***
Если кому-то кажется, что должность начальника медицинской службы на корабле класса Конституция это алкогольные посиделки с капитаном и уставная раз-в-неделю инспекция здоровья старшего офицерского состава, то он может засунуть это мнение себе в задницу. Потому что четыреста гуманоидов плюс эти двое – это вечный геморрой с осложнениями двадцать четыре часа в сутки. Если после обеда динамики не взрываются оглушительным и уже вполне привычным красная тревога, поднять щиты, значит скоро ждать паломничества из лабораторий, где под чутким присмотром двух энсинов воспламенился очередной опытный образец. Или инженерного, ведь там же столько прелестных гравитационных колодцев, в которые можно провалиться, и переборок, о которые можно приложиться головой. Или безопасников. Просто потому что это безопасники. Когда в медотсек вваливается возбужденно трещащий и изрядно закопченный Джим, конвоируемый зеленовато-бледным Споком, Леонард даже не слишком волнуется. Опытным взглядом видно – 2-3 балла по шкале Кирка, и, если бы не гоблин, ноги бы капитанской не было в вотчине простого сельского доктора. - Боунс, у Скотти идея насчет дефлекторных щитов! Мы подумали, что можно увеличить запас мощности за счет переброски контура энергетических цепей, но до них так просто не добраться, поэтому пришлось лезть в обход по трубам Джеффри, а там же напряжение о-го-го, вот меня немного и приложило, но все в порядке, клянусь тебе, Боунс, все хорошо, и, Спок, ты вполне можешь вернуться на мостик. Все, что он хочет знать, это почему в обход по трубам Джеффри полз именно капитан ЮСС «Энтерпрайз». Это же крайне интересует Спока, так что в этот раз они (поразительно) выступают единым фронтом (напоминание: выразить устную благодарность энсину, вызвавшему коммандера в инженерный), настаивая на необходимости сканирования. Когда становится ясно, что здоровью Джима, кроме самого Джима, ничего не угрожает, все еще слегка бледный коммандер удаляется с прямой спиной и напряженными плечами. Он переживает за капитана и зол на него за это, а еще зол на себя за то, что не может с этим справиться. Джим провожает острые лопатки больным тоскливым взглядом. О, черт. Джим вздыхает, сгорбившись на биокровати. Леонард отказывается это классифицировать. Предчувствие катастрофы медленно просачивается внутрь, и бутылка бренди как-то сама собой оказывается на столе.***
Если бы ему в голову пришла идея составить список тех, кого в лазарет приходится тащить насильно, эти двое были бы там под номерами 1.и 2. Но то, что Спок был бы записан первым, не подлежит сомнению, потому что если на Джима управа в большинстве случаев находится (Спок), то совладать с самим коммандером, упрямым как стадо баранов и владеющим вулканскими штучками, не всегда помогает даже прямой приказ. - Спок, я приказываю тебе оставаться в кровати. - В этом нет необходимости, капитан, функции моего организма в пределах нормы. - У тебя рука сломана в двух местах, черт тебя возьми! - Я не совсем понимаю, при чем здесь… - Да все ты понял! Лежите, коммандер. - Капитан, мы находимся в разгаре кризиса и, поскольку травма не требует срочного хирургического вмешательства… - Какого хрена!.. Не смей вставать! -..будет целесообразным позволить мне вернуться к выполнению обязанностей, до того момента, пока пик не будет пройден, тем более что вы выразили обеспокоенность точностью проложенного курса, и я мог бы.. - Я справлюсь без тебя! - Заткнитесь немедленно, иначе оба будете валяться в лазарете пока я не решу, что с вами делать! Они пялятся на него так, как будто успели забыть, что здесь есть кто-то еще (напоминание: стебать их этим до конца жизни). - Мистер Спок, если вы откажетесь остаться для оказания медицинской помощи, я попрошу капитана отстранить вас от службы по состоянию здоровья с занесением этого в корабельный журнал, я понятно выражаюсь, ты, чертов упрямый зеленокровный гоблин? Спок моргает, перезагружаясь. Магическая формула «отстранение от службы» срабатывает далеко не всегда, но в этот раз, похоже, получилось. Медленно кивнув, вулканец опускается обратно на биокровать, придерживая покалеченную конечность. Капитан пытается просверлить его взглядом еще десять секунд, а потом, резко выдохнув, разворачивается на каблуках и шагает к выходу. В лазарете повисает напряженная тишина. Это еще не катастрофа, но где-то близко, словно у шаттла отказали гравиакомпенсаторы во время посадки на планету – чертовски трясет и хочется, чтобы это побыстрее прекратилось. Что угодно, лишь бы это прекратилось. Просто потому, что такие ссоры у этих двоих случаются все чаще. И еще потому, что плохое предчувствие возвращается, как только Леонард краем глаза улавливает потерянное и одновременно сосредоточенное лицо Спока с упрямо поджатыми губами. Кто-нибудь, они хотя бы понимают, что происходит?***
