Бесконечный спор

"Ты раб системы, ты ненужный хлам" (LOUNA - Бойцовский клуб) "Как тепло и уютно И друг другу мы рады Дружно в ногу шагаем С песней мы на парад Нас слепят, обжигают Давят солнца лучи Все прекрасно, не так ли? Улыбайся и молчи" (Otto Dix - Надо Улыбаться)

Общеобразовательная средняя школа №N. ЕГЭ позади. Последняя линейка и выдача аттестатов. Пафосная речь директора. Цветы, улыбки, белые банты и наряды аля-советских первоклашек, все как обычно, как везде, как надо. Вот-вот все разбегутся отмечать выпускной. В коридорах шумно. Молодежь смеется, хвастается друг перед другом аттестатами, вспоминают школьную жизнь, шутит или просто обсуждает темы далекие от общеобразовательного процесса. Из кабинета выходит преподавательница в синем летнем платье и кричит ребятам в коридоре: — Класс А, не расходимся! Все сюда! У нас маленькое объявление! Ребята, услышав классную руководительницу, начинают подтягиваться к кабинету. Обступают женщину. — К нам все-таки приехали гости из Департамента образования. Пойдемте, они хотят с вами побеседовать. — О чем? — спрашивают из толпы — Они сами вам все расскажут. Из кабинета появляются две женщины. Одна полная пожилая дама с синем костюме, другая молодая и худенькая в белом платье и золотистых очках. — Здравствуйте, выпускники, — начинает более старшая дама. — В такой важный для вас и всей нашей страны день, мы хотели бы прежде поздравить вас с окончанием школьной жизни и началом новой. Взрослой жизни. Вот об этом мы и хотим поговорить. Я — Людмила Афанасьевна и моя коллега Ирина Павловна социологи и хотим провести опрос на тему, кем хотят стать наши будущие выпускники. Просьба заходить по одному и отвечать честно. Имена и фамилии ваши не будут зафиксированы, только ответы. Скрываются в кабинете и преподавательница сама толкает вперед девушку с белым бантом и коротеньком платьице. — Виноградова, ты первая. Та вздыхает и заходит в класс. Женщины уже успели усесться за преподавательский стол и указали гостье на стул рядом. Та подошла и послушно села. — Куда вы собираетесь пойти учиться? — спрашивает молодая социологиня, держа наготове блокнот и ручку. — На художника-оформителя, — скромно отвечает девочка. — А почему? — Рисовать люблю. — А потом? — спрашивает Людмила Афанасьевна. — Работать пойду. — А дальше? — снова подсказывает пожилая дама. Девушка смущается: — Замуж выйду, ребенка рожу. Может, двоих. Мама очень ждет внуков. — Спасибо, ваши ответы ценны для нас, — удовлетворенно кивнула другая. — Зовите следующего. Выпускница выходит и в кабинет входит долговязый рыжий парень. Неуклюже опускается на стул. — Здравствуйте, — робко здоровается. — Здравствуй, — на автомате отвечает Ирина Павловна. — В какое учебное заведение собрались поступать? — В училу на моляра пойду, — признается парень. — Как отец на стройке буду работать. — А в высшее не хотите? Мужчина все-таки. — Не. Это долго больно. Я побыстрее хочу, а потом в армию. — А дальше, как жить планируете? — Если девушка дождется, женюсь. Семью обеспечивать буду. — Хорошо. Спасибо. Следующий, — делает очкастая пометки в блокноте. Заходит девушка невысокого роста без бантиков, с длинной русой косой. — Садитесь. Задают те же вопросы. — Преподавателем хочу быть, — признается выпускница. — Вдохновила учительница по математике. Хочу быть, как она. Очень люблю точные науки. — А потом, как жизнь строить будете? — Ребеночка заведу и свои знания передавать буду. — Умница, зовите следующего. Входит еще одна девушка, ответ вполне очевиден: — Семью, конечно, детишек. Куда же без них? Теперь парень: — Юристом буду… Почему? Престиж, наверное… Семью? Нет, сразу нет. Я еще молодой, надо в жизни утвердиться, а потом заводить… Конечно, сына хочется, чтоб весь в меня. Выходит. Заходит следующий юноша. Черноволосый, в сером костюме. С прищуром