Сказка о вечных мертвых водах

Все совпадения с нереально существующим злонамеренны. В ночь, когда родился Дин, на задворках Морены, возле обветшалого, давным-давно не обитаемого дома, появился пруд, и он разросся от размера центовой монетки до почти идеального круга диаметром в пару-тройку футов буквально за один младенческий крик. Из пруда вышел юноша. Он именно вышел, не выбрался. Кожа его была сухой. Его макушка с черными волосами появилась над поверхностью воды, следом за ней показался лоб, сверкнули синим, как ночное небо, глаза. Юноша неспешно выходил из воды, будто всю жизнь только этим и занимался. Полная луна освещала его, как днем. Летняя ночь была на удивление прохладной, а юноша, даром, что абсолютно нагой, даже не покрылся мурашками. Он шагнул из пруда на высокую сорную траву, поднял голову к небу, а затем безошибочно посмотрел в сторону дома Винчестеров – далекого, скрытого другими постройками и заборами. Словно удовлетворившись увиденным, юноша направился к заброшеному дому. Там он нашел одежду – то ли от прежних хозяев забытые впопыхах брюки, то ли ветошь, оставленную бомжами или подростками, любившими забиваться во все дыры подальше от родительского надзора. За ночь юноша так и не сомкнул глаз. Он вымел из дома грязь, натаскал из дальнего колодца воды, вымыл пол и протер все поверхности. С первыми лучами солнца юноша привел свою жалкую одежду в порядок (попросту отряхнул с нее пыль) и направился к первой (и единственной) больнице, куда Винчестеры поехали с новорожденным сыном. Их, должно быть, бранили, но они попросту не успели прибыть загодя – роды начались немного раньше срока. Постояв возле больницы, юноша поехал в город с первой попутной машиной. Водитель дал ему немного денег, а под вечер никак не мог вспомнить, куда подевались из кармана две мятые десятки. Про пассажира он тоже забыл. Юноша же купил хорошую одежду и немного семян. Он вернулся к своему дому с другой машиной и, словно и не бодрствовал всю ночь, принялся ходить с плугом по полю за домом. Он не проявлял ни единого признака усталости. Так, за уборкой, ремонтом дома и возделыванием земли, проходили дни, недели и месяцы. После дождей пришел снег. За ним вновь выглянуло и выжгло землю солнце. Дом стал жилым, опрятным, на него поглядывали случайные прохожие с уважением. Плодородные земли дали урожай. Юноша, не скрываясь, ездил в город, торговал овощами и фруктами. Он купил машину и перестал искать попутку. В памяти людей он не задерживался надолго. С ним здоровались соседи при встрече, но, стоило ему скрыться, забывали, что видели юношу. Он часто бывал в пролеске. Ходил по тропинкам, рвал цветы и травы, иногда собирал ягоды. Ему часто встречалась миловидная блондинка с шебутным бутузом на руках. Ему был год с небольшим. При виде юноши ребенок каждый раз начинал шуметь и тянул к нему маленькие ручки, а блондинка каждый раз удивлялась: ведь обычно Дин недоверчиво относится к незнакомым! И каждый раз юноша отвечал ей едва заметной улыбкой и говорил, что нравится детям. Он касался крошечных пальчиков Дина, и тот затихал. Он внимательно смотрел юноше в глаза, а тот всматривался в ответ со всей серьезностью, и блондинке казалось, что между ее сыном и незнакомцем происходит мысленный диалог. Ее пробирал холод, и она искала повод поскорее уйти. Деревушка была маленькой, все друг друга знали, и дети с ранних лет гуляли мимо соседских домов, бегали наперегонки и играли в пролеске. Дину исполнилось семь, когда родители стали его отпускать одного. Тогда он впервые и остался с юношей наедине. Дин шел от своего друга, Брая, в самых расстроенных чувствах. Колени были в крови и грязи, ладонь досадно ныла, и очень хотелось заплакать, но Дин берег свои слезы до дома, где его могла пожалеть мама. Он упал во время догонялок на недавно заасфальтированную дорогу, и ему было так больно, что он не смог продолжать игру. Брай жил далеко, и Дин брел уже долго. Он остановился, вытер ладонью нос и почти всхлипнул. В голове мелькнула мысль зайти к кому-нибудь из соседей и попросить помощи. Он почти уже решился постучаться к миссис Смит, как заметил по другую сторону дороги человека. Тот был высокий, как все взрослые, и красивый, как взрослые, но еще не старые. Дин остановился. Человек, помедлив, подошел к нему и, опустившись рядом на одно колено, спросил: – Тебя отвести домой? Дин помотал головой. – Я сам дойду. Я тебя видел. Обычно он обращался ко взрослым на «вы» и добавлял «сэр», как его научил папа, но сейчас забылся от боли и расстройства. Он ожидал, что взрослый поцокает языком, но тот улыбнулся: – Да, я часто наблюдал за тобой, Дин. Хочешь, я вылечу твои царапки? Дин насторожился. Мама запрещала ему разговаривать с незнакомцами. Она говорила, что сюда заезжают туристы, и с ними общаться нельзя. И нельзя садиться к ним в машину. – Ты – турист? – на всякий случай спросил Дин. – Не думаю, – взрослый развеселился. – Тебя не наругают дома? На проезжей части нельзя играть. Тебе разве не говорили об этом? Дин насупился. Этот взрослый знал все. Но если он и впрямь мог вылечить коленки и ладони… – Ладно, – решил Дин. – Пойдем к тебе. Но в машину я не сяду. Как тебя зовут? – Кастиэль. Имя было мудреное, но в груди словно колокольчик зазвенел. Кас… Кас. Так будет лучше. Кас посадил Дина к себе на плечи и пошел вдоль дороги. Они шли долго, Дину показалось, прошла целая вечность, и боль почти пропала. Он сидел, положив ладони на голову Касу, и смотрел по сторонам. Проходя мимо дома Брая, Дин заметил его и показал ему язык. Тот, ошалело посмотрев на Каса, бросился в дом, словно увидел чудовище. Наконец Кас, мало говоривший в пути, остановился возле добротного дома с ухоженным садом и полем колосьев за ним. Спустив Дина с плеч, Кас взял его за руку, но, к удивлению Дина, повел не в дом, а вокруг него. Дин оглядывался по сторонам. Он ни разу не бывал даже близко к этому месту, и все казалось нездешним, ненастоящим, будто сказочным, но это пугало: по коже пробегал холодок, словно дом раззявил зубастую пасть, а в земле копошились слепые черви. – Не бойся, – сказал Кас, как будто прочитав мысли Дина. – Они не причинят тебе вреда. Не когда я рядом. Дин не поверил. Страх никуда не ушел. Но мама всегда говорила, что он храбрый мальчик, и Дин никак не выказал стиснувшего его в кулак ужаса. Кас остановился за домом. Перед ними стелился пруд. Дин видел его границы и одновременно не мог их узреть, пруд был и конечен, и безграничен. Двойственность так легко уживалась в голове, что Дин не задал ни единого вопроса. Возле пруда росли редкие мясистые стебли незнакомых Дину трав, а по его поверхности плыла одинокая желтая кубышка. У самой кромки воды лежал металлический, подернутый ржавчиной, ковш. Кас все держал Дина за руку. Остановившись, но не разомкнув ладони, Кас присел на корточки и, взяв ковш, зачерпнул в него немного зеленоватой воды. – Не бойся, – вновь сказал Кас. – От малой толики, взятой из бесконечности, с тобой ничего не случится. Дин и не думал, что мутноватая вода может сделать ему хуже, чем есть, хотя боли Дин уже почти не замечал. Он чувствовал, что в словах Каса что-то крылось, но не мог понять, что. Со взрослыми так часто бывало: они говорят загадками, а ты принимаешь все за чистую монету. – Что это? – спросил Дин. Кас поставил ковш на траву, провел над ним ладонью и ответил: – Вечные мертвые воды. Он зачерпнул немного воды и пролил ее на колено Дина. На секунду защипало, укололо холодом, и тут же прошло. Дин размазал грязь. Под ней не было ни единой царапины. Кас тем временем, все так же держа его за руку, омыл вторую коленку Дина и одну его ладонь. – У Крэпплов болеет дочка, – задумался Дин. – Мама говорит, у нее большая болезнь крови. Если ее целиком окунуть сюда… – Она умрет. – Если так же из ковша полить… – Она умрет, – непреклонно повторил Кас. – Мертвые вечные воды не терпят избытка и излишеств. Пойдем. Тебя совсем не удивило то, что сейчас произошло? Дин прислушался к себе и помотал головой. Нет, все уложилось в его понимание мира. Мира, в котором были мама, папа и брат, в саду водились феи, Санта приносил на Рождество подарки… В этом мире был пруд, который исцелял. – Ты голоден? – спросил Кас, и живот Дина тут же заурчал. Кас отпустил руку Дина, лишь войдя в дом. Внутри было чисто и светло, и пахло хлебом. Кас накормил Дина великолепным обедом из супа с маленькими кусочками мяса без единой жилки и ароматным пирогом из яблок. Дину даже показалось, что он был вкуснее маминого. Время летело незаметно, пока он разглядывал жилище Каса. Над дверью у него висела кукла с руками, ногами и юбкой из пучков трав, на полках тоже ютились высушенные стебли с листьями. – Зачем это? – спросил Дин с набитым ртом. – Чтобы миры крепче сшивались, – сказал Кас. Дин с умным видом кивнул, хотя ничего и не понял. Он отодвинул пустые тарелки. Кас, развернувшись к нему спиной, мыл их, а Дин все вертел головой. – А что на втором этаже? – перекрикивая шум воды, поинтересовался он. Кас обернулся к нему: – Моя спальня. Дин хотел попросить разрешения подняться и взглянуть на нее, но сдержался. Что-то подсказывало, что и там Кас сшивает миры травами, но Дину становилось не по себе от этой мысли, совсем как во дворе, где черви и зубы. Убрав все тарелки со стола, Кас предложил Дину выпить меда. Это показалось Дину странным, но он согласился из вежливости. Мед был не похож на ту желтую вязкую массу в банках, которую изредка покупала мама, и совсем не походил на светлые соты. В кружке, предложенной Касом, была жидкость, густая, как сироп. Дин сделал маленький глоток, потому что был воспитанным мальчиком, и поблагодарил. Допивать он не стал. Кас убрал кружку и улыбнулся. За окном еще не стемнело, летние ночи были долгими, но все приобрело тот нежный теплый оттенок, что говорит о вечере. Дину было пора возвращаться, иначе мама станет волноваться. Кас взял его за руку и повел на улицу. По пути со двора Дин заметил синий «бьюик» с крыльями, похожими на женские брови, и спросил, не прокатит ли Кас его. Тот пообещал устроить автопробег в следующий раз. Они шли все так же молча, как и в прошлый раз, но тишина нравилась Дину. С Касом было незачем болтать о ерунде, но и сказать ему было нечего – Дин неосознанно чувствовал, что Кас если и не читает его мысли, то просто знает все, что волнует Дина. Так и оказалось: уже возле дома Винчестеров Кас пробормотал, что родители очень любят Сэмми. Но меньше любить Дина от этого не станут. – Ты придешь ко мне в гости? – спросил Дин. – А ты приглашаешь? – Ну да! – И ты разрешаешь мне входить в твой дом и твой двор? Дин недоуменно поднял взгляд на Каса. – Разумеется! – сказал он. – Ты должен так и сказать – я разрешаю тебе… – Разрешаю! – перебил его Дин. – Разрешаю тебе входить в мой дом и мой двор. Мама уже ждала Дина на крыльце, взволнованно постукивая ногой по ступеньке. Она была в платье, в котором ходила по деревне, когда ей нужно было что-то попросить у соседей, и выглядела так, словно вот-вот уйдет. Она заметила Дина с Касом издалека и крикнула, обернувшись к дому: – Джон, он здесь! И она кинулась к сыну. Кастиэль тактично отпустил его руку и дал броситься навстречу маме. Она наклонилась, и Дин обнял ее за шею. – Кто это? – настороженно спросила мама. – Я Кастиэль. Живу в последнем доме линии. Вы меня помните, – сказал Кас. Мама странно замерла, поглаживая Дина по голове, и заторможено ответила: – Да, помню. Дин посмотрел на нее, но морок уже ушел из ее глаз. Кастиэль скупо махнул рукой и побрел обратно. Мама запоздало крикнула ему в ответ: – Спасибо!.. Дина не спрашивали дома ни о чем. Мама сказала, что прибегал Брай и утверждал, что Дин ушел с чудовищем, но ему никто не поверил. Их видели играющих вместе весь день. О Касе мама не вспоминала. С тех пор Дин все чаще приходил к Касу вместо друзей. После школы Дин выходил из автобуса на самом краю Морены и шел сразу к Касу. Тот помогал ему с уроками, и они отправлялись гулять до самой темноты. *** Отец ушел из семьи, когда Дину исполнилось двенадцать лет. Мама была жалкой, плакала, думая, что ее не видят, и Дина это раздражало еще больше ее бездействия. Она не кинулась за отцом! Она упустила его! Их семья теперь неполная. Одноклассники будут тыкать пальцем и смеяться. У Сэма уже спросили, почему отец больше не возит его в школу на машине. Он так и не рассказал, что ответил. Наверно, промолчал. Дину страшно хотелось собрать вещи и рвануть на поиски отца, но останавливал Сэм: его с собой не потащишь, а оставлять в одиночку его на попечение мамы было подло. Дин пропадал у Каса всеми днями. Тому было девятнадцать лет. Дин, расстроенный и постоянно нервный, зло спросил, сколько лет уже возраст Каса не меняется, но тот не выглядел уличенным во лжи. Он сказал: – Много лет не меняется, Дин. Но мне девятнадцать. Шли дни и недели, и Дин ссорился с мамой из-за надуманных поводов, ерничал, доводя ее до белого каления, и получал едкое удовольствие от ее криков и