Это война

Антонио смотрит на стажера и не может понять, что с этим парнем не так: он улыбается, тарахтит без умолку, постоянно путает важные бумаги, но зато гениально договаривается с клиентами и отхватывает контракты на самых выгодных для компании условиях. Антонио кажется, что парень буквально светится изнутри, и разве что не жмурится, когда это локальное солнце поворачивается к нему и задает свои идиотские вопросы. «А ты любишь желтый цвет?» «А почему ты такой хмурый?» «Я знаю, где достать лучшее вино. Хочешь?» И прочее. Антонио всеми силами пытается скрыться за своим компьютером, сделать вид, что в офисе его нет – только телесная оболочка, затыкает уши наушниками, но присутствие этого невозможного парня он чувствует буквально кожей: невообразимый Вольфганг крутится постоянно где-то рядом, постоянно просит то карандаш, то дырокол, то ручку, то бумагу, касается горячими пальцами запястья и улыбается. А еще от него пахнет цитрусовыми, у него блестят глаза и губы, и он вообще не сидит на месте. Когда он впервые появился в их офисе, Антонио сразу решил, что тот своего испытательного срока здесь не переживет: в первый же день парень чуть было не перевернул на себя кулер, опрокинул чашку с кипятком, ударился со всего размаху бедром об угол стола, у него завис компьютер, его шарахнул током электрический чайник, а начальник отдела попутал его с мальчиком-курьером и наорал так, что тряслись стены. Но Моцарт лишь улыбался, смеялся, а с начальником отдела до сих пор смеется, вспоминая тот случай. Моцарт постоянно зовет его выпить. Моцарт приглашает его на кофе. Моцарт может зависнуть возле его стола на пару минут (неслыханное дело, потому что мальчик-солнце в основном бегает по офису, скачет по этажам, и застать его в статичном положении очень сложно – только если он пьет кофе, жмурясь, как котяра на солнце) и сверлить его внимательным взглядом. Антонио это немного напрягает, но он все равно продолжает работать: отчеты, отчеты, отчеты, отчеты. Его ценят, его считают самым терпеливым, спокойным и ответственным работником, а потому на его голову обычно и скидывают Вольфганга, если тот успел достать всех на этаже. - А давай сходим сегодня выпить, - вновь предлагает Моцарт. Он делает это как всегда – без предупреждения, облокачиваясь на стол, нависая над вздрогнувшим от неожиданности Антонио. – Давай, а? - Мне некогда. Антонио с огромным трудом заставляет себя вернуть взгляд на монитор. Потому что Моцарт улыбается, у него ямочки на щеках, и Сальери это бесит. Его бесит этот мальчик-солнце, которого все обожают, который может позволить себе говорить дерзко то ли в виду своей молодости, то в виду своей храбрости, то ли в виду своей недалекости, и который так заметно клеит Сальери. Антонио, быть может, и согласился бы сходить с ним куда-нибудь: мальчик-солнце симпатичен до невозможности, харизматичен и достаточно неглуп, несмотря на все свое легкомыслие, но это означало бы сдаться под напором этого юнца. А Сальери ненавидит сдаваться, потому и терпит, сжав зубы и ручку так, что первые вот-вот раскрошатся, а вторая, кажется, уже трещит пластиком. Кто-то нашептал Моцарту – и Сальери уже настроен выяснить, кто это и кому вырвать язык, - что Антонио ни с кем не встречается, после работы сразу уезжает домой, не любит шумные компании и вообще ведет затворнический образ жизни. И, видимо, Вольфганг увивается рядом, касается то руки, то плеча, то спины, пытается заставить его пойти на корпоратив, который будет только через пару месяцев, только потому, что хочет растормошить Сальери. Ну, или кто-то поспорил с ним, что он этого сделать не сможет. - А когда ты освободишься? – Моцарт толкает его в плечо, привлекая к себе внимание и улыбается. Опять. Сальери думает, что надо запретить такие улыбки в офисе, потому что из-за них вся работа