Безбожница

Что вы можете сказать о вере? Не о вере во Всевышнего, а о трепетной, истинной вере, простирающейся в глубинах нашего сознания, контактирующей с разгоряченным до боли в груди сердцем. О вере, что люди бесстыдно осматривают со всех углов и щелей их непросветленных умом глазниц. Сознательности, которая бурлит внутри каждого живого существа, будто магма, желая вырваться из пучин кромешной тьмы. О чувстве, запечатанном жгучими слезами терпения и упорства. Что есть вера в нашем, людском понимании? Дерущее на куски чувство, безмолвное убеждение в действительности, слепой взгляд на объективные вещи? Кажется, вера – нечто забытое и потерянное. То, что человеческий род утратил со временем, поддавшись тяжким дням утекающего бытия. Мы веруем, но верим ли в созданные нами обрывки беспросветного цинизма? Верить можно во что угодно, и как вы сами того пожелаете: чтить Богов, надеяться на приход Санты, мечтать о настоящей любви. Всё это – частицы веры, которую хранит наше сердце. Но что, если не верить во всю придуманную кем-то чушь и считать её таковой, отрицая существование какого-либо пункта нашей всеобщей веры?

***

Осень встретила жителей города привычной прохладой и частыми дождями. Пожухлые листья, смешавшись с грязью, превратились в отвратительную смесь, которая беспрестанно липла к подошве. Нагие деревья уже не привлекали былой пышностью и пёстрой зеленью, которая обрамляла их кривые ветви. Правда, было в них что-то утонченно скрытное, манящее, но в то же время отталкивающее. Склоненные под натиском свинцовых туч, они взращивали на себе еле заметные горба, робко подрагивая от порывов вольного ветра. Небо, налитое всей палитрой серого, стремительно угнетало, по-своему игриво и задорно пускало невидимые нити скользкого дождя. Влага въедалась в кожу, неприятно смачивая её, таяла от непривычного тепла и истлевшим комом застывала на её поверхности. Осень по обыкновению коптила, насыщая всё своим отвратительным запахом едкого дыма. Ноги утопали в мягкой и сырой земле, обувь причмокивала под натиском тела и противно шлепала по залитым небесной водой дорогам. В такие моменты расслаблял горячий зеленый чай с лимоном и мятой. Обжигающая жидкость приятно согревала руки и тело, стекая по пищеводу, разогревала охладевший организм. Лимон бодрил своей кислинкой, которой он делился с молекулами воды. Мята являлась контрастом ядовитого лимона и одиноких чаинок, лежащих на дне стакана. Пар вбивался в ноздри, обдавая их едва ощутимым жаром, и тут же рассеивался, насыщая влагой слизистую. Тёплый свет разливался по всему помещению. Приятный запах кофе и какао заполнял каждый угол заведения; огромные окна вдоль стены открывали вид на зачумлённую осенью улицу, но от этого становилось уютнее. Потухшая серость города всматривалась в кафе, пыталась достучаться до расслабленных посетителей, скребя редкими каплями по стеклу. Громоздкие здания выстроились в ряд, создавая непроходимую стену из подсыревших кирпичей и штукатурки. Приглушённые голоса клиентов мелодично заливались в уши, слегка потрескивали и беззвучно ударялись о коричневые стены здания, впитываясь в них. – Вовремя мы, – негромкий говор подруги донёсся до девушки, которая, прикрыв глаза, наслаждалась атмосферой и вдыхала едва ощутимый запах лимона в кружке. Она еле заметно кивнула, пытаясь растянуть удовольствие не на доли секунд – на целые минуты. Находившееся рядом с университетом кафе было местом её привычного обитания. Будучи обычной студенткой, Люси Хартфилия любила просиживать долгие часы за чашечкой чая, беседуя со своей подругой, Леви МакГарден. Сейчас девушка открыла пышущие усталостью глаза и устремила их на собеседницу: синие волосы подруги почти доходили до лопаток, оставляя светлый лоб открытым, примялись ободком. Карие глаза ощупывали добротой и дружелюбием, губы изогнулись в полуулыбке. Тонкие руки крепко держали кружку с бодрящим чёрным кофе. Рукава оранжевого свитера были закатаны: Леви всегда осторожна. А вот блондинка напротив не спешила спасать себя и свою бежевую кофту от несчастного случая. Зачем, если она всегда уверена в своих действиях? Сейчас она, подперев рукой подбородок, безынтересно слушала однокурсницу, уставившись в окно. Волосы были собраны в высокий хвост на боку, пара тонких прядей обрамляла лицо. Карие глаза следили за прячущимися от дождя людьми, и выглядело это забавно: ветер гнал их одежду вперед, беззаботно приподнимая их ноги, капли дождя неприятно постукивали по спине, рукам, ногам, голове. То, как отчаянно все пытались