Страна идиотов

Идиотская страна. Бывший детектив Леон Оркотт в тридцатый раз повторил про себя эти слова. Страна идиотов. «…Собирался в Мышь…» - сказал чернокожий бармен. Сегодня рано утром. Если бы не туман в аэропорту, задержавший посадку, Леон застал бы поганца в баре. Но в этой идиотской стране ничего не бывает как надо. И вот – автобус, почему-то забитый одними радостно галдящими подростками, облаченными сплошь в кожу и заклепки и почему-то нагруженными рюкзаками, многокилометровая пробка, наконец – узкая асфальтовая своротка в упомянутое барменом «захолустье, медвежий угол». Шагай и выспрашивай про Ди. Вот только в этом медвежьем углу не протолкнуться всё от тех же рюкзачных подростков! Автобусы подходили каждые пятнадцать минут. Леон с лёгким изумлением наблюдал, как молодежь кучками буквально сыплется из открывающихся дверей и всё с тем же бодрым, взбудораженным галдежом углубляется в лесную полосу. И где, спрашивается, в этой каше искать Ди? Что тут за паломничество? Идиотская страна! Не ошибся ли он? Выговор у чернокожего был весьма своеобразный, но Леону отчетливо запомнились слова: «Вроде бы собирался уехать в… э-э… Мышь! Да, точно, так и называется. Какие-то там особенные птицы. Уж не знаю, что там может быть особенного. Я проезжал раз это место – дыра дырой, медвежий угол в соседней области». Вот тебе и дыра. Да в эту дыру вся Москва съехалась! И еще пара городов поменьше! Автобусы, подростки, палатки, девицы, рюкзаки, какие-то флаги, невесть во что одетые люди, снова автобусы, разномастная весёлая компания ползет и ползет в лес… - В прошлом году было как-то поприличнее, правда? – вдруг раздались слова, и Леон понял, что говорят на каком-то знакомом языке. На английском. Он завертел головой и почти сразу увидел в двух шагах от себя молодого парня и симпатичную девушку. - Ну, еще рано судить, - со знанием дела (какого?) произнес парень. – Еще поглядим, что там творится на поле. И на погоду. А то как бы опять нас не смыли хляби небесные. Тут девушка заметила глазеющего на них Леона и вопросительно улыбнулась. Леон понял, что второго шанса не будет. - А что здесь вообще происходит? Недоверчивые взгляды. - Да ты что? Будет огромный фестиваль под открытым небом, вот там, за лесом, прямо на берегу Волги. Он проходит здесь каждый год, два дня кайфа, рок-н-ролла и повальной пьянки. Приедет куча групп со всей страны. Ты что, с луны свалился? - Я искал… - Леон сглотнул. – Искал одного… знакомого. Мне сказали, что он сегодня должен приехать в Мышь. - Какую еще мышь? – удивился парень. - Не мышь! – засмеялась девушка. – А Эммаус! Это деревня так называется! Это вон в ту сторону, подальше по трассе. Вот те раз. - А твой… знакомый собирался в Эммаус или на фест? - Я не знаю. Я не видел его несколько лет. Девушка сочувственно присвистнула. - Как знать… может, он и на фест заглянет. Сегодня сюда столько народу приедет! Может, тут и найдётесь. - Да ты что, Моника, - запротестовал ее спутник. – В этой кутерьме невозможно найтись. Только потеряться. - Всё равно ему надо побывать на фестивале! – упёрлась Моника (а у Леона больно кольнуло сердце, когда он услышал ее имя. Как он винил Ди, что тот равнодушно и даже, казалось, с удовольствием принял весть о том, что из-за него погибла другая девушка, которую звали так же… Да, из-за него! И не надо тут! Из-за его сволочной холодности и презрения к людям! А через несколько дней он исчез…) – раз уж приехал! Побродит по полю, поговорит с людьми… Э, а у тебя, наверное, и билета нет? Ну, ничего, там на входе должны продавать! Леон задумался. Где будет паршивец Ди искать своих редких, особенных птиц? Наверняка не в деревне, а тут всё-таки лес, река… С другой стороны, птицы, интересующие эксцентричного графа, запросто