стопорится, а все девушки вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, перешептываются, хихикают и строят глазки Моцарту. Тот, проходя (пробегая, ибо этот мальчик-солнце пешком ходить просто не умеет) мимо, обязательно посылает им воздушный поцелуй. «Вульгарный», - сразу же проносится в голове Сальери, и он фыркает, поправляя рукава идеально выглаженной рубашки. Моцарт аккуратностью не отличается: он слишком наплевательски относится к дресс-коду, носит кожаные плетенные браслеты на запястьях, всегда ходит в мятых рубашках и брюках, а его ботинки никогда не отличаются чистотой. Сальери бесит такое отношение к внешнему виду, но он просто вынужден был признать: браслеты, обнимающие тонкие запястья, ему определенно нравятся. - Не ваше дело, - коротко отвечает Антонио, вытаскивая из-под локтя Моцарта важные документы. - Ну скажи, - продолжает клянчить тот. – Тони, скажи… - Я не «Тони», - выплевывает Сальери, морщась. Мальчик-солнце как-то сразу начал называть его «Тони», что вызывало нервные смешки у окружающих; а Сальери смотрел на него уничижительно, надеясь взглядом прожечь дыру в этом невозможном юнце, но тот словно бы и не замечал. И продолжал хохотать, рассказывать что-то, хватать всех за руки и метаться по офису, будто бы ужаленный. - Прости, - Моцарт шмыгает носом и опять улыбается. Как будто бы знает, что улыбкой он может манипулировать людьми (и Сальери, кажется, понял, как этому мальчику-солнцу удается заключать контракты: он просто улыбается клиентам, а те после этого готовы на все). – Ну так, скажешь? Скажешь, а? Давай сходим выпить. Ну давайте, герр Сальери… Сотрудница рядом кашляет в кулак, маскируя нервный смешок: доставать Антонио – это подписывать себе смертный приговор. Это все равно что дразнить спящего зверя, дергая его за хвост или тыкая ему палкой в нос. Сальери тяжело вздыхает, сжимает двумя пальцами переносицу, пытаясь совладать с собственным гневом: мальчик-солнце просто не понимает, что творит, мальчик-солнце просто слишком дружелюбен, мальчик-солнце просто уже достал со своими предложениями, когда-нибудь он точно нарвется, если сей же час не перестанет вот так вот улыбаться! - Работайте, - бросает Сальери, выдыхая и выпрямляясь. Мысли мыслями, а работа сама собой не сделается. Антонио – если не лучший в своем деле, то, по крайней мере, самый исполнительный и ответственный работник. Премии ему выплачивают не за то, что он треплется со всякими стажерами, которые умудряются доводить его до нервной потрясучки буквально за несколько слов. Моцарт уходит (убегает, будто бы внезапно вспоминает о важном деле) – оскорбленная невинность, поруганная юность, растоптанная честь. Сальери все-таки не выдерживает и смотрит ему вслед: по пути Моцарт задевает кадку с фикусом, опрокидывает ее и под веселое гиканье остальных сотрудников в спешке удаляется искать совок и швабру. На следующий день Сальери на своем рабочем столе находит приторно-розовый листок с небрежно написанными витиеватыми буквами. «Кофе. Ты и я. Сегодня вечером. Буду ждать у входа». Антонио пристально смотрит на победно улыбающегося Моцарта, который как раз-таки замер, чтобы выпить кофе, и с особенным смаком рвет несчастный листок. Лицо мальчика-солнца вытягивается, взгляд становится обескураженным и оскорбленным, а Антонио медленно смахивает клочки в мусорное ведро. «Это война», - решает про себя Сальери и усмехается. Через пару дней на его столе красуется аляповатая ваза и пышный букет красных роз. Сальери краснеет, бледнеет, зеленеет и снова краснеет: девочки хихикают и завистливо вздыхают, а Моцарт целый день ходит донельзя довольный собой. Через неделю Сальери видит белый конверт без подписи, а в нем – два билета на концерт. Вот тут защита Антонио чуть не дает слабину, потому что на концерт именно этой группы он хотел попасть уже очень