сбежать от самой погоды, действительно смешило. – Люси, – МакГарден мягко позвала отвлёкшуюся подругу, но та не спешила отзываться. Глаза её наполнились томной и грозной тоской так, что она готова была политься из красивых глаз градом, но на деле лишь застыла там, за непроходимой пеленой железной выдержки и самообладания. Леви прочувствовала беспокойство. – Люси, ты меня слушаешь? – чуть громче и настойчивее повторила она. Хартфилия, замешкавшись, перевела взгляд на собеседницу, отбросив ненужные грузные мысли. – А? Да, прости, – она сделала глоток согревающей жидкости и ощутила приятное тепло, которое разлилось подогретой истомой по всему телу. Оно дошло до кончиков пальцев, растапливая и разгоняя мерзлую кровь. Почувствовав прилив бодрости, блондинка отпила ещё немного чая. – Что с твоим сочинением? – поинтересовалась Леви, поднеся горячую кружку к губам. Люси шумно вздохнула, вновь отводя взгляд в сторону стекла: что ответить, она не знала. Чуть меньше чем через месяц пройдет конкурс лучших сочинений на тему общества. Необходимо показать свое видение социума, раскрыть его недостатки или же показать достоинства. И ведь нужно было ей вырваться участвовать! Когда в голове ничего не укладывается, вряд ли можно говорить о каких-то серьёзных проектах. Сейчас она завидовала Леви, которая спокойно училась, имела уйму свободного времени и могла провести его в своё удовольствие. Если бы она хотя бы знала, с чего начать… – Ничего, – не отрывая равнодушный взгляд от окна, вымолвила девушка. Да и что ещё можно было сказать о её работе? Она каждый день думает об этом: пытается найти хоть какую-то зацепку, какое-нибудь начало, которое послужит истоком мыслей. – Думаю, лучше отказаться, – на выдохе произнесла она, смотря на удивлённую подругу. Растерянность в ту же секунду сменила ярость, которой пылали карие глаза МакГарден. – Люси, – серьезно начала девушка, вселяя страх своим стальным холодом в голосе. Его нотки пронзали нутро, грубо выворачивая всё наизнанку. – Даже не думай, – жгучий лед в её интонации подтаял, и теперь чувствовалась мягкость её слога. – Ты же весь год мечтала об этом! Молящие глаза смотрели на блондинку сквозь пелену ярости. Безусловно, девушка хотела вылить целую тару кипящей лавы на голову Хартфилии. Она не желала видеть, как мечта её подруги медленно, но со звонким треском лопается, подобно разбивающемуся стеклу. Обида бушевала устойчивым ураганом внутри и замедляла ход мыслей. Люси нежно улыбнулась и согласилась идти до конца, несмотря на отсутствие вдохновения. Она не желала расстраивать подругу - ссылаться на свою бездарность было бы величайшим эгоизмом в истории. Она не имела права опускать руки, не сделав даже первого шага, ведь самый близкий человек возлагает на неё неоправданные надежды. Стремление доказать свою достойность – вот, что теперь движет ею. – Кстати, – Леви заметно повеселела, – Грей звал к нему на новоселье, – блондинка безразлично глянула на МакГарден, сжав кружку в руках. Плотные стенки керамики не спасали от дерущего кожу кипятка. Его острые иглы пронзали чувствительную кожу, поражали кровь своим теплом и с удвоенной силой разгоняли по организму. Ладони покраснели от колкости прожигающей жидкости, но руки девушка не убирала: это по-своему расслабляло. – Не пойду, – отделив кусочек шоколадного пирожного, Хартфилия поддела его ложкой. – Ты ведь знаешь, что мне сейчас не до этого, – она позволила себе насладиться сладостью, чувствуя, как крошка какао медленно тает во рту; нежный корж напитывается влагой и буквально рассыпается, даря свой утончённый стойкий вкус. Люси, вновь подперев рукой подбородок, сосредоточенно, но с нотками радости, всматривалась в знакомые черты. МакГарден по-детски надула щёки и скрестила руки на груди. Этим жестом она старалась выглядеть на фоне подруги увереннее, выше, сильнее. В действительности она лишь подбирала правильные слова, которые бы заставили собеседницу поменять решение, но не имела достаточных аргументов. Это раздражало до пульсации в ноге, драло разум на щепки обиды и негодования. – Понимаю, – Леви облокотилась о стол, выискивая искру, таящуюся в глазах девушки. Окаменевшая неприязнь сошла тихой поступью с её милого лица. – Но тебе нужно расслабиться перед работой, – речи её звучали убедительно, проникая в каждую клеточку тела, подавляли желание возразить. – Поверь: тогда и вдохновение появится. Улыбка. Такая манящая и непристойная, до не позволения честная и открытая, настолько дивная, что нельзя не улыбнуться в ответ. Люси