-то начались приступы сильных головных болей. Врач предположил, что у него могли быть такие же проблемы в детстве, как раз таки из-за подобной травмы. Припоминаете что-нибудь? - А почему бы у него самого не спросить? - Так не скажет же! – всплеснул руками информатор. – Шизу-чан не любит загружать близких людей своими проблемами, даже если проблемы эти существенно портят ему жизнь. Не хочет, мол, по пустякам беспокоить, дубина. Кстати, по этой самой причине не говорите лучше ему, что я был тут и вас расспрашивал. Он такой заботы не поймёт и не оценит. Опять кивок. Опять полное безразличие. - Ну, так как, припоминаете что-то такое? Были у него головные боли? А если бы вы ещё названия лекарств мне записали… - Да-да, было такое, - кивнула женщина, сцепляя руки в замок. – Последствия той аварии…. - Аварии? – уточнил Изая, подаваясь чуть-чуть вперёд. - Да. Вы знаете, что Шизуо мне не родной сын? – показалось, или это звучит как оправдание? - Впервые слышу. Надо же, и не подумал бы… Конечно, подумал. И разузнал. Но от запрятанных в отсыревших архивах документов занимательных подробностей не узнаешь. Собственно, поэтому он здесь. - Я взяла его под опеку, когда ему было двенадцать. Если с ним до этого возраста что-то случалось, то я не в курсе. Господи, о чём она только думала?! Впрочем, стоя в пятнадцати метрах над землёй, с мыслями о погибших в автокатастрофе муже и ребёнке, можно додуматься до многих безумных вещей. А что в ту ночь подтолкнуло Шизуо, совсем ещё слабого после продолжительного сна и полученных увечий последовать тогда за ней на крышу? О чём он думал, когда хватал совершенно незнакомого человека за руку и пытался отвести подальше от опасного края? Испугался ли, когда она сгребла его в охапку и несколько минут сжимала в объятиях, приняв за собственного сына? А во всём, что происходило дальше, винить она могла только себя. Никто ведь не заставлял, поддавшись на уговоры врачей и потребность любить и оберегать кого-то, подписывать документы и оформлять усыновление. Но ведь первые полгода всё шло хорошо, даже ещё лучше. А после… хотя, ей, наверное, грех жаловаться. Если бы не мальчик, точнее, пробудившаяся в тот момент патологическая сила, кто знает, что сейчас было бы с ней, да и с самими Шизуо. Партнёр её мужа, разумеется, был порядочным ублюдком, но требовать отдавать несуществующие долги натурой… Но страх не ушёл из их дома вместе с уносящими от ужаса ноги мужчинами. Напротив, он обосновался здесь надолго, поселившись на много лет, и каждый день неустанно травил её, стоило только Шизуо сделать что-то неправильно. Она больше не могла не бояться. Даже когда он обнимал её перед школой. Даже когда делал тяжёлую работу по дому, всеми силами стараясь помочь. Даже когда просил прощения за очередной разгром или драку. Женщина знала, что не должна срываться на него. Знала, что мальчишка чувствует вину за всё, начиная от неисчисляемых разбитых стёкол и заканчивая собственным рождением. Умом понимала, что криками и скандалами не сделает лучше ни ему, ни себе. Но каждый раз не выдерживала. Срывалась и говорила, высказывала, кричала, плакала, пока сильные, с каждым годом крепнущие руки бережно, но надёжно сжимали её в объятиях, а охрипший от стыда и сожаления голос повторял: «Извини. Извини, я тебя расстроил…» * * * - Ты почему опять здесь? – знакомая фигурка у двери медпункта дёргается на оклик. Подросток неохотно поднимает глаза, уже зная, кого увидит. Шизуо мнётся рядом, теребя в руках пакетик с эмблемой аптеки, и поглядывает то на него, то на дверь. - А ты? – Шики, откровенно говоря, наплевать, но это самый лёгкий способ переключить собеседника. - Да у мелкого опять то ли с давлением что-то, то ли от жары… Кровь, в