***
…Копье рукотворное даровано было агнцу с целью великой: карать и защищать грешника ли, праведника ли. И защищал он, и карал он, себя не жалея. Но копье — не есть творение Божье, а есть лишь дар, ведь орудие, не важно для какой ли цели пользуемо, есть власти предмет, искушений начало и жизни конец.
***
Надолго в кабинете инспектор не задержался, потому что почти вслед за ним зашел дежурный с просьбой немедленно явиться во вторую допросную комнату. Настроение у Канды портилось с каждой минутой: этот подозрительный анонимный информатор, раздражающий стриптезер с его драным адвокатом, «висяк» по делу о маньяке, да еще и Алма, который, как оказалось, имел от него секреты. Канда пытался отогнать от себя дурные мысли, так и заполонившие ему голову, а все из-за Уолкера. Нельзя сказать, что инспектор доверял словам стриптизера, особенно сказанные под давлением на допросе, но неприятный осадок оставался и не спешил исчезать. Отворив дверь допросной, Канда слегка опешил от увиденного. Перед ним сидел все тот же Аллен Уолкер, рядом — его адвокат, который нетерпеливо барабанил пальцами по столу, однако, в руках у стриптизера был, как оказалось, парик, а слипшиеся седые волосы, выбиваясь из-под заколки, свисали над столом. Когда дверь допросной закрылась, Уолкер никак не отреагировал, зато адвокат был готов высказать все инспектору в лицо, как только тот сядет — что, собственно, и произошло. — Итак, инспектор, мне, а моему клиенту в особенности, не терпится услышать от вас извинения за нанесенный ущерб, и! Прошу заметить, мой клиент согласился не подавать на вас иск, хотя имеет на это полное право… — последнее адвокат промямлил куда-то себе под нос, но из-за хорошей акустики, всем все было прекрасно слышно, — Так что, прошу, не стесняйтесь! Канда был раздражен: его внезапно возникшая головная боль пульсирующей струйкой разливалась по границам сознания и, казалось, доползла до самых глаз. Еще больше его раздражал вальяжно расположившийся в кресле допросной адвокат. Вообще, дело было даже не в этом конкретном адвокате: ему априори никто не нравился. Пожалуй, это можно было бы назвать недостатком профессии, но Канда не жаловался и считал это, скорее, полезной привычкой, которая еще ни разу его не подводила. Вот и сейчас эта привычка, чутье, интуиция — как угодно, подсказывала, что этот стриптизер не так прост, каким кажется. «Зачем носить парик? Скрывается от кого-то или следит за кем? Зачем жечь пальцы? Такой метод даже среди профи не сильно распространен, а тут… Седые волосы? В наше время полно придурков, но если перекрасился, зачем парик?» — Инспектор? — от собственных мыслей Канду отвлек голос адвоката, который уже барабанил пальцами по столу в нетерпении, — Нам долго ждать, пока ваша совесть соизволит показаться? Седые взмокшие волосы. Грязь на лице из-за падения в переулке. Набухающий в том же месте синяк от удара. Взгляд, направленный в стол. — Приношу искренние извинения перед мистером Уолкером за то, что не смог сдержаться и превысил должностные полномочия. В допросной повисло молчание. Адвокат сменил положение, облокотившись на стол, теперь постукивая ручкой по блокноту, который совсем недавно выудил из портфеля. «Взгляд до сих пор направлен в стол. Нет ни намека на эмоцию: удовлетворен извинениями? Продолжать раскаиваться? Или нахрен это все и еще раз врезать: для профилактики? Не ясно.» Уолкер нервно теребил в руках парик. Тонкие руки все в грязи. Как и одежда. — Кхм-кхм? — тактично кашлянул адвокат, намекая на то, что Уолкер, судя по всему, не слишком-то удовлетворен сказанным. — Впредь обещаю быть сдержаннее. Краешек губ. «Он усмехнулся? Сглотнул? Что за хрень.» — М-да, уважаемый инспектор, — протянул после недолгого молчания адвокат, — Не больно-то вы сожалеете о содеянном. Боюсь, в суде мы-таки встретимся… Однако он не успел договорить, а Канда почти не успел раздраженно цыкнуть, когда Уолкер все-таки оторвал взгляд: от пола ли, от парика — не совсем ясно, — и приподнял руку, призывая закрыть тему. Сиплый голос, последовавший за этим слегка отрезвил Канду. — Все в порядке, я доволен. Теперь грузно выдохнул адвокат, явно недовольный тем, что такое выигрышное дело провалилось, не успев начаться. — Тогда перейдем к делу: по какому поводу вы задержали моего клиента? — По делу о серийных убийствах, — Канда начинал опять закипать, потому что понимал: когда дело дойдет до оснований для задержания, он будет в полной заднице. Тем временем головная боль набирала обороты. — Да что вы говорите? Мой клиент утверждает, что вы произвели арест в общественном месте, хотя