У Джима безумный взгляд, половина лица залита кровью, форменку как будто долго жевали, прежде чем выплюнуть, а на ногах он стоит до сих пор только благодаря чудовищному выбросу адреналина. Что не мешает ему резво соскочить с платформы транспортатора, который уговорами и посулами едва раскочегарили Скотти на пару с Чеховым, увернуться от трикодера и цепких докторских рук и попытаться проскользнуть на мостик. Какого черта творит этот придурок? - Спок. О. - Спок остался внизу, Боунс, я не успел дотянуться, я должен был, да-отпусти-же-ты, он, а еще энсин Хелен и лейтенант Райли, и если я не сделаю что-нибудь невозможное, то через тринадцать минут эти перезапустят свою установку, и транспортатор снова откажет, и тогда они возьмутся за него, а я этого не позволю, Боунс, потому что боль просто адская, - кашель не дает ему договорить, капитан хрипит и цепляется за стену, оставляя красные разводы. О, дьявол. Ему нельзя никуда идти, его нужно немедленно доставить в медотсек, накачать препаратами, а лучше ввести в искусственную кому, чтобы быть точно уверенным, что мальчишка не удерет и не навредит себе еще больше. Нужно как-то сказать ему об этом, как-то убедить, но Леонард смотрит в глаза своему другу и по совместительству капитану флагмана Федерации и видит в них худшую степень катастрофы по личной шкале Джеймса Кирка. Спок остался внизу. Спок остался, а с ним люди, которых нужно вытащить во что бы то ни стало, а он здесь, почти беспомощен, почти отрезан от них, и время растворяется в воздухе, стекает по пальцам, остается бурыми пятнами на пластике стен и пола, и его не собрать, не остановить… Шипение гипошприца ожигает шею. Леонард не может ничего поделать с этим, он, черт возьми, доктор, а не Повелитель Времени, но вот остановить кровь, не дать Джиму свалиться – это вполне в его силах. Коктейль стимуляторов в комплекте с убойной дозой обезболивающих, такое вот маленькое медицинское чудо, специально для Дж. Т. Кирка, и еще одно, в кармане формы, подогнанное под вулкано-человеческую гибридную физиологию, экстренная кнопка, на которую в последнее время приходится жать слишком уж часто. Джим улыбается и идет совершать невозможное. Леонарду кажется, что у того метафорического шаттла отказали еще и двигатели.***
В лазарете после миссий редко бывает тихо. Кто-то ворочается во сне, кто-то болтает, пищат приборы, медсестры снуют туда-сюда. И это, если подумать, не так уж плохо, ведь почему-то, вопреки всему, они выживают. Эти двое вытаскивают почти всех и почти всегда. Это своего рода чудо. В лазарете после миссий редко бывает тихо, но иногда, гораздо чаще, чем об этом вообще стоит думать, в дальней части, рядом с палатами интенсивной терапии, стоит оглушающая тишина. Раз в час туда заглядывает начальник медицинской службы, проводит там несколько минут, а потом выходит еще более мрачный, чем обычно, и закрывается в кабинете до следующего планового осмотра. В такие дни даже мисс Чэпел не решается заставить его поесть. Члены экипажа скребутся под дверью, чтобы не нарушать тяжелую тишину писками интеркома, кажется, осознавая: все они были в шаге от очень большой катастрофы и, так или иначе, все еще балансируют опасно близко к краю. Для Леонарда время словно перестает существовать. Оно словно бы скручивается в перерывах между осмотрами, и иногда он ловит себя на том, что просто сидит за столом, тупо уставившись на шкаф с инструментами. Он не знает, о чем думает в этот момент, все, что он может вспомнить, это бесконечная беготня по коридорам, вспышки, отчаянное напряжение, пол транспортаторной, перемазанный в разноцветной крови и длинные пальцы вулканца, сминающие желтую ткань капитанской форменки. Джим держит его так крепко, что приходится отвесить ему пощечину, чтобы как-то вывести из ступора, иначе руки просто не разжать. Леонард думает, что эта сцена повторяется довольно часто, меняются только расположение действующих лиц и набор травм, и пора бы уже привыкнуть, но привыкнуть к этому невозможно. Покидая