согласно кивнула. Лицо тронула лёгкая изогнутая линия сомкнутых губ. Тихие разговоры, остывший чай и тянущийся вечным пунктиром дождь. Такой сейчас была её жизнь: дробящая сердце упоением и честолюбием. Льющаяся ртутью осень притупляла переполнившее грудь одиночество, а отбитые безнаказанностью мысли утяжеляли голову. Отсутствие веры завязывает глаза, но отпускает волю на свободу. Сняв с себя угнетающие и тянущие к земле кандалы, ты впитываешь независимость в себя каждым участком своей избитой обязательствами души. Даже при должном усилии Люси вряд ли сумела бы понять людей, живущих будущим. Слюни, что они ежедневно пускают на предстоящую им жизнь, искры радости и предвкушения, летящие из глаз. Да, всё это здорово. Вот только верить во что-то подобное – глупо. Безрассудно влюбляться в первого встречного, называть необычные случаи ликом судьбы, бояться перейти дорогу из-за черной кошки. Всё это - полнейшая чушь, которую все с аппетитом поглощают даже после того, как начинают давиться. Как у них всех поворачивается язык так увлеченно и бесстыдно повествовать о своих чувствах, грозиться быть до конца с кем-либо и попросту величать судьбу! Люди безрассудно проводят годы своей жизни в незабываемом смятении. Они необдуманно тратят часы на усложнение всего, к чему способны притронуться. Безжалостность, отчаяние и грусть порождает именно их вера. Вера в лучшее. Волшебство? Спасение? Ха! Вера не что иное, как иллюзия, навязанная людьми самим себе. Она ворует их драгоценные века, в то время как вселяет надежду в их трепещущие и льющиеся наивностью сердца. В каком-то смысле люди сами себя и убивают, но слишком поздно замечают собственную руку, которая с неимоверной силой сдавливает их хрипящее безысходностью горло. Хартфилия же избрала другой путь, следуя четким правилам и расчётам: не верить. Вера творит с людьми невообразимые вещи, но иногда лучше воздержаться от неё. Навсегда. Только общество не разделяет твоих взглядов на мир – будь к этому готов. Оно подбросит больше угля в пекло, которое тебе уготовлено, изувечит крест на твоей могиле и уничтожит всё, что может хотя бы отдалённо напоминать о тебе. Ты еретик. Значит, поделом тебе гореть в огне несбыточных надежд и отсутствия морали. Прочувствуй же свою неверность всеми рецепторами: раздирающий огонь скорби и наказания. Раскайся и ощути жестокость растаскивающего тебя по кускам социума. Он вобьёт в твою пустую голову истинные и необходимые для соблюдения жизненного такта нормы. Телефон в сумке издал характерный звук пришедшего сообщения. Девушка шумно выдохнула, прочитав текст послания. Тронув лицо подруги вымученным взглядом, она поспешно собрала сумку. – Аска-чан меня ждёт, – безрадостно бросила Люси, надевая персиковое пальто и высвобождая волосы из-под плотного драпа. – Увидимся, я побежала, – схватив сумку цвета верхней одежды, она покинула уютное кафе, негромко хлопнув дверью. После себя девушка оставила пустую кружку и недоеденный десерт. Сочетание фруктовых экзотических и цветочных ноток её аромата не спеша растворялось в воздухе шлейфом из мускуса. Улица ударила свежим холодным воздухом в лицо, приятно леденя кожу. Щёки налились вишнёвым соком, глаза слезились от встречного ветра, его напор выбивал мелкие волосинки и безмятежно играл с ними. Девушка поёжилась и стремительно закуталась в шарф. Осень пробирала до костей. Отточенные дождем тени скользили по тротуару, стискивая жалобные гримасы на своих выбеленных лицах. Темные плащи сдавливали их узкие острые плечи и удлиняли тонкие силуэты на фоне угольного неба. Носы вздрагивали от свежести блеклой погоды, а губы дрожали то ли от гробового холода, то ли от сочащейся хмуростью тоски. Люси знала, почему Леви так рвалась на предстоящие посиделки в доме Фуллбастера: Гажил. Парень, к которому миниатюрная девушка уже давно неровно дышала. Значит, вот, что творит любовь с людьми. Студентка даже при должном усилии не сумела бы понять подругу. Да, девушка привлекательна, не обделена мужским вниманием, но сама подобного никогда не чувствовала. Говорят, сердце в груди ужасно колотится, дыхание перехватывает, а все, что связано с любимым человеком становится неотъемлемой частью твоей жизни. – Люси! – блондинка со всей нежностью, присущей женскому сердцу, улыбнулась бегущей к ней девочке. На вид ей можно дать лет семь. Длинные волосы, собранные в две аккуратные косички, при свете блестели оливками, однако сейчас они тухли мхом под гнётом скверного неба. Большие тёмные глаза горели радостью и дружелюбием, отливая лёгким