никаких оснований он для этого не давал. Надменный голос адвоката раздражал, словно частые и несильные пощёчины. — При просьбе остановиться, он подчиняться отказался. Вместо этого бежал так, что пятки сверкали. — Если каждому служащему придет в голову поступать так, как вам, то половину спортсменов на пробежке можно будет в обезьянник посадить, уважаемый инспектор. — Адвокат не отрывал взгляда от Канды, а последнему казалось, что на долю секунды они поменялись местами, хотя чего уж там: сам напортачил, самому и разгребать, — Мой клиент утверждает, что торопился укрыться от дождя в ближайшем кафе. Это во-первых, — адвокат сменил позу, перелистывая блокнот, — Во-вторых, мне бы хотелось увидеть материалы по делу о серийных убийствах и, раз уж на то пошло, услышать основания для задержания и избиения моего клиента. «Началось…» Канда попросил дежурного за дверью позвать Ривера с документами по делу. Спустя пару минут в допросной зашуршали листы, звуки переворачиваемых фотографий отдавались от стен и небольшим эхом возвращались к присутствующим. Инспектор следил как за адвокатом, который лишь хмурил брови и больше читал, нежели смотрел, так и за Уолкером, который постарался максимально огородить себя от вида убитых омег. Даже зажмурился, чтобы наверняка. Канду это забавляло: ему не привыкать видеть трупы и среди того, что он видел, эти убийства были далеко не из ряда вон выходящими. Наконец, папка с фотографиями была закрыта. — Итак, уважаемый инспектор, какое ко всему этому делу имеет отношение мой клиент? Канда глубоко втянул воздух с нотками еще не выветрившейся хлорки и сырости, краем глаза заметил, как при этом стриптизер слегка вздрогнул, как будто очнулся, и начал излагать свою первоначальную версию: — Ваш клиент находился в том же районе, недалеко от места убийства; был единственным, кто недавно устроился туда работать и чье досье было подозрительно чистым… — Хах, ну конечно же, — усмехнулся адвокат, — Ваша логика продолжает меня удивлять. Но допустим. Мой клиент заявляет, что в это время он преспокойно спал у себя дома… С вашего позволения, — он обратился к притихшему омеге, — Цитирую: «Приходил в себя после оскорбления его личности как омеги и как человека». Адвокат красноречиво смотрел поверх блокнота, в который записал показания Уолкера, на инспектора, который сильнее сжимал челюсти и пытался не улыбнуться на подобное заявление. — Я ничего не хочу сказать вам, инспектор, все мы вольны проводить свое свободное время так, как нам заблагорассудится. В рамках закона, естественно, — адвокат вновь отложил в сторону блокнот, — Но мне интересно, как эта ваша личная неприязнь к моему клиенту внезапно отразилась на его заключении под стражу. Это во-первых, — перебил он Канду, который только хотел разъяснить ход своих мыслей. — Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы вы все-таки сопоставляли физические возможности моего клиента, уважали его права и, наконец, опирались на факты, а не на какие-то свои фантазии. Ну и, полагаю, так как ничего, кроме, как вы говорите, «чистого досье» моего клиента с погибшими не связывает, он может быть свободен. Канда не желал, чтобы эти слова были произнесены, но понимал, что для этого есть все основания. Вообще, по-хорошему, он должен был радоваться, что до суда дело не дошло, потому как о превышении должностных полномочий уже наверняка доложили его начальнику, так что ему предстоял тяжелый разговор с верхами. Но все равно его не отпускала интуиция, чуйка — как угодно это назовите: этот стриптизер еще вернется в следственный изолятор. Омега при этих словах выдохнул, наконец, оторвал какой-то полуосознанный взгляд от стола и приподнял руки над столом, намекая на то, чтобы ему расстегнули наручники. Канда взглянул на это мельком, позвал дежурного, а сам быстро удалился. Пока дежурный снимал наручники и провожал Аллена на пост для оформления необходимой документации, омегу одолевали чувства: он буквально бесился. Его гнев был настолько силен, что превращался в апатию, в бессилие, в немую злость, такую плотную тягучую раскаленную до бела, что не выразить никакими словами или действиями. А его тело приятно млело: млело от едва уловимого запаха, млело от голоса, млело от образа. Его. Чертово. Тело. Аллен впервые в жизни возненавидел себя. Возненавидел омегу в себе. Это была ненависть к самой своей сущности. Потому что создавалось ощущение, что Аллен — животное, которое подчиняется инстинктам, не слушает разум, а пляшет под дудку истинности и гормонов. Казалось бы вот, пощечина, пинок, но его внутреннее «я» просто ползет обратно к ноге, к руке, что причинила боль и жаждет прикосновения. Любого. Дверь квартиры глухо закрылась, парик улетел в мусорное ведро. Тихое тиканье часов. Звук воды по трубам. Серый город за окном. — Я заебался… — выдохнул он, поворачиваясь к окну, где мерно плыли такие же серые облака, — Пошел ты нахуй, Канда Юу. Пошел ты нахуй! — не выдержав, выкрикнул Аллен в пустоту, и судорожно, немного истерически, засмеялся. Сорванный, хриплый тихий смех отражался легким эхом.***
