Моё личное чудо

      Живя в одном из спальных районов Питера, надеяться на чудо также бесполезно, как и каждый раз мыть после чая кружку. Ведь всё равно ты заваришь его снова. На этих, казалось бы, оживленных улицах никогда ничего не происходит. Зато, выйдя скучным вечером на скучный балкон, можно любоваться красивыми закатами. В огромном количестве стекол отражается закатное солнце, и создается эффект, будто все дома сотканы из ослепительных золотых пластин. Зелень глубокого болотного цвета таинственно оттеняет эту величественную красоту. Кое-где листья выглядят почти черными.       Я, высоченный парень под два метра ростом, с недельной щетиной и выбритым затылком, поздно вечером ехал с работы домой. В автобусе царил хаос из запахов пота, как минимум двух десятков разных духов и, кажется, чьей-то блевотины. Хотя я настолько устал, что почти не обращал на эту какофонию внимания. Напротив меня сидел ничем не примечательный замученный паренёк. На его растянутой футболке, почти полностью заляпанной краской, было красиво напечатано: «Улыбнись, если хочешь меня». Ну, а мне после работы, не смотря на усталость, все же хочется поразвлекаться. Я и начал лыбиться во все зубы. Сначала парниша просто смотрел в окно, но как только он повернул голову и заметил меня с моим жутковатым оскалом, его карие глазки расширились до размера блюдец и медленно поползли на лоб. Я решил ещё немного понаблюдать за его реакцией и медленно показательно облизнул верхнюю губу. Похоже, уже это действие оставило в душе мальчика некоторый осадок. Паренек резко сдвинул колени, прижал свою сумку к животу так, что наверное и лебедкой не отдерешь, и впервые за последние десять минут моргнул. Костяшки его рук побелели от напряжения, а пальцы чуть подрагивали. Интересно, какие мысли в это время роились у бедняги в голове? Но, будь я на его месте, я бы, пожалуй, уже в панике придумывал тридцать третий план по спасению своей шкурки от лап маньяка-насильника. Мой видок действительно уже даже не оставлял желать лучшего. При виде своего отражения в зеркале рабочей раздевалки я и сам слегка пересрался.       Мне бы и дальше до ужаса хотелось наблюдать за реакцией парнишки, но тут голос из громкоговорителя объявил заунывным невнятным голосом мою остановку. Раздосадованно щелкнув языком, я одной рукой подхватил свой рюкзак, а другой успел легонько мазнуть по бедру мальчишки, чем заставил его густо покраснеть, и устало поплелся к выходу из автобуса. Наконец, впустив в свои легкие порцию чуть более свежего воздуха и до хруста во всех суставах потянувшись, я взглянул в окна отъезжающего от остановки автобуса. На меня испуганно и одновременно облегченно смотрели глаза человека, чуть только что не получившего психологическую травму. Но автобус тихо прошипел что-то невнятное выхлопной трубой и скрылся среди однотонно-грязных машин, и я даже пожалел, что больше не увижу этого впечатлительного эмоционального паренька-художника.       От остановки до дома было шагать меньше десяти минут. Да и чуть ли не большую часть этого времени я переминался на пешеходном переходе в ожидании зеленого сигнала светофора. Маршрут был на столько повседневным и обыденным, что казалось, будто я и в коме его пройду без единой запинки. По песчаной дорожке, мимо лотка с черешней, повернуть во двор, привычно зацепившись макушкой за ветку куста и, наконец, отыскать в череде других свой подъезд. Сейчас же, отчего-то задумавшись о кареглазом парнишке, я чуть было не начал ломиться в чужой подъезд, от которого до своего мне нужно было пройти ещё почти пол дома. Наконец осознав свою ошибку и попав уже в свою парадную, я имел счастье лицезреть своего в стельку пьяного соседа снизу, спящего в углу и мириады крошечных мух, отчего-то поселившихся только в нашем подъезде. Каждую пятницу сюда приходит престарелый председатель нашего дома и прихлопывает пару десятков мух газеткой, размазывая их по свежеокрашенным стенам противного розового цвета. Я поднялся на свой шестой этаж в лифте, насквозь пропахшем собачьими экскрементами, открыл свою входную дверь. Стащил с себя протертые почти насквозь кроссовки, и наконец задумался: «Граждане какой страны во время ремонта подъезда вывели на стене отзеркаленную шестерку?»       