***
Аято был молчаливым и нервным, как и обычный подросток. Он тайком писал стихи, но писать он умел плохо, а язык знал еще хуже. Он разделывал людей очень аккуратно, носил только черное или белое, не чистил зубы, а если и чистил, то только по праздникам. Миза все так же курила крепкие сигареты, ругалась строениями в три этажа и помогала ему. Зачем — сама не знала. Тем более, что не просил. Скалил зубы и отмахивался. Волчья порода. На боках у Мизы слишком много синяков. Как минимум треть — от гордого мальчишки. Мизе интересно, как сильно бы он взбесился, если бы понял, что она нарочно подставлялась всё это время. Его самоуверенность граничила с умственной недоразвитостью. Но как раз на тупых её всю жизнь и тянуло, будто испытывая на прочность. — Я мог и сам их снять, отстань уже от меня, — бурчал Аято, когда она, вежливо попросив его отойти, убила троих следователей. Вежливость была её козырем, к которому она прибегала в тяжелых ситуациях. Аято еще не знал о нём, он привык, что к нему обращаются исключительно резко и повелительно, поэтому повелся на ее просьбу. Не приказ. И он, и Миза понимали, что её отношение к нему бесит, но оба упорно продолжали. — Эх ты, — смешок тронул её губы, когда он вздрогнул: за его спиной стоял пронзенный её третьим кагуне еще один следователь. Может, Миза и не так талантлива, как самый молодой гуль SS-ранга, но она старше и опытнее, и, что еще более важно, она хотела поделиться с ним этим опытом. Безвозмездно. Даже выслушивая его выпады и ругательства. Аято понял это. Ругани стало в разы меньше. Вопреки всему, он был умным мальчиком.***
Аято тренировался так часто и так упорно, что ей показалось совсем неудивительным его скорое повышение аж до руководителя среднего звена. Его таланты солдата раскрывали по очереди Татара, Это, братья Бин, даже Ямори иногда снисходил до того, чтобы посмотреть на него. Мизе всегда было нехорошо при этих посещениях. Аято сиял, как начищенный пятак. Мизе хотелось спрятать его подальше от чужих глаз, как прячут сокровище. За сокровищами ведь часто охотятся. Сокровища хотят отобрать. — Слушай, у тебя жрать есть что? Я потом верну должок, — спросил Аято, просунув лохматую голову в ее комнату. Миза молча кивнула на холодильник и продолжила цедить холодное пиво. На руках у Аято появилось два новых глубоких шрама, но он совершенно не обращал на них внимания. Достал из холодильника замороженное мясо, голодно вгрызся, устроившись прямо на полу. Мизе вдруг стало очень грустно. — Аято… — М? — Ямори, он садист. Будь с ним аккуратнее, — проговорила как можно ровнее, стараясь не выдать беспокойство. Кость хрустнула в руках у Аято. Он глухо засмеялся, отколупывая ногтями кусочки льда. Льдинки быстро таяли, превращаясь в крохотные лужицы крови на полу. Миза отстраненно подумала, что потом заставит его убрать за собой, он же аккуратный. — Я уже надрал зад этому козлу, прямо сегодня. Он боится меня, можешь не сомневаться, на рожон не полезет. Ты бы лучше за собой следила, так никакую семью не заведешь, — он кивнул на бутылку в ее руках. Сердце неприятно кольнуло. Он знал, ну, или догадывался об ее мечте. И бить умел без жалости. Волки, вообще-то, строят стаю на крови. А он ей, по сути, никто. — Я разберусь и без твоих комментариев. — Ну вот и не возникай, а то в мамашу заигралась. От пробитого легкого он поперхнулся и едва смог встать. В глазах было ошеломление и неверие, она никогда на него не нападала и тем более исподтишка. Миза смотрела спокойно и без интереса. Подождала, пока затянется рана. Указала на кровяные лужи, не издав ни звука. И ушла в соседнюю комнату. Ему до настоящей волчьей натуры как минимум одна смерть одного близкого, а детским тявканьем Мизу не напугать. Аято оставался таким же костлявым, хотя уже вырос и немного раздался в плечах. Он