После того, как Канда покинул допросную, его немедленно известили о том, что Старший инспектор ожидает его в кабинете — что и требовалось доказать, а Ривер сообщил, что вскрытие последней жертвы по делу о маньяке завершилось, отчет выслали, и патологоанатом готов поговорить вечером. Собственно, как Канда и думал, его отчитали за непрофессионализм и спросили о подвижках в новом деле, однако, инспектор не мог сообщить ничего нового. Его не отпускали сомнения по поводу последней жертвы: очень мало схожих моментов с прошлыми жертвами даже на первый взгляд — тогда вопрос: почему его приписали конкретно к этому убийце? Чтобы решить этот вопрос, Канда зарылся у себя в кабинете, открывая отчет патологоанатома и попутно — заключения по прошлым жертвам. Картина маслом: все поголовно омеги от 12 до 18 лет, светловолосые — и крашенные, и натуральные; в отчетах — раздроблены суставы ног и рук, сожжены ладони чуть ли не до углей, сломаны крайние ребра вследствие избиения, предположительно, железной трубой или битой; подожжены волосы, судя по всему, при жизни, и, как финальный штрих — перерезанное горло. Судя по фотографиям, на первых жертвах убийца будто тренировался: движения неумелые, а по выводам предыдущего инспектора, занимавшегося этим делом, порядок действий постоянно менялся, как будто маньяк подбирал правильную комбинацию, которая ему понраву. Но вот она — последняя жертва: восемнадцатилетняя омега, работала консультантом; суставы целы, тупая травма на затылке, связаны руки, 7 ножевых ранений в области живота, погибла от кровопотери. На правой руке отрезаны дистальные фаланги мизинца и безымянного пальцев. «Каким образом это связали? Возможно, по срокам совпало?» И действительно: Канда взглянул на предположительные даты смерти, потому что некоторых находили далеко не сразу: 25–30 июля. Довольно определенные даты, если задуматься. И последняя жертва попадала именно по временному критерию. Пока инспектор думал, ему пришло сообщение с отчетом судмедэксперта с места преступления. В нем не было ничего нового: ни отпечатков, ни каких-либо биологических жидкостей, ни волос, разумеется, однако, на этот раз были обнаружены следы… — Мел? Это еще что за приколы?.. — Инспектор, — в кабинет вошел Ривер, уже одетый и слегка удивленный тем, что его начальник до сих пор не собрался, — Я помешал? Канда отвлекся от фотографий и прочих документов, не совсем понимая — по какой причине Венхам решил к нему заглянуть. — Что случилось? — Я предупреждал, что патологоанатом готов будет с нами пообщаться сегодня, — повисла небольшая пауза, — Собственно, он ждет нас. Взглянув на часы, Канда с удивлением отметил, что его рабочий день подходил к концу и, кивнув, принялся собираться, захватив с собой пару фотографий последней жертвы. Ривер это заметил, и поспешил завести разговор: — Что-то нашли по делу? Канда сухо кивнул, поправляя пиджак. — Жертвы связаны датами. Что у нас происходит 25 июля? — обратился инспектор к сотруднику, который задумчиво глядел в окно. — В каком плане? — Какой праздник? Может, событие… Что угодно, в общем. — Хм, — задумался мужчина, — Так сразу и не припомню, если честно. Потсдамская конференция? День поминовения апостола Иакова… — Ты католик? — отвлекся Канда, бросая слегка удивленный взгляд на коллегу. Тот тоже удивился, но улыбнувшись, ответил, что он атеист, а вот его мама — ярая католичка. — Ясно. Что-нибудь еще? — Простите, инспектор, ничего такого не припомню. — Ладно, забудь. Поехали. Прибыв к патологоанатому, довольно эксцентричной женщине, если учитывать ее профессию, мужчины были приятно удивлены: так как рабочий день заканчивался не только у них, женщина уже была при параде — короткие волосы держит небольшая заколка, белый халат сменили синяя блузка и такого же цвета юбка-карандаш, — и предложила провести неофициальную встречу в каком-нибудь кафе или ресторане. Полицейские были не против, поэтому сейчас они сидели в теплом помещении с приятным приглушенным светом, который не перебивал красоту улиц и располагал к неторопливой беседе. — Собственно, — начала женщина, ожидая заказа, — По вашей