общем, из носа пошла. Притащил его сюда, а сам в аптеку метнулся. Шики безразлично кивает, хотя какая-то его часть хочет завалить мальчишку вопросами. Ну, вот зачем он это делает?! Зачем возится с совершенно беспомощным и бесполезным существом? Носовое кровотечение это сущий пустяк, от него нельзя умереть, потерять много крови или ещё как-либо сильно пострадать. Чего разводить панику? И тогда, в их первую встречу: глупость какая, тащиться на прививку с малявкой, чтобы тому страшно не было. Надо учить его преодолевать страх и терпеть боль, а не возиться, как с редким выставочным животным. - Так почему ты здесь? – неумолимо возвращается к первому вопросу Шизуо, придвигаясь ближе. Подросток в ответ бормочет что-то невнятное, уже жалея, что вообще вступил в диалог. – Опять подрался? - Оставь меня в покое, - грубо отрезает Шики, делая попытку поставить точку в этом подобии разговора, и подскакивает с места. Организм, однако, снова подкладывает ему свинью. - У тебя кровь идёт! Мгновенно сообразив, в чём дело, жертва излишнего внимания младшекласника поспешно ретируется. Уже в туалете рывком стягивает с себя футболку и, недовольно цокнув языком, рассматривает россыпь свежих мелких пятен на светлой ткани. А ведь даже не почувствовал. Хотя, кажется, действие анестетика вот-вот должно прекратиться и вот тогда ощущений будет с лихвой. - Сгинь! – зло шипит он на Шизуо, предсказуемо последовавшего следом. Тот привычно действует с точностью до наоборот, и приближается, пусть и нерешительно, ближе. - Тебе надо к врачу… - Заткнись! – пока кровь не пошла, ещё оставалась возможность наврать про неудачное падение с велосипеда или что-то в этом роде и выпросить пару таблеток обезболивающего. Но теперь, когда потребуется менять повязки, этот вариант отпадает. - Но это нельзя просто так оставить, - мальчишка пытается придумать и другие доводы, но соображать мешают глубокие длинные полосы на чужой спине. Чем же это… - Позвоню домой, попрошу, чтобы забрали меня сейчас. - Но для этого нужно время, а она не сворачивается и… - И что ты предлагаешь? – секунды на две между ними зависает необходимая для раздумья тишина. - У тебя бинты с собой есть? – есть всегда. Ради таких вот приятных моментов. – Давай я обработаю. Хотя бы для вида, пока тебя не заберут. Вся одежда ведь кровью пропитается. - Ты? – предложение сомнительное, но выбор невелик. А этот комок любви к ближнему наверняка уже на братце руку набил. - Поворачивайся, - Шизуо, как настоящий доктор, моет руки и тщательно рассматривает повреждённую кожу, размышляя, откуда же начать. Вид иссечённого в мясо детского тела его пугает, но вместе с тем где-то глубоко в горле начинает клокотать что-то колючее и страшное, что сдержать, наверное, надо, но совершенно не хочется. - Больно? – антисептические салфетки, усилиями предусмотрительного отца всегда валяющиеся на дне школьной сумки, приходятся как нельзя кстати. Аккуратно, стараясь не причинить лишней боли, мальчик счищает с чужой горячей от напряжения кожи засохшую и свежую кровь. - Нет, - шёпотом врёт Харуя, пытаясь припомнить, сколько минут назад перестал действовать анестетик. - За что тебя так? – через какое-то время решается Шизуо. Пластыри крепятся плохо и держат неумело сложенную повязку на честном слове, но на время и этого хватит. - Я сам виноват, - вымучённо признается подросток. - Как так? - Ослушался его. – Это прозвучало как признание в убийстве. Или в чём-то ещё более тяжком. – Я заслужил наказание… - Что?! – чужое возмущение едва не сбивает с ног. Такая реакция Шики совершенно незнакома и непонятна, и он не находит, что возразить. – Никто не заслуживает такого обращения! Да как так можно?! - Разве можно по-другому? На этот раз