Гницы

Под ногами хрустят осколки разбитого стекла. Его здесь слишком много и идти бесшумно невозможно. Окна в подъезде частично выбиты и именно сквозь эти прорехи пробивается хоть какой-то свет. Стекло темное, грязное, с грубыми намеками на разводы ржавчины, птичий помет и... мох? Интересно, как он пророс здесь? Старые железобетонные ступени местами обнажили свой металлический каркас, и через эти дыры легко можно было бы увидеть находящийся ниже лестничный марш, если, конечно, взять с собой фонарик или придти сюда днём. Поначалу ты ловишь тишину. Но, если прислушаться, остановиться и закрыть глаза, понемногу разберёшь шорох водяных капель, что звонким стуком падают вниз, на пол одной из давно пустых квартир, из которой лет двадцать назад вынесли всю сантехнику, но так и не перекрыли окончательно трубы. Если никуда не спешить и постоять так еще немножко, услышишь робкий дверной скрип или же сердитый стук пустой оконной рамы, раскачиваемой на ветру. Холодную музыку ветра, блуждающего в покинутых жилищах и лестницах, гоняющую по полу различный мусор или же давно высохшую листву. Иду дальше. В темном уголке загораются красные глаза, нечто шипит на меня, не позволяя подняться дальше, но я готов к этой встрече. Рука споро достает из кармана несколько кубиков сахара и метко бросает их в угол площадки, рефлекторно определяя наиболее подходящее место, все же эта часть лестницы черна как смоль, фонарика нет, а лунный свет сюда отчего-то не попадает. Гницы любят сахар. Я уверен в этом, ловя нарастающий писк и вспыхивающие то тут то там огоньки глаз странных существ, мчащихся именно туда, где упала сладость. Маленькие ножки топочут по полу, кто-то, поскользнувшись, падает, рычит, и бежит дальше. Кажется, я ненароком собрал всю стаю. Даю им еще немного сахара и осторожно иду дальше, нельзя дать им увидеть во мне угрозу — мясо они любят не меньше… Осталось совсем немного, еще пара лестниц… Прохожу по скрипучему полу переходной галереи. Подошва начинает прилипать к паркету. Даже не хочу знать, во что же я наступил, чуть ли не запутавшись в проводах и не поцеловав носом стену. Опять ступени ведут меня вверх, на чердак, только на этот раз лестница металлическая, ржавая. Нащупав пальцами её колючие перила поднимаюсь дальше в полной темноте. Очередное препятствие — люк. Долго открываю его, зависнув в пространстве между полом и потолком на жалкой, совершенно ненадежной конструкции, чудом не падая вниз. Открыв ход, забираюсь на чердак. Крыша вся в прорехах, под ногами шифера куда больше чем на жалкой истерзанной временем кровле. Только тут я вспоминаю, что такое свет и как прекрасна луна. Под ногами шуршит шифер, трескаясь и хрустя. Шуршит прошлогодняя листва, которую нанесло сюда ветром, сорвав с ветвей близ растущего дерева. Случайно наступаю на стекло, от канувших в небытие слуховых окон, и старый утеплитель, прохудившийся и выветрившийся, он мало смягчает мои шаги, но хотя бы пытается. Впереди я вижу обнажённое тело. Оно лежит на самом ярком пятне света, словно специально подставив свою кожу ночному светилу. Это девушка. Тощее тело с белой кожей раскинулось на куче листьев, любезно собранных на крыше Гницами, они любят устраивать подобные лёжки для дневного сна так, чтобы днем их грело солнце, пока они нежатся на преющей растительной подстилке. Я бы даже назвал это гнездом. Руки девушки свободно покоятся на гниющей лиственной перине, темные длинные волосы частично прикрывают лицо. В свете луны её и без того мертвенно бледная кожа будто светится собственным молочным сиянием, отчего синяки и все следы насилия маячат трупными пятнами. Упругая грудь едва заметно вздымается и опускается. Нет, передо мной однозначно не мертвец, но это я знаю и так. Сажусь рядом, нежно проводя пальцами по впалому животу, играюсь с выступающими ребрами и чуть позже, сжимаю мягкую грудь в ладони. Это вызывает легкую улыбку на тонких губах просыпающегося создания, она делает трепетный вздох, не решаясь открыть глаза и нетерпеливо поводит острым язычком по губам. Когда я расстегиваю сумку и достаю подарок, взволнованно дышит, хватая ртом воздух. Я не спешу, любуясь тем, как её тело оживает от моего присутствия. Легко подрагивают ножки, чуть заметно скользя по листве, грудь вздымается выше и, кажется, в дрожании сосков прослеживается участившееся сердцебиение. Пальчики рук так же мимолетно вздрагивают. Подарок открывается и на губы хрупкого создания капает густая красная кровь. Дама подскакивает, цепляясь за пакет крови длинными тонкими пальцами и жадно впиваясь в него, с неким урчанием и чавканьем. Пахнет сыростью, пылью и к этому аромату чердака прибавляется тонкий металлический аромат её напитка. Питаясь, белокожее чудо дрожит и тихо стонет, падая на спину и судорожно вздрагивая. Она давно не ела, это ясно по одному взгляду на неё. В том нет моей вины, она сама решила сменить место обитания, или же новые друзья перенесли её. — Я долго искал тебя, — мой голос хриплый, низкий, но она любит его. — Гницы, — шипяще шепчет она, отбрасывая опустошенный пакет в сторону и делая пару глубоких вздохов, — Прости… — Я оставлю это тебе, — снимая с плеч куртку, кутаю в нее это слепое и совершенно беззащитное создание. Утром я уйду, вновь оставив ее одну на неделю, надеясь на то, что через семь дней мелкие твари не перенесут ее в другое место. Пока не нагрянут холода, они не позволят забрать её, да и сама она не согласится их покинуть. Дура.