оглядывает социологов и садится на указанный стул. Опускает руки на колени. Из-под манжеты белой рубашки выглядывает черная резинка напульсника с красными буквами, явно названия рок-группы или чего-то подобного. — Кем вы собираетесь стать, молодой человек? — задает дежурный вопрос Ирина Павловна. — А прежде можно узнать, куда пойдут наши ответы и зачем вы этот опрос проводите? — неожиданно интересуется парень, вызвав растерянность у женщин. — Как куда? В Департамент образования. Надо же нам знать, какие специальности более востребованы у нашей молодежи, какие учебные заведения нынче более популярны. — Просто я не верю в благие намерения таких опросов. Все что у нас не делается, все против адекватных граждан. — Поверьте, наши вопросы безобидны и не несут в себе никаких подвохов. Нам просто интересно, куда вы пойдете учиться? — Вы не первая, кто задаете нам этот вопрос. Иногда спрашивают столько, что создается ощущение, что нам навязывают обучение. А вообще-то так и есть. Не выучишься — не получишь бумажку для допуска к работе с нормальным заработком и некоторым льготам, вроде оплачиваемого больничного. А не получить профессию у нас нельзя. Можно, конечно, дворником вкалывать или на панели, но это только влачить нищенское существование. Хочешь быть более счастливым — учись и находи работу. Не работаешь — помрешь с голоду. Ты вынужден работать, чтобы не умереть. Где же тут выбор? Ты будешь счастлив только в том случае, если найдешь работу по душе. Я вот например, хочу быть космонавтом, но по здоровью не подхожу. Значит, мне всю жизнь придется вкалывать на специальности, которая будет лишь для получения заработка. — Неужели вам не нравятся другие специальности? — удивляется полная дама. — Выбор велик! — Да дело не в количестве специальностей, а в том, что не работать я не могу. Понимаете? Я не могу отказаться от профессии! Я должен работать. Хоть где, но должен. У меня нет выбора. — А что вас государство должно содержать бесплатно? Нет. Это нормальный порядок вещей. — Нормальный кому: нашему правительству? Работодателям? Я рабом себя чувствую! Мне вдалбливали в голову всякую хрень на протяжении десятка лет, не спрашивая хочу я это изучать или нет! Теперь же достают с вопросами, а куда я собираюсь поступать? Будто у меня есть выбор отказаться! Нет, у меня есть «выбор» только выбрать что-либо из предложенного. Разве это не ирония? — Это жизнь, — пытается вразумить пожилая дама. — Все так живут. Как же вы семью содержать будете? — А вот не хочу семью заводить! — вскинулся парень. — Не нужна мне она. Ни жена, ни дети. Не вижу смысла заводить человечка, который будет не нужен никому. — Какой ужас! — не сдерживает восклицания Людмила Афанасьевна. — В вас говорит юношеский максимализм. — Нет. Осознанный выбор, — твердо говорит юноша. — Всю жизнь корячиться на ребенка и жену, отказывая себе, экономя на себе, паша на трех работах — это не мое. А потом и мой ребенок повторит ту же судьбу. Даром не надо такое "счастье". — Очень эгоистично, молодой человек, — упрекает молодая женщина, на вид, ненамного старше выпускника. — Видать, живете на всем готовом и потому делаете такие глупые выводы. — Не глупые, а свободные. Вообще-то я чайлдфри. — Какое неприятное слово! — вздрагивает пожилая дама. — Что означает эта иностранщина? — Ненависть к детям, — поясняет ее коллега. — Разрушительное для общества направление. Молодой человек, вам лечиться надо! — Нет, я полностью здоров, в отличие от вас, которые давно подменили свои желания общественными. И чайлдфри — это не ненависть к детям, а просто не желание их заводить. Ненавидят — это чайлдхейтеры и я их не поддерживаю, как и любую агрессию. — Бедные ваши родители, — качает головой пожилая социолог. — Никогда не увидят внуков. Подумайте, если бы они были чайлдфри, то вы бы не родились! — И