Равные

GACKT – Lust for blood

В гетто пахнет землёй. Концентрированной покорностью и необратимостью, кровью и сладким потом. Вампиры не избегают прямых взглядов, но если могут обойти человека стороной — обходят. Они понимают, осознают — ведь это так естественно — своё превосходство, но клеймо заставляет жаться к стенам, опускать головы и шарить по карманам в поисках сигарет. Вампиры не фанаты табака, но сигаретный дым — неплохая ширма. Он отпугивает назойливых: что комаров, что людей. Крис не любит гетто. Он чувствует всю тяжесть его стен, бетонных заборов и металлических каркасов сторожевых вышек на собственных плечах. Узкие, прямые улицы напоминают сегменты паучьей сетки. Чем ближе к центру гетто, тем уже и короче они становятся. Дома, наоборот, вытягиваются ввысь, обрастают окнами и балконами, вазонами с петуньями — вампиры отчего-то очень их любят — и светлыми занавесками. Иной раз, заглядываясь на жилье меченых, Крис думает, а настолько ли велика разница между ними и людьми? И те, и другие хищники, которые убивают, чтобы прокормиться. И те, и другие могут этого хищника обуздать, посадить на цепь и кормить из рук, не опасаясь, что отхватит по локоть. Крису от этих мыслей делается не по себе. Он Охотник и не должен о таком думать. Охотнику положено выслеживать, загонять и обезоруживать. Вязать по рукам и ногам, одевать на клыкастые пасти намордники и доставлять в карантинную зону. И уж чего он точно не должен делать, так это сочувствовать и сопереживать. Становиться добровольным донором и подсаживаться на вампирскую кровь. Охотник не должен, но Крис уже, и это выходит ему боком. В гетто тихо, улицы полупустые, караулы сонные и нервные. Крис беспрепятственно добирается до «Красной гвоздики», кивает знакомому охраннику и ныряет, с головой уходит в алое и жаркое пульсирующее. В зале людно, но не настолько, чтобы вызвать толкотню. У бара собрались завсегдатаи и гоняют по кругу шоты с плазмой. Это доступно, это дёшево, это безопасно. Конечно, из-под полы можно достать и настоящую, донорскую, но вряд кураторам понравится, что их подопечные распивают кровь в недозволенных местах. Клуб, каким бы он ни был, место из таковых. Крис расчищает себе путь одним взглядом. Местные тусовщики слишком хорошо знакомы с охотниками и их повадками, чтобы не распознать одного из них в таком типе, как Крис Ву. Он знает, что был рождён для этой работы, и не пытается ничего изменить. В том, чтобы охотиться на холодных, не так уж и много минусов. По крайней мере, он не чувствует себя тварью, отправляя их на карантин. По крайней мере, в том, чтобы убить существо, вконец слетевшее с катушек, есть нечто милосердное. У столиков — шесть по центру зала — негде яблоку упасть. Вампиры справляют одно из своих кровавых торжеств (впрочем, на календаре пятница — чем не праздник?), и свободных мест нет. Крис обходит изрядно подвыпившую компанию стороной, морщится, когда в нос ударяет противный запах больницы: спирт и кровь, — и видит Чондэ. Сидит на углу бара и, судя по тоскливой мине, пытается напиться. Крис кивает ему, взглядом спрашивает разрешения присоединиться и, получив добро, занимает место рядом. Чондэ улыбается ему не очень весело и показывает бармену, чтобы повторил. Крис берет себе воду со льдом. Пить в окружении вампиров, на его взгляд, слишком провокационно. Они здесь, может быть, и меченые, но если верить слухам — а слухам, что ходят в гетто, верить стоит, — то среди овечек притаилась и парочка голодных волков. — Как дела в лаборатории? — Крис глотает воды и кривится, когда кусочки льда ударяются о толстое стекло. — Ничего нового. И в этом вся беда, — Чондэ усмехается и отпивает из бокала. — И не напьёшься толком: ни одна зараза не нальёт тебе ничего, крепче пива. — Не искушай, как говорится. — Искушай — не искушай, а толку? Ещё непонятно, кто из нас от кого зависит больше. — Всегда они. Как бы там ни было, мы все ещё их еда. — Приятного аппетита, — Бэкхён появляется из-за спины Чондэ, забирается ему на колени и носом тычется — как