Айсберг и сахарная вата

— А ты такой холодный, как айсберг в океане… — Франц, отвали, заебал. — А он такой… розовый, как сахарная вата… — Франц!!! — Гилберт упер во Франциска бешеный взгляд и толкнул друга в плечо. Бонфуа помолчал с полминуты, а потом мурлыкнул «Зачем тебе розовый слон, правда? Любишь ты других зверей, черных и камуфляжных» и показал Гилберту взглядом на припанкованного датчанина в компании парней и девчонок в углу коридора. Гилберт фыркнул и перевел взгляд обратно на Феликса. Осознал свою реакцию, вспыхнул краской и зашипел на рассмеявшегося друга: «Франц, а ну заткнись!». Феликс Лукашевич, светловолосый, одетый в модельно рваные джинсы и розовую футболку с какой-то мейнстримовой надписью, обернулся на смех Франциска, дружелюбно улыбнулся и отвернулся обратно к друзьям — Торису и Оле, с которыми стоял возле аудитории. — Да утащи ты его уже в какую пустую аудиторию да трахни, как следует! — утерев слезы смеха, шепнул Франциск. — С тебя пол курса течет, уж этот-то красавчик… — Вот именно, что пол курса! — огрызнулся Гилберт. — Половую принадлежность моих фанатов уточнять? Я не собираюсь клеить парня! — Но он же тебе нравится, хватит пытаться это скрыть, — Бонфуа покровительски посмотрел на сдувшегося Гилберта и положил руку ему на плечо. — Вот я ничего не скрываю: не трахнешь Феликса — возьмусь за тебя сам. — Франц! — в который раз взвыл Гилберт, сбрасывая руку смеющегося однокурсника с плеча. — Ты плохо на меня влияешь! Раньше все со мной в порядке было, но твое присутствие сделало свое дело — иначе какого хера я вообще на него засматриваюсь?! — Все-таки засматриваешься, — довольно улыбнулся Франциск, и Гилберт испытал желание придушить наглого француза. — Придурок, — Гилберт засунул было в уши наушники, но преподаватель наконец-то подошел и пришлось идти слушать о теории Декарта. Всю лекцию, пока часть студентов в открытую сидела в телефонах, один американский умник в ноутбуке, а Франциск в открытую залипал на половину мужской части курса и на препода философии в придачу, Гилберт терзался сомнениями. «Может, один раз и не?.. Ну, серьезно, если уж так заинтересовал этот Феликс… Он правда женственный, какой-то не такой, и эта розовая гамма одежды… Только чтобы никто не узнал. Это всё влияние Франциска, чтоб его!.. Надо попробовать…». Мысли скакали со ступеньки на ступеньку, и Гилберт даже в какой-то момент начал слышать то, что монотонно вещал преподаватель. Правда, философские течения не интересовали Гилберта ничуть, да еще и короткая история-ответвление об однополой любви греков погрузила Байльшмидта в уныние окончательно. После пары он грустно проводил взглядом мурлыкнувшего, что у него дела, и улизнувшего куда-то с очередным парнем Франциска и потащился с лицом осужденного по направлению к Феликсу. — Можно тебя? — кисло поинтересовался он и, дождавшись кивка, внаглую притащил слегка удивленного Лукашевича в студенческое кафе на территории университета. Купил поляку кофе и сумрачно начал сочинять. — История идиотская, — сразу предупредил Байльшмидт. — В общем, мой друг — гей и ему нужно склеить кое-кого. И для поддержки ему нужна компания. Так как я его друг — то моя. Но так как я гетеросексуал, то первая трудность — это найти парня, который мог бы сыграть роль моего любовника. Извини конечно, но ты подходишь. В общем, тема такая: мог бы ты немного попритворяться моим парнем, ну, скажем, одно свидание, пока Франц, воспользовавшись нашей компанией, сделает что ему там надо. Ничего не требуется, сиди рядом со мной да кофе пей. Ну за руку подержу, может. Выдохшись, Гилберт поднял взгляд на судорожно сжавшего стаканчик с кофе пальцами с накрашенными в розовый цвет ногтями Феликса и с изумлением понял, что тот почти плачет. — Я думал, я тебе нравлюсь по-настоящему, — выдохнул Лукашевич. — Меня Торис уже достал подкалывать, что я на тебя запал, а подойти, типа, не решаюсь, а ты сам подошел и… это вот… Феликс хлюпнул носом и залпом осушил стаканчик обжигающего напитка, поперхнулся, закашлялся, поднял на Байльшмидта пылающий взгляд и прошипел: — Иди нафиг, Гилберт. И больше ко мне не подходи. Байльшмидт шокированно удержал рванувшегося поляка за руку и ошеломленно выдохнул: «Стой, дебил. Я все придумал. Ты мне на самом деле нравишься». Повисло неловкое молчание. Феликс пытался отдышаться, потом вытер с края губы кофе пальцем, посмотрел на Гилберта непонятным взглядом и протянул: — Я на актерский собираюсь переводиться… Сердце Байльшмидта словно бы разорвалось, он побледнел, продумал от начала до конца всю речь Феликса о том, что тот его сейчас просто разыграл, потренировавшись на нём в импровизации, испытал головокружение и отупело уставился в столешницу перед собой. — Я смогу сыграть роль достойно, никто не узнает о нас, — закончил Феликс. — Не беспокойся за свою репутацию, если тебя это до сих пор сдерживало. Я… не идиот. А ты — да. — А ты — такой придурок, а ты — такая сахарная вата, — Франциск появился из ниоткуда, хлопнул Феликса по плечу и сел рядом с Гилбертом. — Ну что, решили все? Ой, задрали, ой, дебилы… Мне Торис давно все рассказал, — подмигнул рассерженному Лукашевичу Бонфуа. — Ах, и да, прошу простить, мои голубки, но тут вышла одна презабавная вещь — я перевстречался со всеми парнями, с кем хотел, и теперь в отношениях с Олей. У нее такая фигура… — мечтательно закатил глаза Бонфуа. — Правда Торис не очень обрадовался такому повороту сюжета, но что до него, правда? Уж вы-то порадуетесь за меня, особенно ты, Гил… Гил! Больно же, какого черта ты меня ударил? Эй, ты!.. Да на что ты злишься-то?..