было бы замечательно, — с горечью улыбнулся парень. — Жить в мире, где свободный выбор и индивидуальность затаптываются толпой, где на тебя смотрят как на племенного жеребца и рабочую лошадь, очень грустно. Я не отношу себя к скоту, поэтому ваш мир не для меня. Посоветуете мне самоубиться или сами придушите? — Да нет, живите. Просто вы сами лишаете свою жизнь смысла. — Смысла в чем? В детях? Я к звездам хочу, а семьей вы обрезаете мне крылья. Устанавливаете потолок, который ограничит мое настоящее счастье и свободу. Свободу. Как же ее ненавидят в нашем обществе! Нет ничего страшнее, когда человек говорит мнение отличное от толпы. Особенно в вопросах размножения. Если ты не плодишься, как кролик, то ты не человек. А если и плодишься, в общем-то, тоже. Знаете, что говорит мой отец? Я не мужик, раз не хочу создать семью. А я отвечаю: да, папа! Я не мужик, я человек. Потому что в нашем обществе понятие «женщина» и «мужчина» воспринимаются исключительно в контексте продления рода, секса и половой принадлежности. Мужчина и женщина — это две касты с прописанными догмами поведения. И кто смеет заикаться, что у нас не кастовое общество?! Выход или отход от них недопустим. Кара за выбор от осуждения до прямого насилия, вплоть до убийства. Почему? А «не таких», если перевоспитать не удается, надо предать огню. Такая «логика» нашего общества, где агрессия на самом деле зашкаливает и только и ищет, на кого бы ее излить, да еще и с одобрением толпы, чтоб возвысить агрессора в своих глазах. Противно. — А может вы гей? — делает испугано предположение Ирина Павловна. — Очень рассуждения у вас нездоровые. — Нет, не гей, но мне неприятно, что вы пытаетесь поставить человеку в вину его ориентацию. Попытка дурного манипулирования. Да, мои взгляды отличаются от большинства и потому не здоровы — «логично», — усмехается. — Как у нас определяют норму? С точки зрения общечеловеческих ценностей и свобод, через призму личности? Нет. Исключительно с птичьего полета, когда мнение большинства становится нормой. Термин «правильность» подменяют этим понятием, добавляют слово «мораль» и «традиционные ценности» и шаблон для толпы готов. А уж что несет в себе норма — превосходство одной расы над другой, бесконтрольное размножение или аскетический образ жизни этой толпе уже не важно, общечеловеческая мораль для «нормы» не имеет смысла. Норма толпы становится мерилом жизни каждого, часто уродуя конкретные жизни. Только вот я не толпа, я — личность. Общие нормы мне не подходят, как и на уроке физкультуры не подходили стандарты, рассчитанные на абстрактного человечка. Знаете, когда нас заставлял физрук прыгать через козла, я отказался. Сказал, что не козел и прыгать не буду. Надо мной смеялись одноклассники, но послушно делали, как велел учитель, не понимая, что прыгают через козла, не задумываясь зачем им это и надо ли вообще. Руководствовались принципом: так делают все. Стадный инстинкт и ноль разума. — Наверное, по физической культуре у вас был неуд. — Тройка. Потому что я ходил в бассейн. Нам бы разделить физкультуру на секции, чтоб каждый выбирал спорт по душе, а у нас всех заставляют ходить строем. Убивают индивидуальность еще со школьной скамьи. Ты не человек — часть толпы, винтик в системе государства, продолжение родителей, традиций, предков, промежуточное звено между прошлым поколением и будущим. Деталь, но не механизм. В идеале без души. — Вы слишком драматизируете, — вздыхает Людмила Афанасьевна. — В вашем возрасте простительны сомнения. Но когда вы станете старше, то поймете, как заблуждались. Хорошо, если еще будет не слишком поздно, чтобы все исправить. — Завести семью, хотите сказать? Нет, не передумаю. У меня достаточно ума понять, что с детьми в обществе я буду слишком уязвим, мной легко будет манипулировать, я уже не смогу быть