Writer's Block

- Отвали от меня. - Не могу. Ты сам меня придумал, - письменный стол скрипит, а колени, торчащие через рваную ткань, оказываются перед самым носом. Темные сощуренные глаза, блестящие из-под жестких прядей волос, смотрят обвиняюще. - Вместе с этой дурацкой прической. У Чихо от неожиданности откатывается назад в своем кресле, едва не врезаясь в стену. - Так вот, значит, как ты живешь, - тянет Юквон, оглядывая комнату, заваленную книгами, исписанной бумагой и подшивками альманахов. – Недурно. А меня поселил в нищий квартал, ну не мерзавец ли? Перепачканные пальцы больно отскакивают от кончика носа – Юквон наклоняется ближе и щелкает по нему без зазрения совести. Чихо хмурится, но так и сидит, скрестив руки на груди и настороженно разглядывая незваного гостя. Полгода назад он начал писать повесть, которая со временем переросла в роман. Чихо постоянно переписывал его, безжалостно удаляя текст целыми кусками, корпел над ним без сна и отдыха, но что-то все равно было не так. Редактор звонил ему каждую неделю, мягко намекая, что сроки поджимают, но, если нужно, они согласны подождать еще. Чихо бросал трубку, потому что не знал, когда сможет закончить. Не клеилось с главным героем – предполагалось, что роман будет о жизни корейских эмигрантов в США и проблемах современной молодежи, но даже второстепенные персонажи выходили плоскими. Не говоря уже о том, кто должен был стоять в центре повествования. Чихо знал одно – это должен быть парень семнадцати-восемнадцати лет, выросший в неполной семье на окраине большого города, с парой вредных привычек, но в целом не растерявший человеческих качеств. В меру задиристый, обладающий живым острым умом, но скучающий, стыдящийся собственной бедной семьи и жаждущий отправиться в большой город. «Об этом писал Диккенс еще в девятнадцатом веке, но если сможешь выжать из задумки что-то большее - дерзай», сказал редактор. «А если нет, то это можно будет выкинуть, не читая». - Есть хочу, - сообщает Юквон, отрывая Чихо от воспоминаний. - Есть? - Ну да. Ты, если помнишь, поместил меня в такие условия, где я вынужден пахать на двух работах и все равно загибаться от голода. Чихо молчит. Еще никогда ему не приходилось оправдываться перед героями собственных произведений. - И, боже мой, прекрати писать о том, как я перекусываю в бургерной и засматриваюсь на официантку. Это так избито, что меня вот-вот стошнит, - с этими словами Юквон выразительно открывает рот, делая вид, что засовывает туда два пальца. - Перестань, - морщится Чихо. – А на кого тебе еще засматриваться, если ты живешь в глуши у черта на рогах? - Ну, например, на тебя, - кончик пальца больно упирается Чихо в грудь, а сам Юквон хитро улыбается. – И если это глушь, откуда там бургерная? Что-то тут не вяжется, господин писатель. Последние слова он шепчет Чихо на ухо, касаясь губами мочки. Вдоль позвоночника проходит ледяная дрожь, и хочется откатиться как можно дальше – но спинка кресла и так уже упирается в стену. - Холодильник в соседней комнате, - обреченно машет рукой Чихо. – Возьми там что-нибудь. * - Ну вот, - смеется Юквон, - так-то лучше. Он сидит на расчищенном от бумаг куске стола, болтая ногами в вытертых черных кедах и оттягивая длинную мелированную прядь волос на собственной челке. - Теперь я настоящий бунтарь из глухого зажопья. И прическа прогрессивная. Чихо только фыркает. За последние пару суток он проспал от силы три часа, а оставшееся время заливал в себя кофе, потеряв счет кружкам примерно на седьмой. - Что за дерьмо ты ешь? Кажется, любопытный нос Юквона побывал в каждом уголке этого дома – даже в чулане, который сам Чихо не открывал лет с девятнадцати. Юквон ходил с