наказаний. Неизвестно, сколько времени это продолжалось бы, но Кас, проницательный, как всегда, сказал Дину однажды на прощание: – Вину мужчин всегда вменяют женщине. Больше он ничего не добавил. В тот вечер Дин огрызнулся, сказав, что дойдет до дома сам, и поплелся от Каса по дороге в одиночестве. Окна с тысячью зубов и земля, кишащая невидимыми червями, оставались позади. Он думал. Отец ушел к другой женщине. Дин подслушал это из разговоров мамы с ее лучшей подругой. Мама мирилась с его отлучками и ложью почти полгода, находя отцу оправдания. Наверно, она с самого начала все знала. Дин пришел домой. Мама была на кухне. Подойдя к ней со спины, Дин обнял ее и неожиданно для себя расплакался, бессвязно прося прощения, и мама тоже зарыдала. Она развернулась к нему, обняла, забыв про мокрые руки в пене от моющего средства. Мама шептала, что все будет хорошо, и Дин хотел, чтобы она имела в виду, что отец вернется, но на самом деле понимал: она говорит, что они справятся втроем. Мэри Винчестер, Дин и Сэм. Они и вправду справились. Пережили зиму и весну, дотянули до лета, почти не заметив, что денег стало меньше, а работы на всех них навалилось больше, даже Сэм помогал, хотя Дин и не понимал, как младший брат смог взять на себя почти всю работу по дому, кроме готовки. Весной Дин подрабатывал на мойке машин в городе. Кас заезжал за ним в конце рабочего дня и вез домой. К лету мама приобрела вид суровый и гордый, какой Дин видел лишь у воительниц в фильмах. Отец вернулся в июне. Дин заметил его машину издалека и побежал в дом, не зная, что сказать маме. Посоветовать простить? Потребовать сохранить достоинство? Дин не знал. Мама восприняла новость спокойно и приказала Дину идти в комнату и не высовываться. Он помедлил. Хотел остаться и защитить ее, однако мама была непреклонна. Дин подчинился, но распахнул в своей комнате окно, высунулся из него (Сэм пристроился рядом) и слышал каждое слово. Отец, поставив машину на обочине, подошел к порогу. Он выглядел хуже, чем в последний раз, когда Дин его видел. Похудел, с щетиной и плохо остриженными волосами. Отец просил прощения. Мама его простила, но сказала отправляться на все четыре стороны. Они еще недолго препирались, отец был необычайно мягок, а потом случилось то, после чего отец для Дина стал навсегда Джоном. Он схватил маму за плечи, тряхнул так, что она вскрикнула, и отстранился с довольной улыбкой. Он заявил: – Это мой дом. Мои дети. Не ты решаешь, есть у меня право жить здесь или нет. Дин хотел крикнуть, что его не было полгода, и он больше им не нужен, но мама среагировала быстрее. Она сделала обманчиво мягкий шаг назад, в дом, и резко выхватила из-за двери ружье. Уперев приклад в плечо, она рявкнула: – Пошел прочь. Документы на развод уже у адвоката. Ты их подпишешь и уйдешь из нашей жизни. Может, отец спился. Может, счастливо жил с другой женщиной. После того вечера Дин его больше не видел. Он не жалел об уходе Джона. И ему казалось, что помог справиться с его уходом именно Кас. Он вправил Дину мозги, даже без прямых указаний. *** Дин бурно отпраздновал шестнадцать лет. На следующее утро после праздника он ничего не вспомнил, кроме одного: его девственность отправилась в далекое путешествие и больше не вернется. Голова болела, во рту все пересохло, а возле кровати валялись два использованных презерватива, но Дин чувствовал себя счастливым. Только очень больным. Было воскресенье. Он сполз с постели. Ему нужно было исцелиться. Однозначно. Вечные мертвые воды Каса, конечно, для этого не предназначены, но с молчаливого попустительства Каса Дин уже пару раз зачерпывал из них ковшом воду и касался ее кончиками пальцев. Тогда все тело изнутри обжигала боль, а в следующий же миг становилось так хорошо, как никогда не бывало, и каждый раз после прикосновения к водам казалось, что Дин испытал нечто, доселе невиданное, каждый раз – как первый. Воды отчасти напоминали самого Каса: для него каждый год – девятнадцатый. Для вод каждый день – последний. Их мертвая жизнь растянулась в бесконечность. На интуитивном уровне Дин понимал их устройство, но не мог объяснить разумом. Он оделся, отказался от завтрака (мутило от одного запаха пищи) и пошел к Касу под палящим солнцем. Было немного стыдно. Он обещал прийти вчера. Кас ждал его… может быть, даже с подарком и угощением, а Дин, напившийся самым ранним утром, когда к нему в окно залезли его школьные дружки, обо всем забыл. Точнее, он помнил, прекрасно помнил все обещания, но не смог их выполнить. Попросту не стал вырываться из затянувшего его болота алкоголя и мутного веселья, от которого после смеха остается лишь дурное ощущение, что ты вел себя как придурок, а твои приятели – и того хуже. Была девушка, не слишком красивая при свете дня, но зато всегда милая, и Дин предпочел ее компанию Касу. Так бы поступил любой, уговаривал себя Дин. Так бы поступил любой… Он ни разу не видел, чтобы Кас общался с кем-то, кроме самого Дина. За исключением торговцев на рынке и продавцов из супермаркета. За исключением перебрасывания словами с соседями, встретившимися по пути, когда Кас с Дином брели к дому. В жизни Каса не было ни одного человека, кроме Дина Винчестера, и до сегодняшнего дня это не удивляло Дина, даже не приходило ему на ум. Он привык быть исключительным. Единственным. От того становилось на душе еще тяжелее. Дом Кастиэля, в отличие от своего хозяина, менялся с течением времени: где-то ветшал, а где-то, наоборот, обновлялся. Все регулярно ломалось, протекало и прогнивало, и Кас без устали ремонтировал. Добротный коттедж, казалось, овладел душой, разумом и характером, и действовал назло Касу. Точно такие же дома, даже более старые, доставляли своим владельцам гораздо меньше проблем, чем Касово жилье. Дин, как и всегда, постарался не думать об этом. Он не думал и о том, что Кастиэль не взрослеет. И о том, что мертвые вечные воды творят чудеса. Изредка. По разрешению Каса. В малых количествах. Но соприкосновение с миром Каса могло стать фатальным, Дин чувствовал это, как чувствует ребенок надвигающийся дома скандал между родителями. Зайдя за калитку, Дин привычно опустил взгляд, чтобы убедиться, что белые слепые черви, копошащиеся под ногами, ему лишь померещились. Он посмотрел прямо себе под ноги и увидел одну только траву – зеленую, хрусткую, тянущуюся к солнцу. Но краем глаза все равно различал движущуюся омерзительную массу. Пуская в обход сознания сигнал об опасности, Дин вошел в дом (дверь, как и всегда, была не заперта), и окликнул Каса. Никто не отозвался. Хмуро глянув в верхний угол, где висела кукла из пучков трав, Дин буркнул: – Не двигайся ради твоего же блага. Ему показалось, что глаза-бусины сверкнули, провожая его взглядом. В последний раз посмотрев на куклу, Дин вышел из дома и отправился в поле, мимо пруда. Он уже не раз спрашивал, зачем Касу кукла. Хоть бы он ее выкинул. Послушал бы Дина и избавился от мерзкой твари, Дин готов на что угодно поспорить, что именно она притягивает к дому все неприятности, и именно она скалится тысячью длинных зубов из каждого окна. Возле пруда Дин почти шагнул к ковшу, но ощутил, что похмелье и так прошло. Он направился дальше, к полю колосьев, покачивающихся, как на волнах, от легкого ветра. Каса Дин заметил издалека. Разглядел его спину, обтянутую белой майкой, и лохматый черный затылок. Обычно в это время Кас проходился по полю или по саду, поглядывал на свои деревья и растения. Он постоянно находился в движении, словно никогда не уставал. Сейчас же Кас стоял, как вкопанный. Дин подходил все ближе, шурша колосьями, но, сам не понимая, почему, так и не окликнул Каса. А тот его не слышал, несмотря на производимый Дином шум. Кас запрокинул голову, словно обращаясь к небу. Тогда Дин позвал его по имени. Кас обернулся. Не дав ему сказать и слова, Дин выпалил: – Извини, что вчера так и не пришел, я… – И хорошо, – отрывисто сказал Кас и схватил Дина за руку. – Пошли отсюда. Дин недоуменно пошагал за ним следом. Его давно уже смущало желание Каса держаться за руки. Не потому, что было неприятно. Наоборот, Дин любил переплетать с ним пальцы, особенно когда они смотрели фильм по телевизору или игру. Но… одно дело, когда Кас водил его за руку, пока Дин был маленьким, и другое – теперь, когда Дин стал ему почти ровесником. Это было странно, это могло вызвать разговоры, это… Дин помнил, что Каса никто не запоминал, кроме мамы, но и она знала лишь его имя и примерное расположение его дома. Остальное не удерживалось в ее памяти. И все равно часть Дина опасалась, что их с Касом увидят, и начнутся разговоры, смешки и вражда. Возле ограды Дин попытался вырвать руку, но Кас стиснул его пальцы до боли, казалось, еще немного – и хрустнут. Дин не выдержал и рявкнул: – Да в чем дело?! Кас дернул его за руку в сторону дома, бегло посмотрел на пруд. Затащив Дина внутрь дома, Кас закрыл дверь, и тогда отпустил его ладонь. Буднично, как ни в чем не бывало, Кас сказал: – С днем рождения, Дин. Нахмурившись, Дин почти уже выдал тираду про то, что Кас вечно отмалчивается и держит его за дурака, но Кас потянулся к полке возле входной двери и снял с нее подарок, завернутый в ало-красную бумагу. Виниловый диск, понял Дин. Эта квадратная тонкая штука может быть только виниловым диском. Ожидания не обманули. Содрав упаковку, Дин поднял на Каса глаза (остался дюйм, не больше, и они будут одного роста): – Это же первое издание. – Да. Лицо Каса озарила улыбка – широкая, на все лицо, такая редкая для него. Дин вновь уставился на диск AC/DC «Back in Black». Он не был коллекционером, но раритеты всегда ценил. Особенно такие. Однажды он купит машину, ровесницу этого альбома, или даже старше, и будет счастлив. Дин отложил диск обратно на полку и порывисто обнял Каса. Тот обхватил его руками в ответ. От волос Каса, от самой его кожи пахло свежестью и горькой травой. Нездешними ароматами. – Почему ты рад, что я вчера так и не пришел? – спросил Дин, воспользовавшись расслабленностью Каса. Кас сразу же отстранился и с укором посмотрел на Дина. – Ты не меняешься с самого раннего возраста. Все так и делаешь исподтишка. Кас пошел на кухню. Дин – за ним. – Расскажи. Кас, мне уже шестнадцать! Сколько ты еще будешь от меня скрывать? – Скрывать что? – Кас стоял к нему спиной, но Дин и так мог угадать: губы Каса кривились в насмешке. Доброй, снисходительной, но – насмешке старшего. Даже не так: мудрого. Девятнадцать лет Каса были величиной заоблачной, не сопоставимой с возрастом ни одного живущего на Земле человека. И это тоже не было знанием: Дин лишь чувствовал это, смутно ощущал, но Кас ни разу не говорил ничего подобного прямым текстом. – Все! – рявкнул Дин. Подойдя к Касу, он схватил его за плечо и рывком развернул к себе. Не убирая ладонь, Дин посмотрел ему в глаза. – У тебя вечно одни тайны. Ты недоговариваешь. Ты не доверяешь мне? После всех этих лет? Кас не отрывал от него взгляда. Его грудь мерно вздымалась. Ни одного признака волнения. Сколько еще он видел таких подростков, требующих правды? Не может же быть, чтобы свои бесконечные девятнадцать лет Кас ждал одного-единственного Дина Винчестера. Кас молчал. Краем глаза Дин уловил движение и весь напружинился (кукла, эта кукла сожрет его однажды, проткнет своими клыками и сожрет), но это оказалась рука Каса – он медленно поднял ее и коснулся кончиками пальцев скулы Дина, убирая упавшую на нее прядь давно не стриженных волос. И тогда это случилось впервые. Всерьез. Дина прошило как током, молнией, разрядом высоковольтной дуги. Потянуло от сердца до паха от нежности, невысказанного желания. Он задержал дыхание, почти не замечая этого. Сглотнув, Дин поймал Каса за запястье. Дерьмо. Дерьмовее и быть не может. Дин осознал, что почти вплотную прижал Каса своим телом к кухонной тумбе. Так и держит Каса за плечо, не позволяя отстраниться. А второй рукой сжимает его запястье, почти положив ладонь Каса себе на щеку. Дин понял все это в одно мгновение, словно до этого сидел с Касом на разных концах дивана, а теперь неожиданно оказался верхом на его бедрах – ощущение было именно такое, и оно выбило Дина из колеи. Что еще хуже – член тоже отреагировал на эту близость. Отреагировал единственно доступным ему способом. Дин резко отстранился, запнулся о стул и едва не шлепнулся на зад. Он ошеломленно посмотрел на Каса. Почему Кас выбрал его? Почему Кас якшается с ним с самого раннего возраста? Дин отступил назад. Это все Кас виноват. Точно, это он. Он приручил к себе, и отсюда это неправильное, извращенное желание, Дин ведь никогда не интересовался парнями! Никогда! Он не из тех психов, которые в раздевалке разглядывают одноклассников и дрочат на их задницы. Он всегда был нормальным. Дин покинул дом Каса едва ли не бегом. Подарок он забыл. Щелчки сотен зубастых пастей раздавались так явно, что Дин едва не вскрикивал – он почти чувствовал боль от пронзивших его клыков. Но боль была не от этого. Боль была от предательства. Он только что совершил его в своих