индиго. Хартфилия присела, принимая крепкие объятья, и едва ощутимо погладила ребёнка по маленькой спинке. Детей можно было внести в список слабостей девушки. Эти маленькие создания всегда умиляли её, дарили радость. Она любила их за доброту и искренность, которые помогали ей отвлечься от насущных проблем; ценила чистоту их сердца, неосквернённую внешним миром. Да и, скорее всего, любила она их просто потому, что была таким же ребёнком в душе, хоть и отчаянно это отрицала. – Ты уж прости, что отвлекла от дел, – студентка поднялась на ноги, придерживая за руку крохотную непоседу. – Срочные дела на работе, а её не с кем оставить, – виноватый тон проскальзывал через губы Биски. Женщина поправила бардовый шарф и занесла выбившуюся прядь ярко-зеленых волос за ухо. Тёмные глаза тепло улыбались Люси, очерчивая контур её лица. – Мне не в тягость, – слова буквально выбились из её груди. Осадок понимания и желания помочь окатил женщину, стоящую перед Люси, и она благодарно растянула губы. – Ну, что, Аска-чан, погуляем? – в ответ девушка получила согласные возгласы и задорный смешок девочки, которая уже тянула свою няню в сторону парка. Попрощавшись с Биской и договорившись о времени встречи, Люси весело побрела следом за ведущей её Аской. Минуты, которые этот ребенок отнимал у неё, спасали оживлённый мыслями мозг от расстройств. Дети, привыкшие обращать внимание на обычные вещи, удивляли взрослых, глядя на всё с другого ракурса. Они учили простоте, демонстрировали обширность собственной души, подкупали большими молящими глазами и растапливали лед в сердцах самых стойких личностей. Девушка чувствовала себя поистине счастливой рядом с этой неугомонной малышкой: она сумела тронуть её спёкшееся чувствами сердце. Эти слащавые сказки о чувствах и прекрасной любви застилали непроглядной пеленой разум. Однако, как бы Хатрфилия не отрицала всё, на что посягает людская вера, она тоже была слаба перед искушающими пороками. Почему пороками? Так ведь любовь губит человека, выжимает из него всю радость и счастье, оставляя место для непроглядной тьмы и чёрствости. Девушка осознавала это, но продолжала глубокими ночами расписывать на десятки страниц любовные романы со счастливыми концами, с горечью отмечая, что в жизни шанс добиться такого исхода ничтожно мал. Да, во многом она, возможно, ошибалась, но ведь люди разные в корне, в концепции. То, каким видишь мир, каким он тебе представляется, – твое безысходное рабство, бремя которого ты обязан нести. Судьба? Нет. Нравоучение, самолично навязанное. Горькое убеждение в действительности и боязнь очевидного итога. Часть населения земного шара одержима страхом душевной боли. Оттого-то их сердце покрывается ржавчиной, а руки постоянно холодны. Эдакие ходячие мертвецы с жуткими увечьями на сердцах, которые никто не сумел излечить. Впрочем, желающие не имели такой возможности, ибо их с грубостью, тактом и жёсткой расстановкой держали на расстоянии. – Надень, пожалуйста! – молила маленькая девочка, жалобно глядя в карие глаза. Обижено поджав губки, она не прекращала попытки дотянуться до няни и скрыть её лицо под маской кошки, которую Люси сама ей и купила. Хартфилия возмущённо скрестила руки на груди и прикрыла глаза, отвернув голову вбок. Всем своим видом она показывала нежелание подчиняться проворе, вестись на её уловки. – Пожалуйста-а! – с бόльшим напором надавила Аска, не сводя с девушки наполненных слезами глаз. Люси вздохнула, решив сдаться, – сегодня явно не её день. Взяв в руки протянутую вещь, она с надеждой посмотрела на девочку. Глаза, пылающие азартом и восторгом, не оставили и намёка на помилование. – Довольна? – через маску послышался раздражённый приглушённый пластиковыми стенками голос. Дитя радостно захлопало в ладоши. С трудом уговорив её поиграть с другими детьми, Люси дала обещание не снимать маску до конца прогулки. В ней она выглядела глупо, воздух слабо просачивался через узкие отверстия, а голос разбивался о стенки, не доносясь до слушателя во всём своём звучании. По крайней мере, в ней не было так холодно. – Дети – это зло, – устало протянула Хартфилия, сев на лавочку. Несмотря на такие громкие слова, она умилялась, глядя на эту заводную девчушку, которая резвилась вместе с ровесниками на детской площадке. Правда в дурацкой маске она не могла довольствоваться данной картиной во всем её великолепии, но этого было вполне достаточно, чтобы улыбка не сходила с её лица. И совсем неважно: видно её или нет. Главным было умиротворение, которое дарила эта волшебная