первого на второй этаж, дергая ручки скрипучих дверей, выдвигая все ящики и распахивая тронутые молью гардины. - Это фасоль, - Чихо ставит пустую консервную банку прямо на пол, - в томатном соусе. - А, так вот почему я тоже вынужден питаться этой отравой. Юквон вдруг садится по-турецки и наклоняется так низко, что его нос почти упирается в нос Чихо. - А не подскажешь, почему я теперь поглядываю на продавца в магазине? Он тощий и прыщавый, ну тьфу, лучше бы вернул официантку. Чихо удивленно моргает, потому что дыхание Юквона пахнет мятой и чем-то горьковатым, отдающим дешевым табаком. А ведь он не писал, что Юквон курит. - И бургеры там ничего были. С двойной котлетой и беконом, мммм. Юквон заваливается на спину, его голова в ореоле светлых волос болтается на тонкой шее туда-сюда – вот-вот оторвется. Чихо видит оголившуюся полоску кожи, прямо под серой футболкой с надписью «We are a hurricane», и сглатывает. С каждым днем Юквон становится все более реальным. - Вообще, любовные линии у тебя какие-то дерьмовые. Америка, конечно, страна свободных нравов, но я не хочу трахаться по подсобкам со всякими дрищами. Ты же можешь настрочить, что угодно. Нога в грязном кеде пихает Чихо прямо в грудь. Юквон разгибается – его лицо немного покраснело от прилившей крови, но он все равно красивый. Чихо ловит себя на этой мысли, тут же переключаясь на что-то другое. На просроченные счета, например. - Напиши, что у меня любовь с Мэрилин Монро, - Юквон улыбается, и его улыбка похожа на кривую скобку с постоянно залипающей клавиши старого ноутбука Чихо, - классная чикуля. И блондинка. Чихо подцепляет пальцами чужую щиколотку - она очень горячая, даже слишком для обычного человека. - Ну или, что у нас любовь с тобой. Напиши про себя, поменяй имя. Ну так же многие писатели делают, ну Чихо. Крутой ты или где? Чихо думает, что ему стоит прогуляться, съездить до города, позвонить Паккёну, наконец. Потому что, кажется, он начинает сходить с ума. * Юквон приходит то каждую ночь, то надолго пропадает - и тогда у Чихо наступает настоящий писательский блок. Он не уверен, почему все эти визиты случаются именно по ночам - может, потому что в полумраке может померещиться что угодно? Но Чихо точно знает - он чувствовал и прикосновение, и запах мяты и табака, а на футболке до сих пор остался пыльный отпечаток резиновой подошвы. За последнюю неделю Чихо успел уволить Юквона с работы и придумать ему закадычного друга – Минхёка, пропавшего и внезапно обретенного, прямо, как персонажа индийских фильмов. Чихо улыбался, пока его пальцы скакали по клавишам, прописывая, какой Минхёк спокойный, надежный, уравновешенный. Как он не даст пропасть заднице Юквона где-нибудь на задворках очередного барака, куда его понесло ночью не столько из любопытства, сколько, скорее, по собственной глупости. Вот Юквон улыбается, обнимая Минхёка так, что тот недовольно морщится, а выкрашенные всего пару дней назад в огненно-рыжий волосы блестят на солнце обжигающим факелом. Чихо хочется защитить Юквона, оградить его о тех качеств и поступков, которые он сам же и придумал. - Да ты спятил, - смеется он, выключая настольную лампу, уже ненужную в пять утра. Сегодня Юквон не появился. Странно, но раньше Чихо не задумывался, какая в его доме царит тишина, когда никто не хлопает дверцей холодильника, не гремит посудой и не пинает ножку его кресла. Наутро Чихо просыпается помятый и всклокоченный, впрочем, как и всегда, отпивает кофе, выбирая одну из пяти стоящих возле ноутбука кружек, и первым делом открывает текстовый файл, чтобы перечитать то, что он написал вчера. Текст оказывается на пять страниц длиннее положенного. И Чихо абсолютно уверен, что это