* * *
С обещаниями у Барнса плохо – это он понимает, когда две недели не может заговорить с Наташей, пусть и сталкиваются они достаточно часто. Для Зимнего Солдата сам факт его неуверенности – глупость несусветная, несмываемый позор на имени лучшего наемника, – и утешаться остается только тем, что никто о данном обещании не знает, равно как и о том, что сдержать его не вышло. Джеймс почти ненавидит себя, когда видит, как рушится здание, обваливаясь массивными осколками плит, а Черная Вдова не отвечает, сколько бы Мстители не звали ее. Солдат слышит, как судорожно спорят Стив и Тони, решая, как быть и кто проверит то, что осталось от здания, но, в итоге, Барнс попадает туда первым и без приказа. Капитан пребывает не то в отчаянии, не то в ярости, когда Зимний коротко информирует его, что уже прибыл на место, но Баки как-то плевать на это. Душевные терзания Стивена не приоритетны сейчас. Наташу Джеймс находит без сознания, со сломанной в двух местах рукой и несколькими десятками ушибов. Плиты крошатся под металлическим кулаком, и на белый свет Солдат выбирается с рыжеволосой девушкой на руках. Он слышит, как команда дружно выдыхает в микрофоны – с явным облегчением – и, кажется, даже отвечает что-то благодарящему его Клинту. Что-то о пустяках и командном долге – Стив может гордиться им. – Ты должна была поторопиться, – говорит Баки, когда Наташа приходит в себя в квинджете. – Между выполнением задания и выживанием ты должна выбирать второе. Роджерс кивает рядом, смотрит на друга одобрительно и рассыпается в словах искренней радости, ведь с Наташей все хорошо. Она кивает в ответ совершенно механически, а смотрит все это время на Джеймса, неподвижно замершего чуть позади. – Ты всегда так говорил, – туманно замечает она после, когда Капитан переключается на других членов команды. – Спасибо, что вытащил. – Пустяки, – Барнс бы улыбнулся, но мимически мышцы плохо помнят это выражение. Потому мужчина просто кивает и, к собственному стыду, вновь не задает ни единого вопроса, хотя их список все растет. По крайней мере, слова Романофф подталкивают Зимнего к пониманию того, что он действительно знал ее. Следующие дни голова у Джеймса раскалывается почти круглосуточно, как и всегда, когда он пытается вспомнить что-то.* * *
Вспомнить получается, пусть и не сразу. Память возвращается причудливыми отрывками, связать которые в единое целое – целое испытание. С ним Барнс справляется на восемь баллов из десяти, по собственной оценке Солдата. Что же, бывало и хуже. Молчать для Джеймса уже привычно. Зачастую, он просто не хочет привлекать к себе внимание, предпочитая одиночество или компанию Стива, но сейчас тот редкий случай, когда мужчина попросту не знает, как применить вновь открывшуюся информацию. И поведение Наташи подсказок не дает: она привычно дружелюбна, но не настроена на глубокомысленые беседы и способна появляться и пропадать в самые неподходящие моменты. Баки не может даже злиться на нее. На сей раз рыжеволосая появляется в тренажерном зале, когда Зимний методично выколачивает из боксерской груши эфемерный дух. Он едва не подскакивает, когда слышит мягкий голос: – Удар стал еще тверже. Ты молодец, Джеймс. Самообладание Барнс сохраняет, оставаясь совершенно невозмутимым, и оборачивается к шпионке неспешно, стараясь поправить бинты на живой руке как можно более небрежно. Он пожимает плечами – мол, ничего особенного – и смотрит вопросительно, выжидающе. – Разве тебе уже можно тренироваться? Наташа подступает ближе, улыбается как-то солнечно – иное описание подобрать не получается. – Ты помнишь меня, – она не спрашивает – утверждает. И Джеймсу не остается ничего, кроме как кивнуть. Врать бессмысленно. Девушка внимательно смотрит