Утром я проснулся в своей древней кровати от громкого нестройного петушиного крика у себя на будильнике и начал вспоминать, как я все же прошлым вечером стащил с себя уличную одежду и не промазал мимо койки. Еще попытался припомнить, поел ли я, но судя по недовольному ворчанию моего желудка, ответ был отрицательным. Я умылся, сбрил наконец свою щетину, которую уже почти отказывался брать станок и, к своему превеликому удивлению понял, что выспался. И хотя из зеркала на меня смотрела все та же каланча с бритым затылком, но она выглядела отдохнувшей и почти интеллигентной. Я напился чаю и поскакал на любимую работку. Работал я в маленькой пекаренке при огромном гипермаркете. И по хорошему запах свежевыпеченного хлеба, исходивший от нашей витрины, просто должен был привлекать клиентов, а на деле мы снабжали хлебом две трети города. Оставшаяся треть, будучи невыездной, все еще покупала хлеб-кирпич в ближайшем к своему дому магазинчике. Я по совместительству был пекарем, который должен запихивать куски теста в печку и доставать готовый хлебушек, но так как именно у меня было «больше всего» свободного времени, я еще успевал помочь замесить для хлеба тесто, а готовый продукт завернуть в пленочку и выложить на витрину.       И вот в очередной раз где-то под вечер чей-то уставший раздраженный голос попросил, а точнее потребовал, вывезти в тележке багеты и разложить их на витрине. В такие моменты мне хотелось быть если не сороконожкой, то хотя бы осьминогом. Я со скоростью электрического веника вытащил из двух печек хлеб и быстренько пожужжал с тележкой на витрину. Стою, напевая себе что-то привязчивое под нос, выкладываю в деревянный отсек длинные ровные багеты. Краем глаза вижу уставшего после работы человека, спокойно выбирающего хлеб. Вдруг он резко поворачивается ко мне, чтобы что-то спросить и, похоже начинает медленно оседать на пол. Не предвидя такого развития событий, я кидаюсь на помощь несчастному и вижу: плюхнувшись от неожиданности на пол, прижимая к животу свою сумку, с глазами, по размеру напоминающими блюдца, сидит передо мной мой впечатлительный эмоциональный кареглазый художник. Футболка была уже другой, но я все равно расплылся в слегка маньячной улыбке, помог парнишке встать. Вот тут уже похоже действительно предстоит долгая и нудная работа с психологом. Все также прижимая к себе сумку, паренек, пытаясь что-то из себя выдавить, на секунду открыл рот и молча закрыл обратно. Так как хлеб еще в двух печках был уже почти готов, и его нужно было срочно доставать, я быстро написал на руке мальчика свой номер телефона ручкой, которая уже пол года валялась в кармане моих рабочих штанов и пригодилась впервые, быстро извинился и сунул ошарашенному пареньку в нагрудный карман рубашки сотку, на хлебушек. Я с тележкой уже давно скрылся за витриной и уже подбегал к печкам, а парнишка все еще стоял на том же самом месте и удивленно смотрел то на свою руку с небрежно выведенными цифрами, то на карман рубашки, из которого торчал уголок купюры. Дальше я за ним не наблюдал, но минут через десять паренька там уже точно не было.       Оставшиеся два часа рабочего времени тянулись невыносимо долго, как гребаная резинка от трусов. Печь хлеб уже было не нужно, поэтому я со всеми остальными помогал ребятам-фасовщикам в нарезке вчерашнего хлеба на сухари. Вытащить из телеги хлеб, снять упаковку, положить на коротенький конвейер… Всего три действия, но они на столько нудные и постоянные, что лучше повеситься хотя бы на фартуке прямо здесь. Девушки, замешивающие тесто для хлеба, стояли с другой стороны от тележки и постоянно о чем-то шептались — сплетничали. Они постоянно сплетничают. Некоторым это иногда надоедает, и на них кто-нибудь шикает, девочки немного понижают децибелы разговора, а через пару минут продолжают болтать с первоначальной же громкостью. В этот раз предметом их обсуждений стал, кажется, я со своим кареглазым знакомым. Но мне уже было все равно, я просто распаковывал хлеб, а в голове была только одна мысль — «Когда же кончится этот сраный рабочий день?» Теперь эти миловидные создания с розовым маникюром и ярко-красной помадой на губах перешли на размеры членов их бывших. Вот сейчас меня, несмотря на мой вечный похуизм, реально передернуло. Но наконец-то послышался чей-то спасительный для меня голос: «Семь часов!» Девочки, продолжая сплетничать, медленно отправились вверх по лестнице к женской раздевалке. Я облегченно вздохнул и поплелся в противоположную от них сторону, на ходу снимая с себя рабочий фартук и одноразовую бумажную белую пилотку с красной полоской на боку. В конце рабочего дня в мужской раздевалке было не протолкнуться. Отовсюду несло потом. А мне вообще «повезло»: начиная от моего шкафчика переодевался весь рыбный отдел. Каждый день после работы вокруг меня витал воздух настолько пропитанный рыбой, что иногда мне начинало казаться, будто мне за воротник сыпется рыбья чешуя. Я постарался переодеться как можно быстрее, схватил свой рюкзак и пулей вылетел из раздевалки.       