могут прикинуться людьми, выглядеть, как люди, вести себя, как люди и жить среди людей, не вызывая ничьих подозрений. Видали мы таких, как же, как же… А потом твои же коллеги: «Я схожу с ума, или он С ЕНОТОМ разговаривает?!» С третьей стороны… Да ну их, эти стороны! С любой стороны в своих поисках Леон давно привык полагаться не на логику, а – он усмехнулся – на своё «чутьё прирожденного детектива», которое Ди как-то обозвал «инстинктом дикого зверя». А в данный момент это чутьё однозначно звало его в сторону леса. - А может, вы его здесь заметили? – спросил он на всякий случай. – пропустить трудно – молоденький китаец, волосы длинные, одет в такой национальный балахон… Его собеседники переглянулись. - Один водитель автобуса, по-моему, рассказывал своему напарнику, что привозил сюда что-то такое, - с сомнением проговорил парень. - Сегодня, еще первым рейсом, то есть, часов в восемь. Точно, еще смеялся – мол, фестиваль русского рока, а первым, кто залез в автобус, оказался махровый китаец. А может, я ошибаюсь, шумно было… Леона охватило резкое, трепещущее предвкушение удачи, а вместе с ним – болезненный страх, что надежда в очередной раз окажется болотным огоньком. - Значит, говорите, на входе можно купить билет? - Леон, - проговорил Дэвид. – А ты для чего его вообще-то ищешь? - Надавать по морде и отправить в тюрягу, - мрачно ответствовал Леон. Моника вытаращила глаза. Дэвид недоверчиво хмыкнул. Они, неспешно встроившись в ползущую по лесной дороге колонну, двигались в общем потоке. Вокруг пили, ругались, толкались, размахивали флагами, курили, курили и курили. Леон представил себе хрупкого, душистого, шелкового Ди в этой потной, пьяной, дымной толчее и вздохнул. Ненавижу. Сволочь. - Я работал следователем в Департаменте полиции Лос-Анджелеса, - неохотно пояснил Леон. - А что с этим парнем? Что-то серьезное? - Более чем, - буркнул Леон. Пожал плечами и зачем-то добавил: - Поставил на уши весь наш Департамент плюс местное отделение ФБР. И исчез. - В воздухе растворился? – хихикнула Моника. - Нет, на небо улетел. Ох, не рассказывать же им то, что сам иногда считал бредом переутомленного, потрясенного сознания – омерзительное ощущение полета с крыши лаборатории, облака, плывущий среди них корабль, потрясающе узнаваемые люди, которые совсем недавно были странными животными из зоомагазина Ди; сам граф у борта – умиротворенный, спокойный, печальный, его несколько слов о свободе… А потом… Прохлада, нежность ладони на обнаженной груди. Дорожка влаги на фарфоровой щеке. Легкий, совсем легкий толчок в грудь. Бесстрастное лицо. И всё. И ужасный ком льда в груди. Леон хотел бы, чтобы это заплаканное, но неподвижное лицо, мелькнувшее перед глазами, когда он вываливался за борт, стало последним, что он видел в жизни. Но он остался жив. Хотя очень быстро понял, что всё-таки умер. Что Ди всё-таки убил его, оставив одного. И вот… Десятки стран. Сотни людей. Тысячи раз заданный вопрос. Он устал. Очень. Но после каждого ложного следа, каждой оборванной нити он расспрашивал снова и снова. И снова покупал билет на самолёт, пароход или поезд. И снова нашаривал остывший след. Потому что… - Я его люблю, - сказал он вдруг. В четверть голоса, самому себе. Они приближались к контролю. Не прошло и двух часов, когда Леон понял, каким он был дураком, решив прийти сюда. Очевидно, находиться здесь было заразно. Если Россия с первых минут показалась ему страной идиотов, то на поле возле деревни Эммаус явно проходил слёт цвета нации. Два часа он слонялся под палящим солнцем по высохшей к концу лета и вытоптанной тысячами ног траве. Время от времени натыкался на неумело натянутые палатки и перешагивал через растянувшихся на туристических ковриках любителей кайфа и рок-н-ролла под