мыслях и действиях. Самое ужасное – он и сам это понимал, но ничего поделать с собою не мог. *** Каждый день Дина до этого момента был ясным: в нем был Кас. Утром или вечером, днем или ночью. После уборки дома или небольшой попойки с друзьями. Или вместо любых дел. Дин приходил к нему, болтал о ерунде и не только, Кас рассказывал ему что-то отвлеченное. Иногда темы становились серьезными. Дин рассуждал о Библии с настырностью, присущей юноше его лет, а Кас ускользал от выражения четкого мнения. По странности Дин никогда не делился с ним переживаниями любовного толка. Не говорил о девочке, отказавшей ему, и не заикался про первый поцелуй. Как знал, что Кас ему здесь не советчик. Но это не мешало Дину жаловаться на друзей и учителей, даже на маму и Сэма – Кас всегда находил, чем помочь и как поддержать. И теперь это исчезло. Целую неделю Дин не был у Каса. Не видел его, не заговаривал с ним. К счастью, были каникулы, и Дин лежал у себя в комнате, уткнувшись носом во много раз перечитанные выпуски комиксов. Спускался он только на кухню, чтобы унести еду к себе, а потом возвращал тарелки. Уже много лет как Дин получил в распоряжение собственную комнату, и Сэм его не беспокоил. Впрочем, какое брату дело до его метаний? У него вон, друзья целый день во дворе… Один ботаник в очках и хорошенькая умненькая девочка, по ней сразу видно, что пройдет несколько лет, и она станет первой красавицей школы, а потом и королевой бала. Из двора доносились крики и смех. – Мэгги! – возмущался Сэм. – Хватит! А она не слушала его и, смеясь, поливала мальчишек водой из шланга. Дин закрыл окно, чтобы не слышать их радостные голоса, и опустился на подушку. Чего скрывать, эту неделю он еще и подрачивал раз в день, а порой и чаще. Поначалу на Лиззи, с которой потерял девственность, а потом перестал себя сдерживать, и раз за разом вспоминал, как близко стоял к Касу, и как внутри подняло голову то чувство, то самое… Дин вспоминал, как хорошо было с Касом. Как естественно было положить голову к нему на колени, пока они смотрели кино, и Кас гладил его по волосам. Те моменты были самыми счастливыми в жизни Дина. Обнимать друг друга, держаться рядом. Дин спокойно закидывал ноги Касу на бедра безо всяких задних мыслей. И вот куда это привело. Он все это время не дружил. Он был беспросветно влюблен. Дин повернулся набок и свернулся в клубок. Он зажмурился. Хотел бы перестать слышать, но даже через закрытое окно доносились детские крики и смех. Дин накрыл голову подушкой, но стало жарко. В комнате повисла духота. Бросив подушку на пол, Дин стиснул челюсти. Злость выросла в нем, как грибок от атомного взрыва. Сэм все кричал, чтобы Мэгги перестала, а Мэгги хохотала без устали, даже Чад что-то подпискивал, но ему из-за астмы вечно не хватало силы голоса. Сэм пригрозил Мэгги: – НУ ВСЕ! И звук отозвался в голове Дина ударом. Дин вскочил с постели, рывком открыл окно и заорал: – ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА! Мэгги с Чадом задрали головы. Мэгги попятилась, испуганно глядя на его перекошенное от злобы лицо, и стремглав кинулась прочь. – Стой!.. – бросил ей вслед Сэм, но она его не слушала. Он зло посмотрел на Дина. – Ты не можешь приказывать моим друзьям! – Зато тебе могу, – желчно ответил Дин. – Я пойду, – пробормотал Чад. Сэм попытался его удержать, но тщетно. Двор опустел, и только Сэм стоял посреди лужайки, с укором глядя на старшего брата. Воцарилась долгожданная тишина. Дин продолжал смотреть на Сэма, облокотившись на подоконник. Сэм тихо сказал: – И не надо срывать на мне злость из-за твоей ссоры. С кем бы ты ни поругался. Он понуро пошел в дом. Если совесть и кольнула Дина, то лишь на одно короткое мгновение. К вечеру вся деревня уже знала: Мэгги пропала. Она так и не вернулась домой, и никто ее не видел. Все мужчины, что были в деревне, взяли фонари и ружья, а у кого не было огнестрела, вооружились битами и палками. Они пошли обшаривать лес. В последний раз звери разодрали ребенка на части лет пятнадцать назад, и тогда мужики перестреляли всех волков. Свидетелей тех событий было мало: четыре старика. Они утверждали, что тогда в лес пошли четыре десятка, но почти всех подкосили после этого болезни. Кто-то погиб в результате несчастного случая. Просто не повезло. Дин рванулся было в лес, но мама вцепилась в него, как бульдог в добычу, взвыв: – Ты никуда не пойдешь! – Я могу помочь! – сопротивлялся Дин. – Нет, – мама держала его мертвой хваткой, и взгляд ее был безумным. – Ты несовершеннолетний. Ты остаешься дома. Не дай Господь еще и тебя… – она замолкла на полуслове, но Дин ее и так понял. Хорошо, чтобы и она поняла: вина за случившееся лежит целиком и полностью на нем. Не дай он волю чувствам, не накричи на детей – и Мэгги осталась бы во дворе играть вместе с Сэмом и Чадом, а вечером бы ее забрал отец, и никто бы не искал теперь девочку одиннадцати лет в белом платье. Мама все так же стояла у входной двери, преграждая Дину вход. – Выпусти меня, – потребовал он. – Я буду патрулировать дорогу. Если она выйдет… – Кому ты врешь, Дин Винчестер? – строго спросила мама. Дин с досадой отвел глаза. Конечно же, она знала, что он не останется в стороне, в безопасности, а ломанется в лес, выкрикивая имя Мэгги. – Отойди, – ледяным тоном сказала Мэри. – Марш в свою комнату. Сэм себе места не находит, лучше займись им. – Мам! – воскликнул Дин в отчаянии. – Ты не понимаешь! Это я виноват! Мэри покраснела. Она зло произнесла: – Как ты в этом похож на отца – берешь на себя вину за все, кроме самого главного! В свою комнату! – крикнула она. Дину ничего не стоило бы взять ее за плечи, подвинуть в сторону и выбежать из дома. Но он не был на такое способен. Он коротко выдохнул. Мама была непреклонна, совсем как в тот вечер, когда наставила на Джона дуло ружья. Неожиданно Дину пришла в голову идея. – Я пойду к Касу, – с вызовом сказал он. – К кому? – прищурилась Мэри. Надежда, вспыхнувшая было, погасла. – К Кастиэлю, – без особой надежды на успех повторил Дин. – Ты его помнишь. Мама моргнула. Ее взгляд на мгновение остекленел. – Л-ладно, – не своим голосом ответила она. – Помню. Иди. Она сомнамбулой прошла мимо Дина в комнату. Он обернулся ей вслед и неуверенно добавил: – И присмотри за Сэмом. Он не знал, что заклинание Кастиэля подействует, даже если его произнесет Дин. И не знал, насколько губительно оно может оказаться. Только надеялся, что скоро его действие пройдет. Дин выскочил из дома. Сначала он хотел побежать в лес, но случайная мысль показалась ему верной. Кас наверняка знает, что можно сделать… По крайней мере, если Мэгги ранена, он мог бы помочь. Дин скажет ему, что случилось, и начнет прочесывать лес с той стороны деревни. Так быстро, как в этот вечер, Дин никогда еще не бегал. Он начал задыхаться от огня в легких только под самый конец – все-таки он не зря был капитаном футбольной команды, но он выжал из себя абсолютно все. Он подбежал к калитке Каса и навалился на нее всем весом, проникая внутрь. В боку кололо, но еще страшнее пронзила мысль: а что, если Кас его выгонит, даже не выслушав? У него были на то все причины. В доме не горело светом ни одно окно. – Кас! – крикнул Дин, и его голос эхом разнесся вокруг. Дин побежал за дом. По спине пролетел холодок, будто черные окна смотрели ему вслед, как черные глаза без единого проблеска человечности. Дин услышал отрывистое дыхание и мерно повторяющийся звук. Он пошел по направлению к нему. У самой границы двора, возле поля, Кас копал яму, скрывавшую его по пояс. Дин подошел ближе и понял, что это могила. С ровными утрамбованными стенками, почти законченная. – Кас? – еще раз позвал Дин, но уже тихо, понимая, что или Кас услышит его в любом случае, или ему не поможет и десяток громкоговорителей. – Что ты делаешь? Рядом с Касом возвышалась гора земли. Кас поднял голову. – Копаю, – лаконично ответил он. Дин боялся, что Кас проигнорирует его и продолжит свою работу, но он смотрел Дину в глаза. Без злости, без малейшего недовольства. Просто спокойный взгляд. – Ты уже знаешь про Мэгги? – Дин похолодел. – Про кого? – удивился Кас. От сердца отлегло. Дин треснул себя по лбу. Ну конечно! С чего бы Касу копать могилу незнакомой девочке! И она не понадобится. Мэгги просто заблудилась. Волков не было в их деревне уже десяток лет. – Кас, нужна твоя помощь, – скороговоркой сказал Дин и подал ему руку. – Пойдем. Скорее. Кас, на мгновение замерев, все же вложил свою ладонь в ладонь Дина и выбрался из могилы. Он оглянулся на зияющую черную дыру, а Дин быстро ввел его в суть дела. – Это я виноват, – сокрушенно сказал Дин. – Во всем. – Нет, – качнул головой Кас. – Здесь грань истончилась. Рано или поздно оно должно было выйти на поиск жертвы. – Кто – «оно»? – насторожился Дин. Кас отряхнул руки и вытер ладони о джинсы. – Иди домой, – приказал он. – Здесь небезопасно. – Никуда я не пойду! – возмутился Дин. Он схватил Каса за руку и потащил было к лесу, но тот стоял как вкопанный. Дин никак не мог сдвинуть его даже на дюйм, хотя раньше и не видел в Касе такой силы. – Что происходит? Ты тоже остаешься? – Она не в лесу, – Кас обернулся к лесу спиной и посмотрел в поле. – Она там. Дин, уходи. Я справлюсь сам. – Я не оставлю тебя, – твердо сказал Дин. Ему уже не было дела, что скрывает Кастиэль. Неважно, что он таил в себе и чем не желал делиться. Ясно было одно: он затеял что-то опасное. Значит, Дин должен быть в этот миг рядом. Он сильнее сжал пальцы Каса. – Вот почему могила, – пробормотал Кас. – Теперь ясно. Ты не уйдешь? – спросил он, словно ему требовалось подтверждение. – Нет. – Ты будешь подчиняться мне? – Да, – Дин сглотнул. Кас смотрел в поле. Впервые Дин ощутил страх от того, что рядом с ним вечное существо. Может быть, такое же могущественное, как вечные мертвые воды. А может, и нет. Но главное, что Кастиэль не был человеком – это Дин по-настоящему осознал лишь сейчас. Ему неожиданно вспомнилось, как давным-давно, в детстве, Брай, его тогдашний друг, счел Кастиэля монстром. – Ты не отпустишь мою руку, что бы ни случилось. – Не отпущу. – Поклянись. – Клянусь. Кас повернул к нему голову и смерил испытующим взглядом. – Ты пообещал мне трижды. – Я пил твой мед, – сказал Дин, и его коснулось еще одно давнее воспоминание из детства. Он подчинится всем приказам Каса. Он сделает это. Ему придется. Кас кивнул и повел Дина в поле. Колосья царапали голени и колени Дина. Его коснулся холод – здешний, вполне земной, а не потусторонний; он осознал, что выбежал из квартиры в той же одежде, в которой валялся всю неделю и спал. Шорты со шнурком вместо ширинки и разношенная огромная майка с выцветшей гитарой некогда черного цвета. Все равно что голый. Ладно хоть кеды догадался надеть. Кас вел его все дальше и дальше. – Ее зовут Мэгги, – сказал Дин. – Я позову ее. – Нет, – коротко ответил Кас. – Не поможет. Почему-то Дин и ожидал именно такого ответа. Сердце бухало в груди, как камень в заплечном мешке. Кас резко остановился, и Дин по инерции врезался в его спину плечом. – Что… – Тихо. Кас огляделся, почти не дыша. Он уставился в одну точку, и Дин проследил его взгляд. Там ничего не было. Точнее, ничего не было, если вглядываться, а если расфокусировать зрение, как при просмотре бифокальных картинок, то… Дин крепче сжал руку Каса. Бесформенное нечто, черное, как смоль, поднималось над колосьями, и звезды в небе гасли над ним. Словно огромная капля дегтя, это застыло перед ними. У него не было глаз… Но оно вглядывалось. От каждого его взгляда сердце замирало до боли, и Дин ощущал это взаправду, не фигурально. При каждой его остановке ледяные иглы пронизывали всю левую часть груди, и левая рука немела. Кас держал его за правую. – ХВАТИТ! – зычно сказал Кас. – Человек под моей защитой. Гигантская капля дегтя пульсировала. Дышала. Пила кровь, которую забывало перегонять сердце Дина. Его затошнило. Сознание уплывало. Краем глаза он заметил в дегте что-то белое. Платьице. Дин хотел было подойти к нему, но силы его покинули. Он рухнул на колени. Кас не шевельнулся. – Оставь девочку, – скомандовал Кас. – Это не твой мир. – Но он хорош-ш… – шелест слов принес ветер – Дин не был уверен, что существо, забравшее Мэгги, умело говорить. – Он все равно не твой. Уходи по-хорошему. Дин приоткрыл глаза (он даже не заметил, когда успел закрыть их). Черное нечто колыхалось, закрыв собою все небо. Белое платье превратилось в крошечную точку. В уши забралось шипение. До Дина дошло, что это был смех. Смех чужого существа. – Ш-што ты мне сделаеш-шь? Кас протянул к черноте открытую ладонь, и та отшатнулась. – Я впущу сюда свет, – спокойно сказал Кас. – Он выпотрошит тебя. – Не посмееш-шь. Кончики пальцев Каса затлели, как угли в костре. – Материя здесь тонка, – сказал Кас. – Делай выбор. Ты все еще можешь уйти добровольно. Существо взревело. Белое платье медленно взмыло ввысь, на высоту роста Дина. Мэгги словно подняли, прикрепив трос к пупку. Ее руки, ноги и голова безвольно свешивались. Ветер