девочке. Моя версия такая: сначала ее оглушили сзади по голове бутылкой — нашла у нее в черепе несколько осколков — затем, пока она была в отключке, ее связали и нанесли удары ножом… О, спасибо! Им, наконец, принесли заказ, и она прервалась. — В общем, не сказала бы, что убийца пытался ее именно «убить»: удары пришлись в основном на кишечник и лишь частично на печень, селезенку даже не задел… Хотя я бы на его месте!.. — Роад, мы тебя поняли, — перебил женщину Ривер, запивая вставший комок в горле вином, — Так, что дальше? — А дальше все! — женщина пережевывала пасту, игриво покручивая помидоркой на вилке, — Девочка умерла от кровопотери, ну, вы читали, — отмахнулась она, — Больше никаких особенностей, если честно. — Изнасилование? — Я тебя умоляю, Канда, если бы что-то такое было — я бы сказала, а не сказала — значит, написала бы. Нет, ни-че-го. У вас что? — Пусто, — ответил Ривер, заканчивая с вторым блюдом, — Может, судмедэксперт что-нибудь нашел? — Мел, — отметил Канда, заканчивая трапезу. Голова к концу дня как будто перестала болеть, но осталось не совсем понятное, подвешенное состояние. — На месте преступления. Установил примерный рост убийцы и… — Канда замялся, — В общем, да, Уолкер нам не подходит. — А я говорил! — усмехнулся Ривер, подзывая официанта. — Что по росту? — Примерно, 6 футов. Уолкер даже с натяжкой не дотягивает… Коротышка, блин. — Ого, — удивилась Роад, — Что ж он тебе такого сделал, что ты так зол на него? Мужчины были довольно давно знакомы с Роад: почти столько, сколько Канда на своей должности, а потому неплохо общались. Можно было сказать, что они друзья, но это не точно, однако, они позволяли друг другу отпускать между собой шуточки разного характера. — Станцевал перед ним, — усмехнулся Ривер, довольный сытным и вкусным ужином, — У нас тут корпоратив на днях был, и негоже проводить его без начальника, — Ривер опять усмехнулся, — И вот там был один омега, который чуть не охмурил нашего женатика!.. — Уоу! Канда, берешь пример с Лави? — посмеялась Роад, на что у Канды дернулась бровь. — Завязывайте, — прервал он. — Так это еще не все, — еще хитрее щурился Венхам, придвигаясь ближе к женщине, — Мы его после этого танца еще пару часов не видели. Зато видели, куда он ушел… — Венхам, — уже строго осадил Канда, вспоминая те события. Тогда у него были самые смешанные чувства за всю жизнь, пожалуй. Уолкер — красивый омега, действительно красивый, но Канда — женатый человек, а потому, когда произошел довольно неоднозначный «приватный танец», да и после — просьба Лави посидеть с незнакомым омегой, еще и за руку его подержать… Скажем так, он был в растерянности, в какой-то мере сконфужен и слегка раздражен, потому что если сначала он отвлекался на разглядывание окружения и самого виновника его заточения в комнате отдыха персонала, то после нескольких таких часов это перестало его развлекать. — А если честно, Канда, что тогда произошло? — поинтересовался Ривер, — От тебя так омегой пахло, что мы разное успели надумать… — Ничего не произошло, — снова оборвал его реплику Канда, начиная собираться, — Вы закончили? Все поняли, что Канда не настроен на откровенные разговоры, а потому молча принялись собирать вещи. Уже покидая помещение, Канда вдруг поинтересовался: — Камелот, ты знаешь какие-нибудь события, может, праздники на 25 июля? Или вообще на конец июля. Женщина удивилась вопросу, но задумалась. Ничего такого ей в голову не приходило, о чем она непременно сообщила. — Единственное, что помню — в школьные годы мы на экскурсию примерно в это время ездили с классом. — И всё? — Канда, конечно, сильно не надеялся, но все равно грузно выдохнул, понимая, что ловить тут нечего. — Прости уж. Ладно, мальчики, я пошла! — Роад попрощалась с полицейскими, поймала такси и скрылась за поворотом. Собственно, Канда с Ривером тоже вскоре расстались. Потемневшее небо сопровождало инспектора, пока тот неторопливо брел по освещенным улицам. Его одолевали размышления по поводу дела, еще не отпускали слова Уолкера, сказанные им на допросе. О том, что Алма мог что-то скрывать. Верить или нет? Они в браке довольно давно, да, у них нет детей, но Юу казалось, что так сложились обстоятельства: служба, карьера… Канда думал, что Алма его прекрасно понимал, а потому не донимал с семейными делами. Но, возможно, это было не так, и он нашел себе кого-то на стороне. Взглянув на часы и увидев там половину десятого, Канда решил, что лучше один раз проверить — поговорить, в конце концов, а потому уверенно направился в сторону печально известного Сада. И попутный ветер дул ему в спину.