теперь не допускал глупых ошибок, учился быть мстительным, учился думать — получалось плохо. В груди Мизы что-то защемило, и Аято уж точно не полагалось знать, что она предпочла бы, чтобы он оставался слабее ее. Но — невозможно, он уже сейчас отзывался на ее предостережение со скрытой угрозой: не лезь, а то и ты получишь. От его самонадеянного вида и все возрастающей гордости так и веяло бедой. Нарвется же. Не на Ямори, так на другого. Грусть усиливалась. Она бы много чего сказала ему, но только после его ухода бросила скорее самой себе — получилось так горько, что она аж подавилась: — Твои эмоции тебя погубят.***
Он лежал тихо, не издавая не единого звука. Будто мертвый. Это утверждала, что нет. Миза и сама слышала биение сердца, но оно будто завязло в желе, билось неохотно. Так же неохотно медленно затягивались его переломы. Их было сто три. Миза была достаточно взрослой, чтобы повидать огромное количество ранений, смертей, пыток, но от поломанного в буквальном смысле Аято ей было пусто. Будто грудную клетку проломали. Ничего — ни жалости, ни ужаса, сухая констатация факта — нарвался. Дурак. Малолетка. Шкет. Как ни обзови — не встанет. Аято все еще лежал, не подавая никаких признаков жизни. Время от времени Миза подносила к его рту зеркало, проверяя дыхание — своему слуху она уже устала доверять. Пушистый воротник теплой куртки был цвета темного бургунди, а Миза всегда помнила его ослепительно белым — Аято был ужасно аккуратным. Это пугало сильнее, чем слабое дыхание и ужасно медленная регенерация. Сидеть с ним два дня напролет её никто не просил, даже наоборот, но она не могла заставить себя отойти от него. Судорожно выкуривала одну сигарету за другой, отправляла за поручениями своих подчиненных, следила за каждым выдохом и вдохом. Остальные члены Аогири смотрели на неё снисходительно, мол, раз уж хочет удовлетворить свои материнские инстинкты — пусть. Ей очень хотелось достучаться до каждого из них, сказать, что он же не только солдат, он ребенок. Глупый, бесстрашный, поломанный, и рядом с ним никого нет. Ей очень хотелось лично переломать все кости тому, кто на него напал. Она быстро и в корне подавила это желание, не давая ему разрастись слишком быстро. Она никогда не шла в бой на эмоциях. Миза не обманывалась и не играла в героя. Аято не смог, а уж она и подавно не сможет. — Чудовище, — шептала она, убирая со лба насквозь мокрое от пота полотенце, — что за чудовище… Аято вздохнул, и его ресницы затрепетали. — Т… — Что? Аято, ты слышишь меня? — …ка… Миза отжала полотенце, аккуратно положила его ему на лоб. Откинула длинные волосы со лба, поправила плед. Больше, до самого конца своего выздоровления, он не говорил ничего. А когда выздоровел, Миза увидела, что переломали не только его кости. Маска у него теперь была новая. Черная, блестящая, будто зеркало. Глаза в прорезях смотрелись несколько пугающе. Почему именно кролик, он не стал никому объяснять. Не посчитал нужным. С его губ больше не слетали воинственные кличи и бесконечные вызовы на дуэль. Он вообще большей частью молчал и сидел на крыше. Миза не считала, что он отдаляется от нее. Они и так никогда не были достаточно близки, чтобы заявлять такое.***
Наки был своеобразной филигранной работой какого-то искусного мастера. Того самого, кого называют Богом, наверное. Потому что никто другой не смог бы подобным образом переплести просто потрясающую разум тупость и невероятную эмоциональность. Он был своеобразным гением парадокса, тузом в рукаве, потому что никто, даже он сам, не мог сказать, как поступит в следующий момент. Это приносило ворох проблем. — Аятооо! — позвал он с противоположного угла зала. Миза устало закатила глаза — этому придурку сколько ни толкуй про тайну имени, никогда не запомнит, и надеяться нечего. Аято зажмурился, явно