атмосфера, созданная Аской. Да, понятия Люси противоречивы. Она не верит в любовь, но в тайне желает её. Не верит в настоящую дружбу, но доверяет Леви. Быть может, это даже не понятия и не моральные устои взрослой девушки, знающей, чего конкретно она желает. Вероятнее всего, она попросту запуталась в своих мечтах и реальности, но наотрез отказывается принять это. Пойти против принципов – значит предать самого себя. Потому, как бы там ни было, даже если ты не прав, будь уверен в себе – это истинный путь к успеху. – Я бы не сказал, – приятный мужской голос вывел девушку из раздумий, и она повернула голову в сторону источника звука. – Да, они те ещё проныры, но их стремление к жизни просто поражает, – Хартфилия поняла, как глупо сейчас выглядит с нацепленной на лицо маской и растрепанными ветром волосами. Парень сел рядом с ней, наблюдая за игривыми юнцами. Руки его покоились в карманах, капюшон черной толстовки прикрывал даже лоб, а глаза спрятались за чёрными солнцезащитными очками. Про себя девушка усмехнулась: чего-чего, а вот солнца сегодня бояться было как минимум неразумно. – Милая маска, – съязвил незнакомец, повернув голову в её сторону. Широкая улыбка вспышкой озарила её затуманенный разум. – Боишься загореть? – Люси решила не отставать и колко подметила его странный наряд. Парень лишь хмыкнул, не стягивая с лица дружелюбной улыбки. Девушке она показалась тем самым солнцем, которого так не хватало в пасмурный день, когда тучи затягивали своей зыбучестью и сдирали довольные выражения с лиц. Чудак потянул белый клетчатый шарф, что покоился на его шее, ближе к носу, прикрывая рот, будто бы опасаясь, что его кто-то увидит. – Просто могу встретиться со своими знакомыми, – громче проговорил он, чтобы все слова просочились через плотную ткань. – Да и будет нечестно, если только ты останешься инкогнито. Из-под маски послышался легкий смешок, полный искренности. Звучал он мило и даже красиво, разбавляя своими нотами грубый осенний воздух. – О, я подписала договор кровью, так что, – подавив в себе звучание сердца, Люси мимолетно посмотрела на бегающую по площадке Аску, – нарушение его условий грозит мне смертной казнью, - она вновь повернулась в сторону незнакомца, который также наблюдал за детьми, проследив за жестом Хартфилии. – Так значит, – она поправила задравшееся от ветра пальто и спрятала ноги под скамьей, – скрываешься? Парень нагнулся вперед, упёршись согнутыми на сгибе локтя руками в ноги. Отвечать он не торопился, секунды текли, а за ними и минуты. Одна, две, три. Девушка молчала, отвернувшись в сторону и вперившись взглядом в податливо мягкую землю. Каждый думал о своём, но мысль одну за другой уносило с ветром, тревожно бьющимся о прозрачность воздуха. – Что-то типа того, – Люси вздрогнула, неожиданно вырвавшись из своих раздумий. Парень вернулся в изначальное положение, теперь уже откинувшись на спинку. – Просто не хочу никого из них видеть, – он не поворачивал в её сторону головы. Говорил внятно и отчетливо, хоть и приглушённый аксессуаром голос тихо доносился до слушателя. Превозмогая отпетую порочность, Люси не задавала лишних вопросов. – Сегодня на редкость холодно, не находишь? – незнакомец выглядел по истине смешно, поэтому девушка не могла сдержать улыбки, которая вырисовывалась на её бледном лице. Было в нём что-то манящее и согревающее душу. Что-то, отчего внутри всё цвело и сияло яркими лучами. – Под стать осени, – подняв глаза к небу, Хартфилия в который раз удивилась скудности серого фона. – Под стать людям, – еле слышно вымолвила она, не желая, чтобы её услышали. Она хотела сказать, что люди такие же хмурые и жестокосердные; что они живут в мире иллюзий, который так схож с миром промозглой осени; что ей так не хватает их счастливых лиц, которые пахнут жизнью. Но вместо этого она молчала, потупив взор. Да и было ли это важно сейчас? Необходимо ли говорить об этом человеку, не зная даже его имени? Люси молчала, несмотря на то, что постыдным такое изречение не считала. Слишком личным и сокровенным? Да. – В каком это смысле? – поинтересовался молодой человек, придвинувшись ближе. Ветер заиграл с усиленным свистом, искажённые им деревья под требовательным напором кланялись земле. Сознание рвалось меж двух огней, которыми хотелось обжечь собеседника. Пусть бы он взвыл диким криком, бился в немом вопле, поражённый её словами, но… Они были слишком резки, не лились мелодичностью, а скомканными кусками бросались в мозг. Девушка задумалась о речи, которую так хотелось произнести. Не для