Монолог с тобой

      -Помнишь, однажды ты сказал, что нас всегда будет соединять одно небо. Где бы я ни была, надо мной будут те же холодные, далекие звезды, что и над тобой. Светить мне будет такая же луна и такое же солнце; они для всех едины, не существует иных светил ни для кого на этой земле. И даже облака, кочующие призрачные гиганты; даже они соединяют нас, несмотря на то, что имеют привычку таять над головой так же быстро, как тает утренний иней, осевший на тонкой траве. Ты же помнишь это, верно? Ты не мог этого забыть.       Говоря откровенно, я никогда не думала, что когда-нибудь буду сидеть вот так, как сижу сейчас: в чужом городе, в чужом доме, в полном душевном одиночестве и, запрокинув голову, разговаривать с туманом. А он везде: я не только вижу его. Мне уже даже кажется, что я могу его слышать. Туман на крыше: я слышу его шепот, скользящий по черепице вниз, подобно холодной дождевой воде. С крыши он переползает на верхушки этих уродливых голых лимонных деревьев; каждый его шаг заставляет тонкие ветви шелестеть от страха и нагнанной тоски.       Прости меня, я говорю совсем как художник, это утомляет, не так ли?       О, слышишь? Слышишь, где-то среди тополей начала плакать заплутавшая канарейка? Она совсем близко, сидит на одной из многочисленных ветвей прямо у моих окон и своим металлическим голосом привлекает к себе внимание всех, кто не спит этой ночью. Попробуй услышать ее, ведь наши с ней мысли слились в одно целое.       Из-за этого тумана не видно уходящих в бесконечность звезд и я переживаю, что мои слова не долетят до тебя сквозь эти густые тысячи километров. Зато я вижу, как мертвенно бледнеет далекая линия горизонта. Значит, скоро рассвет. Видимо, я сижу на этом жестком плетеном стуле уже несколько часов. Странно, я даже не заметила. Вот только кончики пальцев онемели, я могу только чувствовать ладонями исходящий от них холод.       Мне вспомнилось, как ты всегда относился к моим рукам. Если бы ты сидел рядом, то скорее всего сейчас бы взял мои руки в свои и стал греть, время от времени задевая кольцо на моем мизинце и неловко при этом извиняясь. Почему ты вечно извиняешься? Разве ты в чем-то виноват передо мной? А я считаю, что все категорически наоборот, и в этот раз ты не сможешь отрицать мои слова. Я должна извиниться сотню раз подряд , но на твоем месте я бы никогда не смогла себя простить.       Моя главная ошибка- молчание. Всегда находила его загадочным, а теперь понимаю- что все это гнусавая ложь, мое вечное заблуждение. Ведь нет ничего таинственней и скрытней слов, но я сейчас говорю совсем не об этом. Твоя краткая речь о том, что ты никогда не оставишь меня так, как оставляют своих родных люди, когда уходят навсегда, до сих пор отдается во мне набатом. Но еще хуже и больнее для меня, твой короткий, преисполненный надежды, как я это понимаю сейчас, вопрос, состоящий всего лишь из двух слов: "А ты?", на который, как раз, ты и не получил ответа из-за моей глупости и заблужденной таинственности. Я давно думаю об этом, как только начала осознавать, что расстояние между нами неизбежно увеличивается, проваливаясь в глубокую, непроглядную пропасть. Боюсь, что наша красная нить вот-вот и оборвется. Но мы не дадим ей такой возможности. Сделаем все, что бы она стала такой же крепкой, как и прежде, верно? Не знаю, почему меня посетили такие мрачные мысли. Извини.       Ответь мне, почему люди начинают ценить в полной мере то, что им дано, только тогда, когда уже потеряли это? Скажи мне, почему я была такой слепой на протяжении всех наших долгих лет, которые, оказывается, не тянулись, как тянется паутина за жертвой, а пронеслись подобно молнии? После вспышек с некоторой затяжкой всегда появляется гром, и теперь он гремит надо мной сейчас. Я слышу его, как и туман; от его дикого крика кровь в моей голове пульсирует настолько шумно, что я не понимаю, шепчу ли я, как шептала до этого или кричу так сильно, что меня слышит вся Испания? Но, может, так ты точно услышишь меня? Я могу кричать громче!       Нет, я слишком слабая и трусливая, что бы кричать, а при тебе всегда старалась казаться сильной. Но ты же не дурак. Ты всегда видел меня насквозь, знал характер каждого атома, одного из миллиардов, из которых я состою. Ты знаешь меня лучше, чем я знаю сама себя. Ты постоянно предугадываешь каждое мое действие, каждое слово, и порой мне кажется, что мне совсем не обязательно делать что-либо, так как ты прекрасно понимаешь всю мою сущность, лишь бросив на меня свой темно-карий взгляд, от которого у меня бегают мурашки по коже.       Знаешь, мне сейчас кажется, что ты сидишь рядом на этой террасе. Я будто специально выдвинула один из плетеных стульев вперед для тебя. Ты молча, без единого звука, внимаешь моим словам, как внимаешь обычно, в полном безмолвии и внимании, не отводя от меня взгляда и дослушивая до конца, даже если тебе совсем не волнует тема моего монолога. О, поверь мне, я бы сейчас отдала все хоть за одну минуту разговора с тобой, лишь бы услышать твой голос, чей тембр действует на меня куда лучше дорогих успокоительных. Никто не произносит мое имя так, как произносишь его ты; подобного не было никогда и вряд ли еще будет, ты будто вкладываешь в него особый смысл, понятный только тебе. Может, так и есть? Что ж, на подобные вопросы я никогда не получаю от тебя ответа по простой причине: я никогда тебе их не задаю.       