желая оказаться где угодно, только не здесь, но на помощь исправно пошел. Пришлось буквально выслеживать каждого из вражеской группировки и уничтожать поодиночке. Даже такой хороший солдат, как Аято, не мог поспеть за всеми. Миза хмыкнула и отправила за беглецами своих людей. Как всегда, незаметно. Как всегда, слишком тихо для того, чтобы кто-то распознал ее помощь. Такова ее роль. Когда она отчитывала Наки, казалось, что сами Врата Ада распахнулись, не способные сдержать её гнев. — Идиот! Дебил! Сколько раз повторять тебе не звать никого по имени?! Сколько вообще грамм мозга тебе досталось при рождении, а?! Мизе было одновременно и грустно, и смешно. Аято отчаянно сцеплял губы, стараясь не рассмеяться, Наки демонстративно игнорировал все её нотации и обращался только к мальчишке: — Спасибо, Аято, ты как настоящий братан, спас меня! Старая карга только орёт много, а дело пацаны делают! — он выставил вперед большой палец, но с лица Аято будто ветром сдуло былую веселость. Миза привыкла не показывать свои чувства. Не первый и не последний раз ей вставать между этими двумя и принимать на себя удары. Тот, кто обладает клинками, должен знать, как держать щит. Это же логично. — Если бы не Миза, от тебя бы мокрого места не оставили, тупой ты кусок дерьма. — холодно отозвался Аято и повернулся к ней: — Идём на базу. Аято никогда не называл ее старухой. А еще в нем отчаянно горело желание защищать. До безрассудства, до паранойи, что без него все к чертям погибнут, до готовности разбиться насмерть. Словом, делом, ему было без разницы. Как волки - до последней капли крови. Щит в руках Мизы стал ощутимо прочнее. Жить, отчего-то, стало страшно. Почему — Миза не знала.***
Девочка была маленькая, нежная, как цветок, хрупкая, как хрусталь, острая, как стекло. Аято смотрел на нее то ли с жалостью, то ли с презрением, то ли все вместе взятое. Исправно — он же хороший подчиненный и наставник — обучал её, стараясь не срываться на посторонних. — Есть же всему предел! Я не могу так! Меня бесит ее мягкость! Сколько можно?! — кричал Аято, едва не вырывая на себе волосы. Миза хихикнула и протянула ему бутылку пива. Она отлично знала все эти симптомы. Аято же решительно не понимал. Но дело свое делал, стараясь не возникать. Три года прошли единым временным потоком, Миза будто потерялась в этом речном течении, которое несло ее, Аято и Хинами вдаль, где маячило смутное будущее. Будущее было у Аято и Хинами. — Да ладно тебе, все равно все рано или поздно помрем, — вздыхал Аято, привычно придя к ней за спокойствием и советом, — я предпочел бы поздно. — Будешь таким же эмоциональным — не доживешь до совершеннолетия. — Если доживу, дашь посмолить? Мизе стало смешно. Он всегда был против, даже когда она предлагала. Аято слабо улыбался уголками губ, и что-то было в этой улыбке странное. Почти извинение. — Нет, школяр. Он дожил. Но рад этому не был. Будущее Аято и Хинами вырвалось из его рук, как птица в детстве, клюнув напоследок. В темных синих глазах Миза видела ту же пустоту, что и у себя несколько лет назад. Хинами в Кокурии. Хинами безнадежно, навечно, навсегда в Кокурии, и Миза знала, чего стоит ожидание на весьма смутное возвращение назад. Аято смог ощутить себя почти нормальным, как полагалось быть юношам в его возрасте, он был почти — да что там почти — счастлив. Любезная судьба снова сломала его одним ударом под колени. Миза отлично знала все эти симптомы. Он часами сидел в одиночестве в саду, не разговаривая ни с кем, полностью игнорируя Наки и изо всех сил противясь натиску Такизавы. Чертил на листе стратегии, тактики, которые никогда не применил бы — Татара запрещал ему любые действия из раза в раз. Она защищала его, как могла. — Аято вырос, — отрезал Татара в ответ на ее очередной аргумент, — и больше не нуждается в твоей опеке. Хватит. Он должен сам отвечать за свои поступки. Ты ему больше не нужна. Миза, как ни старалась, не смогла придумать, что ответить.***
