Напоследок

— Так и знал, что ты заглянешь сюда, — Аомине салютирует ему стаканом с виски. — Решил напиться напоследок? — неодобрительно замечает Тайга, присаживаясь рядом. Перед ним тут же возникает пузатая кружка, до краёв наполненная тёмным пивом. — Смелости набираюсь. Кагами бросает короткий взгляд на напарника. Смелость такому безбашенному стрелку была ни к чему. — Последний раз всё-таки. В их излюбленном баре почти никого нет. Все готовятся к завтрашней операции или прощаются с дорогими им людьми. У этих двоих таких людей уже не осталось. Проклятая война забрала всех, кто когда-то был им дорог. — Я подумал, раз это моя последняя ночь, то нужно провести её как-то необычно. Так, как хотел уже давно. Кагами снова косится в сторону Дайки. — Странный выбор для того, кто напивается почти каждый раз после операций. — Да я не об этом, — отмахивается тот и замолкает. Тайга ещё с минуту наблюдает за ним и решает, что тот на самом деле ведёт себя необычно. Сегодня нет никаких язвительных подколов, надменного, самоуверенного взгляда и всего того, что делает Аомине таким ублюдком, какой он есть. Можно поблагодарить приближающуюся смерть только за то, что Кагами не тратит на напарника нервы, вспыхивая на каждое колкое замечание. — А о чём? — рискует уточнить Тайга, потому что ему самому хотелось сделать сегодня кое-что необычное. — Я ещё не набрал столько смелости. — Ясно, — Кагами утыкается обратно в свою кружку. — Не страшно? — Перед смертью? — когда Дайки кивает, Кагами невесело усмехается, — Нет.       Он — пилот класса «А». Лучший из лучших, которому разрешено не участвовать в операции. Со смертью он встречался на каждом задании и вскоре перестал её бояться. Впрочем, — Кагами снова смотрит на Дайки, — тот ни в чём ему не уступает. Боевой стрелок, выбившийся на пьедестал лучшего из самых низов. Поэтому у Аомине выбора не было. А это автоматически значило, что и у Кагами его нет. Не мог он бросить своего напарника на какого-то другого пилота. Знает же, он больше ни с кем не сработается. Так что завтра Империя будет оплакивать сразу двух гениев своего дела вместо одного. — А тебе? Дайки первый раз за вечер смотрит на Кагами. Очень долгим, нечитаемым взглядом, а потом, залпом допивает остатки напитка: — За это и умереть не страшно. «За это» — значит, за ставшую родной NGC-220. Огромная космическая станция — столица имперцев, находящаяся в самом сердце Кассиопеи и являющаяся лакомым кусочком для безжалостных меллиорийцев.       Тайга мысленно с ним соглашается. Страшно другое: срывающимся от волнения голосом рассказать о том, что тяжким грузом лежит на сердце уже долгое время и получить в ответ насмешку и снисходительную жалость. Последнее было даже хуже. Кагами, так неосмотрительно влюбившемуся в бывшего соперника, врага, жалость была противна. Лучше уж открытая ненависть и презрение.       Пилот задумчиво водит пальцем по запотевшей стенке кружки, оттягивая пугающий момент, когда Дайки ровно произносит: — Я люблю тебя.       Где-то на заднем плане тихо позвякивает стаканами бармен под очень старую блюзовскую композицию и мерно жужжит робот-уборщик. Тайга продолжает водить пальцем по стеклу, недоумевая, когда это он успел опьянеть. Или ему не показалось? Кагами украдкой смотрит на Аомине и шумно выдыхает. Тот так напряжён, что видно даже в полутьме бара.       И сердце Кагами ускоряет темп, дыхание перехватывает. Он так много хочет ему рассказать. О своих чувствах, о бесконечных сомнениях, о войне и боязни потерять того, кто незаметно стал самым дорогим для него человеком. Но мысли путаются, не желая облачаться в слова и быть услышанными. Поэтому Тайга хватает своего стрелка за широкую лямку форменного комбинезона и притягивает к себе, чтобы тут же впиться требовательным поцелуем в тонкие губы. — Я думал, ты хочешь мне врезать, — сообщает Дайки, когда они с неохотой отрываются друг от друга. — Очень хочу, — заверяет пилот, — за то, что набирался смелости слишком долго.

***

      Когда Кагами садится за штурвал истребителя, полностью готовый к битве с захватчиками, сожалеет лишь об одном. Слишком много времени они потеряли, слишком поздно решились. Он включает передатчик, почти сразу находя изображение Аомине на экране. — Я тоже тебя люблю.       Но переполнявшее его счастье при виде улыбки на любимом лице перебивает все остальные неуместные чувства.