раздувал платье, превращая его в колокол. – Сделай что-нибудь. Сделай, – прохрипел Дин и прижался лбом к бедру Каса. Это словно придало сил, и Дин встал на ноги, пошатываясь. Он крикнул: – Уходи! Чернота заколыхалась. Без сомнения, она хохотала. – Мальш-шик… Мэгги дернулась в воздухе и вдруг полетела в Дина, как бейсбольный мяч. Он от неожиданности вырвал руку из ладони Каса и поймал Мэгги. Она врезалась в него с такой силой, что Дин отлетел и рухнул на спину. – Не смей! – догнал его крик Каса, и Дин на миг ослеп от белой вспышки. – Ш-што ты наделал! Дин закрыл глаза, прижимая к себе Мэгги. Она была холодна, как лед. Он уже знал это, но отказывался признавать. Его руки коснулся Кас и насильно отцепил от тоненькой талии Мэгги. Сжав пальцы Дина, Кас произнес: – Отпусти ее. Она мертва. – Нет. – Дин, нам надо уходить. Быстрее. – Нет! – вскрикнул Дин и открыл глаза. Над ним нависло лицо Каса. Звезды в том месте, где раньше колыхалось существо, словно смыло. Кас, поджав губы, поднял Дина за плечи, как пушинку. Дин прижимал к себе тело Мэгги. Они дошли до двора Каса молча, и только там Дин взорвался: – Опусти ее в пруд! Ее можно оживить! – Нельзя. – Ты врешь! – рявкнул Дин, уставившись на Каса. – Ты просто жадничаешь, или специально это делаешь, ты… – Вечные мертвые воды бессильны, и ты это знаешь. Ты сделал больше, чем можешь себе представить, Дин, – сказал Кас, глядя ему в глаза. – Если бы не ты, Кшаан осталась бы в этом мире. И она бы стерла его кусками, как часть неба. Там, в космосе, теперь дыра. Просто дыра, поглощающая любой свет, любую материю. Мы легко отделались. Она ненасытна. Отпусти девочку, и я провожу тебя домой. Дин помотал головой. Он вышел на дорогу. Вдалеке он услышал голоса мужчин. Они приближались. – Прости, – прошептал Дин Мэгги. В уголках глаз стало горячо от слез. – Прости. Он опустил ее на траву у обочины на противоположной дому Каса стороне. Ее кожа была сухой, как пергаментная бумага, и от прикосновения Дина лопнула, оголив белый череп. Платье стало безнадежно велико: Мэгги исхудала за несколько часов так, словно годы провела в лагере смерти. Волосы выпали. Узнать ее можно было лишь по одежде. Дин быстрым шагом вернулся во двор Каса. Тот ждал его и молча впустил в дом. – Ты тоже меня прости, – глухо сказал Дин. – За тогдашнее и сегодняшнее. Я все порчу. Все. Кас прижал его к себе. Домой в эту ночь Дин не вернулся: знал, что не заснет там. А здесь, головой на коленях Каса, он погрузился в блаженное забытье без единого кошмара. Но они поджидали где-то рядом. Черви и зубы. И мертвые дети. *** Спустя год смерть Мэгги стала легендой. Ее родители уехали пару месяцев назад, не выдержав разговоров об их дочери, и уже ничто не мешало людям чесать языки и делиться между собой все новыми подробностями. В целом истории сходились в одном: в гроб положили иссохшую малютку, за одну ночь постаревшую на тысячу лет, словно что-то высосало из нее жизнь. Зато в Морене жизнь кипела, как никогда. Строились дома. Росли деревья. Дети становились громче и истеричнее, и дня не проходило, чтобы кто-то из них не влезал к соседям через окно или не обстреливал из рогатки некогда добрых знакомых. Даже Сэм, всегда воспитанный и тихий Сэм, поддался всеобщей мании. Он пререкался с Дином до хрипа, критиковал с недетской рассудительностью его успехи в школе и сомнительные пьянки с футбольной командой и доносил маме про девочек, которых Дин менял раз в неделю. Дин и сам, впечатленный столь ранней смертью Мэгги, как с цепи сорвался; пытался взять больше, взлететь выше. Забить еще десяток голов, соблазнить еще два десятка дурочек, а потом… потом вернуться к Касу, потому что его тоже было мало. Его не хватало, словно он был воздухом, и все равно Дин не мог пойти дальше, чем их нежная дружба. Просто не мог – и все. По ночам он часто мечтал, как наберется смелости (а ведь в нем храбрости всегда было хоть отбавляй), и поцелует Каса, и тот ответит ему… Но в жизни все было сложнее, чем в мечтах. Дин ограничивался дружескими объятиями. Кас не вспоминал об их разладе годовалой давности. Но время шло. Мама раз за разом начинала ненавистный Дину разговор про колледж. На этот раз она заговорила исподтишка, за ужином, рассчитывая, что Дин не поднимет крик и не сбежит, хлопнув дверью. – Я откладывала деньги с твоего рождения, – вкрадчиво сказала мама. – Образование откроет тебе все дороги. – Агентом по недвижимости я могу и без образования быть, – огрызнулся Дин, нарочито громко положив нож на край тарелки. Мама спала и видела, как он продает людям дома. Она была уверена, что это золотая жила. – Смитти прогорел, – мамин голос зазвенел, как хрустальные бокалы. – Он тоже, как ты, плюнул на учебу, и где он теперь? Где? – мама оглянулась, словно ожидала увидеть их непутевого соседа притаившимся на кухне. – Ты тоже хочешь кончить, как он, в долгах и без единого цента? – С чего ты вообще взяла, что я хочу продавать гнилушки? – взорвался Дин. Сэм весело глянул на него и незаметно показал язык. Разумеется. После скандала и публичного выговора Дину все карманные деньги и ласка матери на ближайшие дни перейдут к мелкому паршивцу. – А чего ты хочешь? Шляться с девками, заделать одной из них ребенка и, как я, провести всю жизнь со сгорбленной спиной? – мамин голос взлетел к потолку, как воздушный шарик. Она взмахнула руками с огрубевшей от тяжелой работы кожей. – Чего ты хочешь? – Успокойся уже! – рявкнул Дин. – Я открою автомастерскую… – Да ты с машиной никогда не работал! Все, как в детстве, в облаках витаешь! – завопила мама, и Дин уже набрал воздуха в грудь, чтобы заорать в ответ, как вдруг тонко вскрикнул Сэм. Дин перевел на него взгляд. Брат поднял вилку на уровень глаз и гипнотизировал ее взглядом. Сначала Дину показалось, что между ее зубьев застряла макаронина… но потом ее конец, изогнувшись, приподнялся, и Дин понял, что смотрит на длинного белого червя. Он сглотнул, подавляя волну тошноты. – Что? – напряженно спросила мама. – Что случилось?! – Ты не видишь? – сдавленно спросил Дин. Рука Сэма дрожала. Дин отнял у него вилку, следя, чтобы червь не упал, и быстрым шагом вышел из-за стола. Он дошел до двери, распахнул ее и бросил червя вместе с вилкой на улицу. Выдохнув, Дин вернулся, и… В его тарелке копошились такие же черви. Длинные, скользкие, белесые, как подтаявший снег. Сэм, проследив его взгляд, взвизгнул. – Да что с вами? – взорвалась мама. Она встала, с грохотом отодвинув стул, и схватила тарелку Дина. Черви поползли к самой кромке, и когда мама заглянула в тарелку, они уже перебрались на ее тонкое запястье и заскользили по нему, обвивая кольцами. Копошащаяся склизкая масса ползла по руке мамы вверх. Дин застыл в ступоре. Вся еда кишела омерзительными червями, а он уже съел половину, и в его животе… там тоже кто-то шевелится. Дин рванул в туалет, упал перед унитазом на колени, и его вырвало. Закашлявшись, он надавил двумя пальцами на корень языка, вызывая еще один приступ рвоты. Руки дрожали. Издалека доносились путаные объяснения Сэма и голос мамы, кажется, смирившейся с тем, что оба ее сына сошли с ума. Дин, сплюнув кислым в унитаз, посмотрел на месиво переваренной пищи. Червей не было. Никто не двигался. Прополоскав рот, Дин поднял голову к зеркалу. Глаза запали, под ними синели круги. Дин нормально спал и ел, много времени проводил на воздухе, и все равно чах. Что-то с ним не так. Может… Дин сглотнул. В уголке левого глаза скопилась белая слизь. Он вытер ее. На мгновение следом за ней потянулся тоненький червяк такого же цвета, но, стоило моргнуть, он исчез. Может, мама права. Надо уехать в колледж. Здесь, в окружении истерящего брата и авторитарной матери, он окончательно свихнется. Когда он вернулся на кухню, мама уже мыла посуду с каменным лицом, а Сэм пил воду мелкими глотками. Дину тоже перехотелось есть. Он налил стакан воды, удостоверился, что в ней нет ничего живого, и залпом выпил. На следующий день он собрал вещи и узнал расписание автобусов. Надо уехать. Что-то решить. Сдать экзамены и поискать работу. И все наладится. Касу про червей Дин не рассказал. Он утаивал от него и предыдущие эпизоды галлюцинаций. Он не говорил, что часто вспоминает ту ночь, когда умерла Мэгги, и вообще часто ходит на могилу девочки. Наверно, Кас знал все это и так, но уважал право Дина на молчание. Есть вещи, в которых не хочешь признаваться, потому что, стоит их озвучить, и они станут ужасающе реальными. А пока… пока все это просто мерещилось. Дин не знал, как попрощаться с Касом. Вчерашнее решение уехать казалось таким естественным и верным, что он даже не подумал о разлуке с домашними и друзьями. Вернее, одним другом, потому что все остальные были так, приятелями, которых он подпускал к себе, потому что так было принято. Но Кас… Дин пришел к нему с вещами за несколько часов до прибытия автобуса. Оставь он все дома, он бы и сам остался. Не решился бы уехать. Кас ждал его у калитки, словно почувствовав, что Дин идет к нему именно сейчас. Выражение лица Каса, как и всегда, было хмурым, но Дин знал, что скрывается под этой маской. Он знал, что Кас рад ему, несмотря ни на что, и Кас его любит. А Дин любит его. Пальцы разжались, Дин бросил дорожную сумку на траву, порывисто приблизился к Касу и обнял его. Кас повел его в дом, пятясь спиной. Дин чуть повернул голову и коснулся губ Каса своими – в первый раз. Даже не поцеловал. Просто дотронулся до уголка губ. Кас крепче обнял его за талию, закрыл за ними дверь и, прижав Дина к ней, поцеловал уже по-настоящему. Кас навалился на него всем весом, вжал в дверь, подложив ладонь под затылок, и поцеловал так отчаянно, что не было сомнений – поцелуй не долгожданный. Он последний. Дин потянулся к краям футболки Каса, снял ее, прервав поцелуй, и заводил по голой коже Каса руками. Он был горячий, сухой, словно долго стоял под солнцем, и безумно, мучительно свой. Преграды рухнули. Теперь Дина ничто не останавливало. Одежда оказалась на полу по пути к дивану, на котором они так часто валялись вдвоем. Дин рухнул на Каса сверху, коснулся его промежности, и член лег в ладонь совершенно естественно. Трогая Каса через нижнее белье, Дин провел губами по его плечам, лизнул ключицы и ямочку между ними. Кас же приспустил трусы Дина, высвободив член и яйца, и обхватил ствол уверенно, словно зная, как нужно. А может, он и знал. Ему ведь уже тысячи лет как девятнадцать. Они кончили в унисон, и Дин запомнил, как Кас выдохнул его имя с благодарностью. – У тебя никого не было, – пробормотал через несколько минут Дин. Он подвинулся к спинке дивана, и Кас ловко, как волна, обернулся вокруг него, ложась сверху. – Нет. Никогда. Только ты. – Почему я? – спросил Дин, глядя в потолок. Голова Каса покоилась в изгибе его шеи. – Ты всегда был рядом, сколько я тебя помню. Даже когда мы не общались. Ты все равно подглядывал за мной. И не менялся. – Так… так должно быть, Дин, – сказал Кастиэль. Приподнявшись на локте, он обхватил пальцами подбородок Дина и заставил посмотреть на себя. – Я скажу тебе. Только пообещай не задавать вопросов. – Ты опять загадками будешь говорить. Дин смотрел Касу в глаза. Тот едва заметно улыбнулся. – Пообещай. Иначе ничего не скажу. – Обещаю, – сказал Дин со вздохом. Кастиэль поцеловал его в плечо. – Давным-давно полубог полюбил человека. Полубог оставил свою нареченную и отчий дом. Человек ответил взаимностью, покинув своих родных. Они были счастливы вдвоем. Недолго, но все же. Потом человека призвали к оружию, и он пошел, потому что знал, что такое честь и доблесть, и полубог отправился вместе с ним. Но полубог не уследил за возлюбленным, и тот оказался на волосок от смерти. Тогда полубог закрыл его своей грудью и принял смертельный для любого другого удар. Он стоял, истекая кровью, но боли не чувствуя, и люди собрались в кольцо, рассматривая его. Они догадались, кто перед ними. Кастиэль облизал губы. Его щеки покраснели, волосы были растрепаны. Но не от волнения. Историю он рассказывал совершенно спокойно. Он вновь был возбужден. Дина прошибла дрожь: как сильно было желание Каса! Как давно он хотел… но ни словом, ни жестом не подал виду, не склонил Дина раньше времени к близости. – Полубог хотел остаться с людьми, но отец приказал ему вернуться. Бог недолюбливал временных созданий, и человеческую женщину, родившую ему сына, не вспоминал. Он решил наказать и полубога, и полюбившегося ему юношу. Бог обрек полубога возрождаться каждый раз в одном и том же возрасте – в том, в котором он погиб, и возрождаться рядом с его возлюбленным. Кас замолк. Он провел языком по шее Дина и просунул руку между их телами, находя член Дина и настойчиво массируя его. – Так это же… хорошо? – хрипло спросил Дин. Кас, уставившись ему в глаза, потер большим пальцем уздечку, уводя мысли Дина от разговора. – Ты обещал не задавать вопросов. – Я же не спрашиваю ничего такого… – Дин порывисто вдохнул. Кас мягко сполз на пол, встал на колени и взял член Дина в рот. Пару раз качнув головой, он