открытым небом. Те не возражали, а вот из палаток доносились возмущенные возгласы. И везде, везде – на поле со зрителями, в палаточном городке, среди лотков с запредельно дорогой снедью и выпивкой – в знойном воздухе висел неумолкающий грохот фестивальной музыки. Группы сменялись на огромной сцене одна за другой. Ведущие неистовствовали. Музыканты тоже старались вовсю – гитары, барабаны, скрипки, флейты, саксофоны, синтезаторы, там-тамы, бог знает что еще. Леон наконец подобрался немного ближе к сцене. Понемногу наблюдение за происходящим увлекло его, но постепенно начало утомлять. Солнце палило. Фестиваль гремел. На каждом шагу, куда ни пойди, куда ни повернись, глаз натыкался на унылых крепких парней в серой форме, их потные физиономии морщились от жары, глаза настороженно обшаривали толпу. («О, видали, сколько ментов? – еще на входе заметил Дэвид. – все террористов ловят. После тех взрывов в метро, месяц назад, у всех паранойя развилась.») Внезапно среди сплошного музыкального гула Леон вновь различил родную речь. На сей раз она доносилась прямо со сцены. Леон непроизвольно начал протискиваться еще ближе – до этого песни были исключительно на русском языке. Впрочем, сейчас играли не свою песню. Тощая, обтянутая черной кожей, остриженная почти наголо девица на редкость красивым для этого мероприятия, хоть и немного срывающимся от волнения голосом выводила под гитарный рёв: What the hell am I doing here? I don’t belong here! He’s running out again, He’s running, He runs Runs Runs Runs... Ее голос взлетел до солнечного неба, перекрывая гитары и вопли толпы. Леон стоял, как громом пораженный. В последние несколько лет эти слова были точнейшим отражением его, с позволения сказать, жизни. Сотни мест, где он был чужим, и беспрестанно ускользающий подонок граф Ди. А чужим он не был… рядом с Ди. Ну да, в маленькой гостиной его магазинчика, за чайным столиком, под диванчиком – всегда готовый покусать тэцу, напротив – всегда ехидно-вежливый Ди, на столе – слишком сладкий чай и слишком редкие сладости. За еще один такой вечер Леон готов был еще пару лет побродить по планете… Тем временем голосистая девица довела песню до конца, и на ее месте появилась следующая группа. Четыре человека, отчаянно-рыжий вокалист со стремительной угловатой грацией и абсолютно невменяемым взглядом, крепкий, кудрявый, чем-то похожий на фавна (только без рожек) басист, гитарист, обсыпанный веснушками и обставленный процессорами, и совсем молоденькая, но отчаянно работающая палками девчонка за громадной по сравнению с ней грудой барабанов и тарелок. С установкой она управлялась мастерски, и вообще видно было, что группа сыграна отлично, что каждый четко знает, как встроить свой голос в общую музыку – почему-то Леон перестал воспринимать ее как просто шум, - и все прекрасно знают своё дело. Мало-помалу свистящая энергетика, так и хлещущая со сцены, захватила и заворожила Леона. К последней песне ему даже начало казаться, что он понимает слова незнакомого языка. Песня было о том, что нет на свете невозможного. Просто должно быть действительно нужно. А может быть, Леону просто уже казалось, что всё на свете – только об одном. Песня закончилась. Лихая девчонка-барабанщица устало отбросила с лица волосы, парни стали поспешно выдергивать из разъемов провода, гитарист собрал свои процессоры. Рыжий вокалист прокричал что-то в микрофон – наверное, попрощался. Леон выбрался из плотной толпы, оказался у решетки, ограждающей участок поля, где размещались палатки музыкантов, прессы и организаторов, и медленно побрел вдоль нее. Пожалуй, надо уходить отсюда. Его охватила привычная тупая безнадежность. В последнее время он всё чаще начинал думать, что никогда не найдет Ди. Это было прилипчиво, как жвачка, и