не его рук дело. Его взгляд обеспокоенно пробегает по незнакомым строчкам, выхватывая случайные куски: "Попрощавшись с Минхёком, Юквон прислонился лбом к пыльному стеклу автобуса, везущего его домой. Яркие вывески за окном начинали гаснуть одна за другой, а людской поток становился все реже. На улицах остались старики, пьющие под навесом в тусклом свете фонаря, парочки и задержавшиеся после смены рабочие - так же, как Юквон, вынужденные трудиться допоздна. Когда на одной из остановок в полутемном пространстве салона стало на одного человека больше, Юквон даже не поднял головы. В конце концов, он слишком устал, чтоб разглядывать каждого встречного. Глаза от переутомления щипало так, будто кто-то бросил в них по пригоршне песка, или цемента, по которому Юквон ходил всю смену. Соседнее сиденье скрипнуло. «Какого хрена? Целый ряд свободен», - хотел возмутиться Юквон, но вместо этого просто отодвинулся, рассматривая цветочную вязь на чужой руке – жилистой и бледной. - Привет. Я Зико, а ты? – хриплый голос разрезал приглушенную тишину, словно нож подтаявшее масло. Легко, быстро, он вошел Юквону прямо в мозг, заставляя поднять голову. У незнакомца, точнее, Зико, был темный, плохо различимый из-за нависающих волос взгляд и поистине огромный для азиата нос. Юквон хмыкнул, отвернувшись к окну – залитая фонарями центральная улица сменилась полумраком спального района. Через две остановки Юквону нужно было выходить. Скрип сиденья известил о том, что Зико придвинулся ближе – почти вплотную. От него пахло дезодорантом и жвачкой – такой, олдскульной, которую Юквон жевал только в детстве. Свою остановку Юквон пропустил. А на конечной они с Зико вышли вместе – посреди глухой промышленной зоны, от которой до дома было минимум полчаса быстрым шагом по узкому лабиринту сомнительных подворотен. - Куришь? Юквон только молча кивнул, пряча ладони в карманах тонкой ветровки». Текст на удивление хорошо сочетается с уже написанным и по стилю, и по сюжету. Чихо издает какой-то неопределенный звук. «Напиши про себя, поменяй имя. Ну так же многие писатели делают, ну Чихо. Крутой ты или где». Эти слова, повисшие в воздухе, как эфемерная улыбка кота из сказки Льюиса Кэррола, заставляют Чихо глухо и обреченно рассмеяться. * - Ну что, прикольно я придумал? Юквон лежит, закинув ноги на спинку дивана. Он по-прежнему игнорирует все правила приличия и даже не думает разуваться. За прошедший месяц у Юквона трижды сменился цвет волос, количество проколов в ушах, но не старые черные кеды. Кто из них двоих прикипел к ним душой, Чихо не знает. Он уже вообще ничего не знает. - Почему ты пишешь роман за меня? – спрашивает он у Юквона. Тот только улыбается. И его улыбка гораздо ярче тусклой лампочки в настенном бра. - Я пишу его вместе с тобой, Чихо. * - Как дела, дружище? - голос Паккёна в трубке как всегда бодрый и жизнерадостный. Чихо мычит что-то в ответ, прикуривая. - Всё носишься со своим творением? Ты скоро совсем затворником станешь с этим романом. Когда мы виделись в последний раз - три или четыре месяца назад? Выцветший календарь на стене не дает ответа на этот вопрос. Чихо не переворачивал страницы уже больше полугода, поэтому там до сих пор значится январь. - Сюжет наконец-то сдвинулся с мертвой точки, - объясняет он, выдыхая дым. Паккён был старым приятелем Чихо, и одним из первых, с кем он поделился замыслом своего произведения. - Ну это же круто! Помню, ты жаловался на отсутствие вдохновения. - Было дело, - говорит Чихо, рассматривая красноватый след на запястье. Недавно они с Юквоном повздорили, и тот больно его ущипнул. - Теперь все иначе. Мой персонаж сам рассказывает мне свою историю. - Не понял. Это фигура