того, чтобы поразить всей колкостью, присущей таким разговорам, а любопытства ради. Оно подступало к горлу, но она продолжала молчать. Борьба с собой в конечном итоге должна была закончиться, но отнюдь не поражением. – Люди – олицетворение погоды, – начала она. – Каждый день хмурые и недовольные, они находят в себе силы отчаянно верить в любовь, счастливую жизнь и светлое будущее. Кормят себя обещаниями и уповают на веру в немыслимые вещи. И в этом смысл? Глупо. Вовсе не это она хотела сказать и совсем не так, но была в этом и своя правда. Люди таковыми и являлись: безрассудными мечтателями. Тешили себя надеждами и продолжали гнить в собственном мире разбитых желаний. Что на самом деле ей хотелось высказать? Что люди по своей сути уже с рождения судьи. Состроить грозное, осуждающее лицо не составит ни малейшего труда. А выкинуть пару едких фраз и подавно. Забавно: опуская в грязь других, они тонут вместе с ними. Вот только осознают они это, когда начинают захлёбываться. Когда жалкое существование давит на грудь, а тошнота от собственной беспомощности подкатывает к горлу, все вдруг становятся сказочными мудрецами, готовыми изменить свою жизнь до неузнаваемости. Но вскоре всё вновь крошится под натиском глупости, которой все напрочь пропитаны с ног до головы. Мудрость ли, просветление? Нет. Жалкое убеждение. Легкий свет надежды на появление долгожданных мозгов, который они жадно схватили, но не смогли удержать в неумелых руках. Сами того не осознавая, они загубили его. Загубили, едва позволив родиться. А потому они и сливаются с этой озябшей осенью. Такие же надменные и холодные, серые и бесчувственные; рыщущие в поисках пустых надежд, что так беспечно уничтожают своими каменными сердцами. Хоть раз в жизни ей хотелось вырвать из души эти груды обоснованных и дразнящих её слов, но Люси влекла за собой молчание, в котором мысли растворялись подобно сахару в воде. А после от пылающего гневом разума превращались в сгусток тягучей карамели и затвердевали сладким комом на чувствительных стенах черепной коробки. – А чем ты от них отличаешься? – Люси верно подметила то, что парень далёк от общества, которым окружен, да и она, в принципе, тоже. Её отличие – в отрицании обыденности, а он просто не такой, как все. В нём нет перегнившей воды, которая течёт по венам. Он чист эмоциями, но это лишь одна сторона медали, которую он так любезно предоставил ей на обозрение. Девушка глубоко вздохнула. – Я не верю в любовь, судьбу, приметы, – она наблюдала за Аской, боясь упустить её из виду. – Не хочу верить в то, что делает меня слабой в глазах других. Люди обязательно воспользуются моими страхами, чтобы навредить мне, поэтому я лучше буду жить со спокойной душой, зная, что ничего мне не угрожает. Да и, впрочем, замуж я не собираюсь: слишком много суеты с выбором второй половинки. Тем более так целее нервы. Серьёзность и сталь в голосе поразили незнакомца. Она говорила всё это с такой уверенностью, что просто вяли уши. Нельзя было назвать это взглядом на жизнь – лишь чушью. Не более того. Как можно жить с такими скверными принципами? И она говорит что-то о других? Она в сто крат ужаснее всех тех, кого посмела упрекнуть в неверности! Он с ошеломлением осознал, что прямо сейчас разговаривает с человеком, чья жизнь раскрошилась на мелкие кусочки. Чья душа раздроблена, сожжена в прах и вымыта морскими солями. Все ее слова – последние вздохи подсознания, изорванного в клочья, разбитого и невесть чем изуродованного. Во всём есть черта, которую переступать нельзя. Ибо раз переступив, пути назад не найти. И Люси ее… перешагнула. Парень снова наклонился, уложив руки на колени. Он снял очки, приспустил шарф и уставился куда-то вдаль, пока Хартфилия заинтересованно пыталась разглядеть его. Прямой немного вздернутый нос, который на секунду поморщился от неприятных мыслей, и серо-зеленые очи, которые не моргали. – Вот значит как, – стянув шарф со рта, начал он, – я понял, – Люси напряглась от холодно-серьёзного тона. Что-то в нем исказилось и казалось весьма устрашающим, если не настораживающим. – Что именно? – осторожно спросила она, боясь ответа. Каким бы они ни был, он повергнет её своей резкостью – в этом она была уверена. И каким бы ярким не оказался разговор, языки его пламени сейчас разбушевались не на шутку. Люси знала: они осядут сажей на душе. Черта, которую она миновала, начала демонстрировать ту запретную зону, в которую девушка отчаянно рвалась. Этот разговор, будто ушная сера, затолчённый поглубже, неприятно лип к краям