Дома совершенно не было еды, кроме протухшего майонеза и пары веток укропа (понятия не имею откуда они там), но в магазин уже не было сил идти, поэтому я просто спустился на служебном лифте и пошел к автобусной остановке через подземную парковку. Пожалуй это было единственное, кроме дома, спокойное место, где ничем не воняло. Здесь было неяркое освещение, легкий приятный запах влажного асфальта, да и машины проезжали не очень часто, так как обычно все парковались перед магазином. Но я слишком устал, чтобы где-то еще задерживаться, поэтому сразу поплелся на остановку. Мне несказанно повезло, потому как автобус уже стоял на остановке, а сидячие места в нем еще были. Я вошел и с облегченным выдохом плюхнулся на последнее место у окна. Я знаю, что сейчас в автобус, будто из неоткуда, навалится куча старух и чокнутых мамаш с колясками, но понимаю, что если я сейчас уступлю кому-нибудь место и встану, то колени, как у кузнечика, вывернутся на обратную сторону. Поэтому я просто воткнул в уши наушники с «КиШом» и уставился в окно. Автобус довольно быстро заполнился. Рядом со мной плюхнулась девка в настолько короткой юбке, что я мог спокойно разглядеть кружева на ее стрингах лишь на десяток сантиметров подавшись вперед. Она трындела по телефону так, что мне было слышно ее через наушники, выставленные на полную громкость. Я слегка поморщился от вида ее десяти-сантиметрового голубого маникюра и прикрыл глаза. Вместе с началом «Мертвого анархиста» автобус тронулся. От неожиданности моя соседка выронила телефон, от которого отвалилась крышка, и выпал аккумулятор. Я в душе громко рассмеялся — так ей и надо. Но постепенно мои глаза сами собой закрылись, и я уже перестал различать слова песен. Все же я не мог нормально заснуть в автобусе, но эта дремота неплохо помогла скоротать время.       Проснувшись на своей остановке я понял, что у меня ужасно затекла шея, и теперь по ней бегали противные покалывающие мурашки и, оказывается, я всю дорогу бился головой о стекло. Потирая висок, я медленно двинулся привычным маршрутом домой. Моей радости не было предела, когда в подъезде не встретился с пьяным соседом, нарушавшим тишину своим храпом. Еще в лифте у меня начал звонить телефон, но из-за плохой связи отвечать было бесполезно. Поэтому я вытащил из сумки надрывающийся мобильный лишь когда закрыл входную дверь и стащил поношенные кроссовки. Номер был не знакомый.       В голове мелькнула мысль не отвечать на звонок с незнакомого номера, но любопытство и чертова вежливость взяли верх, и я ткнул пальцем на зеленую иконку. В трубку тут же затараторил чей-то заикающийся голос:       — Я-я Вас д-даже н-не знаю, д-да и не д-доверяю Вам. В-вы вообще как м-маньяк в-выглядите! Я д-деньги вернуть х-хотел. Н-не нужны мне в-ваши и-изви… — тут я мальчишку довольно нагло перебил. Уж очень после работы эта болтовня по ушам бьет.       — Прекрати ты так тараторить! — голос получился ну слишком раздраженным, и я попытался говорить помягче, что вышло не очень-то хорошо, — Скажи лучше, как тебя зовут. Я Максим, кстати.       Голос в трубке замолчал на пару секунд, а потом как-то удивленно и робко ответил:       — Гоша.       Ну что же, уже лучше, мальчик, кажется, перестал заикаться.       — Григорий, значит… — как можно доброжелательнее протянул я, — Я тебя напугал, похоже. Аж два раза. И я извиниться хочу.       — Да не стоит, — робко начал Гоша, — Со мной все в порядке.       И тут сквозь этот бессмысленный разговор в мой уставший мозг пробилась светлая, но сумасбродная мысль. В мультфильмах в такие моменты над головой персонажа загорается лампочка. А что, если… Хоть я обычно и по девочкам, но в голове начала крутиться мысль: «Хочу его». Этот парниша такой обычный и неприметный, но что-то в нем меня, как говорят девочки-подростки, зацепило. В голове, как у настоящего маньяка мгновенно созрел коварный план. Отвести в бар, напоить, а потом домой на чаёк… Я сам поражался своим мыслям, но почему-то так его хотелось. Я слишком устал, чтобы и дальше его слушать, поэтому коротко, резко отчеканил:       — Завтра в баре «Голубая устрица», в десять вечера. Извиняться буду. — и повесил трубку.       