речи? Юквон никак не может быть фигурой речи. Он реальнее Паккёна и самого Чихо, вместе взятых. - Он приходит ко мне, и мы долго говорим про то, что будет дальше. Даже сожрал всю мою еду, представляешь, - хриплый смех Чихо резонирует в телефонной трубке. А на другом конце провода повисает тишина. - Послушай, может, сходим куда-нибудь? Пропустим по стаканчику, развеемся, съездим к озеру. Как раньше. Чихо давит тлеющий конец окурка в стеклянной пепельнице, из которой и так уже сыплется через край. - Пожалуй. Почему бы и нет. - Завтра в три у здания вокзала. Выбирайся из своей берлоги. * Чихо едва не роняет телефон, потому что талию обвивают чужие руки. - Соскучился? - Скажи лучше, что это такое? - колесо мыши прокручивает документ до нужного абзаца. "Всю жизнь Юквон верил в то, что брать чужое, особенно если это - стоящая у обочины машина, из которой еще вчера выходил здоровенный темнокожий, - не лучшая идея. Но Зико уже расположился на водительском сиденье, хлопая ладонью по кожаной обшивке переднего пассажирского. - Давай, не дрейфь. Ну ты чего? Будешь стоять столбом – нас точно кто-нибудь заметит. - Это тачка моего соседа, пару раз я видел, как он возвращается домой в окровавленной рубашке, - заметил Юквон, пристегиваясь и стараясь захлопнуть дверцу максимально тихо. Зико только хмыкнул, поправляя зеркало заднего вида с болтающимся распятием. - Тем интереснее. Красный Бьюик был похож на огромный корабль, такой же внушительный и начисто лишенный обтекаемости. Юквон слишком хорошо помнил эту машину, ее невозможно было не заметить - одну на несколько кварталов, тем более таких нищих. - Это Ривьера шестьдесят седьмого, - сообщил Зико, скрываясь под приборной панелью и шаря в проводах. - Мэрилин Монро среди автомобилей. - А мы кто? Бонни и Клайд? Брось, ты все равно её не… Ривьера затарахтела мотором – неровно, немного сердито, но исправно». - Что за бред? Чихо устало трет глаза, чувствуя тяжесть чужого подбородка на своем плече. Юквон, теплый и суетливый, дышит ему прямо в ухо. - Там дальше интересней, - уверяет он, и Чихо не остается ничего, кроме как перелистнуть файл на новую страницу. « - А я так и знал! – скривился Юквон, опуская стекло. Вместе со свежим ночным воздухом в салон Бьюика ворвался запах пыли и горькой упругой травы, которая в этих местах обычно стелилась по обочинам. - Может, оно и к лучшему. - К лучшему? Мы застряли где-то посреди трассы с пустым баком на угнанной тачке моего соседа, который на досуге наверняка приторговывает почками невинных детишек, а ты говоришь – может, оно и к лу… Юквон не успел договорить, потому что его рот закрыла чужая ладонь – сухая и теплая. - Не вопи, - рассмеялся Зико, - пойдем лучше перекурим это дело. - Да можно и тут покурить, хуже все равно не будет. В итоге они все равно выбрались наружу, пристроившись прямо на красном капоте притихшей, начавшей остывать Ривьеры. Юквон улегся на нем, развалившись в своей излюбленной позе, а Зико просто сел рядом, озадаченно покручивая в руках сигарету с оторванным фильтром. Несмотря на то, что трасса была достаточно оживленной, в такое позднее время вокруг стояла абсолютная тишина. Раз или два ее нарушил отдаленный собачий лай, а потом все стихло. Надежда на то, что водитель проезжающего автомобиля остановится и предложит помощь, стремительно таяла. Но Юквона почему-то это совершенно не волновало. Он так и лежал, раскинув руки и глядя в бездонное небо - иссиня-черное, как краска на чужих предплечьях. - Жаль, - наконец, констатировал Зико, когда крошечный огонек зажигалки на секунду осветил его лицо и тут же погас. - Хотел отвезти тебя в большой город. - Ну и что. Смотри, как красиво, - Юквон вытянул