свободным. Хотя и сейчас моя свобода относительна. Разве вы не понимаете, что такой политикой, правительство превращает вас в скотов. Вас зацикливают на размножении, создании большой семьи, беря за пример пережитки прошлого. Зачем? Про управление через родительские страхи уже говорил. Но самое главное — детей надо обеспечивать, а значит для этого надо работать. Работать. Денно и нощно, выращивая себе смену — новую рабочую силу. В больших семьях — у меня именно такая — родители раздражены, постоянно заняты на работе, срываются на детях, между детьми конкуренция за родительское тепло, но папа с мамой настолько устают, что посылают всех лесом, давая понять, что мы им надоели и они хотят отдохнуть от нас и наших проблем. В итоге ты остаешься один на один со своими заботами, а часто радостями и мечтами. Так где тут счастье? Загнанные родители, брошенные дети, словно они не в семье, а в детдоме. Про последнее я уж вообще молчу: то что выходит из детдома сложно назвать адекватным человеком. Детские дома плодят преступников, увеличивают проституцию, а еще некоторым промывают мозги церковники, секты или мошенники, обдуривая наивных. Это нормальный уклад вашего общества? За это вы тут опросы устраиваете? — Нет. За ваше будущее, — улыбается с умным видом Ирина Павловна. — А почему кто-то должен за меня выбирать мое будущее? Почему мне не дают его выбрать, меня осуждают за то, как хочу жить я? Я не осуждаю ваш образ жизни, не вмешиваюсь, но почему вы не даете мне спокойно жить? Завидуете моей свободе? — Никто вам не завидует. Вас жалеют, — вздыхает Людмила Афанасьевна. — Типичный представитель потерянного поколения. Хорошо, не все такие. — Не все просто достаточно духом сильны, чтоб выдержать и не сломаться под общественным прессингом. И я потерянный для вас. Потерянный для тех, кто считает, что без ребенка человек — не человек, несостоявшаяся личность, неполноценный индивид, психически больной, которым по доброте нормальные родители не сделали аборт. Знаете, что мне сказала мать на категорический отказ порадовать ее внуками? Если бы знала, что я таким вырасту, сделала бы аборт. И такая мать для вас считается нормальной, правильной, героиней? Да, она родила шестерых. Долг перевыполнен. Только не любила она никого. Она именно выполняла долг. Насмотрелся я на традиционную семью изнутри. Больше не хочу. Да это при том, что отец на мать и нас руку не поднимал, а ведь сколько семей, где царит насилие и это считается нормальным, потому что это — семья, а в ней все свято. У меня товарища ремнем драл папаня так, что тот сидеть не мог. Знаете, чем закончилось? Мой друг сбежал из дома, сейчас скитается по друзьям, учиться дальше не пошел, потому что содержать никто не будет, а с родителями не общается. Подрабатывает, где может. Очень несчастен. Однажды сказал, что был бы счастлив, если бы вообще не рождался на свет. Красивые семьи только на картинках и словах. Не собираюсь во всем этом участвовать. — Очень зря, — снова качает головой пожилая дама. — Вот именно своим примером на своих детях, вы бы показали, как надо создать хорошую семью. — Нет, пусть лучше не размножается, — перебивает ее коллега. — С такими мыслями страшно сказать, кого воспитает. Понахватался забугорных «ценностей». — Свободных ценностей, которые личность ценят, а не унижают, приравнивая к животному, — парирует парень. — Но я понимаю, что это спор бесконечный. Никогда здесь не найдется компромисса. В лучшем случае шаткий мир до первой искры. Очень жаль, что я родился в настолько нетолерантном и невежественном обществе. — Если у нас не нравится, можете в свою Америку ехать! — раздражается полная социолог. — Раз вам она так мозги запудрила. Найдете себе мальчика и будете его насиловать. Там это нормально. — Именно вы сейчас несете бред. И вас еще допускают проводить опросы? Ах, да, я