Я решил не ложиться сразу спать, а посмотреть телевизор. Завтра как ни как суббота, да и встреча у меня только под вечер… Да и вообще, кто знает, придет ли Григорий на встречу с человеком, которого открыто считает маньяком? Я бы, если честно, на его месте не пришел бы… А если и он не придет, то я просто выглушу бутылку вискаря и закажу шлюху домой. Не, ну, а что, нельзя же иметь отношения только с печками и багетами? С этими мыслями я натянул огромную растянутую домашнюю футболку и поплелся на кухню варить кофе. Самым сложным в моем плане оказался поиск пульта. Иногда мне действительно в голову приходит мысль скотчем примотать к пульту мобильник. В конечном итоге он нашелся на книжной полке под томиком Лермонтова. Я плюхнулся в свое кресло, поставил кружку с ароматным горячим напитком на стоящую рядом табуретку и включил телевизор. Телевизором я называл огромный, напичканный старющими проводами и микросхемами ящик, который, как по расписанию ломался каждые две недели. В этот раз он все же включился. Прямо мне в уши тут же ударил чей-то зацензуреный мат, и я поспешил убавить громкость постоянно залипающей клавишей со значком минуса. Это была очередная передача про дележку детей и домов, в конце которой ведущий c милой улыбочкой говорил: «Берегите себя и своих близких!» Я поморщился, отхлебнул из кружки немного кофе и переключил телевизор на какой-то канал с новостями. Думал, что узнаю что-нибудь новенькое, но все было, как всегда: теракты, автомобильные аварии и разборки чиновников. Интересно, журналистам еще не надоело снимать про это все репортажи? Я бы уже давно переключился на что-нибудь другое… Спустя пол часа, я, наконец, допил кофе и отправился спать.       На следующий день, чтобы скоротать время я решил прибраться. Этот хаос из тонн пыли и кучи разного хлама даже вспоминать не хочется. Интереснее всего оказалось прибираться в ящиках стола. Обнаружил несколько десятков блокнотиков. Даже не знаю, откуда они там. У меня вроде нет этой вполне популярной мании по поводу коллекционирования блокнотов. Ну да ладно, в чем-нибудь да пригодятся. Следующей моей находкой оказались месячные графики моих рабочих дней за последние три года. Странно… Мне казалось, что я их выкидывал. Я тоскливо и мрачно на них поглядел, понял, что пашу я больше всех и отправил эту пачку бумаги в огромный мусорный пакет, стоящий посреди комнаты. За этим совершенно неблагодарным делом пролетел день, и я даже не заметил, как на часах стукнуло девять часов вечера. Я вытер руки от пыли, кинул мешок с мусором в угол комнаты и, наконец, стянул респиратор. Аллергия на пыль точно входит в список самых бесячих хронических болезней. Хорошенько прочихавшись и наплакавшись, я пробрался к шкафу и натянул первую попавшуюся футболку и джинсы. Пулей вылетел из квартиры и побежал догонять автобус, едущий прямо к бару. Догнал.       Я пришел в бар на пол часа раньше и теперь терпеливо сидел, дожидаясь свою будущую жертву и попивая пивко. Вокруг было очень много народа, мелькали цветные прожекторы, била по ушам ритмичная громкая музыка. На танцполе, наступая друг другу на ноги, изгалялись вдрызг пьяные завсегдатаи клуба. Вокруг смачно целовались ничего уже не стесняющиеся парочки. За дальним от входа столом вроде даже сидела небольшая компашка геев. Запыхавшиеся официанты с растрепанными и влажными от пота волосами уже не успевали разносить по столикам напитки и уворачиваться от шлепков по заднице. Причем отправителями были оба пола. Кажется, около стойки кто-то начал кого-то лупить. Быстро в этот бой влились еще несколько человек. Все уже просто без разбора колошматили друг друга по голове. Но, к моему величайшему сожалению, когда уже даже мне под действием атмосферы захотелось почесать об кого-нибудь кулаки, протиснувшийся наконец-то через толпу охранник разогнал всех этих недобоксеров. Я разочарованно вздохнул и залпом допил из стакана пиво.       Спустя еще минут двадцать пребывания в этом хаосе, я уже было подумав, что мой впечатлительный художник не придет и собираясь заказать себе двойной виски, заметил наконец на лестнице у самого входа своего знакомого, совершенно не вписывающегося в данный контингент. Среди этой кривляющейся разношерстной толпы он выглядел так опрятно. Отглаженные брючки и рубашечка, застегнутая на все пуговки сидели идеально. Интересно, собираясь на встречу, он вообще подозревал, куда идет? В его одежде стоило идти как минимум в приличное дорогое кафе или в театр. Невинная и даже, пожалуй, удивленная мордашка мрачно смотрела на всю эту какофонию. Махать рукой, чтобы он заметил меня, было совершенно бесполезно, потому-что здесь семьдесят процентов людей махали руками, поэтому я просто сидел и ждал, пока мальчик меня заметит. Наконец, найдя меня глазами в толпе, его лицо немного прояснилось, и он начал продираться через танцующую толпу ко мне. Подойдя, он буркнул что-то про то, что опоздал из-за пробок, но просто наверняка он битых двадцать минут просто стоял у входа и не решался войти. Я, не дожидаясь, пока он начнет задавать глупые вопросы и подкреплять их еще более глупыми фразочками, быстро поставил перед ним стопарик водки и приказал:       — Пей!       