Моя канарейка неожиданно стихла. Я больше не слышу ее голоса, все это время отражающегося от каменных стен с характерным металлическим лязгом, поднимая со дна моей поверхностной души осадки несбывшихся надежд. Они крошатся, пылятся, заслоняя своей горькой на вкус пеленой мои остальные чувства. Отвратительные ощущения.       Так что же заставило птицу замолчать? Тусклый далекий свет поднялся выше по небу, взбрасывая свои мерзкие прозрачные щупальца вверх и цепляясь за водянистые тяжелые облака. Утро. Мне скоро придется уйти, но у меня есть несколько минут, что бы поговорить с тобой.       Чувствуешь? Я и в правду поверила, что ты рядом.       Разве рассветы всегда были такими мрачными? Или же все мое восприятие искажали те хрупкие розовые очки, которыми служил мне ты? Признайся, не ты ли вставал ночью, до того как проснусь я, уходил к горизонту с моей акварелью и раскрашивал зарево в цвета поярче? Я же близка к истине сейчас, как ни была близка никогда, хоть и говорю сплошными метафорами.       Так почему же я начала говорить о небе? Я не уверена, что мне следует объяснять это тебе, так как именно ты всегда предлагал мне этот путь отхода, поэтому я повторю смысл моих действий для себя самой, ибо я заблудилась в лабиринте своих заросших сомнениями мыслей. Небо- это наш мост, имеющий способность растягиваться и сжиматься подобно горячей резине. Все наши слова отталкиваются от хрустальной звонкой поверхности этого моста, на котором ясно отражается время суток, и стремятся к противоположному краю, где стою я или стоишь ты. Поэтому, даже когда мы далеко друг от друга- мы можем разговаривать друг с другом через этот своеобразный мост, пребывая в полной уверенности, что наши слова не затеряются на половине своего пути и не останутся толкаться у его основания.       Жаль, что так получается, неправда ли? Наш запасной план отступления, оставленный разве только, что на случай жестокого пожара, исполняется во всей своей красе, обжигая нас обоих своими огненными языками. Честно, я не хотела, что бы так случилось. Не знаю, что мной управляло, когда я так дерзко оставила тебя, не подав даже малого знака, что я жива. Вот только живые люди такие согретые- от них веет живым, приятным теплом, которое чувствуется, ощущается в воздухе. А я уже не жива. Мои руки такие холодные; на них осела утренняя осенняя роса и печально блестит на пробивающемся сквозь завесу облаков тусклом солнце. Я чувствую кожей только эту убивающую прохладу; но не пушистые прикосновения того мотылька. Я вижу его, сидящем на моем запястье, его мохнатые дымчато-черные крылышки дрожат от колебаний морозного кислорода. Он не боится меня, потому что не чувствует того смертельного для него тепла.       Я уснула. Я поняла это только что, когда ощутила на своем виске легкое дуновение утреннего осеннего ветра. Этот мотылёк, который так доверял мне и коему доверилась я- испарился вместе с каплями воды на моей коже. Но спишь ли ты? Нет, вряд ли, сколько я тебя помню- ты засыпал при мне всего пару раз. В какой бы момент я не открыла глаза- ты как будто ждешь этого. Сидишь на краю кровати и улыбаешься, то ли радостно, то ли выжидающе нагло.       Поверь, сейчас меня тянет к тебе, как не тянуло никогда. Да, мне стыдно за эти слова, но должна же я в кои то веки быть с тобой искренна до последней капли? Да, я тот тип людей, который сама же всегда презирала: тот, который начинает ценить что-либо только тогда, когда уже упустил свою птицу из рук в небо. Я знаю, что повторяюсь, но не устану снова говорить эту извечную жизненную истину. И знаешь, что самое страшное? Мне кажется, что ты больше никогда не возьмешь меня за руку. Не уберешь с моего лица выбившуюся из прически прядь. Не проведешь тонкими пальцами по струнам гитары, тем самым безмолвно предлагая мне спеть вместе с тобой. Я отчаялась, понимаешь? Впервые в жизни я загоняю себя в такой дикий лабиринт, в котором каждый поворот одаривает меня жутким предчувствием неизбежной пустоты, ожидающей меня у самого выхода, к которому я так упорно стремилась.       Прошу тебя, не дай твоей пустоте поступить с собой так же, несмотря на то, что я всегда была для тебя дороже, чем ты мне. Чего уж теперь скрывать. Живи, живи дальше, сегодняшним днем, постарайся даже не вспоминать обо мне. Не думаю, что для тебя это вообще возможно, но все же. Я хочу, что бы ты был счастлив, в то время как я для тебя лишь мертвый груз, тянущий на дно. Нам давно пора бы смириться с тем, что предлагает нам жизнь. Выбора нет, ты и сам мне когда-то так сказал.       Солнце уже взошло- мое время вышло, а я готова говорить и говорить с тобой, как раньше. Вряд ли у меня получится высказаться так же, как высказалась я тебе сейчас, поэтому я тихо, самовлюбленно уйду, ощущая у себя камень в груди, чья тя. жесть приковывает меня к земле и доставляет нестерпимую боль.       Долго прощаться- знак дурного тона, поэтому я скажу кратко: прощай, Михель. Вот только когда я вернусь, мы же споем вместе, ведь так? Не забывай хотя бы об этом, пожалуйста.