мучительно, как ноющая рана. От этого спасало только одно. Воспоминание о том, как на летящем корабле Ди плакал неподвижным лицом, прежде чем выкинул Леона за борт. Граф не хотел его прогонять! Ненавидел, злился, мучился, но не хотел! И в его холодном, неподвижном взгляде замерла тоскливая мольба сделать то, что Леон и пытался пока безуспешно. Найти его. Назло всем. Леон не знал, сколько он просидел здесь, у ограды, на чудом уцелевшей относительно зеленой лужайке. Отсюда не было видно сцену – да, видимо, поэтому и не вытоптали. В какой-то момент, подняв голову, он увидел сквозь сетку, как давешняя четверка музыкантов сгрудилась у входа одной из палаток и явно пытается войти, охрана их не впускает, кудрявый красавец-басист настойчиво убеждает в чем-то парней в серой форме, но тех не убедишь. Странно, подумалось Леону, почему музыкантов не пускают куда-то за сценой? А впрочем, те, кто играет по три-четыре песни, как эти, едва ли что-то значат. Он почувствовал, что затекли ноги, и улегся на спину. Нет невозможного? Какая чушь, ребятки. Вы поймете это… Может, года через три. Небо слепило глаза, и Леон прикрыл их. Ему не найти графа. А потом зеленая лужайка безжалостно ударила его в спину. А в уши тяжело толкнулся взрыв. И крик. Ужасный. За время работы в полиции Леон довольно наслушался таких криков. И таких толчков тоже. Он оказался на ногах еще до того, как понял это. Взрыв в одну секунду опрокинул, смял и разорвал летящий полным ходом фестиваль. Где-то в центре поля вслед за взрывной волной и целым цунами оглушительного визга набирала скорость полная паники человеческая волна; люди бросились в разные стороны от эпицентра, на поле тут же возникла давка. Охранники носились, беззвучно разевая рты в невообразимом шуме, взмахивали руками, приказывая идти куда-то (а может, не идти?), но справиться в этой мгновенной всеобъемлющей паникой им было не под силу. Мимо Леона пробежала, шатаясь, как пьяная, молодая женщина; ее лицо, голова, руки и грудь были густо залиты темным. Кровью. Она упала на колени, прижала руки к вискам, ее обильно стошнило на траву; она принялась дико, истерично, совершенно нечеловечески вскрикивать, раскачиваясь из стороны в сторону. К ней подскочила другая, обхватила за плечи, попыталась поднять. Леон отвернулся. …И с невероятной четкостью увидел конопатого гитариста, сверхъестественно легко перепрыгивающего высокую сетку ограждения. Дикоглазый вокалист мчался следом, подскочил к сетке, нетерпеливо откинулся в повороте назад. Из давешней палатки в этот момент выбегала бойкая ритм-секция. Девушка вырвалась далеко вперед, так же стремительно, как двое ее приятелей, вспорхнула на ограждение, что-то звонко крикнула своему курчавому спутнику. Тот, хоть и самый высокий и грузный на вид, тем не менее, перемахнул одним движением сетку, и вся компания стремительно понеслась к ближнему лесу. - Стой, - прошептал Леон. Его сильно толкнули, сбили с ног. Инстинктивно он успел откатиться, иначе по его спине пробежали бы несколько человек. Перевернулся в последний раз, встал на четвереньки, мотнул головой. Под локтем оказалось ледяное, твердое. Пистолет. Кто-то уронил. Ощущение холодного металла будто плеснуло в лицо прошлым. Таких хладнокровно исчезающих с места преступления он за годы работы в полиции тоже навидался. Перепрыгнуть ограждение он бы не смог, но это было и не нужно. Подхватив чье-то оброненное оружие, бывший детектив Оркотт побежал вдоль сетки, потом по высокой высохшей, жесткой траве к лесу – наперерез. Ноги путались в траве, солнце палило, в воздухе висела пыль. Опередить, не пустить в лес, заставить остановиться! Не успел. Беглецы уже заметили, что их преследуют, и, кажется, еще прибавив скорости, влетели в лес. Еще через несколько