давно, а тут прям такая удача… Антонио закусывает губу, и тут же рядом как по волшебству возникает Моцарт: смотрит прямо в душу и чуть ли не подпрыгивает на месте от нетерпения. Сальери выдыхает сквозь сжатые зубы, зажмуривается и молча протягивает конверт Вольфгангу. - Проведите время с пользой, - Антонио буквально впихивает эти несчастные билеты в руки сопротивляющемуся Моцарту, улыбается зло и отворачивается к монитору. Потом Сальери обнаруживает у себя на столе плюшевого медведя. Он быстро отдает его умиляющейся коллеге, которая этого несчастного медведя не выпускает из рук на протяжении всего дня. Когда Сальери обнаруживает у себя на столе коробку любимых шоколадных конфет, то решает все-таки немного приободрить и поощрить настырного юнца, поэтому конфеты он съедает сам, пока Моцарт наблюдает за ним жадным взглядом. С тех пор Моцарт заваливает его конфетами, и Сальери уже не знает, куда это все девать; в один прекрасный момент он не выдерживает, отлавливает Моцарта в коридорах (это оказалось не трудно: Вольфганг, заметив приближающегося к нему Антонио, злого, как сто чертей, замер сам, подрагивая то ли от нетерпения, то ли от страха) и методично впихивает ему конфеты в рот, пока Моцарт с хохотом пытается вырваться. Конфеты кончаются, их место занимает кофе. Сальери уже не знает, куда девать все эти стаканчики, кофе почти лезет у него из ушей: он вначале пробует раздавать все это богатство, беря при этом деньги с коллег (символическая плата, на самом деле, тем более, они сами согласились), а потом вновь целенаправленно отлавливает Моцарта и вливает кофе ему в глотку. Счастье Вольфганга, что кофе успевает остыть к тому времени. На корпоратив его затащил, как ни странно, не Моцарт, а начальник отдела, который припер Сальери к стене и заявил, что если тот не покажется, то на премию может не рассчитывать. До денег Антонио, конечно, не падок (хотя ощутимая прибавка к зарплате не могла его не радовать), а вот уязвить свою гордость не мог никому позволить. Потому-то он и стоит сейчас в самом темном углу ресторана, потягивая шампанское (отвратительное, как на его вкус) и поглядывая на собравшихся. Моцарт в центре внимания – кто бы сомневался. Моцарт умудряется быть одновременно везде и всюду, он хохочет громче остальных, пьет больше всех и почти не пьянеет. Он крутится, вертится и, кажется, ищет кого-то взглядом – Сальери даже знает, кого. Антонио откровенно скучает. Остальные сотрудники, те, которые еще более-менее держатся на ногах и которые не до конца поддались очарованию Моцарта, разбрелись по группкам; отчаявшиеся сотрудницы виснут у кого-то на шеях, то и дело подзывая к себе Вольфганга. Он молод, перспективен, красив, улыбчив, страстен, очарователен – Моцарта хотят все. У него подвешен язык, есть чувство юмора, и не мудрено, что всем он нравится. Сальери не хочет признаваться, но даже он находит в этом мальчике-солнце что-то очаровательное: такое наивное, невинное, утонченное, что хочется взвыть, как раненный зверь, и сломать это к чертям собачьим. Антонио думает, что было бы прекрасно уничтожить Моцарта: чтобы он не мучился от несовершенств этого мира, чтобы не озлобился (хотя казалось бы, в таком возрасте уже пора и клыки с когтями отрастить, или хотя бы покрыться броней холодности и неприступности, как это сделал сам Сальери) и чтобы всем запомнился молодым, красивым и дружелюбным (а еще любвеобильным, судя по тому, как много девушек он жарко обнимает, прижимая к себе). Сальери прикрывает глаза и представляет, как сжимаются его руки на шее Моцарта. Как тускнеют его глаза. Как исчезает с мягких губ улыбка. Как обмякает красивое тело. - Скучаете, Антонио? От Моцарта несет алкоголем, он немного пошатывается, на его рубашке пятна от вина, а на воротничке – губная помада. У него шальная улыбка, шальной взгляд и