сознания и утончённости ума. – Твою слабость, – грубые импульсы вспыхивали в голове, а сердце, казалось, вовсе замерло. Есть ли страх ужаснее того, что кто-то о нём узнает? Тело окаменело и все внутри будто бы застыло, оледенев на несколько столетий. – Твое неверье и отказ от всего тобой перечисленного и есть твоя слабость, - великая тайна явилась такой глупой и бесформенной, что стало даже смешно. Да какие же это принципы, если их так просто раскрывают, как упаковку конфеты? – Насчет любви, – его речь действовала как спусковой механизм, а короткие паузы неприятными мурашками разбегались по телу, – думаешь, ты будешь счастлива, сидя в одиночестве спустя десятки лет, и радоваться сохранившимся нервам? Слова ранили своей безобидностью. Где-то внутри разразился утробный смех, заглушающий звуки природы. Только серо-зелёные глаза сумели вырвать её из этого оцепенения. Он смотрел на неё со всем сожалением, на которое был способен, и охватившим его недоумением. Люси пыталась угомонить звенящее сердце, а незнакомец – отыскать её спасение из пучины непроглядной тьмы. Только вот, удавалось это только Хартфилии: парень открылся ей первым. Да, он не видел её лица, но заметил наполненные испугом глаза. Выжженная на них печаль полыхала время от времени, будто её обдувало тёплым ветром. Этого было достаточно - ответ очевиден. – А что насчет тебя? – больше из вежливости, нежели из любопытства спросила девушка. Собрать мысли воедино оказалось сложнее, чем она думала. Не стоит так опрометчиво и наивно верить его словам. В какой-то степени он, быть может, и прав, однако своими словами мало что доказывает. – Верю в судьбу и в любовь с первого взгляда, – он самодовольно улыбнулся. – Короче говоря, полная твоя противоположность, – горькая усмешка. – Знаешь, даже то, что мы сейчас с тобой сидим здесь – судьба. Она подавила в себе желание спросить, не мерзнет ли он там, на вершинах своих моральных устоев, и горделиво очертила его взглядом. Но кое-что из его слов она всё же вынесла. Людям вовек не видать мудрости с таким отношением к обществу, к самим себе. Так, ошибочно полагая, что они пропитаны долгожданным просветлением, они начинают вершить правосудие. Снова погружая себя в грязь, но на этот раз они с ней слились. Мир не спасти от слепого убеждения в собственной правоте. Итак, мы имеем общество, полное самопровозглашенных владык, грозно осуждающих направо и налево, брюзжащих слюной и яростно тычущих пальцем в каждого, кто не согласен с их величеством. Они же правят, достигнув верха деградации. Сброд идиотов, несущих гордое название «человек разумный». Неприятно осознавать, что ты являешься частью этого всемирного хаоса. Часть команды – часть корабля. Потони вместе с ними, захлебнись в грехах и не имей надежды на спасение. Отчаянно протяни руку, чтобы ухватится за спасительный воздух. Скорее уж она иссохнет, нежели ты дождёшься помощи. Это ли твоя судьба? Какая, к чёрту, судьба. Затолкните её себе куда поглубже да замолкните уже, наконец. Всё в руках человека – если Люси захочет, то прямо сейчас уйдёт, забудет эту встречу как страшный сон, и продолжит жить по своим устоям. Чтобы чьи-то слова да засели в голове? Ни за что! – Бред. Жаль, что в большинстве своём страшные сны не так просто забыть. И неважно, сколько пройдёт времени: тебя будет выворачивать наизнанку от жути, наполнившей грудную клетку и сковавшей сердце прочными цепями. Если ты действительно боишься. По-настоящему. До дрожи в коленях. Боялась ли она? Она верила в придуманную собой же мораль. Человеческие принципы не так уж хрупки, чтобы их стерли в порошок при первой же возможности. Но они достаточно шатки, чтобы склониться в сторону убеждений и горькой правды. Иначе говоря, да. Боялась. Опасалась ошибок, которые будто клеймо, выжигались огнем поражения на душе. Жжение раздирало тело на тысячи кусков отчаянья, а предательские слезы выбивались из глаз. Они лились подобно ливню, нескончаемо и горько. С усиленным напором, нарочно раздражая чувствительную кожу. Нет, ошибок быть не должно. Всё чётко и согласовано, шаг за шагом. Завязка, развитие действия, кульминация, развязка. Никак иначе. Что же будет, если сценарий вдруг окажется уничтожен? Что-то тревожно заколотилось внутри, парализуя всё тело, терзая, изматывая его. Ядовитые фразы вливались в сознание, защемляли узкие проходы и не позволяли мыслить здраво. Довольно этих драных фраз, угнетающих разум. Правды, выбивающей из колеи. Осуждения, топящего нравы как котят. Довольно! – Это лишь твое видение, – и снова