Клятва

      «Дорогой дневник, прошло ровно три года с того самого дня, когда случилось ужасное; я потеряла себя и вместе с тем свой рассудок. Сегодня я ходила на кладбище, навестить моих дорогих друзей и в очередной раз попросить у них прощения. Они похоронены все вместе, и их могилы окружены прекрасным золотым забором. Их могильные камни я заказывала специально у лучшего Кантерлотского мастера. Каждый могильный камень – выполненная с поразительной точностью скульптура, сделанная по образу моих друзей. Эти скульптуры смотрят на меня своими каменными глазами. Их взгляд абсолютно пуст. Я потратила все свои сбережения, мне пришлось продать много ценных вещей, чтобы приготовить для них достойное вечного сна место. Спите мирно, спите вечно, пять Принцесс Дружбы и Спайк. Простите меня, если вам хватит сил. Эквестрия не забудет вас...»       Пинкамина Диана Пай закончила запись и оторвала взгляд от толстой записной книги. Тусклый свет свечи озарял её пустынную, холодную комнату, где из мебели осталась только низкая, узкая и жёсткая кровать, покрытая старым шерстяным пледом, платяной шкаф с отломанной дверцей, маленький квадратный письменный стол и табурет. Всё, что находилось здесь до этого, пришлось продать. Вещи, стоявшие сейчас в этой комнате – это всё, что осталось у Пинкамины, всё, что осталось у бедной Пинкамины, и этого было достаточно для её ежедневного самобичевания и раскаяния. Каждую ночь розовая пони делала записи в своем дневнике, затем отрывала эти листы, старательно комкала и съедала. Записи были короткие, Пинкамина старалась уместить все свои душевные порывы на одной странице, поскольку это максимум, который она могла съесть за раз без рвотных позывов. Сегодня для неё был особенный день. Лист пришлось макнуть в мёд, чтобы хоть как-то проглотить. Но даже это не помогло, и спустя десять минут Пинкамину стошнило остатками бумаги и желудочным соком.       «Зачем я убила их? Сильнейшая древняя магия надёжно скроет следы моих мерзких деяний! Мне так плохо и так страшно!» — хор из десятков знакомых голосов пел в голове розовой пони, пока та старательно убирала мерзкую жижу с кусочками бумаги с пола. «Пинкамина, зачем ты убила их? Сильнейшая древняя магия надёжно скроет следы твоих мерзких деяний. Страшно тебе? Плохо тебе? Зачем ты призвала Древнюю Магию для столь низких целей?» — раздался в её голове визгливый голос Пинки Пай. Голос прошлой Пинкамины. Мёртвой Пинкамины. «Ты боишься наказания? Ты боишься наказания?» - спросила Пинки Пай, причём в первом вопросе она сильно выделила интонацией слово «боишься», а во втором, наоборот, сделала ударение на слово «наказания».       Пинкамина закончила уборку. «Если не наказания, то чего же мне тогда бояться?» Вопрос, заданный Пинки Пай, был слишком сложен для бедной Пинкамины. Сильнейшая Древняя Магия появилась задолго до рождения Эквестрии и была описана во многих манускриптах и книгах, находящихся в самых разных библиотеках. Раз древние тайные знания были сделаны кем-то столь доступными, почему бы их не использовать простой розовой пони, запутавшейся во всём? Почему бы бедной розовой пони не использовать их, чтобы навеки замести следы своих чудовищных преступлений? И во имя чего были совершены эти преступления? Пинкамину пробивала дрожь от этих вопросов. Вопросов, которые постоянно задавала ей её собственная совесть, и на которые до сих пор не нашлось ответа.       «Сосредоточься, дорогая Пинкамина. Возможно, если ты вспомнишь всё, вспомнишь причины своего падения, вспомнишь то, что сподвигло тебя на столь страшный грех, тебе будет легче выбрать путь для искупления своей вины» — спокойный и пугающий голос говорил в голове Пинкамины, пока та занималась вечерними делами. «Как-никак, но убить пятерых пони и одного маленького дракона, которые были для тебя столь близки, и без причины, это же… Даже слов не найду! Да ты и сама их не найдешь, не так ли? Может быть, ты хотела отомстить за что-то? Может быть, ты хотела стать единственной принцессой дружбы? Или они предали тебя? А меня ты зачем пробудила от тысячелетнего сна? Тоже просто так?»       Пинкамина глядела на себя в зеркало, забрызганное водой, грязью и ещё чем-то очень противным. Из зеркала на неё выглядывала тёмно-розовая пони с прямой бордовой гривой. Пинкамина старательно всматривалась в голубые глаза тёмно-розовой пони, старалась прочесть в них хоть что-то, но в этом взгляде не было ничего…       Несмотря на все безумие, происходившее как в голове, так и вокруг Пинкамины, она всё же не бросила работу в Сладком Уголке. После череды смертей Принцесс Дружбы около трети населения предпочло покинуть Понивилль. В первую же очередь уехали те, кто имел маленьких детей. Никто, кроме несчастной, бедной и одинокой Пинкамины, не знал, что взбредет в голову таинственному беспощадному маньяку. Вдруг ему неожиданно захочется испить крови беззащитных младенцев?       Семья Кейк одной из первых решила покинуть родную деревню, благосклонно оставив Сладкий Уголок под руководством своей самой любимой сотрудницы. Пинкамину же такой исход событий совершенно не тронул. Оставшись в большом, пустеющем день за днем магазине, розовая пони очень испугалась. Нет, не ответственность и не огромный объём работы беспокоили беднягу. Её пугало то, что в месте, где она проводит больше всего времени, теперь некому вглядываться в глаза с одной немой просьбой: «Миссис Кейк, мистер Кейк, малыши. Это я – чудовище. Это я убила их всех. Мне плохо и тошно. Пожалуйста, подозревайте меня! Хоть чуть-чуть». То, что осталось от разума Пинкамины, каждое мгновение терзали противоречивые чувства. Ей было невыносимо страшно. Каждый раз, когда она уже вот-вот была готова признаться в содеянном, её тело холодело, во рту пересыхало, и все мысли терялись и разлетались. Вот бы нашелся параноидальный тип, который бы помог бедной Пинкамине. Справедливый и холодный приговор Принцессы Селестии избавил бы измученную розовую пони от бесконечного поиска ответа на единственный вопрос.       «Зачем я убила их?» — спрашивала Пинкамина у тёмно-розовой пони в зеркале.       Свеча в комнате уже догорала, крошечный огонёк негромко потрескивал и извивался, потопляемый в расплавленном воске. Пинкамина поднесла к огоньку копыто, и ей показалось, что пламя стало немного спокойнее. Все откровения розовой пони можно было без труда сжечь в огне, но она день за днём предпочитала глотать их, будто бы в болезненное дополнение к своему немому раскаянию и пустому самобичеванию.