Он, видно, испугавшись моего угрожающего взгляда, молча влил в себя содержимое рюмки и пошатнулся. Хорошо еще, что я успел его поймать и посадить на высокий барный стул рядом с собой. Щечки порозовели, в уголках губ заиграла легкая загадочная улыбка, а взгляд стал чуть менее осмысленным. На то и была надежда — такому хлипкому пареньку, чтобы напиться, много и не надо. Для уверенности я влил в него еще две стопки водки, дал закусить какими-то орешками и все это сверху приглушил каким-то сладким алкогольным коктейлем с таким маленьким цветным зонтиком и трубочкой. Судя по довольному урчанию, коктейль понравился ему больше всего. Стало трудно различать, что он там лепечет, да с такой-то грохочущей музыкой это и бесполезно. Во всяком случае сначала он пытался мне доказать, что с ним все в порядке и всунуть мне обратно ту сотку. А я только молча выпивал один за другим стаканы вискаря со льдом. Чтобы мне напиться, а любил я это делать именно с каким-нибудь дорогим виски, средств нужно было довольно много, потому-что алкоголь меня отчаянно не брал. Поэтому я заранее выгреб из заначки на черный день пару-тройку купюр с тремя нулями. Теперь же, когда мы оба были вполне пьяны и счастливы, а мне отчаянно не хотелось искать на наши задницы приключений, так как мой пьяный знакомый как-то странно начинал поглядывать на пустой шест для танцев, я шмякнул бармэну на стойку деньги за напитки с довольно приличными чаевыми, подхватил подмышки своего спутника и пошел к выходу из этой яркой громыхающей коробки с пьяненькими людишками внутри.       Выход на свежий воздух несколько освежил мой мозг, а вот пьяного знакомого наоборот заставил окончательно отрубиться. Так как нас, таких красавцев в общественный транспорт скорее всего не пустят, а такси ждать не хотелось, да и денег на него у меня уже не осталось, я принял непростое решение — двигаться к моему дому через дворы. Хотя на улице было уже довольно темно, мне на встречу все равно попадались редкие прохожие, которые странно косились на меня, пьяного амбала, несущего на плече отключившегося хлипкого мальчишку. Какая-то бабулька даже пыталась вызвать полицию, увидев меня. Но я все же отговорил ее от этого дела своим заплетающимся языком, сморозив что-то про пьяного парня-гея, которого я несу к нему домой отсыпаться. Бабка, сказав что-то вроде: «Тьфу! Извращенцы!» огрела меня тяжеленной авоськой между лопаток и побрела дальше. У меня после этой встречи осталось только два вопроса, так и оставшихся без ответа: что эта старушка-божий одуванчик делала во дворах в начале двенадцатого ночи? И как она вообще смогла поднять, не то что нести, такую тяжеленную сумку? Но моя жизнь не имеет ось вращения в виде какой-то старушки, поэтому я мельком посмотрел ей вслед и поплелся дальше. Споткнувшись по дороге всего два раза и найдя свой подъезд с первого раза, я, наконец, добрел до своей двери и нашарил в кармане ключи. Всегда перед пьянкой деньги, ключи и документы распихиваю по наружным карманам. Все равно с моей-то внешностью меня никто даже не пытается ограбить.       Домофон противно запиликал, и в подъезде меня встретил мой вечно-пьяный сосед с радостными криками: «Привет, собрат!» Я поморщился от отвратительного запаха, исходящего от его штанов и вызвал лифт. Паренек, висящий на моем плече, наконец-то подал признаки жизни и приветливо поздоровался с лежащим в углу, мило помахав при этом ручкой. Но когда я зашел в лифт, Григорий снова отключился. Ввалившись в квартиру, я только и успел закрыть входную дверь да скинуть с себя уличные кроссовки. Из зеркала на меня посмотрела и ухмыльнулась пьяная бандитская рожа.       