пропускает, будто электричество по телу, свои рьяные слова. Нарочно забивает самый в дальний угол, откуда девушка не сумеет достать их своими дрожащими пальцами. – Боюсь, что мне пора. Люси подняла на незнакомца равнодушный взгляд. Ей казалось, что внутри что-то истлевало, еле-еле догорало, мучительно умирая в ее прошедшем смятении. Она думала, что это ее фальшивые правила, которых она придерживалась. Так и было: кто-то всё же спалил их прямо на глазах автора к чертям, оставив несчастную горстку пепла. А он улыбается. Ещё шире, заразительнее, лучезарнее. Девушке кажется, что он не уничтожил в ней что-то ценное и такое родное, а наоборот избавил от скверны, которая загрязняла душу. Стало как-то неважно, что творится вокруг: ветер, тучи, даже вся эта осень. Мгла рассеялась от приподнятых уголков его губ, а когда она обернулась – всё в корне стало иначе. Окружение вмиг как-то подсырело, легло тяжестью на душу, почернело. Легкие свело судорогой и зажало невидимыми тисками. Такова она, реальность? Безжалостна, груба, безумна. Вырывает сухожилия, подвязывает за позвонки и выкручивает тело, как ей угодно. Не так страшна боль и мучения, что она приносит, как беспомощность перед ней. Опущенные кисти, нежелающие подниматься, чтобы прекратить игру, в которую ее склизкие костяшки вовлекли тебя. Ты жив, но ты марионетка в чужих руках, и с этим ты чего не можешь поделать. С тобой нет сил, упорства и уверенности - есть только горечь, пронизывающая каждый миллиметр твоей истерзанной правдой души. Горечь, что пропитала язык. Люси не помнила, как отвела Аску к матери, как прохлада щекотала нежную кожу, как недовольная хозяйка пересчитывала квартплату, как вода в ванной так быстро остыла. Только сейчас, остановившись посреди комнаты, она будто пробудилась от долгого сна. В голове нарочито громко, со скрежетом правды звучали все услышанные сегодня фразы. А чем ты от них отличаешься? Действительно, чем она отличалась от всех, кого видела день за днем? Толпами они шагали по грязным, промозглым улицам. Ливень вымывал из них радость и желание жить, вбивал в них скорбь и тоску. И они шли, шли намеренно навстречу всем скрытым грехам, которым с упоением и похотью готовы были отдаться. Их искривленные в крике рты и пораженные грустью глаза наливались удушливыми каплями презрительно холодного и прозрачного дождя. Он стекал по их вычерченным природой изгибами, складкам на одежде и бессильно ударялся оземь, пытаясь преодолеть непроглядную черту человеческих чувств. Но тщетно и устало сотнями брызг растекался по выложенной массивными плитами сырой затвердевшей дороге. И в этот момент последними своими крупинками он вторгался в привычное для него молчание. А люди все также ступали напролом, одержимые страстью и пороками, которые были выгравированы в их головах и яркими вспышками полыхали в подсознании умирающих человеческих нужд. Люси всё это время была частью этого оркестра, ей не давали проходу, не выпускали, стискивали своими плотными телами со всех сторон. Но пыталась ли она вообще выбраться? Она думала, что наблюдает за ними со стороны, ужасалась их поступкам и осуждала. Осуждала, в то время как ступала с ними в ногу. Сумерки заполнили комнату, пропуская сквозь сиреневый тюль свет луны. Пропитывая им воздух, насыщая его полуночной тревогой и забвением. Тяжелый вздох. Твое неверье и отказ от всего тобой перечисленного. Она уставилась на свои дрожащие от волнения холода руки. От слабого освещения были видны тонкие пальцы с аккуратными ногтями. Она всерьез о чем-то задумалась. Ей не шла форма мягкого квадрата с плавными, но четкими углами, нагло выпирающими и дерзящими. Овал пришелся бы как раз кстати. Округлые края не могли ранить или нахамить, они были гладкими со всех сторон. Позволяли без дискомфорта и жажды отстраниться коснуться себя. Таким был и характер Хартфилии. Думаешь, ты будешь счастлива, сидя в одиночестве спустя десятки лет, и радоваться сохранившимся нервам? Рушилась непроглядная стена её принципов, которую она старательно выстраивала годами. Всего-то несколько фраз, вырванных из груди незнакомого ей человека, с грохотом и рвущим на куски импульсом сокрушили непоколебимость до самого основания. Силы и упорство неоткуда было черпать, и она легла набок, медленно поджав колени. Волосы спрятали её глаза полные горечи и жгучей обиды. Нравы, которых она придерживалась, разорвали в клочья, с насмешкой бросив ей в лицо. Перед ней предстал выбор: паутина вечной свободы или простор бесконечного заточения. – Моя слабость, значит?