на него, ловит взгляд, плавно перетекает еще ближе, и вскоре Баки кажется, что он ощущает кожей ее дыхание. – Я рада, – он старается, серьезно, но найти хоть намек на ложь в голосе Романофф не удается. Внутри зарождается иррациональная паника; Зимний Солдат был подготовлен ко многому, но не к этому разговору. Он молчит, только сглатывает шумно и неосознанно тянется к лицу девушки, заводит осторожно рыжую прядь за ушко. Наташа прикрывает глаза и льнет щекой к его ладони. Джеймсу кажется, что сердце перестает биться в тот момент, а сам он забывает напрочь, как дышать. Вспомнить получается не сразу. – Я скучал, – хрипло говорил он, склоняясь к Наташе, прислоняясь к ее лбу своим. Чувствовать, как ложатся на шею девичьи руки, – приятно. До сумасшествия. – И я, – просто отвечает Романофф, и теперь Зимний точно уверен, что ощущает ее дыхание. И не только, потому что девушка подается навстречу, прижимается тонким тельцем, тонет буквально в его руках, сталкивается губами с его. Это ощущается чем-то неимоверно правильным, привычным. Это напоминает счастье.* * *
Солнечные лучи охотно пробираются в спальню через огромные панорамные окна, скользят лукаво по светлым простыням, добираются до подушки и теряются огненными бликами в разметавшихся рыжих волосах Наташи. Баки нравится этот вид. Пожалуй, он не отказался бы наблюдать его каждое утро, и возможность делать это вот уже несколько месяцев радует. Романофф ленится, не открывает глаз, лишь отворачивается, пряча лицо от солнца. Она почти касается щекой плеча Джеймса сейчас, и он чертовски жалеет об этом «почти». Девушка не открывает глаз и после того, как теплые губы касаются ключиц, а ладони – теплая живая и прохладная металлическая – ложатся на талию, сжимая через простынь. Наташа лишь улыбается едва заметно и льнет ближе, откидывая голову послушно, когда Барнс добирается поцелуями до ее шеи. – Ты проснулась, – у него глубокий, тихий, едва ли не мурлыкающий голос сейчас. Рыжеволосая не отвечает, жмурится, но, вместе с тем, легко ведет ладонями по сильной спине, а после – путается пальцами в темных волосах. Джеймс прячет улыбку на ее плече и тянется к губам, накрывая их нежным поцелуем. Наташа не замечает, как простынь оказывается смята где-то в районе ее талии, а ладони Баки ложатся на бедра, оглаживая, лаская, возбуждая. Девушка лишь выдыхает шумно и гнется на постели, чувствуя влажные касания языка на груди. Джеймс же тихо шипит, когда острые ноготки ощутимо впиваются чуть ниже лопаток. Они целуются снова – еще и еще, и нежность сменяется нетерпеливостью, напором, страстью. Надоевшая простынь слетает светлым облаком на пол, а между разгоряченными телами не остается и дюйма. Наташа отрешенно дивится тому, как правильно ощущается прижавшийся к ней Джеймс, с какой готовностью отвечает ее собственное тело на уверенную, жаркую ласку, и стонет приглушенно, когда касания пальцев сменяются слитным проникновением. Она дрожит неосознанно, вскидывается навстречу, и буквально тонет в жадных, нетерпеливых движениях. Лучи солнца пляшут солнечными зайчиками, отражаясь от металлической глади руки, светлыми бликами играют на взмокшей коже, и вновь скользят вспышками в рыжих локонах, разгораясь ярче, когда два стона сливаются в один, и Джеймс замирает, едва ли не полностью скрывая собой Наташу. – Доброе утро, – тепло шепчет она, улыбаясь отрешенно и нежно касаясь губами шеи мужчины. – Доброе, Наталья, – привычно ласково вторит он, утопая в мягких подушках. Это не последнее их утро, нет. Таких будет еще сотни – Наташа уверена в том, как и Джеймс. Это смерть – дело одинокое, а жизнь… жизнь должна быть полной, цельной. И таковой она может быть только при условии, что рядом – правильный человек.