щенок, не иначе — в ухо. Чондэ, не обращая на вампирёныша внимания, тянется за бокалом и осушает его до дна. У этих двоих отношения на уровне зависимости, и самое паскудное в этом то, что зависимость эта носит не физический характер. Чондэ — главный лаборант карантинной зоны, Бэкхён — его подопечный. Крысёныш живёт на голых уколах плазмы и крови в рот уже год не брал. Как он при такой диете выдерживает близость живого и тёплого, и, бесспорно, аппетитного Чондэ, Крис понятия не имеет. За этим кроется — должно, иначе никак — нечто сильнее голода, и представить страшно, что это. Потому что так нельзя. Так против правил. Крис по себе знает, потому что не лучше вот этого уютно свернувшегося на коленях Чондэ ребёнка, не лучше самого Чондэ, который всем своим видом показывает, что ему все равно, а на самом деле наизнанку выворачивается от желания запустить в спутанные волосы пальцы, погладить доверчиво подставленную шею. — Рыжего видели? — Крис смаргивает ненужные сейчас сантименты, втекает в привычную — холодную и отстранённую — оболочку и ногтем стучит по боку стакана. Лёд в нем медленно тает, увеличивая уровень кислой воды до критического. — Никто его не видел. Неделю, не меньше, из норы не показывается, — говорит Бэкхён, щекой потирается о плечо Чондэ и улыбается сыто. Он пьяный и дурной от одного лишь тепла человеческого тела, и на это жутко смотреть. Крис напрягается. Чанёль зависим от вампирского общества, да и работа предполагает частые отлучки из дому, так что его затворничество может говорить лишь об одном. Бэкхён, должно быть, думает о том же и добивает полушёпотом: — Говорят, на него вышли Свободные. Предложили сотрудничество. Отказ, сам знаешь, чем чреват, да и не станет он. Не для него такая жизнь, — голос садится, превращаясь в мерное урчание. То ли вампирёныш и впрямь задремал, то ли очень хочет это сделать. Он всегда был странным, но врать не умеет, так что не верить ему оснований нет. Крис заливает в глотку ледяную, смаргивает выступившие на глазах слезы и, расплатившись, собирается уйти, но Чондэ ловит его за рукав куртки и говорит: — Посоветуй, где достать хорошее оружие. Крис задумывается на секунду, просчитывает ход его мыслей и просит у бармена ручку. Чиркает номер телефона на запястье Чондэ и, бросив «надёжно, но дорого», идёт на выход. Он знает, зачем служащему из карантинной зоны оружие: Свободные затевают войну, и лучше иметь про запас пару пуль — для себя и для него. Чанёль живёт в одном из тех домов, что у людей принято называть притоном. В подъезде воняет мочой и крысами, лестницы никогда не убирались, а на стенах столько надписей, что уже не определишь, какого они были цвета в день покраски. Квартирка Чанёля — комнатка на одно окно, кухня и санузел — находится на третьем. Дверь, не смотря на окружающее запустение, выглядит стальным монолитом. Звонок не работает, и Крис коротко стучится, надеясь, что соседей нет дома. Чанёль открывает едва ли не сразу. Смотрит на Криса, сжав челюсти так, что заходятся желваки, и глазами показывает, чтобы заходил. Крис тут же ныряет в пропахший потом и кислым молоком коридор, а Чанёль, наспех оглядев лестничную клетку, запирает дверь. — Я был в «Гвоздике», видел Бэкхёна. Он говорит, Свободные завербовали тебя, — сходу начинает Крис. Чанёль спиной приваливается к двери, скрещивает руки на груди и кивает. — Пытались. У меня есть неделя на подумать. — Зачем тебе это? — Ты знаешь. — От того, что ты тянешь время, ничего не изменится. — Мне нужно выбраться, хорошо? Я не хочу подставляться под пули из-за чьих-то интересов. Свободные, может, и представляют собой силу, но недостаточную, чтобы справиться с вооружёнными до зубов отрядами карателей. У людей есть средства и возможности. У Свободных нет ничего, — последнее слово Чанёль произносит по слогам и разводит руки в стороны. — Почему ты сразу не пошёл ко мне? — Крис подходит к нему слишком близко, ладонью упирается в дверь и облизывает кислые от волнения губы. Сердце бьётся слишком часто, и вампир в Чанёле