Я, тяжело дыша, ввалился в спальню и кинул на кровать до чертиков пьяного Григория. И вот сейчас, когда он лежал на кровати, такой невинный, со случайно расстегнувшейся верхней пуговкой рубашки, я понял все свои возможности, всю, наверное даже, власть. От этой мысли меня начало будто распирать изнутри, от волнения стали подрагивать кончики пальцев. Ко всему прочему в голову ударил литр выпитого алкоголя, и я уже еле сдерживался, чтобы элементарно не завалить парня прямо сейчас. Дрожащими пальцами я медленно провел по оголенной шее мальчишки. Гоша пробормотал в пьяной полудреме что-то невнятное и повернул голову набок, открывая полный доступ к своей шее. Я стал осторожно кончиками пальцев гладить шею мальчишки от ключицы до самого уха. Его кожа была немного суховатой, совсем не как у девушки, но такой же приятной на ощупь. Губы парня были чуть приоткрыты. Они смотрелись, как два розоватых лепестка шиповника. Решив перейти к наступлению, я навис над парнишкой, поставив руки по обе стороны от его головы, и невесомо коснулся губами его губ. Григорий никак не отреагировал, и я продолжил. Медленно облизнул и прикусил его нижнюю губу, проник языком чуть глубже в его рот. Только теперь мальчишка начал реагировать. Он удивленно замычал и попытался откатиться в сторону, но мои руки, стоящие по обе стороны от его головы, не дали ему этого сделать. Чтобы паренек не вертел головой, я углубил поцелуй и с большим напором стал исследовать его рот, то нежно проводя по его языку, то чуть прикусывая. Наконец Гоша стал неохотно отвечать. Я уже понял, что он привык, что если ему кто-то что-то дает, то в долгу оставаться нельзя. Он, пытаясь нормально поцеловать меня, неловко причмокивал, по его подбородку к шее побежала тонкая струйка слюны. Было видно, что мальчик ну очень старается. Его язык провел по моему, и я ощутил сладковатый привкус коктейля, того, что я заставил его выпить после водки. И тут я с удивлением понял, что мне в бедро что-то упирается. Надо же, какой чувствительный паренек. Я только поцеловал его, а он уже начал возбуждаться. Через пару минут поцелуев Григорий и вовсе начал потираться об меня своим стояком. Я, наконец, разорвал поцелуй, подбирая губами тонкую ниточку слюны, протянувшуюся между нашими ртами, и переместился чуть ниже. На пробу коснулся губами его шеи, лизнул и крепко засосал, оставляя на светлой коже, пахнущей каким-то недорогим одеколоном и мылом, ярко-алый след. Гоша тихо вздохнул и попробовал оттянуть от своей шеи мою голову. Вцепился в прямые темные пряди своими тонкими пальчиками и потянул. Я начал понемногу звереть. Просто ненавижу, когда кто-то трогает мои волосы! Один знакомый паренек-фасовщик уже как-то получил за подобную выходку локтем под ребра. Я резко подмял паренька под себя, бедрами прижимая его руки к телу, и одним движением вытащил из штанов свой грубый широченный ремень с тяжелой пряжкой. Благо у моей доисторической кровати в изголовье были точеные вертикальные столбики, я ловко завел руки парня за голову и привязал ремнем к кровати. Парнишка не кричал, что было мне, пожалуй, на руку, но дико вырывался и брыкался, Пару раз даже заехал мне своей острой коленкой в живот. В глубине души правильная совесть с нимбом над головой и белыми крылышками начала нашептывать мне прямо в ухо, что это все неправильно, что мальчику надо отвязать и с глубочайшими извинениями отпустить. Но алкоголь в венах и похоть внизу живота, выступив в роли маленького демона с рожками и хвостиком на левом плече, нашептывали мне продолжать, чего бы мне и парнишке подо мной это ни стоило. Я вернулся к шее Григория. Хотя сначала мне не хотелось делать это снова, но в отместку за медленно расползающийся у меня на боку крупный бордово-синий синяк я грубо поставил на шее парнишки еще два темных засоса. «Потом ему еще наверняка будет стыдно ближайшую неделю появляться в обществе без плотного шейного платка…» Подумав так, я про себя ехидно ухмыльнулся и пополз по телу уже слабо брыкающегося парня вниз, к натянутой ширинке его отутюженных аккуратненьких брючек, с нажимом проводя по худощавым бокам Гоши. « Ну что, добрыкался? Резкими быстрыми движениями коктейли свои по организму разогнал. Вот они и ударили в буйную головушку…» Я без особых прелюдий расстегнул брюки парня, вместе с трусами-семейниками стащил их по худощавым бледным ногам и не глядя откинул в дальний угол спальни, судя по всему, под комод. От резкого холодка паренек съежился, но снова брыкаться не стал. Да в таком состоянии особо и не побрыкаешься. В висках стучит, перед глазами какая-то муть из цветных точек, да к тому же из стоящего почти до боли члена уже сочится смазка. Кудрявые жесткие волоски, обрамляющие член и яички, были уже влажными и блестящими от смазки. Член, увенчанный крупной ярко-розовой головкой, от напряжения подрагивал. От такого захватывающего вида у меня на секунду перехватило дыхание, а внизу живота болезненно заныло. Паренек, который уже вообще не соображал, призывно раздвинул колени и беспокойно поелозил бедрами по