секунд Леона стегнули ветки. Среди деревьев он сразу потерял беглецов из виду. Замер, затих. Жуткий крик убитого фестиваля почти не достигал этого места. Желтеющие понемногу листья – и те шептались громче под касаниями ветра. Потом в стороне треснула ветка. Не на земле, на твердом. Леон резко оглянулся. В сотне шагов между сосновыми и березовыми стволами светлели стены какого-то строения. Пригибаясь, прячась за деревьями, былые навыки сами приходили на память телу, Леон подобрался почти вплотную к зданию. Это была неизвестно для чего построенная и непонятно почему брошенная одноэтажная кирпичная будка. Со стен местами облупилась штукатурка, в единственном окне жалко и настороженно торчали обломки рамы и осколки стекол. А изнутри очень слабо и очень отчетливо доносилось разноголосое загнанное дыхание. Правда, Леону пришлось остановить собственное дыхание, обездвижить свое тело, а из всех органов чувств оставить действующим только слух, чтобы уловить это. Потом сосчитал сам себе до трёх, одним броском преодолел оставшиеся до странной подсобки пару метров и распахнул хлипкую дверь. - Мы тут не при чем! – тут же закричали изнутри на четыре голоса. Все четверо съежились в углу, прямо на полу, застланном слоем веток, листьев и мусора вперемешку, вжались в стенку, чуть не сидя друг на друге. По крайней мере, девушка точно сидела на коленях у кудрявого, не то прячась, не то загораживая его. Остальные двое, белые от страха, тоже сидели очень тесно; солнце заливало замызганную комнатку, прорываясь сквозь разбитое окно и провалившуюся крышу, било им прямо в глаза. Леона они видели явно с трудом, но общую картину своего положения, конечно, поняли. - Не двигаться! – потребовал детектив Оркотт. - Мы не двигаемся, только мы ни в чем не виноваты! – воскликнула барабанщица. – Не стреляйте, пожалуйста, мы же ничего не сделали! - Молчать! Ничего не сделали?! А сколько людей там на куски разорвало?! - А мы тут при чем?! - А зачем было бежать? - Мы просто испугались! - Испугались? – Леон уже слегка успокоился. – Правильно испугались. Только неправильно побежали. Там, где вы были, вам пугаться было нечего. Теперь надо пугаться. У вас ведь нет смертной казни, так? Ах, какая жалость. Зато, наверное, бывают несчастные случаи при задержании. Девушка с ненавистью глянула на него. И опустила голову. Не так-то просто смотреть в наставленный на тебя круглый черный глаз. - Нет, вы стреляйте, конечно, если по-другому не можете, - с удивительно хорошо для его положения спрятанной паникой предложил кудрявый басист. – Только мы ни в чем не виноваты. Леон нервно облизнулся и прищурил глаза. А в следующую секунда едва не выронил пистолет. Потому что в уши ввинтился прочно, казалось, забытый голос: - Мистер детектив, пожалуйста, не убивайте их! И испуганную четверку в углу, жалкую развалюху, весь осточертевший белый свет заслонила неторопливо-стремительная легкая фигура. Лихая девчонка-барабанщица вдруг разрыдалась. Ее курчавый приятель покрепче прижал ее к себе, словно мог этим защитить от дорвавшегося до оперативной работы Леона. Впрочем… Он отмечал это всё краем сознания. Точно так же по обочине пронеслась вереница всего того, что он мечтал сказать при встрече этому мерзавцу. А задержались только четыре неожиданных слова – «Ди, я так соскучился…» Шелковый подол метет по замусоренному полу. Волосы растрепались. На прозрачной щечке царапины. Через заросли, что ли, ломился, чтобы спасать это помешанную четверку? Да кто они такие? Разноцветные глаза смотрели умоляюще и с осуждением, но в них не было ни капли тепла, лишь что-то непонятное, точь-в-точь как тогда на корабле. Нет, просто как всегда. - И почему это, интересно, - наконец обрел речь Леон. – я не должен их убивать? Ты видел, что