с чмоканьем выпустил головку и произнес: – До автобуса мало времени. И вновь вернулся к минету. Дин запустил пальцы ему в волосы. Полубог… полубог… слово вертелось в голове, и Дин почти уже отстранил Каса, чтобы устроить допрос с пристрастием, но Кас взял глубже, почти до горла, и положил руку на ладонь Дина, намекая, чтобы Дин сам задал темп. Пообещал ведь не спрашивать… и пил его мед… Дин притянул голову Каса ближе. Спустив одну ногу с дивана, Дин направлял Каса, как хотелось, и тот послушно брал глубже, или давал ткнуться головкой во внутреннюю сторону щеки, и он был божественно, божественно хорош, как настоящий, цельный бог, создавший все сущее. А еще… Дин понял это за миг до оргазма… еще Кас был как его вечные мертвые воды. Он умер и стал вечным. Дин понял это и кончил ему в горло, содрогаясь всем телом. Выдохнув, Дин сполз на пол и взял член Каса в руку, возвращая ему удовольствие. Автобус и вправду скоро должен был приехать, Дин чувствовал это. Он чувствовал и еще кое-что: Кас согласится. Кас обязательно согласится. До автобуса оставалось десять минут. Дин торопливо оделся, Кас последовал его примеру. – Полубог, – тихо сказал Дин, взяв лицо в ладони. – Почему я не удивлен? – В глубине души ты знал это, – Кас коснулся его груди напротив бешено колотящегося сердца. Он поцеловал Дина. – Пойдем. Автобус проедет мимо совсем скоро. – Ты со мной, – выпалил Дин. – Ты поедешь со мной. Раз ты выбрал меня. Мы будем вместе. Кас улыбнулся. Улыбка вышла ненастоящей. – Прости, – сказал он. – Что? – Дин крепче стиснул ладонями щеки Каса. Тот легко усмехнулся и безо всяких усилий отцепил от себя руки Дина. – Кас, пожалуйста! Ты не можешь… – Здесь становится тревожно, – Кас взял Дина за руку и повел к двери. – Рядом со мной всегда случаются аномалии. Сюда рвутся… сюда хотят попасть нехорошие существа, Дин. Тебе стоит уехать. Может… – Кас осекся. Дин не отпускал его ладонь. Кас уедет с ним. Они будут вместе. Они будут… Они вышли на улицу. Сумка Дина так и валялась возле калитки. Кас поднял ее и, недолго подержав в руках, вернул Дину. – Кто был тем богом? – вдруг спросил Дин. Его мысли накатывали, словно волны во время прибоя, и с шипением уходили назад. В голове все путалось. Вдалеке был слышен приближающийся рев мотора автобуса. – Ты… ты Иисус, Кас? Кастиэль покачал головой, усмехаясь. – Нет, Дин. Иисус был гораздо позже меня. То был первобог, создавший все сущее. Вечный… и мертвый. Он создал мириады миров, и даже здесь, – Кас, не глядя, указал за пруд, скрывавшийся за домом, – даже здесь есть его отпечаток. Но миры несовместимы между собой, а перегородки слишком тонки. Уезжай, Дин. И береги себя. Ну же, – Кас сжал на секунду его плечо. Дин тупо кивнул. Автобус остановился возле него, и Дин, не отрывая взгляда от Каса, взобрался на подножку. Он смотрел на Каса, пока тот не стал так далеко, что его уже невозможно было различить через окно. Забравшись на кресло в самом конце автобуса, Дин поставил сумку рядом с собой. Боковой карман был застегнут не полностью. Дин потянулся к нему и заметил, что внутри что-то есть. Он открыл карман. На него таращилась черными живыми бусинами кукла из трав. Дин схватил ее, сжал ее шею в кулак… и отпустил. Бросил в карман и застегнул его. Больше всего Дину хотелось выкинуть куклу, сжечь ее дотла, утопить – сделать все, чтобы от нее не осталось ни единого напоминания, но что-то помешало. Береги себя. Уничтожить куклу – он всегда хотел расправиться с ней, она преследовала его, как черви и зубы, с первого визита в дом Каса, но он не мог ничего сделать. Уезжай, Дин. *** Колледж научил Дина вот чему: никогда не стесняйся спросить, почему тебя недооценили, а потом устрой скандал, если преподаватель продолжит гнуть свою линию, и тогда, вполне вероятно, во внимание примут твою несгибаемую волю. А может, и вовсе сочтут старательным мальчиком, который очень хочет учиться. Бедняжка, провел все детство в пригороде, не то что остальные… Дешевый метод манипуляции работал первые несколько месяцев, и семестр Дин закончил достойно. Не потому, что выпрашивал оценки. Просто умел нравиться и правильно подавать себя. Он работал по вечерам, убирая в кампусе мусор, и так поступали почти все ребята, жившие с ним на одном этаже. Они, из разряда бедных и неблагополучных, цеплялись за все, что угодно, лишь бы выгадать еще один семестр в колледже. Потом Дин вспоминал это время с трудом, словно он постоянно был пьяным, но, проживая мгновения здесь и сейчас, ему и в голову не приходило, что он выбрал колледж не по собственному желанию. Он был с Лизой несколько месяцев, она даже уговорила его остаться на Рождество, и он написал домой, что не приедет. Мама ответила ему почти сразу же. Что-то было не так… Но Дин решил, что она просто успокоилась. По сравнению с последним годом дома ему было на удивление спокойно. Никто не ругался и не устраивал истерик. Пьянки и веселые скандалы случались каждую неделю, но проходили легко, а болезненного пристрастия к чрезмерным эмоциям, как в деревне Дина, не было. Сэм писал ему явно неохотно, и в каждом письме виделись завуалированные обвинения. Дин только хмурился. Пока он был рядом, Сэм его не ценил, зато стоило уехать, и он заскучал! Дин помнил, что что-то стало причиной из размолвки, и будто бы даже он сам виноват, но на ум не приходило никакой конкретики, и Дин бросил рыться в воспоминаниях. Он пользовался каждым вечером, чтобы провести его в шумной компании в гостиной их этажа за картами или выпивкой, а чаще всего и за тем, и за другим, и потому вспоминать причины разлада с младшим братом ему было некогда. У него была пустота в груди, которую не удавалось заполнить ни Лизе, ни новым друзьям, но Дин не отчаивался. У многих начинается депрессия при первой разлуке с мамочкой. Он не домашний ссыкунок, он не поддастся этим умонастроениям. Просто нужно понять, чего именно ему не хватает. Но на размышления оставалось мало времени. В колледже то и дело что-нибудь случалось. Чаще всего – сборища и танцы, но порой приходилось горбатиться до ночи, разгребая чужое дерьмо. В столовой кто-то кинул в сток пакет с мусором, и раковина, в которой Дин мыл посуду, засорилась. Он взял вантуз, чтобы ее прочистить. Сначала ничего не выходило, и вода по-прежнему стояла, обхватывая руки Дина по локоть. Он не сдавался. Резиновый круг присосался к краям стока особенно сильно, и Дин дернул его на себя. Резинка с оглушающим звуком отлипла, и из стока словно выстрелило еще одной порцией воды… и белых червей. Они рванули вверх, как петарды, мигом заполнив собою раковину. Вода хлынула через край, и весь пол вскоре был усеян плавающими червями. Они извивались, как слепые, тыкались и пытались плыть, и все никак не желали сдохнуть. Девчонки завизжали и мигом испарились, как будто их и не было, а убирать все это пришлось парням. Да и они ныли, что не нанимались на такую работу. Дин и его приятель проявили недюжинную твердость (или попросту мощные угрозы), чтобы заставить всех взяться за работу. К ночи потоп и засилье червей были ликвидированы. Но еще несколько дней Дин не мог спокойно спать. Просыпался от кошмаров, в которых он засовывал руки по локоть в раковину, полную копошащихся розовато-серых червей, оставляющих на коже борозды мутной слизи. Еще один эпизод, не на шутку всех испугавший, случился с Лизой. Это произошло в апреле. Дин уже два месяца как с ней расстался, а Лиза все обижалась – видите ли, он с ней некрасиво обошелся. Она была уверена, что он использовал ее как ширму, чтобы скрыть свои наклонности (она никогда не уточняла, какие именно, но произносила слово так, что сомнений не оставалось: Дин – страшный извращенец). Она не давала ему объясниться, и Дин забил. Раз Лиза выдумала себе сказку, то пусть в нее верит. Видимо, ей так легче. Дин уже ничего к ней не чувствовал. Чувства в нем отмирали быстро. В тот день, запомнившийся ему надолго, он сидел с однокурсниками на трибуне стадиона, потягивая пиво (они не знали о его экспериментах с парнями и поэтому все еще водили с ним дружбу). Лиза и другие чирлилерши тренировались на поле. Лиза, изрядно набравшаяся практики за этот год, полезла по плечам девчонок на самый верх пирамиды, словно собираясь стать звездой на елке из коротких юбок и кофточек, не скрывающих лифчики. Лиза добралась до самого верха, застыла – и рухнула на землю без единого вскрика. Она пришла в себя почти сразу и потом говорила, что просто вывихнула запястье – оно у нее постоянно было замотано бинтом. Так все выглядело и так, наверно, все и было… Но Дин видел другое. Он видел, как Лиза, забираясь по плечам девочек, взмахнула рукой, и на миг ее кисть словно исчезла, пропала – и Лиза отключилась. Она упала. Дин, как и остальные парни, кинулся к ней, и хоть она прижала пострадавшую руку к себе достаточно быстро, чтобы никто ничего не успел заметить, Дин все равно увидел: запястье ссохлось и побледнело. Стало как пергаментная бумага. Дину напомнило это что-то, словно Лиза дотронулась до места, где материя истончилась, но он ничего не сказал. Его и не спрашивали. Лиза гордо вздернула подбородок и послала всех идти заниматься своими делами, а не таращиться на нее. Дин перевалил через первый семестр и начал второй, а тоска, эта зияющая пустота никуда не уходила. Он расстался с Лизой и попробовал встречаться с парнями, сам не веря, что решился на это, но дыра в груди стала еще больше. Не то. Совсем не то. Нечто неправильное. Он сообразил, в чем дело, только к лету, и осознание обрушилось на него лавиной. Второй семестр Дин закончил хуже первого – его едва не погубили случайные связи и алкоголь, но он все-таки оказался в списках зачисленных на следующий год. Дин обзавелся в колледже новыми вещами, и утрамбовать их в сумку не выходило. Тогда он перевернул ее и вытряхнул все, что было. Незачем тащить домой старый хлам. Лучше избавиться от него здесь. Дин нашел давно потерянные носки и пару трусов, с которыми он уже попрощался, всякую мелочь типа ручек и идиотских брелоков. Откинув все это в сторону, Дин остановился. На полу лежала кукла из сухих травинок и поблекших от времени тряпок. Дин с недоумением взял ее в руку и вспомнил все. Он вспомнил абсолютно все. Он держал куклу, и его трясло, словно ему в горло через воронку вливали галлонами соленую воду. Все тело шло волнами, пока кукла возвращала его в прошлое. И Дин вновь почувствовал, каково это – когда неосторожным словом отправил маленькую девочку на смерть. Каково это – всю жизнь провести рядом с неизведанным, рядом с чудовищами, которых он и увидеть не может. Каково это – бесконечно любить лучшего друга и не иметь храбрости ему в этом признаться до самого конца… Каково это – быть преданным лучшим другом. Дин сжал куклу в кулаке. Вот что Кас сделал с ним! Отправил подальше и забрал все воспоминания о себе и обо всем, выбивающемся за грани нормального. Обычного и ординарного. А что, если бы Дин и здесь столкнулся с чернотой… Она ведь подстерегала его – теперь он ясно это понимал. Все происшествия объяснялись ее присутствием. Просто он ее не замечал. Дома, рядом с Касом, он всегда чувствовал и видел все чужое. Сэм тоже видел. Может, дети умеют замечать червей и гниль – то, чем приходят гости из других миров, а взрослые – мама Дина – этот навык утрачивают. Глаза уже не такие зоркие. Восприятие закостеневшее. Может, Кас хотел, чтобы и Дин таким же стал… – Значит, так? – пробормотал Дин. – Ты подсунул мне эту дрянь, чтобы я сидел тихо? Кукла смотрела на него пуговичными взглядами и ухмылялась. Сверкали острые зубы там, где ничего не могло быть, кроме иссохшей травы. Продолжая сжимать куклу в кулаке, Дин подошел к столу и рывком выдвинул ящик, в котором его сосед по комнате хранил бонг и спички. Кукла жгла ладонь. Ничего. Скоро перестанет. Дин исхитрился зажать коробок в той же руке, что держала куклу, и чиркнул спичкой. Он поднес трепещущий огонек к траве – и она вспыхнула ярким алым пламенем. Дин разжал кулак. Горящий и чадящий комок рухнул на пол. Дым, поначалу белый, быстро почернел, кукла съежилась, обвязывавшие ее ленты скрутились, сжались, как змеиная кожа. Напоследок кукла ярко вспыхнула, едва не ослепив Дина. Он закрыл лицо предплечьем, а когда убрал руку от глаз, на полу не было ничего, даже пепла, только черный след. Дин втянул воздух и медленно выдохнул. Вот и все. Ненавистной куклы, которая издевалась над ним столько лет, больше не существует. Кас, должно быть, заговорил ее, что-то сделал с ней, чтобы она удерживала Дина вдали от дома. Кас больше не хотел его видеть – это понятно. Но он не имел права вышвыривать Дина из родной деревни. Спустя пару часов, когда сосед вернулся, Дин уже повесил сумку на плечо и собрался идти на автобус. Сосед настороженно принюхался. – Мою травку курил? – возмутился он. Дин только фыркнул. Он уже тогда знал, что больше не вернется. Мысль эта еще не оформилась, но он ощущал, что прощается с колледжем. Это место не для него. Он никогда ему не принадлежал. *** По