простыням. Я наклонился ниже к промежности Гоши, от яичек провел указательным пальцем вверх по стволу и размазал очередную каплю смазки по головке. От этих действий мальчик послушно раздвинул ноги еще шире и тихо застонал. Пару раз прошелся вверх-вниз по члену парня сомкнутыми в кольцо пальцами и резко вобрал почти половину в свой рот. Парень широко открыл губки в немом стоне и, выгнувшись мне навстречу, проник в мой рот еще глубже. Я чуть не подавился, в уголках глаз выступили крошечные капельки слез. Чтобы, к чертям, не блевануть, я больно шлепнул пятерней по бледному бедру мальчишки. Он тихо взвизгнул от неожиданности и вжался с кровать. Я сделал еще пару движений ртом в качестве награды за послушание, проводя языком по особо выступающей вене и руками согнул ноги паренька в коленях, открывая доступ к его попке. Все это время Гоша тихо постанывал и вздыхал, елозя спиной по простыне и все еще предпринимая слабые попытки выпутать руки из ремня. Когда же я согнул его ноги и раздвинул еще шире, он лишь удивленно посмотрел на меня затуманенным взглядом. Задница у Григория была что надо, упругая, аппетитная. А по середине находилась маленькая темная дырочка, обрамленная тонкими светлыми волосками. Я лизнул ее. Парень на пару секунд протрезвел из-за моих действий и с новыми силами попытался вырваться или хотя бы сдвинуть колени с громким протестом:       — Это неправильно! Оно для этого не предназначено! — возможно, он пытался сказать что-то другое, но более или менее четко у него получились только эти две фразы. Но у парнишки ничегошеньки не вышло — держу я крепко. Чтобы отвлечь мальчика, я просунул одну руку под влажную от пота рубашку и стал мять и щипать чувствительный сосок, а другой чуть сжимал налитые кровью член и яички. От такого количества ощущений мозг паренька запутался и снова отключился. Тихонько постанывая, Гоша даже не заметил, как я просунул язык вглубь его тесной дырки. Не думаю, что он хотя бы с девушкой когда-нибудь трахался, а с парнем-то и подавно не был. Поэтому его задницу можно назвать еще и девственной. Я гладил и прощупывал языком горячие нежные стенки, водил им по самому краю его ануса, а моя слюна уже текла по его заднице, как течет по заднице смазка из возбужденной почти до предела грязной шлюшки. Когда я решил, что парнишка уже достаточно расслабился, медленно, но уверенно ввел в анус мальчишки палец. Немного порастягивал, ощупывая мягкие стенки, скользкие от моей слюны. Добавил второй палец. Случайно задел маленький бугорок внутри, немного нажал и потер его. Парня от неожиданных и новых ощущений резко передернуло, он гортанно застонал. Его дырочка громко пошло хлюпала, а когда я вводил палец особенно глубоко, прямо мне на руку струйками стекала моя чуть мутноватая слюна. Когда в Гошу уже вполне свободно входили два пальца, я вдруг вспомнил, что пару лет назад какая-то шлюшка забыла у меня дома длинную цепочку крупных гладких анальных шариков. Никогда бы не подумал, что они мне еще когда-нибудь пригодятся, но рука все равно не поднималась их выкинуть из верхнего ящика стола — все же пригодились. Представив, как тонкая ниточка шариков с колечком на конце будет торчать из попки парня, я чуть не обкончался на месте и, наконец, вспомнил уже про свой стояк, готовый порвать джинсы. Я судорожно потянул молнию на ширинке вниз и стащил штаны вместе с трусами до колен. Тут же выпрыгнул мой «боец» и взметнулся по стойке «смирно», почти прижимаясь к животу и истекая смазкой. Я стал медленно дрочить, чтобы немного ослабить напряжение, но и не кончать. Последний раз смачно лизнув задницу мальчишки от копчика до самых яиц, я быстро достал из ящика стола цепочку и начал облизывать первые пару шариков, поглаживая расслабленную грудь мальчика. Когда решил, что шарики уже достаточно скользкие, я приставил первый к чуть раскрытому входу паренька и медленно надавил. С громким стоном мальчишка медленно впустил шарик в себя. Я грубовато размял его ягодицы и чуть потянул цепочку на себя. Из плотно сомкнувшейся дырочки показалось начало блестящего влажного шарика. Стал медленно пропихивать остальные, от возбуждения сжимая свой член у основания. Вталкивание каждого шарика сопровождалось громким хлюпаньем слюны внутри мальчишки и его возбуждающими еще больше гортанными стонами. Два, три, четыре… Семь, восемь… На девятом шарике возбужденный до предела парнишка жалобно захныкал и чуть ли не впервые за все время подал голос сквозь непрекращающиеся стоны и всхлипы. Кажется, доказывал, что в него больше не влезет, просил перестать