Аято трясло по ночам. Он всегда спал тихо и беззвучно, будто выключалась лампочка, чтобы потом спустя время включиться вновь. К тому же спал он довольно крепко. Сейчас он засыпал подолгу и все время, что спал, тихо скулил. За пять лет ни одного кошмара — есть, с чего бить тревогу. Миза долго пинала стенку, надеясь его разбудить и прервать эти вскрики во сне, но он не слышал. — Вставай, дурень, — приговаривала она, тряся его за плечи, что было довольно опасно — от неожиданности мог и прибить на месте. Но проснулся он неожиданно мягко. — Миза? Что… А, прости, — вмиг стушевался он, разглядывая свои босые ступни, — иди спи, я пока подожду. — Ты что мелешь, мелкий, какое «спи»? С тобой хрен заснешь, скулишь, как щенок. Аято сильно покраснел, Миза запоздало прикусила язык — не нужно было ему это говорить, хотя не дурак ведь, сам знает. — Нихрена подобного. — Ой, хватит крутого строить, я не Сейдо, меня на понт не возьмешь. Ложись, — скомандовала она, разом прижимая растерянного Аято к кровати, — попробуй заснуть. — Может, молока принесешь и песенку споешь? — издевательски протянул он, подкладывая руки под голову. Если бы Миза не знала его с детства, разозлилась бы, но за его бравадой легко угадывалась благодарность, что хоть кто-то сейчас на его стороне. — Принесу и спою, потом же плакать будешь, бедненький. — Миза… — М? Аято, с натянутым до подбородка одеялом и нечесаными волосами, выглядел совсем мальчишкой. Мизе казалось, он и сам бы теперь рад вернуться назад, но не может, хотя отчаянно пытается. Все такой же глупый упрямый ребенок. — Ты же поможешь мне, да? — спросил тихо и куда-то в сторону, в ту же секунду пожалев о том, что сказал это вслух. Со щек мгновенно схлынул румянец, уступив место нездоровой мертвецкой бледности. Больше всего на свете он боялся услышать «нет». Мизе мнилось, что он этим вопросом говорит «прости меня» или «я ценю твою заботу». Миза бывалая. И все понимает. Кокурия стояла перед его лицом день и ночь, как стояла и перед её. Аято трясся от страха и бессилия, плакал и умолял, впервые в жизни, хоть кого-то, помочь ему. Она не представляла, чего ему это стоило — перестать быть заносчивым, признать свои ошибки. Перебирала чернильные пряди в руках, гладила мокрый лоб. Аято в ее руках раскалывался на миллионы кусочков от вины и боязни предать тех, кто был с ним рядом все эти годы. Когда рядом никого не остается, любая соломинка как стальной канат. — Конечно. Засыпай. Аято заснул спустя десять минут. Больше он не кричал.***
Он ушел на следующий день, выскользнул, никем не замеченный, с утра. Она ожидала, что на ее подчиненных налетят, мол, ваша вахта, но Татара будто не заметил. Такизава обрадовался, что давний соперник дезертировал и больше ему никто не мешает сходить с ума. Наки, к ее удивлению, и вовсе никак это не прокомментировал, да и вообще болтал меньше обычного. CCG развернули полномасштабную операцию уничтожения Аогири. Корабли несли смерть и скорое поражение. Тишина опустилась на остров вязким облаком. Дезертирство стало обычным явлением, но многих ловили при пересечении пролива. Каждый, кто остался — не жилец. Миза мечтала о ребенке, любила детей, поэтому именно ей почти шесть лет назад спихнули молодого талантливого гуля. Сказали, на обучение. Не предупредили, что будет так. Ей вообще никто и никогда ничего не объяснял. В Аогири все знали, что именно она выправила Аято с острова, объяснив, как обойти наступающие корабли. Дальше, почему-то, не пошла. В Токио звенели сирены при открытии люков Кокурии. Миза сидела на старой, поросшей мхом смотровой площадке, поджав ноги к животу, и ждала прихода отрядов Управления на Русиму.