они на поле натворили? Ты, мать твою, вечно покрываешь всех убийц, террористов, наркодилеров прямо у меня на глазах, а потом обижаешься, когда я тебя в чем-то подозреваю! Да что ж я такое несу?! - Они не террористы и не убийцы, детектив, как же вы не поняли! - Да что ты говоришь?! А что же тогда они делали у этой долбанной палатки? И с какого перепугу так здорово драпанули в лес? - С какого перепугу – это вы сами можете догадаться, мистер детектив. Покажите мне здесь человека, который не был бы испуган, - мелькнувшая было усмешка исчезла. – Впрочем, они ведь и не люди тоже. - Снова-здорово! (Господи, о чем, о чем мы! Я же его нашел!) Опять за своё! А где, интересно, твои хреновы галлюциногены? А? Вроде бы не от чего у меня появляться глюкам! Это – не люди? Пока что незаметно! Снова язвительная усмешечка. Сукин сын, неужели ты совсем не рад меня видеть? Нет, он не рад. Да и с чего бы? Сейчас он убедит меня, что эти полоумные музыкантики на самом деле – какие-нибудь уникальные ящерицы, класс Кислотные, подотряд Зонтичные, а потом исчезнет вместе с ними, не сказав больше ни слова. А мне останется только застрелиться из чужого пистолета… - Поверьте специалисту, мистер детектив, поверьте хоть себе. Как вы объясните то, что так легко понимаете их речь? Леон опешил. Действительно?.. Однажды, перепугавшись за брата, похищенного вместе с этим китайским придурком одной мстительной девицей, он вполне содержательно побеседовал с графовой енотихой Пон. Но эти? - Это всё твои штучки! – заявил он, чувствуя себя идиотом. - Скорее, ваши, - мягко возразил Ди. – удивительно, но вы с ними можете общаться. Вы делаете успехи, мой дорогой детектив! - Как ты меня назвал?! – завопил Леон, чувствуя, как жар заливает лицо, мутится в голове, коленки слабеют, а пистолет начинает дрожать во всё еще вытянутой руке. - А может быть, - продолжал этот невозмутимый китайский болванчик. – так вы легче мне поверите. Взгляните хорошенько, они – не люди. Да, они прижились в вашем сообществе, они вынуждены подпитываться от своеобразного эмоционального фона, который возникает на таких сборищах, как этот фестиваль, иначе им просто не выжить. Это очень редкий вымирающий вид, они обитают только в одном-единственном месте на всей Земле – в предгорьях древнего Урала. Я искал их так долго, ловя обрывки слухов и отголоски легенд, таких древних, что даже ками вспоминают их с трудом, поймите, возможно, эти четверо – последние представители вида! В той палатке находился человек… продюсер, который обещал помочь им добиться известности, признания, без этого они погибнут, таковы особенности их вида. - Ты врёшь, - твердо сказал Леон. Разноцветные глаза сузились. - Тогда попробуйте выстрелить, мистер детектив. Всё, что найдут здесь нерасторопные местные сыщики – это большая груда перьев! - Что? - Что слышали! – видно было, что Ди сам уже почти на грани истерики. Неужели это так важно? Да, так. Для тебя животные всегда были важнее всего. – Стреляйте уж… Только предупреждаю – сначала вам придется пристрелить меня! У Леона мгновенно пересохло в горле. - А кто тебе сказал, - выкрикнул он. – что я не мечтаю об этом?! С того самого момента, когда ты выкинул меня со своего корабля! Нет, с того, как ты тащил меня по лестнице! Нет, даже когда ты не захотел мне ничего объяснить толком и просто сбежал! Я, может, все эти годы сплю и вижу, как я в тебя… - он запнулся. – стреляю! - Ну так вперед! – личико графа болезненно скривилось. – чего еще ждете? -…Ладно, Ди. Хорошо, как скажешь. Я не буду стрелять. Честное слово, только… Ди, смотри, я уже пушку кладу на пол, я не буду стрелять, пусть идут на все четыре стороны, только не исчезай больше, Ди, слышишь? Легкие, неспешные шаги. В углу взволнованный шепоток. - Не заставляй