Да, конечно

Люди умирают по разным причинам. Кто-то от разрыва селезенки, кто-то от инфаркта или инсульта, кто-то, вовлеченным в вооруженное ограбление или иные террористические акты. Кто-то падает на арматуру, кто-то задыхается от дыма горящих торфяников, у кого-то жуткая непереносимость лекарственных препаратов. А кто-то умирает из-за человека. И этот кто-то — я. Один раз мой друг Брайан сказал: — Что бы ты сейчас не ответил, когда-нибудь все равно в меня влюбишься. Но я в это как-то не особо поверил. Сколько людей живут в одиночестве и не хотят иметь никого рядом? Их численность огромна даже в масштабах целого мира. Но чуть внимательнее вслушавшись в эту фразу, понял: когда-нибудь понятие растяжимое. Может через год, а может через десять лет. Но я никак не ожидал, что это «когда-нибудь» постучится ко мне в дверь следующим утром. — Давай с тобой встречаться? — тон Брайана, впрочем как и всегда, не терпел отказов. Да и я в принципе был не против. И все-таки где-то в глубине души хотел возразить. Не потому что имел к нему что-то отрицательное, не потому что он вызывал у меня чувство отвращения или волну недопонимания, а потому что в этом был весь я: никогда не соглашался с первого раза, всегда хамил и находил уйму причин, объясняющих мое несогласие делать то, что скажут. Визитной карточкой был ор. Я мог кричать часами, выяснять, кто прав, а кто виноват, в итоге все равно ставя на место жертвы себя. Это приносило некое ощущение безопасности. Немного лучше быть обиженным на всех, нежели все будут обижаться на тебя. Но в этот момент тянуть на себя одеяло не хотелось. Я просто стоял у палатки, Брайан тоже, и отделяло нас всего пара метров и неловкое молчание. Прямо сейчас, находясь в моем положении, можно было сделать много чего: засмеяться, взять его за руку, улыбнуться или наоборот пройти мимо, несколько раз ругнуться и даже не воспринять его слова всерьез. И я хотел сделать именно так: развернуться и скрыться куда подальше, позже списать все на плохое самочувствие и заключить фразой о том, что все это глупая шутка и друзья не могут быть вместе. Но все, как ни крути, было серьезно, и отвертеться я никак не мог. Казалось бы, что может быть легче — просто сказать «да, конечно», взяться за руки и улыбнуться. Но это «Да» пришлось бы вытачивать из камня, а «Конечно» вырывать вместе с языком. И несмотря на то, что жизнь — игра, я понимал, что для него козырным тузом точно не стану. Но, честно признаться, все равно думал о нем днями и ночами. Складывал имена, закрывал глаза и считал до семнадцати, затем открывал и гордился тем, что знаю его, чувствовал дыхание даже на расстоянии километров, а во сне изучал родинки на его спине. Птицы мечтали улететь куда подальше. Звезды — никогда не бледнеть. А я — быть с ним до упавшей восьмерки. Ветер проникал в уже оборванное сознание. Кровь двигалась по венам, как по ржавым трубам и в какой-то момент застывала. А мне даже посмотреть ему в глаза было стыдно. Или страшно. Необъяснимо. Пустота врезалась в лопатки. Я сделал несколько ровных спокойных выдохов, избавился от ненужных сомнений и сказал: — Ты что, смеешься? А веселого тут ничего не предвиделось, и шутить никто точно не собирался. Устремил взгляд в большое и мощное дерево, стараясь не замечать ничего вокруг. — Тебе просто нужно подумать получше. — Брайан практически охрип, голос его ломался, словно иссохшие ветви кустарника, улыбка походила на колючий репейник, а осанка на изогнутый ствол плакучей ивы. И я был практически уверен — дело здесь не в размышлениях. Дело во мне и в моей неспособности быть самим собой. Люди умирают по разным причинам. Кто-то от разрыва селезенки, кто-то от инфаркта или инсульта, кто-то, вовлеченным в вооруженное ограбление или иные террористические акты. Кто-то падает на арматуру, кто-то задыхается от дыма горящих торфяников, у кого-то жуткая непереносимость лекарственных препаратов. Кто-то умирает из-за человека. И я на самом деле не знаю, что из перечисленных вещей хуже.