an ordinary(?) winter day

      Белые хлопья беспрестанно падают с неба, укрывая всё холодным одеялом. Зарывшись носом в белый вязаный шарф, Ёнджэ шёл по безлюдной улице, оставляя следы на нетронутом снежном покрывале. Сжимая в карманах кулаки, парень мечтал высвободить их и ударить своего спутника.       — Ты должно быть ангел, — звонко произносит Джексон и улыбается, оголяя ряд белых зубов.       Ёнджэ не смотрит на него, лишь хмурит брови, продолжая упорно шагать и смотреть под ноги. Кулаки невольно разжимаются, и в груди нечто предательски щиплет. Приятно щиплет, отдавая теплом со стороны рядом идущего друга.       Китаец раздражает Ёнджэ, всё время раздражал. С первого знакомства, с первого взгляда. Вычурное поведение, беспочвенные приступы величия, звонкий смех и бесконечные потоки какой-то бестолковой информации. Чхве привык терпеть и слушать. Просто он привык к Кайе.       Друзья не понимали, как Ёнджэ мог терпеть это безумство. Даже Джексон не понимал, хотя и внутри своей головы, но не понимал.       «Просто Ёнджэ любит своего хёна». Заливистый и громкий смех, тяжёлая ладонь на плече и непонимающие улыбки окружающих.       «Какой ты мне хён?». Тихий шелест губ, который услышит, наверное, только тот, кому это адресовано, и еле заметная ухмылка, направленная в пол.       Чхве продолжает думать и вспоминать, желая понять, что его зацепило и пришило к себе намертво. Белый снег оседает на тёмных волосах, холодя голову, и Ёнджэ ёжится, шмыгая носом.       — Почему ангел?       — Я тебе это сказал минут пять назад, — хохочет Ван, — ты меня хоть слушаешь?       «Слушаю, а слышу только то, что надо».       Ёнджэ кивает, всё также продолжая смотреть под ноги, не решаясь заглянуть в большие, чёрные глаза.       — Потому и ангел. Слушаешь, терпишь… — задумчиво улыбается Джексон.       Ладонь касается чёрных волос и взлохмачивает их, стряхивая холодные снежинки. Чхве останавливается, поворачиваясь к старшему, и в очередной раз вздрагивает.       — Ты совсем замёрз, — недовольно хмурится Джексон и притягивает к себе горе-тонсена, который не воспринимает себя таковым.       …не от холода вовсе. Он ныряет в чёрное море, за мгновение успев захлебнуться, и в агонии вздрагивает, не желая выныривать.       Кайе прижимает к себе холодного Ёнджэ, пытаясь согреть всем телом, всем сердцем. Только не в прямом смысле…       Он давно не знает и не понимает зачем всё это делает. Пытается притянуть, но иногда наоборот — лишь отталкивает. Джексон видит искреннюю улыбку, когда несёт какую-то ерунду, напрягающую большинство друзей и знакомых.       «Выпендрёжник» — с улыбкой, произносят многие, а чудное солнце лишь смотрит глазами-лучиками и ласково улыбается.       — Знаешь, а ведь я и правда тебя люблю. Ты шутил, а я сжимая кулаки смеялся, словно неправда всё это.       Джексон смеётся, только не так как всегда, а нежно и любовно, обволакивая тёмноволосую голову и оседая в сердце. У Чхве дежавю. Он помнит этот смех из сна — светлого и белого, словно снежный день наяву.       Ёнджэ замирает, пытаясь вдохнуть морозный воздух, потому что голова немного кружится от насыщенного аромата чужих духов, но не получается. Терпкий запах давно засел в голове, не желая её покидать, и Чхве смирился, каждый раз ощущая покалывания в пальцах.       — Знал и знаю. Только не понимаю за что и почему, — совсем тихо отвечает Джексон.       — Глупый. Ты хоть себя понимаешь? — усмехается Ёнджэ, всё также упираясь подбородком в плечо старшего.       — Нет, — спокойно отвечает Кайе.        Чхве любит его за то, что знает именно таким: спокойным, размеренным, задумчивым и нежным.       Он стоит как истукан, боясь пошевелиться, но руки сами покидают карманы и ложатся на широкую спину Джексона. Внутри Кайе что-то вспыхивает, плавится и разливается по всему телу, даря тепло каждой частице живой ткани.       Хоть Джексон не в состоянии понять многое, но он знает, чего стоили эти слова. Ёнджэ загадка, молчаливая и задумчивая. Витающий в облаках ангел, с задорным смехом, золотыми глазами и широкой улыбкой. Искренний настолько, насколько можно, и безумно преданный. С долей жадности и ревности.       Ёнджэ не глупый, в отличии от некоторых. Он знает всё и понимает. Просто научился замечать то, чего другие не видят.       Заметил смущённые смешки, которые отпускает Югём, когда Марк что-то шепчет ему на ухо, после пронзительного взгляда на Ёнджэ и Джексона. Заметил розовые щёки и косые взгляды мелкого, после мини-лекции от Туана.       «Думаешь?» — прикусив губу шепчет Ким, и еле заметный кивок со стороны американца вызывают у Югёма очередную многозначительную улыбку.       Чхве смотрит на этих голубей и совсем не обижается. Только смущённо стряхивает с себя руку Джексона и отворачивается в сторону, делая очередную пометку в голове.       Он даже отношения Югёма и Марка заметил раньше, чем они сами.       Они молчат, прижимаясь друг к другу, что есть мочи, но всё равно дрожат. Только не от холода вовсе…       Каждый из них понял всё для себя и понял другого. Ёнджэ не нужны слова, он и так всё знает, причём давно. Но тихое «Ну, ты же знаешь, да? Скажи, что да» всё равно раздаётся у уха. Чхве опускает веки, тяжело вздыхая, и в голове проносится привычное «Джексон Ван, ты идиот».        — Знаю, — выдыхает Ёнджэ в чужую щёку и невесомо целует.       Снежинки летят, рассекая воздух, и окутывают всё и всех на своём пути. Пряча под собой грязные города, холодные и белые хлопья одевают голые деревья в свадебные наряды, даря надежду и заставляя верить в чудо.       Что-то обязательно изменится. Растают вместе со снежинкой на щеке сомнения и недопонимания. Согреется в чужих объятьях нежная любовь. Чужие пальцы чутко прикоснутся к ледяной щеке, и миллионная снежинка погибнет на чёрных ресницах.       Люблю?       Любит.