everything is grey.

Люди видят цвет в разное время. Кому как повезет: кто-то уже в десять лет сталкивается в школьной столовой с кем-то, и вокруг будто расходятся волны краски; кто-то смотрит на серое окружение и в сорок. И нельзя сказать точно, увидеть цвет спустя несколько минут после рождения — благословение или проклятие. Близнецы Максимофф вряд ли могли бы ответить на этот вопрос. Когда соулмэйт — твой ближайший родственник, твоя кровь и плоть, жизнь становится одновременно легче и в разы тяжелее. Люди уверены, что судьба ошиблась, что они ошибка, бросают в спину «выродки» и «больные», плюют в лицо и смотрят с омерзением. Зато им не нужно переносить это в одиночку. Зато с первого дня они сталкивались с этим миром, поддерживая друг друга и не давая отступить. Плечом к плечу, щекой к щеке, сплетение пальцев. Ванду с Пьетро никто бы и не осуждал, если бы из их истории не создали скандальную историю, сюжет для грязных новостей. Их не назвать абсолютно похожими, идентичными, их бы не принимали за брата с сестрой, если бы не знали. Но знают все. Дети на площадке сторонились их. Школа надолго не затянулась — домашнее обучение не ставило их жизни под угрозу, как делали ожесточенные ученики. А потом умерли родители, любившие их и понимавшие, что не их вина в этом, и Максимофф оказались в приюте. Это было страшно и больно, и второй десяток лет Ванды отпечатался на ее руках белыми шрамами (однажды Пьетро забрала какая-то семья, и одной выносить давление «товарищей» и взрослого персонала казалось невозможным; Пьетро вернулся через полтора месяца и не сразу увидел под длинными рукавами еще незажившие следы той ошибки, но после того, как узнал, даже не выходил к тем, кто хотел взять его одного, и не пускал сестру - «мы идем комплектом, берете обоих или проваливаете»). Они не расставались с тех пор. Сербия остается позади ради Нью-Йорка, заполненного работой с редкими выходными и хотя бы отчасти — нормальным отношением к ним. Пьетро работает курьером, получив права и купив на скопленные до этого деньги скутер, Ванда заводит друзей в кофейне, куда устроилась бариста. Она любит смены с Баки, любит его смех и загорающиеся глаза, когда его соулмэйт заходит во время перерыва. Баки рассказал однажды, что они тоже рано встретились, хоть и не настолько, но его мать не верила, что он увидел цвета после встречи с мальчиком — сама она, как оказалось потом, так и не увидела раскрашенный мир. На двадцать третий день рождения близнецам дарят поездку в Диснейленд, и Ванда чувствует себя снова ребенком, только этот опыт гораздо лучше того, что был в свое время. И все даже налаживается, старые раны рубцуются и ноют все меньше по ночам, кошмары стираются и тонут, уступая место светлым снам о светлом же будущем. А потом выдается слишком дождливый августовский вечер. Ванда дома, наслаждается законным выходным с книгой в одной руке и чаем в другой, улыбается чему-то своему, пробегая глазами по черным строчкам на белой бумаге. Внутри что-то дергает, будто надрывается, и от внезапной боли кружка летит из разжавшихся пальцев. Ванда отводит взгляд, смотрит на расползающееся пятно по нежно-белому ковру. И хмурится. Ковер был персиковым. В грудной клетке скребется потаенный ужас, и она с трудом поднимает голову, решаясь посмотреть на комнату. И тут же замирает в сковывающем движения кошмаре. Она надеется, что это сон. Надеется, что сейчас проснется, и Пьетро будет рядом, и он успокоит ее, поцелует и будет обнимать, пока она не закроет глаза. Серый расползается оттенками, захватывая каждую деталь. Стирает пастельные тона цветов, принесенных Пьетро вчера. Обесцвечивает обложки книг, плотным рядом стоявших на полке. Превращает их с братом фото на полке в его черно-белую копию. И Ванда отбивается в мыслях от осознания того единственного, что это может значить, изо всех сил. Она проигрывает. Она проигрывает, понимая, что что-то случилось, не имеет значения, что, но Пьетро больше нет. И из глубины вырывается нечеловеческий крик. Она орет, впиваясь пальцами в колени, раздирая до крови, срывает голос, кричит до тошноты, до боли во всем теле. Кричит и не может даже заплакать. (Пьетро сбил какой-то дальнобойщик, решивший, что стоит поехать раньше, чем загорится сигнал светофора для него.) (Ванда смогла выжить, хотя чуть не оказалась после недели в одиночестве в их квартире на дне Гудзона. Стив запретил ей оставаться одной и позволил (потребовал) жить с ними, пообещав сделать все, что нужно, чтобы лишь отчасти смягчить ее боль. Ванде было слишком плевать, чтобы отказываться, но позже это и правда помогло. Насколько было вообще возможно.)