замолкает Шизуо. Несколько секунд потрясённо и почти испуганно смотрит на стоящего перед ним подростка с исковерканным миропредставлением, а после шок в его глазах сменяется на сочувствие и что-то слишком уж похожее на гнев. * * * - Ну и что ты тут забыл? Говорить приходится шёпотом, потому что людей вокруг слишком много и все старательно пытаются заснуть под симфонию бушующего за окнами ливня. А из-за этого самого шума, дабы расслышать хоть одно оброненное собеседником слово, надо придвинуться друг к другу непозволительно близко, так что чужое присутствие делается почти неловким. Вот чего он к нему лезет? Класс Шизуо сейчас укладывается спать этажом ниже и на вопрос, почему он не с ними, мальчишка лишь недовольно хмурится, но молчит. Потом всё-таки удосуживается пояснить: - Они думают, что я сейчас с Касукой. Уже привыкли, что я много времени с ним провожу. А тут ещё такая ситуация: буря, перекрытое движение, в школе пришлось ночевать… - Но вместо того, чтобы утешать сейчас младшего брата, ты сидишь со мной? Надеюсь, тебе не кажется, что я грозы боюсь? – ребёнок набирает в грудь воздуха, но возмутиться не успевает: - А действительно, почему ты сейчас не душишь в объятиях своего обожаемого братца? - Мне хотелось с тобой поговорить. - Вот как… Они замолкают. После недавнего инцидента в школьном туалете к преградам в общении добавляется ещё и зародившаяся в тот момент недосказанность и неловкость. Но Шики ловит себя на мысли, что ему становится приятным такое внимание. Чёрт, да никто ещё к нему не проявлял такого интереса, как этот малолетка, нежданно-негаданно свалившийся ему на голову! И ведь, сколько ни посылай – не отлипает. - Как спина? – неожиданно решает вернуться к недавним событиям Шизуо. - Уже лучше, - уклончиво отзывается Шики и, надо сказать, практически не врёт. - Часто тебя так? – мальчик пытается быть осторожным в расспросах, но трепещущий человеческий интерес и стремление к справедливости нагло лезут впереди хозяина. - Случается время от времени, - он не хочет внушить Шизуо, будто бы дома его избивают по поводу и без. Отец не наказывает его просто так; всегда есть причина и чёткая мера, как сильно ему достаётся за определённую провинность. - Почему? - Что? – не получается сразу вникнуть в суть вопроса. Шизуо часто говорит ему что-то не совсем понятное и приходится заваливать ребёнка массой уточнений. - Почему с тобой так обращаются? - Воспитание предполагает и систему наказаний, - резонно замечает Шики. – Это необходимо для создания мотиваций, дисциплины и стремления делать всё как можно лучше. - Да, наверное…. – у одиннадцатилетнего мальчика ещё не слишком хорошее представление о правильном способе дрессировки себе подобных. Но что-то он уже начинает понимать: - Но ведь есть немало других способов наказания, если уж это так необходимо. Зачем применять силу, причинять боль? Тем более человеку, которого любишь. - Боль – это доказательство жизни, - слова отца вырываются автоматически и совершенно непроизвольно, словно учения Тайлера Дердена, возведённые последователями из знаменитого клуба в ранг догм. – Пока ты чувствуешь боль – ты живёшь. - Боль это просто боль. Неужели нельзя по-другому доказать, что ты существуешь? Люди не любят, когда им делают больно. Тогда зачем нужны такие доказательства? Зачем вообще кому-то что-то доказывать? Вопросы сыпятся как из рога изобилия, так что мысли постоянно переключаются с обдумывания одного ответа на другой, но на последней фразе в голове становится совершенно пусто и тихо. Только где-то над левым ухом навязчиво, хотя уже практически неслышно, тараторит чужой возмущённый голос, призывая одуматься и осознать весь комизм ситуации: одиннадцатилетний наивный мальчишка