же забыл! От кого именно опросы. Порчу вам статистику, верно? Лентяй, эгоист, еще и не патриот, и в бога, какой бескультурный, не верит, людей нетрадиционной ориентации не осуждает и сжечь почему-то не хочет… сумасшедший, верно. В «нормальном» мире я безумец. Очень хочется пожить в безумном мире, где все наоборот, где ценят личность, где не лезут в чужие трусы, где не навязывают чужое мнение, где двери не запирают на ночь, а на улице желают доброго дня незнакомым людям… Но не будет такого. Потому что я здесь родился. Не повезло мне. Начиная от родителей и заканчивая страной. — Жаловаться все горазды, лежа на диване, — снисходительно улыбается старшая женщина. — А вы попробуйте, меняйте, что вам не нравится. — Только войной, — вздыхает парень. — Только через кровь. Только дракой. С дураками ведь не договориться. Это толпа. Это Система. Это инстинкт. А я не хочу воевать. Я пацифист. Но меня подталкивают к агрессии, заставляя защищаться. Это неправильно. Это каменный век. Если не покажу зубы — затопчут, как дикари. Мы уже в космос слетали, а вот из руки дубину так и не выпустили. Прокладываем пропасти между полами, национальностями, статусом, религиями, убеждениями, не переходим на общемировой язык, делаем все, чтобы были дрова для костров… А нашелся кто-то, кому это не нравится? В топку его. Зачем им винтик, который не хочет крутиться в общем механизме, перемалывая свое личное счастье в угоду абстракции, которую создали правящие миром? Я — изгой, отщепенец. Но я лучше выберу одиночество, чем позволю раздавить свою личность. — А давайте мы дадим вам телефон нашего психолога. Очень умный мужчина. Вот ему все это и расскажете, — советует Людмила Афанасьевна. — Благодарю, но я здоров. Лечить надо вас, общество. Но вы неизлечимы, поэтому ваш психолог мне бесполезен, — поднимается со стула. — Опрос, как понимаю, ушел не туда. Поэтому я лучше пойду. Направляется к двери. — Хорошо, что он мужчина, — негромко подмечает Ирина Павловна на что соседка ей кивает. — Для женщин такие разрушительные мысли не допустимы. Парень оглядывается, услышав. — Знаете, чему радуюсь больше всего? — поворачивается к социологам. — Что я не женщина. А то бы покончил с собой. — Женщиной быть прекрасно, только она может дарить жизнь. Если бы не женщины, вас бы не было. Мужчине этого не понять. — Конечно, мы же два разных вида, сходящихся только за тем, чтобы принести потомство. Разговор окончен. Направляется к двери, берется за ручку и останавливается. — Хотите знать, куда отправлюсь после школы? — оглядывается, криво улыбаясь. — Пойду в дом престарелых. Так и напишите. Выходит и прикрывает дверь. — Какая молодежь пошла, — вздыхает Людмила Афанасьевна. — Все тлетворное влияние Запада. А еще точнее Интернета. Я внуку сидеть запрещаю. — Правильно, — поддакивает Ирина Павловна, — и для глаз очень вредно. Сама глаза посадила, а ребеночку своему не позволю. Никаких планшетов, куплю в школу простой телефон и все. А то нахватается таких идей и человечество вымрет. — Верно, и геем не станет. А то их образ жизни так насаждается молодежи. Скоро нормальных мужиков не останется, от кого молодухи рожать-то будут? Что за мир, что за мир… — Хорошо, он один такой в классе, — пробегает по списку ответов молодая социолог. — В семье не без урода, как говорят. В классе «Б» еще феменистка-асексуалка была. Очень ненормальная девочка. — Ах, да, на его фоне, даже забыла про нее. Вот их бы в пару, может чего и вышло. — Лучше не надо, а то расплодятся и нас выселят. — И от наших традиций ничего не останется, забудут славные деяния предков, продадут Родину. Как хоть земля таких носит, прости Господи… Ирина Павловна под одобрительный взгляд коллеги, перекрещивается и поднимает очи к небу. А в вышине сияет солнышко, намекая, что ему надо улыбаться, радуясь погожему дню.