это чует. Он роняет взгляд на его грудь, выдыхает коротко и теряется. Тянется к Крису, пальцами в мятую кожу куртки впивается, врезается в неё ногтями, сжимает до скрипа и дёргает на себя. Крис не даётся. Упирается в дверь сильнее, шарит по лицу глазами. — Сам ты ничего не решишь. Понимаешь? Здесь ты — обменная единица. Объект, который находится под наблюдением. Если объект выходит из-под контроля, он уничтожается. Гетто полнится слухами. И если Бэкхён знает, что ты нужен Свободным, то знают и карантинщики. Чондэ тебя не сдаст — сам собрался ноги делать, а вот кто-нибудь более ответственный и с чувством долга обязательно настучит. — И что предлагаешь? — Помощь. Или непонятно? — Ты пахнешь адово хорошо. Хочу тебя поцеловать, — у Чанёля глаза мутные и мысли в башке путаются: по шёпоту сбивчивому понятно. — Да что с тобой не так? — Крис воет и отталкивается от двери. Отходит от Чанёля так далеко, как позволяет длина коридора, и распихивает потные ладони по карманам. Его потряхивает от возбуждения и злости, и это ой как непрофессионально. Для охотника холодная голова — условие необходимое, а он ведёт себя как салага, которого впервые отправили в рейд. — Я неделю не жрал. Мне хреново. И очень страшно. Прикинь? Блевать охота, так страшно, — голос Чанёля надламывается. — Боюсь, что если выйду за дверь, то назад не вернусь. А мне здесь хорошо было. По-настоящему. Можешь не верить, но… — Да верю я, — Крис дёргает плечами: он не хочет смотреть, как Чанёль сдаётся. Он всегда был парнем прямым и решительным, жёстким, как не прокатанная сталь, и властным: по-мужски так, до предательской волны мурашек вдоль хребта. Всегда знал, что для него нужно, а без чего обойдётся запросто. А тут дрожит щенком побитым и места себе не находит. И голодный, сука, в самом деле, голодный. Щеки запали, губы сухие, шершавой коркой покрытые, а в глазах боль, что жрёт нутро безжалостно. — Много не дам: на выходе проверят, и если заметят что — по головке не погладят. — Мне бы пару кубиков. В ушах уже звенит… — Иди сюда, — Крис смягчается. Не может иначе, когда Чанёль такой: зависимый. От него — зависимый. Чанёль подходит. В глаза заглядывает и головой в сторону спальни указывает. Там ничего, кроме покосившегося шкафа, стола, заваленного газетами и пепельницами, и незаправленной кровати, нет. Крис расправляет одеяло и садится на край постели. Чанёль стягивает со шкафа коробок, ставит его на пол у ног Криса и, отбросив крышку, вынимает упаковку одноразовых шприцов. Отрывает два, кладёт на кровать и отпихивает коробок подальше. Подползает к Крису, сжимает его колени огромными — сплошь вены и сухожилия — ладонями и шепчет доверительно: — Я из паховой возьму: там не смотрят. Крис прикусывает кончик языка, потому что нельзя так, но в ответ лишь кивает сдержанно. Сам расстёгивает ремень и ширинку, и пока Чанёль распечатывает шприц, стягивает джинсы и белье до колен. Чанёль косится на его член, мажет языком по губам и, кажется, вот-вот усмехнётся. Бросит вызов, не принять который Крис не сможет, и закончится все разодранными лопатками и привкусом чужой крови во рту. — Больно не будет, — Чанёль устраивается между ног Криса, ждёт, когда тот опустится на локти, и добавляет, пачкая гласные недоулыбкой: — А если будет — поцелую, где болит, и всё пройдёт. Крис фыркает, подавляя смешок, а сам надеется, что больно не будет, ибо выцеловывающий его пах Чанёль — не то, чему можно противиться. — Не шевелись, — Чанёль очерчивает магистраль невидимых вен кончиком пальца, выбирает точку и вводит иглу. Это не больно, но вышибает искры из глаз. Крис толчком диафрагмы выбивает из грудины воздух и жмурится на потолок. Чанёль подсвистывает ему сквозь зубы, в шаге от того, чтобы потеряться в животном, вынимает иглу и одним широким мазком языка зализывает место укола. — Не надо так, — Крис не узнает собственный голос. Чанёль дёргает головой, отчего мутно-алая чёлка рассыпается по глазам, ребром ладони проходится по сгибу локтя — кожа тонкая, зеленоватая в слабом свете двадцати