сейчас учит его жить, понемногу расшатывая всю ранее усвоенную тоталитарную отцовскую идеологию… Они говорят почти до полуночи. Даже когда перешептывания других учеников изолированной от мира барьером дождя школы стихают и слышны только чеканные шаги бдящих в коридоре преподавателей. Позже исчезают и они. Беснующийся за окнами ливень, несмотря на всю свою грозность и мощь, постепенно убаюкивает, затягивая вымотанных за день школьников в бархатную сонную тьму, и вскоре Шики тоже засыпает, не обращая внимания на то, как непозволительно близко прильнуло к нему маленькое всклоченное существо. * * * - Ты давно с ним общаешься? – комочек на заднем сиденье лениво завозился, стараясь поймать взгляд родителя в зеркале заднего вида. - А? С кем? – меньше всего Шизуо сейчас хочется отвечать на вопросы. Мальчишку знобит и колотит, а тяжёлая муторная тошнота нахлынывает, стоит машине отца двинутся с места на очередном светофоре или чуть-чуть превысить скорость. Угораздило же отравиться! - Ты прекрасно знаешь, о ком я, - Акио косится на сжавшегося на сиденье ребёнка и тут же спешит отругать себя за жёсткий давящий тон. Он же не на работе, право слово! Опрашивать собственных детей надо мягче, тем более что Шизу вот-вот может стать совсем плохо, он и так соображает с трудом. А если на детей давить, они только больше запутываются и нервничают. – С тем парнем, который вызвал меня минут сорок назад и попросил забрать тебя из школы. Вовремя попросил, кстати. Почему о твоём состоянии здоровья мне сообщают совершенно незнакомые люди? - Так это он тебе позвонил? – запоздало уточнил школьник. – Да я и сам как-то не сразу понял, что заболел. Просто мёрз весь день, но подумал, что оделся легко… - Это называется ознобом. Теплопродукция превышает теплоотдачу, тело недостаточно согревается и возникает ощущение холода. Ладно, ты слишком редко болеешь, чтобы легко распознавать это ощущение. Так давно вы знакомы? Что-то я не припоминаю этого юношу в твоём окружении, - зато в материалах некоторых уголовных дел неоднократно проскальзывал его близкий родственник. - Уже чуть больше трёх месяцев. - Довольно долго. И что, разница в возрасте вам не мешает? - Нет, - Шизуо сильнее кутается в отцовскую куртку, тщетно пытаясь отогреться, и старается понять, к чему этот странный разговор. – Нам вместе интересно… - И о чём таком интересном вы говорите? - Ну,… о разном, - мальчик давно задавался вопросом, стоит ли рассказывать папе о жестоком обращении в семье его нового друга. С одной стороны, виновные до сих пор не наказаны, и это может продолжаться ещё многие годы, а с другой доказательств, по сути, у него нет. Следы побоев на теле Шики, конечно, имеются, но добровольно он их никому не покажет, а слова одиннадцатилетнего ребёнка вряд ли воспримут всерьёз. - Не хочешь, не говори, дело твоё, - пожимает плечами Акио. – Но скажи мне, только честно, он ничего тебе плохого не делает? Или, может, пытается склонить к каким-то, гм, хулиганствам и прочит гадким поступкам…. - Нет! – возмущение в голосе не меньше, чем у девочки-подростка, чьёго парня несправедливо обвинили во всех смертных грехах. – С чего ты вообще взял… - У меня были основания, - холодно перебил отец, снова всматриваясь в снующий вокруг поток машин. – Этот мальчик – Шики, правильно? – он из весьма нехорошей семьи. Его родня – люди аморальные и очень опасные. Поэтому мой тебе совет, держись лучше подальше от него, пока не нажил себе проблем. - Думаешь, человек, желающий мне зла, удосужился бы позвонить тебе и попросить забрать меня с занятий? - Я не знаю, что побудило его сделать это, но уверен, что ваше общение не закончится ничем хорошим. Я не хочу, чтобы вы общались и дальше, всё, точка! Шизуо насупился, снова