дороге Дин размышлял, что скажет Касу. В чем его обвинит. В голову ничего не приходило, кроме глупых криков и скандалов. Спокойно поговорить не выйдет – в этом Дин ясно отдавал себе отчет. Тогда он решил и вовсе не общаться с Касом. Просто не придет к нему. Незачем. Кас не хотел уехать с ним. Предпочел лишить памяти… И то, что Дин воспринимал как должное, перестало казаться таковым спустя год в колледже. Смена обстановки, смена людей – и никто из них не догадывается, что в этот мир прорывается нечто древнее, необъяснимое. Они верят в бога-Иисуса… но никогда не слышали о вечных мертвых водах. Понятия не имеют о первобоге и сыновьях его полубогах. А Дин, принимавший все на веру с самого раннего детства, выросший рядом с полубогом, не знает о них ничего, кроме названий. Кас не счел нужным с ним поделиться. Дин так и накручивал себя, чтобы сдержаться и не кинуться первым делом к Касу. Он вышел из автобуса возле своего дома, выдохнул и отворил калитку. Все, конечно, изменилось. Мама бросилась к нему так, словно вечность не видела, и она показалась Дину меньше ростом, чем была в последнюю встречу, а Сэм, наоборот, превратился в дылду, но и он был счастлив обнять Дина. Весь день прошел суматошно. Дину приходилось работать на два фронта: маме он важно рассказывал про учебу, а Сэму выкладывал истории поинтереснее. Они проговорили до самых сумерек. Перед тем, как лечь спать, Дин вышел на порог. В колледже он пристрастился к сигаретам, но домой с собой пачку не стал брать. Он вышел на улицу по привычке, словно между пальцев была толстая «честерфилдка», и он даже тер средний палец об указательный, словно перекатывая ее. Но курить не хотелось. Хотелось посмотреть на темное небо, такое близкое и звездное, окинуть взглядом дома, тянущиеся вдоль дороги. Дин задрал голову. Небо в одном месте зияло черной дырой. Там не было ровным счетом ничего. Ни тьмы, ни света, ни тем более звезд. Дин почувствовал на себе взгляд. Он посмотрел в сторону калитки. За нею стоял Кас. – Боишься войти? – с вызовом спросил Дин. – Не ожидал меня увидеть? – Ожидал, – мягко ответил Кас и, бесшумно открыв калитку, прошел во двор. – Ожидал с того самого момента, как ты сжег куклу. Дин сузил глаза. Кас подходил к нему. Ничуть не изменился. Вечно девятнадцатилетний. Лунный свет словно не ложился на Каса, а лишь едва касался его – заставлял кончики волос серебриться, а лицо светиться бледностью, да синева глаз, поймав толику света, вспыхивала изнутри. – А зачем ты ее мне подкинул? – сорвался Дин. – Чтобы я забыл тебя? Зачем ты мне наплел… наплел, что я у тебя первый и единственный? Дин скрестил руки на груди и спрятал ладони под мышками. Ему хотелось и ударить Каса, и схватить его, прижав к себе. Обнять и не отпускать. Оттолкнуть и не позволять подходить ближе, потому что Кас оттолкнул его на целый год. – Она охраняла тебя. Теперь, – Кас тревожно глянул куда-то в сторону, – я не знаю, чего ждать. Я всего лишь хотел защитить тебя. – Что там? – напряженно спросил Дин. Кас смотрел в сторону, но Дин не видел там ровным счетом ничего, кроме аккуратно подстриженных мамой кустов. Кас дернул плечом. – В колледже что-нибудь необычное случалось? Он спрашивал так, словно ничего между ними не происходило. Словно они были просто двумя приятелями. И Дин ответил небрежно, в тон Касу: – Черви лезли из канализации и у девушки запястье высохло, как кожа… – Дин запнулся, но заставил себя произнести: – Как кожа Мэгги. Кас кивнул. – То существо… Кшаан… Она уничтожила бы тебя и все, что тебе дорого, за то, что ты впустил ее в этот мир. – Я не впускал, – возразил Дин. – Ты поймал девочку. Ты вынес часть Кшаан на себе. Неужели ты не заметил? – Кас пристально посмотрел на Дина. Дину стало не по себе от этого взгляда. Он хотел ответить, что ничего не замечал, но… Он не мог соврать. Он помнил, как начали меняться люди в деревне. Он помнил, как мама и Сэм становились ожесточеннее, и как его личные галлюцинации стали у них с братом общими. А еще он помнил, как в письмах менялись его родные. Становились самими собою все больше, чем дольше его не было. Неужели и в этом виноват он? – И ты решил избавиться от меня. – Дин сник, но пытался не подать виду. Он зацепил большие пальцы за пояс джинсов. – Я надеялся выиграть время и придумать что-нибудь. – И как, придумал? – саркастично спросил Дин. – Нет, – Кас ответил так спокойно, что стало неловко за свою язвительность. – Когда ты уничтожил куклу, ее свет отбросил Кшаан от тебя. Теперь она снова сама по себе. Ненадолго. Она еще вернется. Будь осторожен, Дин. Кас развернулся и, ссутулившись, побрел к калитке. – И это все? – повысил голос Дин. – Здесь неведомая дрянь, которая сжирает этот мир, а мне просто быть осторожным? Кас обернулся: – Это все, что я могу предложить. Ты ведь не слушаешь моих советов. И он ушел. Он все удалялся, неторопливо шагал по дороге, а Дин переминался с ноги на ногу. Он не побежал за Касом. Нет, у него осталась еще гордость. Даже не гордость, а бесконечная тяжесть на душе, которая и с места-то не позволяла двинуться. Вот уходит человек, полубог, который заполнял пустоту в груди Дина. Вот уходит тот, кому Дин с младых ногтей безоговорочно верил. И он уходит, оставляя Дина в неведении и пугающем одиночестве… Не стоило возвращаться домой. Нужно было бежать как можно дальше. Дин здесь не нужен. Он портит все, к чему прикасается. И мама с Сэмом скоро опять начнут сходить с ума от его присутствия, а следом и вся деревня. Дин поразит ее, как вирус. Он опять потер друг о друга пальцы. Нет, курить все-таки хотелось, во рту скопилась слюна от жгучего желания. Но сигарет не было. Дин вернулся в дом. Он поднялся в свою комнату, казавшуюся ему после крохотной комнатенки в общежитии огромной, походил из стороны в сторону. Он ведь не дурак. Он умеет думать. Он может завтра первым же автобусом поехать в город и засесть в библиотеку, поискать в книгах и эту Кшаан, и первобогов… Только почему в сердце такая твердая уверенность, что ничего он не найдет? Это другой мир. Книги о нем в этом мире не пишут. А Кас молчит, словно воды в рот набрал, только кидается своими загадками. Дом спал. У Дина сна не было ни в одном глазу. Он спустился на кухню, схватил спички и вышел на улицу. По пути он остановился возле забора мистера Диггла, страдающего бессонницей, и стрельнул у него сигарету. Мистер Диггл неодобрительно поцокал языком, но не поскупился на две сигареты. «Мальборо». Дин их не любил, но поблагодарил. Лучше, чем ничего. Одну сигарету он выкурил по пути к Касу, а вторую заправил за ухо, как научился в колледже. Ноги вели его по знакомой тропе. К Касу он бы и с закрытыми глазами дошел. Летняя душная ночь окутывала своим шифоновым покрывалом, поскрипывали вдали деревья, ворча в темноте, а луна висела так низко, что еще немного – и ее можно было бы сорвать с неба и положить в карман, как серебряную монету. А что, если бы Кшаан в ту давнюю ночь, в ночь смерти Мэгги, схватила кусок неба с луной? Что стало бы с приливами и отливами, как жила бы Земля без спутника? А возможно ли украсть луну? Дин дошел до дома Каса. Он не увидел, но почувствовал, как вечные мертвые воды приветствуют его после долгой разлуки и зовут окунуться. Раньше такого не было. Но раньше он и не был человеком, прожившим два года с Кшаан. Где она таилась? Почему он не мог заметить раньше? – Кас, – позвал Дин, приотворяя дверь. – Это я. Он нашел Каса в спальне на втором этаже. Кас лежал на широкой кровати, сложив руки на груди. Он занимал одну половину, словно приглашая лечь рядом. Дин так и сделал. Лег, скопировал позу Каса и уставился в потолок. – Почему ты мне ничего не объясняешь? – спросил Дин. – Мне тоже надо прожить миллиарды лет, чтобы ты мне доверился? – Я тебе доверяю, – ответил Кас и повернул к нему голову. – Я боюсь за тебя, Дин. Ты знаешь, как тяжело терять любимых? – Догадываюсь. Твое молчание погубит меня вернее, чем информация. Кас не заговорил. Дин ждал минуту, другую… Ждал и десять минут, и полчаса. Ему надоело, и он перевернулся на бок. Он положил голову на плечо Каса и обнял его за талию. Кас глубоко вздохнул. – Что ты хочешь узнать? – Кшаан. Кто она и что ей нужно. Кас провел ладонью по волосам Дина. – Она – паразит. Пиявка. Питается жизненной силой. Она сумела прорваться через разрыв ткани между мирами, но пожадничала и высосала девочку досуха. Кшаан погибла бы, но ты стал ее вместилищем. Свет ее ранил, но не убил. Осколок отскочил в тебя. Я не знал, как ее прогнать, а она все умнела… – Свет? – спросил Дин. – Типа добро? – С чего ты взял, что свет – это добро? – Кас приподнялся. Он изогнул бровь: – Думаешь, я добрый? – Дин отстранился, позволяя ему сесть, прислонившись к спинке кровати. – Свет – это оружие, Дин. Он ослепляет праведников и испепеляет негодяев. Свет не щадит никого. – В кукле, которую ты подсунул мне… в ней тоже был свет, – догадался Дин. Кас кивнул: – Не бывает оберегов без света. Оберег разбился, и вырвавшийся свет сделал последний в своем существовании выпад. – А что же тогда тьма? – Всего лишь отсутствие света. Она не несет в себе силы. – И ты, значит, свет… – Этого я не говорил. Итак, Кшаан… Она набиралась сил, Дин. Не высовывалась. Знала, что я могу убить ее, только убив тебя, и пользовалась тем, что я не способен на это. Она воздействовала на деревню понемногу. Не торопилась. А там, в колледже… Ты говорил, что пострадала девушка? Тебе она нравилась? Дин нехотя ответил: – Мы встречались. В лице Каса не промелькнуло ни малейшей ревности. – Поэтому Кшаан и попыталась напасть на нее. Ты был рядом? – Касу, похоже, и не требовался ответ Дина: он и так знал все наперед. – Она смогла до нее дотянуться. Теперь Кшаан вышибло из тебя светом, но вы связаны. Она вернется. Она уничтожит все, что дорого тебе, чтобы твои эмоции стали разрушительны. И тогда она заберет их, напьется досыта, и сила у нее будет огромная. – И что делать? – тихо спросил Дин. – Не дать ей забрать тебя. Помолчав, Кас спросил: – Что происходит там, в мире за пределами деревни? Дин пожал плечами: – Строят теории заговоров вокруг смерти Кеннеди. Хотя прошло-то уже пять лет, как его застрелили… Кас хмыкнул. – Тебя не удивляет, что в Морене никого не волнует ни Кеннеди, ни война? – Да мы просто дремучие, – Дин настороженно глянул на него. Кас покачал головой. – Ты задаешь мне много вопросов, но они все нацелены на что-то… далекое. Да, далекое. А то, что рядом с Мореной, тебя не интересует. – Что ты хочешь сказать? О чем мне тебя спросить? Кас, должно быть, хотел отвернуться или ответить вскользь, чтобы отбить у Дина все желание разговаривать, но Дин быстро сел к нему на бедра и, пригвоздив за плечи к спинке кровати, не позволил отвести взгляд. Кас, с упреком посмотрев на него, произнес: – Морена – как мыльный пузырь. Того гляди лопнет. Лишь здесь тонка грань между мирами, лишь здесь проклюнулись вечные мертвые воды. Этот мир спокоен, Дин, и ему не нужны ни первобог, ни его магия. Этот мир самодостаточен. Он один из миллиарда подобных ему миров. Но суть его в том, что он создан для людей, а для остальных он губителен. Мне повезло, что город оказался близко к Морене… Но и его я не могу пройти дальше, чем до второй полосы. Там что-то меня останавливает. Пузырь заканчивается. Там начинается мир людей, в который мне хода нет. Дин моргнул. – Ты это всерьез говоришь?.. – Слезай, – Кас подтолкнул его в бедро. – Все равно тебя это интересует меньше, чем кукла, которую я тебе подложил в сумку. В эту ночь они не спали. Говорили. Дин спрашивал, как победить Кшаан, как приручить свет, но Кас неизменно отвечал, что человеку сражаться с ней не под силу. А свет может держать как копье, не боясь сгореть, лишь полубог. Дин рассказывал, как спутался в колледже, как изменился. Кас слушал и не осуждал. Дину хотелось, чтобы Кас неодобрительно покачал головой… Но его ничем было не удивить. Потом Дин вспомнил о сигарете. Он закурил, сделал одну затяжку и протянул «мальборину» Касу. Тот принял ее, как какую-то трубку мира. Так они и курили одну сигарету на двоих. Дин не чувствовал от этого удовольствия, но ему нравилось думать, что он касается рыжеватого фильтра там, где касался его губами Кас. Дин так и не поцеловал его. Он жалел об этом всю следующую неделю. Жизнь в деревне мало изменилась. Дин помыкался несколько дней, а потом нашел себе работу у мистера Диггла в поле. У Диггла единственного в деревне водился трактор, и Дин азартно принялся на нем катать, вернее, работать – но для него такая служба была в радость. Дин избегал появляться дома. Вставал спозаранок и уходил, а вечером бродил по дороге и лесу, чтобы вернуться лишь к самой ночи. Он уставал, но не подавал виду. Что-то тянуло из него силы… Кшаан – Дин знал это, говорил себе о древней твари, нависшей над ним и над всей деревней, он вспоминал ее ежечасно, боясь, что забудет, как заставил его забыть Кас. Но он помнил. К концу июня мистер Диггл рассчитался с ним и дал отпуск на пару недель, хотя