руку с намотанными на запястье плетеными браслетами. Звезды, беспорядочно разбросанные по небесному куполу, загадочно мерцали и были такими же крошечными, каким себя ощущал сейчас сам Юквон - несоизмеримо маленьким перед лицом чего-то гораздо большего, чем просто город, где есть кинотеатр и игровые автоматы. Зико склонился над ним, загораживая обзор - но Юквон не стал протестовать. Просто перевел взгляд на чужое лицо, изучая его так же, как звездное небо за секунду до этого. Красный металл мягко скрипнул, когда Зико оперся на локоть, вынимая изо рта Юквона сигарету. - Красиво, - согласился он, наклоняясь ниже. Юквон вздрогнул, когда чужой нос столкнулся с его собственным. Он чувствовал запах бензина и табака, под подошвами кед шуршал гравий, которым была щедро усыпана обочина. Из головы разом исчезли все мысли - и о зарплате, которую при увольнении зажал хозяин магазина, и о матери, с утра до вечера гнущей спину в прачечной, и о пропахшей кимчи квартирке, больше похожей на чулан. Все это вспыхнуло и рассеялось в прохладном ночном воздухе, не оставляя ничего, кроме прикосновений губ. Юквон закрыл глаза, запуская пальцы в жесткие и сухие от ветра волосы Зико и нисколько не возражая против такого завершения поездки". - Что, блядь, за хрень? - это все, что может спросить Чихо. Он готов не только захлопнуть крышку ноутбука, но и придушить самого Юквона, все ещё прижимающегося к нему со спины так тесно, что перехватывает дыхание. - Люди целуются - что, не видишь? У Юквона очень хриплый смех. Будто он курит уже лет десять. Пьёт и работает на заводе. Хотя, по сути, так и есть. Чихо сам все это придумал. Или не сам? - Чего ты добиваешься? Небо за окном начинает прошивать первыми нитями солнца. Юквон отстраняется, и Чихо видит, каким серьезным вдруг становится выражение его лица – совсем взрослого в густых предрассветных сумерках. - Кажется, это очевидно, - говорит Юквон. И впервые уходит, не попрощавшись. * Чихо ждет его до самого утра - курит, бесцельно кидает в стену мяч для пинг-понга, нарезает круги по постепенно светлеющей спальне, но Юквон так и не появляется. В итоге Чихо засыпает, забираясь под тонкое одеяло прямо в одежде. В голове снова и снова всплывают эпизоды из прочитанного им сегодня - пустой хайвей, ведущий в большой город, усыпанное звездами небо, красный капот, мягко пружинящий под весом двух тел. Картины яркие, живые и настолько реальные, что собственный дом кажется Чихо пыльной картонной коробкой, где он не может ни дышать, ни толком жить. Сон его - тяжелый и вязкий, как топь, засасывающая все глубже, так, что не остается сил кричать. Чихо зябко кутается, но все равно дрожит даже во сне. * Его будит чужой взгляд, который Чихо ощущает на себе так явно, что тут же открывает глаза. Юквон лежит рядом - здесь же, под тонким одеялом, и с интересом разглядывает лицо Чихо, оперев подбородок на подставленные ладони. Цветные нити, из которых сплетены браслеты на правом запястье, легко покачиваются туда-сюда. От Юквона едва уловимо пахнет бензином, когда он наклоняется, упираясь в ключицу Чихо. - Что ты делаешь в моей постели? - Жду, когда ты перестанешь уже ходить вокруг да около и возьмешь все в свои руки. Наш сюжет никуда не движется, господин писатель - мы застряли посреди безлюдной трассы. Теплые обветренные губы касаются шеи, и Чихо запрокидывает голову. - Стой, подожди, мой телефон. Сегодня они договорились встретиться с Паккёном. Так ли это важно? Ведь и сам Паккён, и его голос на другом конце провода кажутся теперь эфемерными и далекими, будто он пытался докричаться до Чихо сквозь непрекращающиеся помехи. - Тебе не нужен никакой телефон, ты же знаешь. Чихо удивленно