сбиваясь в компактный уютный ком, и ушёл в себя, не желая больше это обсуждать. Акио, очередной раз покосившись на своего заболевшего, так теперь ещё и обиженного сына, тяжело вздохнул, гадая, как теперь расхлебать заварившуюся кашу. К сожалению, объяснить ребёнку, едва достигшему среднего школьного возраста, что он, сам того не зная, завёл дружбу с сыном самого опасного криминального авторитета Икебукуро было не так-то просто. А чем это чревато расписать ещё сложнее. Причём непонятно, получилось ли это совершенно случайно, или же Шики специально подговорили почаще бывать в компании сына полицейского, который уже не первый год копает под мафию. Через детей порой можно узнать немаловажную информацию, да и само присутствие Харуи рядом с Шизуо ставило последнего под удар. Тот был слишком открытым и доверчивым, чтобы быстро распознать нависшую над собой угрозу. * * * - Не припомню, чтобы я назначал тебе встречу. Шики недовольно хмурится и с трудом подавляет в себе желание вытолкать информатора взашей. Дерзкое, не знающее в своей наглости границ существо сейчас умостилось на самом краюшке его рабочего стола и с совершенно детской беспечностью болтало ногами в воздухе. Когда-нибудь он точно доиграется. - Слезь. Изая деланно надувает губы, но всё-таки спрыгивает на пол, тут же возвращая себе привычную ухмылку. Ну, и что на этот раз? - Вижу, мне тут не рады, - ещё бы! И ты сейчас делаешь всё, чтобы только усугубить своё положение. – Но я всё-таки настою на разговоре. Думаю, эта информация будет интересна для вас, Шики-сан. Не переставая предвкушающе ухмыляться, Орихара достаёт из внутреннего кармана куртки старую, потёртую уже и не слишком чёткую фотографию. Кладёт заветную находку на стол и с наслаждением наблюдает, как глаза мафиози медленно расширяются, словно от хорошей дозы чего-нибудь наркотического, а пальцы быстрыми нервными движениями сминают уголок несчастного фотоснимка. - Откуда у тебя это? - Вздумалось покопаться в прошлом заклятого врага, - передёргивает худыми плечами информатор, наслаждаясь, наконец, столь желанным зрелищем. Довести Шики до каких-либо эмоций сама по себе задача трудновыполнимая. А уж на такую красоту… - Пришлось, конечно, изрядно побегать, но оно того стоило. Концы спрятали, но при желании и не такое можно вытащить на свет. Кто бы мог подумать, что вы с Шизу-чаном учились в одной школе. Мало того, вас судьба не только в плане учёбы свела. И ведь даже на этом сюрпризы не закончились! Орихара прямо кожей почувствовал, как воздух в комнате завибрировал от напряжения. Если очень постараться, возможно спровоцировать взрыв. Главное приложить силу в правильной точке. - Это ведь был Шизуо, да? Тот мальчик, единственный, кто проявлял к вам сострадание. Ваша первая жертва. …. – Ты хоть понимаешь, насколько это серьёзно?! Первые секунды две хочется возразить, что нет, в этом пока нет ничего катастрофичного, но звенящий от злости отцовский голос выбивает и почву из-под ног, и все, какие только возможно, аргументы в защиту. Боже, но ему одиннадцать, всего одиннадцать, чем он может… - Ты знаешь, кто его отец? Такой вопрос не предвещает ничего хорошего... - Этот настырный коп копает под нас уже не первый год. Особых результатов он пока не достиг, но если мальчишка выложит ему всё, что сегодня здесь услышал… Да уж, услышать ему посчастливилось немало. Тут тебе и о покушении на убийство, и уклонение от налогов, и ещё пара занимательных статей, каждая из которых приветливо помахивала пожизненным сроком. Или ещё хуже. Их разделяют где-то пять метров полупустой комнаты, и Шики отчётливо видно, что Шизуо, едва-едва начавшего осознавать всю безнадёжность своего положения, начинает бить мелкая дрожь. Мальчик