пяти ваттной лампы — и вгоняет в вену иглу. Палец давит на поршень, и кровь Криса ударной волной крошит голодные вампирские эритроциты. У Чанёля глаза закатываются, и он содрогается всем телом, как от оргазма. У Криса член тяжелеет от такого Чанёля. От такого Чанёля — сбой в системе, от такого Чанёля — срывает предохранители, закорачивает контакты и плавятся схемы. Пальцы бы в его волосы запустить и жёстко, требовательно к себе притянуть. Чтобы губами в губы — и до стонов. Задушенных, мяукающих, когда и больно, и сладко, и нечем дышать. — Крис… — Чанёль тянет гласную, и у Криса совсем все плохо с головой становится, потому что ну их, предосторожности, когда его имя раскатывают на языке как самое сладкое лакомство. — Давай сюда, — Крис хрипит, когда хватается за ворот несвежей футболки и взваливает Чанёля на себя. Тот роняет шприц, и он закатывается под кровать. Скрипят пружины, жёсткий матрац пытается — безуспешно — принять форму человеческого тела, но вместо этого лишь сильнее бьёт под зад. Чанёль шарит ладонями по ногам Криса, стягивает джинсы ещё ниже. Они опутывают лодыжки, и это очень неудобно, но снять их полностью не дают ботинки. Крис забивает на это огромный хрен и сдирает с Чанёля футболку. Чанёль скулит ему в шею, пытаясь дотянуться до неё языком, собрать с кожи соль прошедшего дня, но не получается. — Не дёргайся, — Крис шипит, мнёт в ладонях тощий зад, но Чанёль уже не голодный, на грани срыва, щенок, а волк — дикий и бесконтрольный. Он опасен, и любой другой давно бы от него сбежал, да только Крис доверяет ему больше, чем самому себе. — Ты же не из-за Свободных пришёл, да? — Чанёль елозит губами по щеке, кусает её осторожно, чтобы не повредить кожу. — Скучал, скотина, скучал по мне… — Дико, — Крис согласен с каждым словом, ведь нельзя по нему не скучать. Не умеет, не научили, Боже. — Вкусный такой… — Хватит с тебя. — Красивый. У Криса ладони потеют, липнут к холодной коже спины. Чанёль сильный — сплошные стальные мышцы, — крепкий и с выдержкой все в порядке, и как только охотникам дался — непонятно. Подыграл, должно быть, позволил связать по рукам и ногам и в клетку бросить. И назад не хочет совсем, потому что здесь ему — правда ведь — хорошо. Чанёль словно мысли читает и стонет протяжно, горячим дыханием по виску проходится, в пояснице гнётся, трётся в джинс упакованным членом о живот Криса. У того искры из глаз и полная дезориентация в пространстве. Он кусает подставленное беспечно плечо, ногтями вспарывает скользкую кожу и тут же с себя спихивает. Чанёль падает на спину, и Крис, извернувшись, хватает его за лодыжки. Проходится пальцами от косточек до крупных колен, пережимает чуть выше, надавливает, мнёт жёсткие складки штанов и прёт дальше. Чанёль смеётся хрипло, словно всю жизнь не выпускал изо рта сигарету, и зад приподнимает, чтобы было удобней раздевать. Они спаиваются — кожей — намертво, притираются друг к другу, как детали сверхмощного механизма, отлаживают движения, скольжения, вздохи в единый ритм и проваливаются. Туда, где темно и душно, и пахнет солью с перцем. Чанёль — божество: до нелепого опасное и жестокое. Такому в жертву младенцев приносят и черных коз, имя вслух не произносят и за закрытыми ставнями молятся. Он из тех, первобытных, языческих, что были до всего, и Крису гадать остаётся, как ещё не вытравил из него душу. — Моё, — Чанёль подставляется, принимает все, что дают, берёт жадно, неистово, словно в последний раз. И кто знает, может, прав, может, только так и стоит любить? Словно завтра не наступит никогда, словно вот этот миг — всё, что у них осталось? Крис катает на языке горошину его соска, носом тянет пряный запах немытой кожи и губами, сквозь рёберное решето, чует неровный пульс. У вампиров сердце — что у людей, и кровь в жилах такая же жаркая и тягучая, и только жизни в ней совсем мало: голодная, измождённая, уставшая течь по венам кровь. Крис шарит рукой по скомканным одеялам, находит нераспечатанный шприц и, остановившись, выдавливает его из упаковки. Срывает