палату после очередной проверки показателей на приборах жизнеобеспечения, он непроизвольно оглядывается, замечая бессильно изломанную линию плеч капитана. Эти двое всегда были похожи больше, чем можно было предположить с первого взгляда. Разница, пожалуй, в том, что, когда у капитанской постели сидит Спок, его поза выглядит еще несуразней – словно этот его стальной корсет сминается внутрь, будто после чудовищного удара, пришедшегося на левый бок. С этим определенно пора что-то делать. Первым делом он выгоняет Кирка. Тот тоже не в лучшем состоянии, ему нужен сон и богом клянусь, Джим, если ты не проведешь следующие пять часов в горизонтальном положении, я заблокирую палату, а в дверях поставлю Кристину с гипо и приказом не делать предупредительных уколов. То-то же. Закатив глаза на несчастный взгляд, который изрядно потрепанный капитан бросает на своего первого помощника, растянувшегося на кровати и способного своей зеленоватой бледностью составить конкуренцию телларитскому мрамору, он запирает дверь изнутри и проверяет приборы. На них все без изменений, состояние стабильно-тяжелое, а значит этот остроухий тихушник уже впал в свою личную кому, читай: вулканский лечебный транс. Ему же лучше, если это так. Леонард мрачно усмехается, подходит к кровати вплотную и с минуту рассматривает вулканца. Интересно, что такого Джим в нем нашел? - Ладно, слушай сюда, ты, задница с ушами и диапазоном эмоций как у бортового компьютера. Я много чего хочу тебе сказать, но думаю, это потерпит до тех пор, пока ты не сможешь ответить, хотя услышать меня сейчас ты вполне способен. К сожалению, Джим этого не знает. Черт, угораздило же, я ведь все-таки доктор, а не.., - он ожесточенно трет ладонями лицо и выдыхает сквозь сжатые зубы. – Ладно. Ладно. Я могу представить, чего он тебе тут наговорил, достаточно его знаю. И еще знаю, что вы оба полные, непроходимые идиоты, кретины, которым для того, чтобы хоть что-то понять, нужно оказаться на грани смерти. Вам меня не жалко, нет? Так и думал. Особенно тебе, да? Я ж так стараюсь не дать вам обоим себя угробить. Гоблин. Знаешь, Спок, я, кажется, начинаю понимать, почему он тут с тобой часами просиживает. Ты такой милый, когда спишь. Такой очаровательно молчаливый. Так вот, к чему я веду. Если ты не соберешь яйца в кулак и не поговоришь с Джимом, я сам все ему расскажу. А потом приду к тебе и перескажу его реакцию в красках и лицах, и тебе придется либо прятаться от нас обоих до конца пятилетки, либо сбежать с корабля на первой же станции. Но, что-то мне подсказывает, что до этого не дойдет. Так что давайте, мистер Спок. Поступите логично. Выходя за дверь он краем глаза замечает зеленые пятна на скулах первого офицера Энтерпрайз (напоминание: а, впрочем, он не уверен, что когда-нибудь сможет кому-то об этом рассказать).***
Он видит их в столовой и сразу понимает: что-то изменилось. Возможно все дело в том, что Джим смотрит на Спока так, как будто тот только что предложил ему сбежать со службы в ближайший парк аттракционов альфа-квадранта и выразил заинтересованность в изучении феномена человеческой нелогичности под названием «американское горки». Или в том, что Спок смотрит на Джима и на его лице отражается что-то если не эмоция, то что-то близкое к ней. А может быть виновата какая-то странная атмосфера, окутывающая их. Появись среди столовой вооруженный до зубов отряд клингонов, Леонард не уверен, что они бы это заметили. В любом случае, он не собирается им мешать. У него будет спокойное, тихое утро, он сможет помолчать сам с собой и спокойно выпить той бурды, которую местные репликаторы выдают за кофе. Однако мечтам не суждено сбыться. К столику уверенным шагом приближается Нийота с Чеховым в кильватере, и она явно настроена на серьезный разговор. Только не это. Чтобы избежать мгновенной расправы, Леонард переводит взгляд на пушистые светлые ресницы навигатора и говорит первое, что приходит в голову: - Чехов, как вы относитесь к служебным романам? – и только потом понимает, что сморозил. Русский гений ни капли не смущается, он вообще на удивление спокойно относится к странностям других. Только улыбается – широко, душевно – и отвечает, раскатисто напирая на «р»: - Рррроманы, доктор, это настоящая катастрррофа! Моя бабушка, еще когда работала на Mosfilm’e… Леонард прикрывает глаза, чтобы не видеть ошарашенного лица Ухуры, и думает: «Так точно, Чехов. Настоящая катастрофа».