сидит на коленях, боясь оторвать глаза от пыльного бетонного пола. Его руки наскоро стянуты за спиной, а на виске алеет крупная неровная ссадина – след от удара. Да, что бы он ни ожидал увидеть здесь, когда решился на слежку – ну вот зачём, что за бесы его дёрнули?! - реальность наверняка оказалась гораздо страшнее любых его ожиданий. Думал ли он о том, что может больше никогда не вернуться домой? И вообще, что не останется в живых после этого маленького приключения? - Помнишь, что я говорил тебе о слабостях? - теперь голос Харуи-старшего звучит гораздо спокойнее, но обоим ребятам от этого делается ещё хуже. Шики гулко сглатывает, уже догадываясь, что за этим последует. Потому что не раз и не два, словно мантру, ему повторяли: слабостей у него нет, нет, и быть не должно. Поэтому никаких домашних питомцев, друзей, возлюбленных и прочих посторонних существ, при помощи воздействия на которых можно играть на его чувствах. Даже со страшим братом в своё время общаться запретили. Когда брат ещё был жив. - Помнишь, значит. Хорошо, - в руку вложили что-то холодное и довольно тяжёлое. Клацнул предохранитель. – Тогда либо ты сам его убьёшь, либо, так и быть, я этим займусь. Но в этом случае умирать ему придётся долго и мучительно у тебя на глазах. Получается только кивнуть – во рту настолько сухо, что становится больно даже сглатывать. Шики слишком хорошо знает, на что способен его отец. Слишком хорошо врезалась в память сцена четырёхлетней давности. Если уж он собственного сына не пожалел, что уж говорить о чужом ребёнке, тем более, ребёнке следователя, который уже не первый год пытается до них добраться. Но Еши тогда умер быстро. Возможно, и не понял даже, что произошло. А вот что могут сотворить с Шизуо… За мимолётными размышлениями и фрагментами воспоминаний проходит минута, данная на взвешивание очевидных «за» и «против». Рядом медленно и глубоко вздыхают. - Ну хорошо, пусть так, - потом кивок смирно ожидающим приказа подчинённым: - Тащите его в машину. Фигурка на полу рвано и беспомощно дёргается, когда её перехватывают за ссутуленные плечи. - Не надо! – способность говорить возвращается так же внезапно. – Я… я сам. В конце концов, это не должно быть так уж сложно. Они даже не друзья. Разве? Они общаются всего три месяца. Целых три месяца? Почти все их разговоры были бессмысленными спорами. Или вполне нормальным, полезным даже обменом взглядами? Этот мальчишка постоянно отнимал у него массу сил и времени. А ещё влезал в драки, пытался обработать повреждения и даже умудрился вытащить на школьный фестиваль две недели назад. Их там даже успела заснять какая-то девчонка, делающая фото для школьной газеты. Так и щёлкнула, в традиционной одежде и с какими-то вкусностями в руках. На следующий день Шизуо появился в школе с явными признаками отравления, и уже через час Шики пришлось звонить его родителям, дабы забрали чадо домой. Как же он молился, чтобы его собственный отец не узнал о той небольшой вылазке, тогда беды было бы не миновать. Но вышло ещё хуже. За что Шики действительно благодарен, так это за то, что Шизуо до последнего не смотрит на него. То ли боится, то ли просто не желает взглянуть в глаза своему убийце. Так и сидит, дрожа всем телом и низко склонив голову, словно намеренно подставляя её под удар. Какая-то часть мыслей Шики тогда вертелась вокруг того, что, возможно, Шизуо тоже всё понимает. Что отпустить его действительно невозможно и единственное, что Шики может для него сделать – подарить быструю смерть, без насилия, мучений и длительной агонии. Так и правда будет лучше. Просто. Быстро. Почти без боли. Надо просто нажать. Чуть сильнее. Прицелится. И чтобы руки не тряслись… Тело ударяется о пол с глухим