вздыхает, когда Юквон перекидывает через него ногу, усаживаясь сверху - он в точности такой же, как в файле на рабочем столе ноутбука, даже еще зримее и ближе. - Я жду тебя - там, на капоте Ривьеры шестьдесят седьмого, и на той дороге все еще ночь. Без тебя утро не наступит, а машина так и не заведется. Мне не нужен большой город, неужели непонятно, Зико? Мне нужен ты. И мы начнем с того места, где остановились. Горячие ладони обхватывают лицо Чихо. Юквон смотрит сверху вниз - и Чихо засасывает в темноту его глаз, когда он тянется за поцелуем. - Мы можем уехать далеко-далеко, разве не ты мне это говорил, когда потащил в ту поездку? Ты сам загнал меня в такие рамки, где не остается другого выхода, кроме бегства. А себя? Только оглянись, это существование, а не жизнь. Ты обречен встретить здесь старость, так и оставшись автором двух опубликованных книг. Но там, - Юквон улыбается, и об эту улыбку разбиваются все сомнения, - там мы можем стать кем угодно, Зико. Чихо обнимает обтянутую майкой спину, наблюдая, как на его руках проступают чернильные линии, которые становятся все отчетливее с каждым вздохом. * - Ты не пожалеешь, - говорит Юквон, а потом входная дверь перед ними открывается сама, будто по мановению чьей-то волшебной палочки. Чихо щурится. Там, за ней, что угодно, но не внутренний двор его дома, на котором в последнее время даже чертополоху расти стыдно. В зыбком утреннем тумане, ещё не пронизанном лучами восходящего солнца, Чихо отчетливо видит серую ленту автострады. Широкая, четырёхполосная, она упирается в горизонт - туда, где в красном предрассветном мареве темнеют неровные хребты гор. - Нужно просто сделать шаг. Пальцы у Юквона очень теплые. Он держит ими ладонь Чихо крепко и уверенно. Позади них пустая прихожая, заваленная хламом и собранными в стопки подшивками газет десятилетней давности. Там, в крошечных пыльных комнатах, нет ничего, даже призрачных воспоминаний. Зико не помнит, где лежит его телефон, заправлена ли кровать, осталась ли в холодильнике еда. Но он абсолютно уверен, что где-то там, в нескольких сотнях шагов, краснеет отполированными боками Ривьера с пустым баком. Её гладкий капот наверняка остыл. - Зико? – спрашивает Юквон. И Чихо шагает через порог, чувствуя, как его кроссовки пружинят от потрескавшейся асфальтированной поверхности. Он сжимает ладонь Юквона, не ощущая ничего, кроме безграничного спокойствия. * - Привет, Тони. Как? Да хреново. Высокий, усатый, похожий на огромную выдру мужчина чешет затылок и перехватывает телефонную трубку плечом, чтобы внести поправку в лежащий перед ним документ. - Мы давно работали с Чихо и знали, что иногда он может очень долго тянуть с рукописями. Ну, знаешь, писательский блок и все такое. Нет, Тони, я поехал к нему, потому что почти месяц без писем – это уж слишком даже для такой личности, как У Чихо. Мужчина откидывается в кресле, прикрывая покрасневший глаза с мутными желтоватыми белками. - Он был мертв уже больше недели. Просто лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Жутковатое зрелище, знаешь ли. Такой безмятежный, будто просто прилег отдохнуть. В кабинете так тихо, что слышно, как о стекло бьется сонная сентябрьская муха. - А знаешь, что самое стремное? Его роман. Тот, над которым он работал последние полгода. Его нет. Я перерыл весь ноутбук, поставил на уши нашу поддержку, они клялись и божились, что он ничего не удалял. Там пустой документ, Тони. Чистый, мать его, белый лист. За окном пронзительно гудит клаксон чьей-то машины. - Может, он и не писал ничего. А, может… Чёрт его разберет. Но знаешь что, Тони. Мужчина с лицом выдры вдруг улыбается. - Я ещё никогда не видел таких счастливых покойников.