меня больше искать тебя. Я так устал. Запах корицы. Запах аниса. Запах сливок. - Останься, пожалуйста. Осторожные холодные пальцы обхватывают кисть его руки и вынимают их нее пистолет. Глухой стук в стороне. - Глупый человек… - Останься… - Понимаешь ли ты, что я – смерть? - Останься… - Понимаешь ли ты, о чем просишь? - Останься… - стоять бы вот так век, если ничего больше нельзя, - глаза в глаза, дыхание в дыхание, рука в руке, пол вот-вот выскользнет из-под ног… А ведь вторая рука свободна… Совершенно машинально Леон притянул к себе гибкое, хрупкое тельце. Ди не сопротивлялся, но и не отвечал на объятие, только крепче стиснул пальцы на Леоновой руке и невесомо задышал в плечо. - Софу обещал убить тебя… - поведал он совершенно не своим голосом – глухим, гнусавым и сдавленным. – Что же я наделал… Ведь он непременно выполнит обещание, как только узнает, что мы встретились. - Посовестится, - хмыкнул Леон и тоже не узнал своего голоса. Да что такое с двумя придурками? Спина у ками была такой тощей, теплой и беззащитной, что на Леона накатила знакомая волна жалости и страха. И никто не мог бы точно определить, кого он боялся… или за кого. – Кто тогда ему расскажет во всех подробностях, как ты мужественно спас последний выводок редких птичек от безвозвратной гибели в результате человеческого невнимания? - Мы не выводок! – возмущенно возразил рыжий солист. - Мы вообще не родня, - добавила девушка. Покосилась на басиста, у которого продолжала сидеть на коленях, и чуть слышно уточнила: - Пока. - Я еще и не сделал ничего, - вздохнул Ди, казалось, нимало не смущаясь тому, что Леон обнимает его все непринужденнее. – Они еще ни на что не согласились. Я предложил им свой магазин в качестве временного убежища. Голос у него был всё такой же ровный и гнусоватый. - Вы ведь сами слышали, их музыка, их образный уровень намного обгоняет наше время. Лет через тридцать в мире будет много такой музыки, но им до этого не дожить. У меня в магазине у них появится здоровое потомство, что невозможно в их холодной промзоне. Вид сохранится и, может быть, уже в третьем поколении будет благоденствовать. - Мы уже пообещали, - виновато пробормотала девушка. - Да, тот человек, сказал, что ему будет интересно с нами сотрудничать, - подтвердил басист. – Он очень влиятельный продюсер среди людей. Нам просто нельзя отказаться. - Да ладно тебе, - пренебрежительно поморщился рыжий вокалист. – Всё равно, рано или поздно он начнет нас давить, и тогда… - А если не начнет? - Ой, давай не надо? Они все одинаковы. Как только мы не сможем делать с нашей музыкой то, что хотим, нам придется уйти. - Вот тогда, - улыбнулась девушка. – мы подумаем о вашем любезном предложении, граф Ди. Причем в самую первую очередь. - Если, конечно, - наконец подал голосок конопатый гитарист. – ваш подозрительный человек вообще пустит нас на порог. Ди недоуменно поднял лицо, шевельнулся… Леон автоматически прижал его к себе. Не отпущу, подумал он в отчаянии. Что хочешь делай, но я тебя больше не отпущу. Хоть в воздухе растворяйся. И плевал я на твоего софу. В крайнем случае, пристегну к себе наручниками, пусть попробует что-нибудь сделать! Впрочем, пока что Ди так вцепился в него, что и без наручников было не отодрать. - И зачем я только вас встретил, - вздохнул Ди Леону в шею. – Скверный из меня ками. Леон наклонил голову, коснулся губами гладких волос. - Может, получится человек? – проговорил он в растрепанную макушку. Прошло три месяца тщательнейше законспирированных дней и увлекательнейших ночей. Леон никогда не думал, что язвительный колкий ками может оказаться таким… в общем, таким, каким оказался. Ди, правда, тоже обнаружил много неожиданного в детективе, которого в запальчивости столько раз обзывал неотесанным