стуком. …когда-нибудь Шики удастся внушить себе, что так действительно было лучше. Много позже, когда узнает, что его старшего брата отец застрелил по тем же соображениям. Из сострадания. Мягкий и открытый юноша, подвергшийся изнасилованию и прочим издевательствам во время похищения, никогда уже не смог бы восстановится психически и морально. Такие светлые люди, как Еши и Шизуо, чаще всего просто ломаются под прессом безжалостного мира. Потому его самого и держали всю жизнь в спартанских условиях. Закаляли, ломали и собирали снова. Чтобы другие не сломали. Чтобы выжил. …так Харуя Шики решит для себя сколько-то лет спустя. Когда станет одним из самых жестоких людей среди токийской мафии, а его единственный школьный друг – сильнейшим человеком в Икебукуро… * * * Две недели после разговора с Орихарой. Два дня спустя подтвердились все собранные информатором данные: сведенья из протокола о раненом мальчике, которого нашли в лесу Аокигахара, из больницы, подробно описывающие травму черепа, операцию и последующее лечение, документы об усыновлении и прочие «занимательные мелочи», как соизволил выразится Изая. Неделя, как пошёл слух о том, что кто-то готовит череду покушений на людей из верхушки Авакусу-кай. Почти сутки с момента назначения одной сомнительной встречи. Двенадцать часов после ранения, транспортировки и операции. Где-то почти час после пробуждения в квартире подпольного доктора Кишитани. Левое плечо дико ноет, но жизненно важные образования не задеты. Послеоперационный сон улетучился, и возвращаться не спешил, обрекая на перспективу провести остаток ночи в не слишком весёлых размышлениях. Три минуты назад он понял, что он не единственный пациент, которому пришлось пойти на вынужденную госпитализацию. В комнате темно, единственные, помимо вездесущей луны источники освещения – окна соседних небоскрёбов и тонкая полоска света из гостиной, которая беспардонно ломится в приоткрытую на ширину ладони дверь. Впрочем, и этого хватает, чтобы осмотреться. Хэйваджима мерно дышит во сне на другом конце комнаты, изредка ворочаясь и вздрагивая от тяжёлых неясных снов. Шики медленно, стараясь не тревожить свежую рану, поднимается с постели и неспеша приближается к соседу по палате, припоминая, что сон у того очень чуткий. Впрочем, сегодня, похоже, об этом можно не переживать – пара пластинок снотворного на тумбочке неоднозначно намекают об этом. Шизуо ещё раз дёргается во сне, отчего повязка на голове немного сползает. На левой щеке и висках ещё остались плохо смытые следы крови. Одна ладонь перебинтована, другая прячется под подушкой, а на плечах, совсем рядом с шеей, наливаются следы от тяжёлых тупых ударов. Понятно. Очередная охота на монстра, устроенная какими-то слишком много себе возомнившими малолетками. Прослышали о незавидном состоянии Грозы Икебукуро после недавнего инцидента и решили выпендриться. Интересно, это первый случай за эти две недели? Как можно было не додуматься раньше? Хотя, может, какая-то его часть догадывалась, пускай здравый смысл упорно это отвергал, неустанно повторяя, что нельзя было выжить после пули в голову? Эти вечные попытки помочь совершенно незнакомым людям. Слова о ненависти к насилию. Даже имя! Хотя оно, конечно, совсем не редкое, так что можно было списать на совпадение. Но Орихара Изая не верит в совпадения... … - Позвольте, я кое-что расскажу вам о Шизу-чане, - слащаво улыбаясь, тянет информатор. – Это удивительное нечеловеческое существо действительно искренне ненавидит насилие, несмотря на то, что постоянно сам его учиняет. Он на самом деле не может себя контролировать, когда злится. И он будет продолжать помогать совершенно незнакомым людям, зная, что те всё равно считают его монстром. Но