их запихивать. А я уже плохо понимал, что он там лепечет. Да и тем более грех было не запихнуть в такую жадную и текущую дырочку последние два шарика. Их Гоша проводил особенно громкими стонами. Я отпустил попку парня и на секунду отодвинулся посмотреть на свою работу со стороны. Вернулся обратно и широко развел в стороны округлые ягодицы парня. Из растянутой дырочки, вокруг которой все блестело от слюны, аккуратно торчало основание десятого шарика, от которого вниз тянулась полупрозрачная силиконовая ниточка с колечком на конце. Она просто до ужаса напоминала хвостик. Так и захотелось дернуть. Смотря на все это, я отчаянно сжимал свой член, уже предвкушая, как выдерну из блестящего ануса Гоши этот треклятый силикон и засажу ему сам, с размаху. И я потянул за колечко. Шарики с хлюпаньем один за другим стали выходить из почти кричащего от удовольствия и легкой боли мальчика. Он тяжело дышал и в перерывах между стонами тихо поскуливал, ресницы на его полуприкрытых глазах мелко дрожали. Я начал потихоньку надрачивать Гоше, дабы доставить ему еще больше удовольствия. Когда я довольно резко выдернул из попки мальчика последний шарик, парня выгнуло дугой в моих руках, дырочка резко сжалась, а в руку мне потекла густая вязкая сперма. Я выдавил из опадающего члена последние капли и быстро размазал их по своему члену. Не дав пареньку и минуты отдышаться, я быстро вогнал в его сжавшуюся дырочку весь свой ствол по самые яйца. Григорий с удивленным стоном вскинул голову, а я с почти звериным рыком вмял мальчишку в матрас и на самом высоком темпе стал втрахиваться в него. Под нами жалобно скрипела кровать своими ржавыми пружинами, на каждый толчок парнишка громко высоко стонал, его член уже снова вовсю стоял. Я вторил ему своим низким гортанным рыком. Его растраханная дырка громко хлюпала. Соседи, наверное, либо сошли с ума от такой какофонии, либо просто обкончались. С громким протяжным стоном я кончил в извивающегося подо мной мальчишку, только теперь вспомнив, что забыл натянуть резинку. Почувствовав горячую, вытекающую из него сперму, медленно стекающую по разгоряченным, влажным от пота ягодицам, и оставляющую темные пятна на простыне, Гоша почти сразу после меня кончил во второй раз.       Сил хватило только на то, чтобы отвязать от столбиков кровати стертые в кровь руки мальчишки и рухнуть тяжелым мешком рядом. Уж сколько девок я перетрахал, да и почти все очень много чего умели, но с парнем я был первый раз — и я так не кончал ни разу в жизни. Надо бы как-нибудь повторить… Оставшиеся даже самые примитивные мысли канули в темноту, и я провалится в глубокий крепкий сон.       Утром я проснулся от дикой, раздирающей глотку жажды. В моей раскалывающейся на мелкие кусочки голове плавно всплыли события вчерашней ночи. Я робко приоткрыл один глаз и увидел макушку мирно посапывающего Гоши. Вспомнил, что он считает меня маньяком-извращенцем с нашей самой первой встречи… Вспомнил, как он уже в моей постели он умолял не трогать его… Мысленно я дал себе такую затрещину, что мысленно же полетел в дальний угол комнаты — ну нельзя было сразу же после секса замертво падать спать. Стоило сразу все обсудить и хотя бы элементарно извиниться. У меня всегда это «нужно было» и «если бы». Но сейчас уж точно поздно… Вот-вот парнишка проснется, впадет в истерику, заедет мне пару раз по роже «И правильно сделает…» и хорошо если не пойдет катать заяву в полицию. Я крепко зажмурился, собрался с мыслями и отправился на кухню вливать в себя литрами воду. «Ну, чему быть — того не миновать» Наконец напившись и проглотив пару таблеток от головной боли, лежащих всегда на краю стола, как часто применяемое средство, и отправился обратно в спальню. Замер у порога, сердце пропустило удар. Григорий сидел в кровати и, болезненно морщась, потирал бордовые запястья с редкими, но глубокими царапинами от пряжки ремня. И тут я понял, что совсем к этому мозго-выносительному разговору не готов. В туго-соображающей голове появилась мысль позорно смыться в ванну и не открывать дверь пару деньков. Но тут парнишка повернул голову в мою сторону, слабо улыбнулся и задумчиво произнес:       — А знаешь, в этом что-то есть… Только задница болит очень… — рядом с кроватью на чистом светло-сером коврике лежала цепочка крупных скользких и блестящих от слюны-смазки анальных шариков…       Живя в одном из спальных районов Питера, надеяться на чудо также бесполезно, как и каждый раз мыть после чая кружку. Но свое чудо, завернутое в простыню и с копной взъерошенных волос, я, кажется, нашел…