американским варваром и обвинял в грубой бессердечности. Теперь сердечности ему хватало с избытком… В Чайнатауне Лос-Анджелеса вновь открылся зоомагазин, с клиентами которого происходили разные непонятные происшествия. В Департаменте полиции опять работал детектив Леон Оркотт. Все его коллеги дружно отмечали, что, вернувшись к привычной работе, детектив стал почти совсем прежним, только еще чаще выглядит невыспавшимся, но при этом чертовски довольным и успокоенным. Когда об этом заходила речь, Джил старалась спрятать загадочную улыбку. Она столько раз подыскивала самые невообразимые места для встреч влюбленных, что уже начинала чувствовать себя асом среди тайных агентов. Из животных об этих встречах знал только тэцу. Он-то и ворвался сейчас в номер зачуханной гостиницы, где Ди, свежий и бодрый после душа, расставлял на столе чашки, а Леон, напевая «Day’s downing, skin's crawling», фыркал и отдувался перед умывальником. После принятия душа в номере почему-то исчезла горячая вода, и Леон по привычке готов был поклясться, что это происки Ди. Тэцу вышиб рогами дверь (хорошо, что не снес с петель), вылетел на середину, словно за ним гналась стая волков и еще парочка зоофилов, затормозил, сбив дешевый коврик и процарапав копытцами пол под ним. - Хэлп, - задыхающимся голосом выдавил он. – В смысле, шухер. То есть, атас, мужики. Софу вас выследил. Ди охнул. Леон, машинально закрутив кран, поспешно обмахнулся полотенцем и заоглядывался в поисках штанов. Вот не сдирали бы вчера всё с себя, как помешанные, так и успел бы, глядишь, смыться до появления здесь разъяренного дедули… Но что делать, если Ди опьяняет не хуже любого вина, если от него теряешь голову, как под хорошей дозой? Он не успел. Как минуту назад дверь, в номере распахнулось окно, и над их головами – испуганного графа, рычащего тэцу, прижавшегося к нему, и дергающего застрявшую кобуру детектива заметался с пронзительными воплями взбудораженный донельзя рогатый кролик, поднимая целую тучу пыли перепончатыми крыльями. Все трое замерли, ожидая, что софу вот-вот перекинется в самого себя, и тут-то им и конец. Как те четверо в развалюхе, некстати подумал Леон. Наконец, кролик завис прямо перед лицом у Леона, яростно проверещал что-то явно осмысленное. Леон прикрыл глаза и приготовился перейти в мир иной. Ди протестующее, но бессильно вскрикнул что-то по-китайски. Но кролик, напоследок хлестнув Леона по лицу своими перепонками, метнулся к строптивому внуку (тэцу только успел зарычать громче), швырнул ему прямо в руки какие-то свернутые в трубку листы и так же стремительно умчался обратно в окно. Леон наконец-то расстегнул кобуру. - Обошлось, - прошептал Ди. Зашелестел листами. На лицо выползла счастливая улыбка. Леон подошел, прижал грудь к его спине, обхватил руки, держащие бумагу, поднял к своему лицу, перегнулся через плечо своего невыносимого счастья. - Что это? Бумага казалась еще горячей от принтера, а буквы были какими-то непривычными. - Распечатка с их сайта, - улыбаясь, объяснил Ди. Русский язык, понятно, для него был не загадочнее звериного и любого другого. – Новости. У них будет альбом. И их берут на радио. И они снимают клип. И, - он внимательно вгляделся в страницу. – у них будут птенцы. - Очень рад, - Леон чмокнул любимого в шею. – А софу? - Дедушка… - Ди вывернулся и стал лицом к своему человеку, опять освобождая его руки от бесполезного пистолета. – сказал, что ты можешь считать, что на этот раз отделался. У Леона привычно закружилась голова, это происходило всегда, едва Ди подходил так близко и смотрел вот так. - А знаешь что, граф, - вдруг подал голос тэцу. Влюбленные разом посмотрели на него, и свирепый людоед выдал: - А почему бы тебе не пригласить его к себе в магазин на чашечку чая?