совсем уж непотребный вид, из-за чего Сальери хочется отвесить подзатыльник этому мальчику-солнцу и отправить его отсыпаться. - Отнюдь, - Антонио чуть прищуривается, с холодной усмешкой глядя на то, как Моцарт пытается не шататься, а потому цепляется за стены. – Очень… увлекательное зрелище. Вольфганг вскидывает на него взгляд и улыбается; тянет руку, чтобы ухватиться за Сальери, но тот, не переставая усмехаться, отходит в сторону. - Сальери, вы – мудло, - трагично сообщает Моцарт, когда чуть было не повстречался носом с полом. Антонио пытается успокоиться на счет «три»: он уговаривает себя, что Моцарт просто пьян, а потому и несет всякую околесицу, ему ударил алкоголь в голову, он чувствует себя звездой этого вечера, ему хорошо, вот он и лезет, пристает, провоцирует, достает, недвусмысленно намекая всем телом, что совсем не против кое-чего. - И не стыдно вам? – Моцарт смотрит на него обиженно и губы еще надувает. Сальери качает головой, сжимая с силой ножку несчастного бокала. - А мне было бы стыдно на вашем месте, - Моцарт шмыгает носом, выпрямляется – слишком резко, а потому неловко покачивается на каблуках, стараясь поймать равновесие, - и прячет руки в карманы. - Но вы не на моем месте. - Был бы на вашем – давно бы согласился на кофе, - дерзко отвечает Вольфганг, вскидывая голову. Еще одно резкое движение – и он точно грохнется. А во всем обвинят Сальери, потому что у него страшное выражение лица и ярко выраженная неприязнь к несчастному милому Моцарту. Поэтому Антонио не выдерживает и хватает Вольфганга за запястье, удерживая на месте. Тот довольно – слишком довольно, - улыбается. – Значит, согласны? - Значит, не грохнитесь, - хмыкает Сальери. – Вы не умеете пить. - А вы не умеете развлекаться, - бурчит Моцарт. - Убить вас мало, Моцарт, - вздыхает Антонио, прикрывая глаза. Вольфганг гордо улыбается – ямочки на щеках очаровывают Сальери в который уже раз, - и подается вперед. Он горячий – пышет жаром, и Антонио отшатывается, но руки не отпускает. - Поехали ко мне, - почти умоляет Моцарт, все-таки изворачиваясь и наваливаясь на Антонио. Надо сказать спасибо всеобщему веселью, что на них не обращают внимания; Сальери не выдерживает и на краткий миг прижимает к себе мальчика-солнце, зарываясь носом в пахнущие цитрусами волосы. Антонио скидывает бессознательно тело на кровать и ухмыляется: Моцарта окончательно разморило в такси, он умудрился уснуть, поэтому никаких надежд на жаркую ночь не осталось. Сальери тянется, чтобы снять рубашку и кинуть ее в корзину для грязного белья; он медленно расстегивает мелкие пуговицы, дивясь, как это Моцарту хватает терпения застегивать этот кошмар каждое утро. Брюки Антонио снять не решается, но ботинки и носки все-таки стягивает; не удерживается и сжимает тонкую щиколотку. Он так легко может сломать ему кости. Вот именно сейчас он легко может потянуться и сжать его тонкую шею. Моцарт бормочет что-то во сне, прогибается в пояснице, выдыхает сладко и улыбается во сне. Сальери подтягивается к его лицу, склоняется, ловя дыхание, и прикрывает глаза, вслепую прижимаясь к мягким податливым губам. И ухмыляется, когда Моцарт обнимает его за шею, прижимаясь всем телом и довольно урча в поцелуй. Мальчик-солнце на самом деле дьявол, очаровательный и красивый, горячий, податливый, жаркий, и Сальери целует его глубоко, сжимая пальцами бока. - Оставайся, - шепчет Моцарт, прикусывая губу. - Спите. - Ну не-ет… - Да. Я никуда не уйду. Через пару дней на своем столе Сальери снова обнаруживает листок с приглашением – листок на этот раз просто выдран из какой-то тетради. Он смотрит на притаившегося за фикусом Моцарта, поджимает губы, осторожно складывает листок и откладывает его на край стола. В глазах Моцарта вспыхивает радость и он уносится в дебри офиса, в порыве чувств снова сшибая несчастный фикус.