В кубе

Yeah I sure do miss the early days, When I was so drunk.

      Все это похоже на наркотический флер. Плотный, не дающий вздохнуть полной грудью, он удерживает нас на месте. Вместе. Держи меня, чтобы я не откинулся.       Сколько это будет продолжаться, я не знаю и не хочу гадать. Твои руки оплетают мое тело, и, кажется, желать больше нечего. Вот так – хорошо. Без ненужных разговоров, без лишних букв в и без того коротких сообщениях, без приторного вина в качестве прелюдии – хорошо. Нахуй прелюдии, милая, мы и без них знаем, что последует дальше, так, зачем же тратить время, которого и так почти не осталось?       Все слишком.       Твое поведение – слишком.       Твои усмешки – это, все-таки, слишком. Мои усмешки, напротив, – в порядке вещей.       Я тебе больше не верю. Ты хочешь мне еще что-то доказать, но я не поведусь на этот трюк снова.       Четвертый раз за неделю – тоже – слишком: у меня, вроде как, должны быть свои планы на вечер. У меня, вроде как, в словарном запасе должны оставаться слова «нет» и «не выйдет, детка», но, видимо, в мозг закрался хитроумный вирус, и вместо них упорно выходит противоположное.       Я заебался покорно слушаться своих демонов, как последний дурак. Раб. Твой, личный.       Крышесносящая пелена застилает разум еще в длинном коридоре. Я нетерпеливо – пытаясь сделать вид, что лениво, гадая, вышло ли наигранно-равнодушно, – толкаю дверь с тремя цифрами номера.       Я нахожу тебя сразу, посреди огромной кровати. За исключением двух полосок темных кружев, на тебе совершенно ничего нет, и я чувствую: этим ты тоже пытаешься мне что-то доказать. Листая характерными движениями ленту Инстаграма, ты пытаешься мне что-то доказать. Не оборачиваясь на мой голос, ты упрямо пытаешься мне что-то доказать.       А мне плевать с Останкинской телебашни на все твои загоны.       – Ты поздно, – бросаешь будто бы небрежно, но палец предательски замер над экраном, явно в ожидании ответа. Его не последует. Наверное. Почти.       – Задержали.       Даже не тружусь объяснить, кто и чем.       Я не вижу в этом смысла. Ты не считаешь, что имеешь теперь право на расспросы.       Полагаю, все правильно.       И, скидывая пиджак, я, наконец, удовлетворенно улыбаюсь, видя пустую коробку с брендовым именем, небрежно закинутую в угол.       Гол в его ворота, детка.       Ведь я готов покупать тебе новое белье каждый раз, лишь бы твое блядство выглядело хоть отчасти пристойнее. И мне плевать на твои домыслы, милая, ты думай, что хочешь. Правда одна: здесь я стараюсь для себя, и мне противно думать, что эти ничего не прикрывающие куски ткани могли намокать не_от_моих прикосновений.       Я согласен стать банкротом, лишь бы спать с тобой. Я гребаный собственник и конченный эгоист.       И, кажется, я безнадежный идиот.       Все происходит слишком быстро. Я снимаю с себя одежду слишком быстро. Все опять «слишком». Это похоже на мощную смесь очередного препарата и дешевого алкоголя из бурной молодости, только наутро ломит не тело, а выворачивает наизнанку душу.       Я мазохист: и это открытие года.       Я не верю, что это продлится вечно, как бы ни твердили обратное твои грудные стоны. Я не верю, что все когда-то сможет стать, как раньше, и мне плевать, что об этом кричат твои прикосновения, плавя загорелую кожу под ними.       Я не верю.       И я продолжаю, из раза в раз, покорно наступать все на те же грабли, и тянусь к тебе, как за иглой и водкой. Не перемешивать, пожалуйста.       Твои бедра – полностью обнаженные (мной), бесстыдно широко раскрытые (мне). И это чертовски заводит. Тонкие пальцы впиваются в плечи сдержанным маникюром, настойчиво притягивая ближе.       И здесь уже не до метафор или гипербол.       Здесь мысли отшибает напрочь.       С концами и до конца.       До тех пор, пока кровать не перестанет мелодично поскрипывать, аккомпанируя себе же в такт глухими ударами дерева о стену.       До того момента, пока с твоих губ не слетит с вызовом мое имя, и я опять не почувствую, что все это – лишь жалкие отголоски \нашего\ прошлого. И хоть задоказывайся, ты не сможешь ничего вернуть в привычную колею.       Ни стонами, ни отелями, ни каплями пота на лбу.       Ни криками, ни угрозами, ни просьбами.       – Побудь еще.       И я качаю головой, генерируя коронную усмешку, которую ты так любишь повторять, словно в зеркало смотришься. Неужели это я научил тебя так лицемерить, милая? Тебе она не идет, сотри с прелестного личика этот фарс вместе со слоем штукатурки.       Я не принимаю душ, я не задерживаюсь даже для банального шампанского, зачем-то заказанного тобой в номер еще до моего прихода.       Ведь мы взрослые люди, и мы понимаем:       все эти встречи – наигранное, и их ценность сильно завышена;       и этот секс – гротескное. В кубе. Возведенное в третью степень. Настолько преувеличенное, что рефлекторно тянет блевать.       Я спасаюсь от собственных демонов, потому что иначе я утону в этой трясине вместе с тобой, а у меня пока что есть шанс спастись. Я чувствую, что у меня еще остается маленький шанс. Прости, милая, в этом спорте каждый – сам за себя.       И я закрываю за собой дверь, полностью отдавая отчет в том, что завтра, или через день, или на следующей неделе, я снова в каком-нибудь дорогом отеле позабуду абсурдность ситуации. А до этого момента оставь шампанское для персонала.       Оставь себя для меня.       И чтобы – в кубе,       пока мне все так же отчаянно хочется остаться сознательно самообманутым.