колпачок, свинчивает иглу и, оттянув сосок двумя пальцами, пробивает его насквозь. Чанёль воздухом давится, но не смыкается, не вырывается. Вдавливает пальцы в затылок Криса, пятками в матрац упирается и продолжает с того места, на котором они остановились. Двигается медленно, вбирает в себя член расслабленно, раскрываясь навстречу и тут же сжимаясь, обхватывая кольцом разгорячённых мышц. Крис вынимает иглу и ртом накрывает сосок. Сосёт его, вытягивает из крохотной ранки кровь. Она горькая и слишком солёная, жжёт глотку и пищевод, но Крису нравится. Нравится, как с каждым глотком каменеет живот, как поджимаются яйца и покалывает между лопаток. Как стонет Чанёль, потираясь о его живот членом, как сгущается между ними воздух, как кожу высыпает мурашками и предоргазменная волна ударяет в голову. Нравится кончать в него, отдавать частицу себя, зная, что ни с кем и никогда не поделится, что будет это жадное, требовательное «моё» выгрызать на запястьях, лишь бы не вслух, не на воздух. Лишь бы помнить и не позволить забыть. — Скотина ты, — фыркая, подытоживает Чанёль и пальцем обводит опухший сосок. Щёки заметно порозовели, морщины на лбу разгладились, синяки под глазами рассосались. Он всё ещё голоден, но это уже терпимый, приятный голод. Им можно управлять, его можно подчинять, с ним можно играть, не причиняя никому вреда. — Я попрошу Чондэ помочь. Он собирается бежать со своим. У него есть план. У таких, как Чондэ, всегда есть план. И если он может вывести одного вампира, то сможет и двоих. Стереть метку, заплатить, кому надо, чтобы закрыли глаза, найти временное убежище в городе, нарисовать новые документы, а потом достать билет на поезд, а ещё лучше — на самолёт. Хочешь в Аргентину? Патагония? Там лютейшие холода зимой, а это значит — один-два вампира на пару квадратных километров. Никто там за ними не охотится. Раз в три месяца отмечаются у куратора, получают свой паёк плазмы и живут себе дальше. Как люди живут. — Звучит как реклама новомодного курорта. — Хочешь, вместе поедем? Я, ты и пампасы. Будем овец разводить, рыбачить и любоваться на фламинго. Как тебе? Я запишусь твоим донором, мне будут платить пособие. — Звучит слишком хорошо, — Чанёль качает головой. — Не все истории заканчиваются плохо. — Назови мне хоть одну историю, которая закончилась для вампира хорошо? — «Сумерки»? Чанёль гогочет так, что трясётся кровать. Крис и себе улыбается, запускает пальцы в его волосы, треплет их, путая ещё сильнее. — А если не получится? Если к стенке поставят? — Чанёль поворачивает голову так, чтобы посмотреть Крису в глаза. — Встану рядом, — отвечать тот, не задумываясь. — Как Бонни и Клайд? — Как Бонни и Клайд. Чанёль кладёт ладонь ему на грудь, и Крис накрывает её своей ладонью. У них в запасе совсем немного времени, и, возможно, утром начнётся война, где они встанут друг против друга, но сейчас им хочется верить, что для них уготовлен счастливый конец. — Приснись мне сегодня, в последний раз приснись. Чтобы после — только наяву, — у Чанёля в глазах ещё сотня невысказанных просьб, под ладонью чужое сердце, а в ухмылке твёрдое «нас не сломают». Крис кивает и сжимает его пальцы в ответ. Он знает, что охотнику не положено любить жертву, но Чанёль каждый раз напоминает, что они равные. Он спихивает с кровати скомканное одеяло, подкатывается Крису под бок и шепчет: «И всё равно здесь хорошо». Крис ничего не отвечает. Он даёт Чанёлю уснуть на своей груди, выбирается из постели и, одевшись, тихо выскальзывает из квартиры. Стоит позвонить по номеру, который он дал Чондэ, чтобы приберегли пару стволов и для него, проверить счёт в банке и убедиться, что сбережений хватит на два билета до Аргентины. После будет неплохо пожрать, поспать часов пять и отправиться на охоту за лабораторными крысами. В вампирах Крис уверен больше, чем в людях. Он выходит в залитый предрассветным туманом проулок, натягивает на голову капюшон и, сунув ладони в карманы джинсов, идёт прочь из гетто. Запах земли ещё долго не выветривается из лёгких.