Дин и просил не лишать его работы. Мистер Диггл, посмеиваясь, отправил Дина на все четыре стороны, приговаривая: – Вымогатель… Вряд ли он всерьез считал Дина таковым, но денег у него водилось не так уж много, и Диггл скорее стал бы сам корячиться в поле, чем дальше платить мальчишке. Стоял полдень. Дин угрюмо поплелся по дороге в противоположную сторону дому. Ноги сами вели его к Касу. А может, к вечным мертвым водам. Все чаще Дину казалось, что он приходит именно к ним, и они, считывая в его душе отпечаток Кшаан, зовут его окунуться, чтобы смыть зловонное клеймо. Кас не вышел из дома, когда Дин отворил калитку. Должно быть, он уехал в город. Дин беспрепятственно прошел к пруду и остановился у его кромки. Солнце безжалостно жгло, глаза толком не видели из-за слепящего света, и Дину подумалось, что так, наверно, и борется свет, заключенный в обереги, с тьмой, серостью и людьми. Точно так же, только причиняет гораздо больше боли. Пруд был спокоен, его поверхность не колыхал ни один порыв ветра. Дин опустился на колени перед водой. Он углядел мальков рыб, трепещущих на мелководье, чуть дальше различил жуков-плавунов, скользивших по глади воды, словно фигуристы по льду. Обманчивая безмятежность. Что скрывается там, внутри? Проход в другие миры? Смерть? Или Кас лгал ему, и воды могут исцелять без ограничений? Хорошо бы окунуться – да забыть все, что тревожило. Чтобы все вернулось на круги своя и стало так, как было прежде. Дин просидел перед прудом несколько часов, пока не вернулся Кас. Дин поначалу не заметил его приближения, а лишь встрепенулся, когда ему на плечо опустилась ладонь. Дин вскинул голову. Солнце блеснуло, вновь ослепляя его, и застыло будто нимбом за затылком Кастиэля. – Я давно хочу поцеловать тебя, – неожиданно для себя признался Дин. Кас закрывал собой солнце и казался для Дина целым миром. – Хочу, но не решаюсь, а потом весь день жалею. Кас, опустив голову, едва заметно улыбнулся. Он снял футболку, подставляя бледную кожу солнечным лучам, и опустился на колени возле Дина. Его пальцы коснулись плеч Дина, как крылья бабочки, и он склонился к нему, целуя. Спустя долгое время было упоительно целовать Каса вновь. Этот раз опять был как первый, и одновременно – как миллиардный, Дин знал, как откликнется Кас еще до того, как дотронуться до него. Он читал Каса, как открытую книгу. Повалив его на траву, Дин навис над ним сверху, и целовал бесконечно долго, водил руками по обнаженной груди и бокам, сухим, без единой капли пота. Дин же взмок, снял свою провонявшую майку и бросил ее подальше. Он потерялся в прикосновениях и поцелуях, возбудился, кончил мимолетно, почти не заметив этого, зато оргазм Каса ему запомнился ярко, каждый нерв вспыхнул, когда сперма Кастиэля ударила ему в ладонь. Они переместились в дом, целуясь на ходу, и все никак не могли прекратить. Вечером, лежа с Касом на диване, Дин медленно водил руками по его спине, прижимал его ближе, и гадал, что будет дальше. Нет, он не гадал. Он знал… просто не сразу решился попросить. – Кас, – наконец шепнул он и подтянул ногу Каса к себе, зажав ее между бедер. – Давай… ты знаешь. Глаза Каса, нависшего над ним, заискрились. – Что – «знаешь»? Он все прекрасно понимал, но, видимо, решил, что издеваться над Дином весело. Кас добавил: – Обычно ты говоришь все прямо. Застеснялся? Дин не мог припомнить, когда и что он говорил прямо, и фыркнул. – Я пытаюсь быть романтичным. Я хочу заняться с тобой сексом по-настоящему. А не одними руками. – Так ты созрел? – Хватит издеваться! Дин провел ладонями по спине Каса и сжал его ягодицы. – Я не издеваюсь, я говорю серьезно. – Кас прогнулся в пояснице, прижимаясь к Дину пахом. – Я хотел тебя всегда, и жду уже так долго… – он смолк. Дин поцеловал его. Кас и вправду долго ждал, пока Дин перестанет бежать от себя. Он ждал невыносимо долго. Кас, оставив его на минуту в одиночестве, принес с кухни масло и чуть виновато пожал плечами. Он оседлал бедра Дина, склонился к нему, касаясь губ, и не разрывал поцелуя, пока Дин растягивал его. Это казалось жизненно важным – не отрываться друг от друга ни на мгновение, дышать в унисон, сталкиваться языками. Взяв Каса за талию, Дин мягко сел и перекатил Каса на спину. – Как я провел столько времени без тебя? – пробормотал Дин. – Ты был со мной, – шепнул Кас. И Дин плавно вошел в него. Их тела были словно созданы друг для друга. Дин неторопливо двигался, растягивая удовольствие. Он уже пару раз кончил и мог себе позволить делать паузы, подразнивая Каса, и делать это занятие любовью бесконечным. Кас подавался к нему навстречу, безошибочно угадывая ритм и его смену; он был идеальным. Он был единственным, кого Дин понимал, одновременно не понимая ни на йоту. Просто это был Кастиэль, любивший его сквозь века, и хоть Дин не мог постичь разумом, как это возможно, сердцем он верил и чувствовал, что так оно и было. А он любил Каса всю жизнь, с самого детства. Кончив, они лежали. Дин растекся на Касе, выдернул из-под них покрывало и протирал им тела, липкие от масла. Кас лениво поглаживал его кончиками пальцев по рассыпанным на плечах веснушкам. – Можно я останусь у тебя? – спросил Дин. – На ночь? – Навсегда. Кас взял лицо Дина в ладони и посмотрел ему в глаза. – Я устал терять тебя. Дин фыркнул. – Не начинай. Я перееду к тебе, мы вместе встретим Кшаан и всех остальных… И будем жить долго и счастливо. Я постарею, правда, но я буду очень заводным дедом, обещаю. Кас погладил его по щеке. – Я ни разу не видел тебя старым, – сказал он. – И едва ли когда увижу. В дверь постучали. Дин дернулся. На его памяти к Касу никогда не заходил ни один человек. Приподнявшись на локте, Кас посмотрел в сторону двери. В нее снова постучали. Раздался взволнованный, но полный неуверенности голос: – Дин? Ты тут? – Мама? – не поверил Дин. Он торопливо скинул с себя Каса и натянул джинсы. Кас подал ему майку и оделся сам. – Как она запомнила это место и тебя? – изумился Дин, подходя к двери. – Думаю, ей помогли, – мрачно сказал Кас. Распахнув дверь, Дин уставился на мать. Волосы у нее спутались, по лицу тек пот, словно она бежала, а от подмышек на платье расплывались темные пятна. Хуже всего был взгляд: пустой, потерянный, будто она смотрела в стену, а не на сына. Но она была здесь, и она говорила: – Сэму плохо. Нужно в город. Я не смогу одна… одна, – она спрятала лицо в ладонях. Дин взял ее за руку и быстро повел к дороге. Кас направился за ним. Мать больше ничего не говорила, только дрожала. – Это Кшаан, – негромко сказал Кас. – Она ее надоумила пойти сюда. – Что с Сэмом? Мам! – повысил голос Дин, но Мэри только мотала головой. Дин различил на ее светлом платье пятна. – Это кровь? – он остановился, отошел на шаг от матери и оглядел ее. Она стояла неестественно прямо, вся напрягшись, но ран на ней не было. – Не моя… не моя, – и она разрыдалась. Дин поручил ее Касу, а сам бросился бежать. Медлить он больше не мог. Что с Сэмом? Откуда кровь? Это Кшаан… но что она могла сделать? В голову приходили мысли одна хуже другой. Дин торопился. Он споткнулся и упал один раз, но вскочил так быстро, что и не заметил ни изодранных до мяса ладоней, ни стремительно опухающего колена. Он добрался до дома, схватившись за забор, шагнул во двор. Нога подломилась, но он доковылял до крыльца. – Сэм? – крикнул он. Ответа не было. Дин забрался на второй этаж, вбежал в комнату… Сэм едва дышал. Был бледным, как сама смерть. Дин приблизился к нему, положил руку на тоненькое запястье, ища пульс. Сэм открыл глаза. Белки у него были красными, и из уголка глаза к переносице сочилась кровь. – Что с тобой? – Дин разом осип. Он ощупывал брата, искал, в чем причина, но не мог ее найти. Света отчаянно не хватало, и Дин не сразу догадался его включить. А когда включил, увидел, как неестественно вывернута лодыжка Сэма, как плечо, укрытое одеялом, увеличилось в размерах, а сама поза Сэма такая осторожная, что стало ясно: он боится пошевелиться. Стоит двинуться – и его пронзит боль. – Упал, – одними губами прошептал Сэм. Дину пришлось склониться к нему, прижаться ухом к его рту почти вплотную, чтобы различить слова. – Она меня звала… и я шагнул в окно. Мама меня втащила сюда, хотя я просил… не надо… – Кто звала? – Дина била дрожь. Сэм выпал из окна. Его умный, знающий, что нужно быть осторожным, Сэм выпал из окна, а Мэри, будь она неладна, втащила его на второй этаж, сделав еще хуже! Дин почти услышал крики и плач Сэма, почти увидел, как Мэри, обезумев от страха, несет его по лестнице в комнату, словно он всего-навсего простыл, а не переломал себе кости… – Она. С червями. Сэм закрыл глаза. Дин осторожно сдернул с него покрывало. Лодыжка, плечо… это ведь все ерунда. Это можно вправить. Наверно, сотрясение, или что-то вроде того – лицо у Сэма не разбитое, но кровь, сочащаяся из глаза… Дина трясло. – Где больно? Сэмми, где тебе еще больно, кроме руки и ноги? – Везде, – выдохнул Сэм. Снизу послышались шаги и плач мамы. По лестнице поднимался Кас. Он зашел в комнату, оттеснил Дина в сторону и опустился возле Сэма. – Спина, – безапелляционно сказал Кас. – Позвоночник. – С чего ты взял? – взвился Дин. – Он нормально… – Он обмочился. Ты чувствуешь ноги, Сэм? – спросил Кас. В его голосе не было ни тревоги, ни тепла. – Нет, – выдавил Сэм и наконец заплакал. Из его глаз полились розоватые слезы. Дин облизал пересохшие губы и толкнул Каса в плечо. – Исцели его. Принеси свои гребанные воды и исцели. Кас посмотрел на него: – А ты? – Я буду здесь, – Дин не отрывал взгляда от белого лица Сэма. – С ним. Если эта тварь приблизится… – Ничего не делай. Она не сможет причинить тебе зла, если только ты сам за ней не пойдешь. Ты слышишь меня? – Кас взял Дина за плечи и развернул к себе. – Пообещай. Дождись меня здесь, в этой комнате. – Дождусь! – огрызнулся Дин. – Иди быстрей, пока он не умер! – его голос взвился до крика. Кас все медлил, и Дин рявкнул: – Обещаю, что дождусь! Кас коротко кивнул и вылетел из комнаты. Он сбежал по лестнице. Хлопнула дверь. Теперь, когда рядом был только Сэм, Дин и сам всхлипнул. Слезы потекли по лицу, и он никак не мог их остановить. Брат едва дышал, его ноги не двигались, а вывихнутое или сломанное, Дин не мог понять, плечо казалось все больше и уродливей. Дин вытер уголком одеяла розоватые слезы Сэма с его щек и поцеловал его в лоб. – Все будет хорошо, – прошептал Дин. – Все будет хорошо… Он взял Сэма за руку и ждал, раскачиваясь вперед-назад. Потом он начал различать звуки. Мама плакала внизу, постанывая, и выла, что она плохая мать. Она пребывала в состоянии глубокого шока. Сэм все так же поверхностно и мелко дышал. – Я заставлю ее успокоиться и вернусь, ладно? – шепнул Дин. – Сейчас же вернусь. Он злился, что Каса так долго нет, хотя и понимал, что прошло всего несколько минут, и нужно быть птицей, чтобы успеть обернуться в столь короткое время. Дин спустился вниз, на кухню. Мама сидела на табуретке, перед ней лежал столовый нож для мяса с огромным лезвием. Дин убрал его подальше. Словно только сейчас заметив, что она не одна, мама подняла на него показавшиеся огромными от слез глаза. – Это я виновата, – простонала она. – Только я. – Тебе тащить его на второй этаж не стоило, – буркнул Дин. – Успокойся. Кас все исправит. Мама замотала головой. – Нет… это ведь я поставила куклу. – Какую? – насторожился Дин. – О чем ты? – Куклу. Пугало. Я думала, оно отпугнет птиц, а Сэм все просил, чтобы я его убрала. Он часами смотрел на него, сидя на подоконнике, и… – мама порывисто вздохнула, проглотив конец фразы. Дин выглянул в окно. Омерзительного вида пугало стояло, ухмыляясь. И оно было червивым. Зубастым. Эти галлюцинации… Они перешли к Сэму, совсем как в прошлый раз. И Сэм тоже видел червей и зубы. – Откуда эта дрянь? – вырвалось у Дина. – Почему ты у меня не спросила, ставить это или… – А тебя не было! – вскрикнула мама, уставившись на него. – Тебя здесь не было целый год! И приехав, ты пропадал где угодно, только не дома… Она опять заплакала, спрятав руки в лицо. До Дина доносились ее причитания: – Мой мальчик… маленький мальчик… Он понял, что мама уже считает Сэма мертвым. Она не хочет даже бороться. Для нее все свершилось. В нем вспыхнул гнев, но тут же погас, когда накрыло осознанием: в ее равнодушии виноват тоже Дин. Он приехал, принеся вместе с собой Кшаан, и это она подточила разум его семьи. Она свела с ума и почти убила Сэма, и она сделала маму, когда-то прогнавшей мужа с ружьем в руках, полоумной истеричкой, способной лишь рыдать. Дин вышел из дома и направился к пугалу. Оно улыбнулось, раззявив зубастую пасть, и черви, служившие ему волосами, поднялись, покачиваясь в воздухе. Дин оторвал от яблони длинную ветку и, замахнувшись, ударил по пугалу. Голова его отлетела. Черви брызнули фонтаном, разлетаясь во все стороны. Улыбка, зубастая и мерзкая, испачкалась в земле, но челюсть продолжала скалиться. Дин перевел взгляд на тело пугала. Из того места, где раньше была голова, лезли опарыши. Нет, это