мы-то с вами не заблуждаемся и знаем, что монстр здесь только один. А как, по-вашему, что будет, если Шизуо удастся всё вспомнить? - Ты не посмеешь…. - Конечно нет, я же не самоубийца! Но мне так нравится размышлять об этом. Вы ведь понимаете, что не просто попытались тогда убить его. Вы разрушили его жизнь. Именно из-за травмы головы Шизуо не может сейчас держать в узде свой гнев. И, вполне возможно, это она стала пусковым механизмом, который выпустил наружу его силу, пусть и через какое-то время после случившегося. Последствия ведь могут проявляться далеко не сразу. Его вырвали из родного и привычного мира, разлучили с младшим братом и обрекли на жизнь, полную одиночества. Это уже не говоря о том, что по вашей вине убили его отца. Он пропал без вести через пару часов после «убийства» сына, не так ли? Как думаете, Шизу-чан сможет когда-нибудь простить вас? Даже если и сможет, представьте, что он почувствует, когда узнает, что его школьный друг стал убийцей и одним из самых жестоких лидеров токийской мафии за последние пару десятков лет. Он разочаруется, Шики-сан. Очень разочаруется. И ведь самое интересное, что память таки вот-вот может к нему вернутся. После спасения Аканэ из-за нового сотрясения у него начались приступы сильных головных болей и бессонница. Шинра говорит, что это первые признаки… - Зачем ты всё это затеял? - Ну, здесь дело в том, что я просто люблю людей, Шики-сан. И мне хочется знать о своих любимых абсолютно всё. Знаете, приятно узнать, что даже у такого человека, как вы, есть свои слабости. Шизуо ведь ни разу не тронули люди из Авакусу за все эти годы, хотя проблем от него было немереное количество. Сколько бы я не трудился над подставами и провокациями, от ваших людей ему никогда не доставалось. Признаться, я долго искал корень проблемы, но результат того стоил. Никогда ещё не приходилось мне наслаждаться таким количеством эмоций на вашем лице. И что вы предпримите теперь? Полагается избавляться от своих слабостей, не так ли? Сможете второй раз прострелить ему череп? - Пошёл вон… Даже сейчас, когда можно было приблизится к городской легенде и разглядеть портретное сходство с тем маленьким ненавистником насилия из прошлого, в происходящее верилось с трудом. Но всё уже выяснено и несколько раз перепроверено. Хотя, наверняка есть ещё кое-что. Шики осторожно вплетает пальцы во всклоченную шевелюру и мягкими массажными движениями изучает кожу головы. Хэйваджима, не просыпаясь от мутного медикаментозного сна, довольно мурлыкает, наслаждаясь бережным прикосновением, и неосознанно трётся о чужую ладонь, тем самым помогая мафиози обнаружить след давней трагедии. Пальцы Шики натыкаются на грубый соединительнотканный рубец, который косой чертой тянется чуть ниже и слева от темени почти до затылка. Вот и последнее доказательство. «И что вы предпримите теперь?» Издевательский вопрос Орихары становится ребром. Но Шизуо однозначно нельзя ничего вспоминать. Так будет лучше. И легче. Для них обоих. Правда, с учётом постоянных ударов по голове, которые в последнее время прилетают Хэйваджиме слишком часто, ситуация может стать критической. Очередное сотрясение может как усугубить амнезию, так и вызвать возвращение утраченной памяти. Что ж, значит, придётся предотвратить последующие возможные травмы. Шики отыскивает на прикроватной тумбочке свой телефон и набирает кому-то сообщение. Только истинное чудо заставит Орихару прекратить свои провокации, которые неизбежно выливаются в их с Шизуо бесконечные уличные схватки. Это изменить он не в силах. Но вот бандам из Икебукуро, решившим кому-то что-то доказывать, придётся навсегда прекратить охоту на монстра. Хэйваджиму больше не тронут, уж он-то об этом позаботится.