все не по-настоящему. Дину мерещится. Он с рыком вогнал палку пугалу в сердце. Наконец шест, державший мерзкую тварь в вертикальном положении, накренился, но вместо того, чтобы упасть, он отогнулся в сторону Дина, и его окатило дождем из мелких белых слизней. Дин закашлялся. Несколько опарышей попало ему в рот, и он рухнул на колени, содрогаясь в рвотных спазмах. Боль прошила левую ногу, ладони, и он вспомнил, что падал, пока бежал к дому. Дин, Дин, Дин… тебе так больно и так тяжело. Ты все испортил. Дин поднял голову. Вокруг не было ни души. – Говори со мной вслух! – крикнул он. – Или тебе нечем? Не осталось никого, в кого можно вселиться, да? В висках зазвенел колокольчиком чужой смех. Мне больше не нужно вселяться. Мы ведь связаны, Дин. Я могу говорить с тобой напрямую. Твой брат умирает. Пока что он жив, но скоро он попытается встать с кровати, забыв, что ноги больше его не слушаются, упадет, и у него разорвется селезенка. Он умрет, Дин, а твоя мать, застав его последний миг, не выдержит и воткнет нож себе в живот. Ты останешься один. Станешь искать папочку? – Заткнись! – взревел Дин. Он вскочил на ноги, схватил палку и ударил ею пугало. Он бил до тех пор, пока не заболели ладони. От пугала остались ошметки, вся земля была усыпана червями – маленькими и большими, толстыми и тонкими, розоватыми и белыми. Он по колено стоял в копошащейся живой массе. Ты думаешь, пугало – это я? Нет, это лишь трава с могилы Мэгги… Ее тоже убил ты, Дин. И семья распалась из-за тебя. Или из-за Сэма. Или из-за того, что твоя мамаша – фригидная старая щель! Дин, тяжело дыша, огляделся. – Выйди. Покажись. Трусливая паскуда! Твой драгоценный Кастиэль не придет. Он соврал. Он врал тебе всю жизнь. Он хочет, чтобы ты принадлежал лишь ему. Он подождет, пока ты останешься совсем один, и утащит тебя к себе. Каким ты видишь его? Каким видишь его дом? Я вижу самую суть. Он даже не гниет, от него остались одни только кости. Он так стар… – Чего ты добиваешься? Дин устал искать среди темноты хоть что-то живое или хотя бы движущееся. Ветер трепал траву и листья деревьев, и ему всюду мерещились создания, разум подкидывал Кшаан, затаившуюся в тени, но правда была в том, что Дин был один, обескураживающе один, и сделать он ничего не мог. Он не мог защитить свою семью. Он не мог спасти ни маму, ни Сэма. А Каса все не было. Даже если Кас не хочет спасать Сэма… Нет. Это все ложь Кшаан. Но она могла вскружить голову и Касу. Она могла навредить ему. Дин бросил палку и пошел к калитке. Возле нее он остановился. На него дохнуло холодом. Боишься прийти к Касу и узнать, что я права? Опять зазвенел смех. Дин полагал Кшаан существом бесполым, но сейчас он слышал, что это женщина. – Как ты выманила из окна Сэма? – медленно спросил Дин. – Подтолкнула его сама? Что ты, мальчик. Я просто позвала его. Он такой легковнушаемый. Значит, она не могла войти в дом. Она не могла дотронуться до Сэма, а лишь издалека играла с его разумом. Он закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. За калиткой было гораздо холоднее, чем здесь, во дворе. До Дина долетал морозный воздух, колол его иголками. А ведь Кас спрашивал его разрешения, когда впервые зашел к нему во двор. Касу оно нужно было. Кас привязан к этой деревне, потому что он не человек… Так и Кшаан, не здешнее существо, привязана к этому месту и к его жителям, к Дину. И она не может пересечь границу его двора, пока Дин не разрешит. – Счастливо оставаться, – он криво ухмыльнулся. – Захочешь еще поболтать – найдешь меня в доме. И, развернувшись, он пошел на крыльцо. Кшаан взвыла, но это было не более, чем порывом ветра. Мама уже не сидела, она мерила шагами кухню. Дин, остановившись в дверном проеме, вкрадчиво спросил: – Не хочешь к Сэму подняться? Она остановилась, словно налетев на стену, и уставилась на него. – Когда вернется твой друг? – взволнованно спросила мама. Ее взгляд помутился. – Кто твой друг?.. – заторможено спросила она. Магия Каса, оберегавшая его от внимания и вопросов, сыграла злую шутку. Мама держалась на осколке воспоминания о нем, а теперь произошел сбой. – Боже, – пролепетала она. – Ты никогда… никогда… Дин приблизился к ней, готовый остановить, если Мэри попытается причинить себе вред. – Ты никогда не любил его! – вдруг взвизгнула она. – Когда Сэм родился… ты ревновал, и мы с Джоном ссорились, потому что он хотел девочку и предлагал завести еще одного ребенка, а я отказывалась! И сейчас… сейчас ты тянешь время, – губы Мэри посинели, а ее лицо было, как простыня. – Успокойся… – Ты хочешь, чтобы он умер. Дин подошел к ней и силой заставил опуститься на стул. – Хватит молоть чушь. Мэри, сглотнув, затравленно посмотрела на него. Дин, удостоверившись, что она пребывает все в том же шоковом состоянии, пошел к лестнице проверить, как держится Сэм. И в тот же миг Мэри сорвалась с места и бросилась к выходу. Дин побежал за ней, но она в последний миг закрыла дверь, и Дин врезался в нее лбом так, что искры из глаз полетели. Когда он, матерясь, наконец оказался на улице, мама уже была у калитки, и она переступила через невидимый барьер, ограждавший их, и она оказалась там, где никто уже не мог защитить ее. Она побежала за помощью, Дин… и она ее найдет. Визг мамы разрезал тишину, в нем утонул голос Кшаан, он вобрал в себя все звуки, шелест листьев и шорох травы. Платье мамы белело, как призрак. Она рухнула на колени посреди дороги. Дин кинулся к ней, но затормозил у калитки. Вокруг мамы металась серая тень, словно пыль собралась в водоворот, а Мэри сидела в центре урагана. Я успокою ее. Я знаю, как успокоить… забрав все печали… волнения… И жизнь. Кшаан высушит маму, как высушила Мэгги, и ничто ей уже не поможет. Никакие вечные мертвые воды. Кас опоздал. – Нет! – крикнул Дин и бросился за калитку. – Не трогай ее! Возьми меня… меня. Издалека он услышал Каса – тот торопился, как мог, и умолял его этого не делать, но Дин теперь узнал, каково это – терять любимых, узнал всерьез, и выхода другого не оставалось. Он и так принес семье достаточно несчастий. Пусть Кшаан высосет его досуха, заберет его всего, и вместе с ним уйдут все проблемы. Серая пыль улеглась. Мама упала набок, но тут же приподнялась на локте, тряся головой. В ее последнем взгляде на Дина было больше осознанности, чем за весь этот вечер. Кшаан не солгала. Она отпустила его мать. – КШААН! До Дина донесся крик Каса, но он уже ничего не видел. Его пронзило иглами, словно зажав между ними со всех сторон, его коснулась сама тьма – Кшаан, танцуя на его костях, закружила его. Дышать стало сложно. Виски сжало невидимыми руками. Кожа на пальцах саднила, а следом горела огнем, и Дин понял, что эта серая мгла, которой пришла Кшаан в этот раз, сдирает с его пальцев кожу и мясо заживо и пожирает их, оставляя одни кости. Он застонал и упал, не в силах больше стоять на ногах. Кшаан легла на него, забралась через горло внутрь и устроилась в груди, она сжала его сердце, ее когти раздвинули ребра. Ты не осмелишься, Кастиэль. Ты убьешь мальчика. Ты убьешь всех. Свет не разбирает, кто прав, а кто виноват. – Осмелюсь! Сознание уплывало от Дина, он едва разбирал слова. А потом стало светло и жарко. Очень светло. Он лежал, зажмурившись, но все равно видел через веки. В красном свете вспыхнула фигура, принявшая на себя весь удар. Пыли не осталось. В этом слепящем зареве не выжил бы ни серый, ни черный цвет, не выжил бы никто. Свет прошел сквозь темные оттенки и лег бы на землю, выжигая ее, но ему путь преградил Кас. Кас взял весь свет на себя и рухнул оземь. Постепенно осталась только аспидная ночь. Содрогаясь от боли, Дин приподнялся на локте. Вся его одежда была исполосована, тело покрывало множество ран, как от ножа, и из них сочилась кровь. Он подполз к Касу. Тот лежал, уставившись открытыми глазами в звездное небо. Он словно отдыхал. Дин положил ухо ему на грудь. Сердце не билось. И Дин вспомнил. Все вспомнил. Каждый миг тысячи их жизней. Это знание придавило его, и он лежал лицом на груди Каса, пытаясь выдержать упавший на него груз. Наконец в голове все улеглось. Стало больнее во сто крат. Дин подсунул руки под Кастиэля и поднялся вместе с ним. Покачнувшись, он углядел кувшин, оставленный Касом у дороги. – Возьми, – хрипло сказал он, кивком указывая матери на кувшин. Она смотрела на него, как на незнакомца. – Возьми и напои Сэма. – А ты? – Мэри стояла на четвереньках, явно неуверенная, сможет ли встать на ноги. Ей придется. Она сильная. Теперь у нее получится. – А я должен кое-что сделать. И я вернусь. Он побрел к пруду, держа Каса на руках. Ноги заплетались. Все тело дрожало. В конце концов, он всего лишь человек, несущий полубога. Теперь Дин все помнил. Когда бог, наказав полубога, сбросил его на землю, полубог разбился об нее, и юноша, его возлюбленный, нес его на руках к вечным мертвым водам океана, чтобы оживить. Но полубог воскрес лишь в следующей жизни. Полубог сохранил все воспоминания и нашел юношу. Юноша, переродившись, умом его не вспомнил, лишь сердцем, но сердце всегда полюбит, даже если глаз не признает. Полубог и юноша вновь были счастливы вместе, а потом с юношей случилось несчастье – его укусила ядовитая змея. Он умер бы, но полубог отсосал яд из его ступни. Полубог умер, а юноша, все вспомнив, понес его к вечным мертвым водам реки. Полубог вновь возродился и нашел юношу… Тогда юноша сошелся в схватке с мужчиной, убившим его отца, и юноша погиб бы, не прими полубог удар на себя. Полубог вновь умер. Полубог умирал на войне и в мире, полубога терзали сумеречные твари, полубог сносил то, что никому и не снилось. Он каждый раз спасал юношу ценой своей жизни. Такова была плата. Раз полубог возжелал быть с человеком, как с равным, то пусть принимает его человеческую учесть. Юноше – Дину – предречено было умереть, а полубог – Кастиэль – нарушил привычный ход вещей. Дин должен был умирать в каждой своей жизни, и Кастиэль каждый раз мешал ему отойти в мир иной. Все вокруг раздувалось, как мыльный пузырь… грозилось лопнуть… и мир сдвигался бы со своей оси, не приноси полубог каждый раз жертву. Бога здесь не было. Он ушел давным-давно. Миров было много. За ними никто не приглядывал. Дин наконец дошел до пруда. Он опустился на колени, осторожно положил на них голову Каса и погладил его по волосам. Значит, так все и закончится. Дин снова опустит его в вечные мертвые воды, а в следующей жизни заново с ним познакомится. Будет таким же глупым и самонадеянным. Потеряет свое счастье. Что гораздо хуже – он опять заставит Каса страдать. Все эти жизни Дин исполнял то, что ему велено: возвращал Каса к богу, в его вечные мертвые воды. А сам уходил, безутешный, к семье, или оставался в одиночестве, если никто из его родных не выживал. Случалось по-разному. Мама умирала при родах. Отец воспитывал его в одиночку. Родители отдавали его в детдом. Сэм не появлялся. Дину рожали сестричку. Все было. Все тропы исхожены. Одно неизменно: Кас оставался девятнадцатилетним, и они любили друг друга. Любили бесконечно – и одновременно недолго. Дин не понимал этот механизм разумом, но чуял сердцем. Сейчас он должен осторожно, чтобы не коснуться самому воды, опустить Кастиэля в пруд. Его тело пойдет ко дну… Дин отвернется… и в следующий миг не будет здесь ни Кастиэля, ни пруда, дом придет в упадок и рассыплется на глазах. Где-то в другом измерении родится еще один мир со своей историей и своими законами – не такими, как здесь, в Морене, и в этом мире появится еще один Дин и возродится Кас. Они просуществуют параллельно. Этот Дин – я, я сам – останется доживать свой век, а тот Дин подрастет и попытается умереть. Неважно, как. Любым способом. А Кас опять его спасет. Эта круговерть никогда не кончится. Она не прекратится, пока Дин возвращает тело Каса в вечные мертвые воды. Дин заплакал. Он подхватил Каса дрожащими от натуги и усталости руками и встал. Нет, хватит. Он больше не может так дальше. Нет их вины в том, что произошло на глазах первобога. Они не виноваты, что полюбили. И Дин сделал то, на что никогда не осмеливался: шагнул в пруд. Он ступил на мягкое илистое дно, его ноги чуть провалились. Дин сделал еще один шаг. Он заходил все глубже и глубже. Он шел вперед, и вода сомкнулась ему по пояс. Дин опустил взгляд на Каса, на его безмятежное лицо, уставившееся в небо. Так они еще никогда не делали. Так они нарушили ход истории вновь. И где они возродятся… возродится ли Дин? Что, если Кас останется один влачить существование вечно девятнадцатилетним? Или они переломят то, что предрек первобог? Дин согнул колени, опускаясь на дно, и вода поглотила его и Кастиэля с головой. …и в следующей жизни первым воспоминанием Дина стал пожар, и Кастиэль прожил миллиарды лет, и встретил Дина так поздно… встретил и узнал сердцем, но не глазами, выбор сделал духом, но не сознанием, и никак не мог понять, почему выбирает этого человека, как родного, хотя и не был с ним никогда в родстве, и ничего, ничего не помнил о своих прошлых жизнях. КОНЕЦ