Один из многих, значит, обычный

      Я стоял перед дверью в квартиру. Снова. Я знал, что за этой железной дверью меня ждёт новая жизнь, которая едва ли будет отличаться от прежней. Вещей было немного. Обычно с такими сумками люди едут в поездку на несколько дней, оставляя всё своё прочее барахло в домах. Но я не знал такой роскоши, и все мои пожитки с лёгкостью помещались в маленькую тканевую сумку.       Дверь открыли после того, как я постучал. За ней оказались двое — женщина и мужчина. Они улыбались и, видимо, старались показаться очень милыми. Я поздоровался и зашёл в квартиру, где теперь буду жить. Язык не поворачивается назвать это место своим новым домом или новой семьёй. Всё тут будет так же, как и всегда, ничего не изменится. В помещении пахло сигаретами и совсем немного алкоголем вперемешку с горьким ароматом парфюма, шлейфом висевшем на женщине.       Они представились, я тоже. Всё, как всегда. Мне предложили чувствовать себя, как дома, и опять улыбнулись. Мужчина отвёл меня к двери, которая, по-видимому, вела в мою будущую комнату.       Сама комната была маленькой. Стало понятно, что раньше это помещение использовали как чулан или кладовку. Стены покрашены неаккуратно, и застывшие капли светло-голубой краски висели. На голый бетонный пол кинули ковёр с высоким ворсом, от которого довольно сильно пахло кошачьей мочой. Из мебели: маленькая тумбочка, узкая кровать и, собственно, всё. Видимо, им сказали, что вещей у меня немного, так что они решили, что шкаф мне не пригодится. Окно было маленьким, одностворчатым, штор не наблюдалось. Потолок побелен, но это не скрывало выпирающие неровности на нём. Освещение составляла висячая лампа на потолке. Она не была волшебной и в таком меньшинстве не могла полностью осветить комнату. По этой причине угол, где стояла кровать, был очень тёмным.       Оглядевшись, я поставил сумку на тумбочку и плюхнулся на кровать. Я уставился в потолок и стал разглядывать нити паутины, свешивающиеся с потолка. Не знаю, почему, но мне стало жалко эти бесчувственные нитки. Их сначала сплели с намерением использовать, а потом… да что потом? И так всё ясно с первых слов. Их создали, чтобы использовать в своих целях, и этим уже всё сказано. Никто ведь не потрудился узнать, чего хочет эта бедная ниточка. Её просто сплели, а потом пришли люди, прогнали паука, и он без чувства скорби оставил эту ниточку, оставил плод своего творения без капли сожаления. И вот теперь эта ниточка, одинокая, оставленная своим создателем, грустно висит на потолке. Такая искренняя, ни в чём неповинная, но она уже знает, что такое быть брошенной.       Я встал ногами на кровать, аккуратно оторвал паутинку от потолка и так же аккуратно положил её на тумбочку. После сих действий я вновь плюхнулся на кровать, не рассчитав расстояния и стукнувшись головой о железное основание.       Оставшийся кусочек вечера прошёл обычно. Еда была обычной. Раздражённые взгляды, скрытые за улыбками, были обычны. Ничего не изменилось. Эти люди — самые обычные люди, которым важно лишь собственное благополучие, а на других им плевать с высокой колокольни. Всё это было обычно.       Утром я пошёл в новую школу. Хотел бы я назвать, какая эта по счёту, но слишком уж часто я переводился, чтобы сосчитать. Школа обычная, дети обычные, учителя обычные. Поначалу ко мне многие подходили, спрашивали, что меня интересует и чем я увлекаюсь. Я каждому улыбался, отвечал завуалировано и размыто. В конце дня ажиотаж вокруг моей незначительной личности утих, и я смог спокойно доучиться несколько уроков. Всё было обычно.       После занятий я пошёл устраиваться на работу, ничего лучше раздачи листовок я не нашёл и пришлось брать, что было. Платили почасово и совсем немного. Не очень выгодно, но за неимением лучшего было вполне приемлемо. Вернулся в квартиру я затемно. От еды отказался и сразу направился в комнату. Сделал уроки, заданные на дом и, можно сказать, с чистой душой лёг спать.       Проснулся без будильника. Я уже к этому привык. Семейной паре, у которой я жил в прошлом, очень не нравился звук будильника по утрам. С тех, наверное, пор я приучил себя вставать без помощи этого механизма.       День… ещё день… ещё день… неделя… день… я уже давно не замечаю течения времени. Ничего не меняется, и моей памяти не за что ухватиться. Всё как обычно, ничего не происходит. Я всё так же переезжаю от одних к другим, всё так же перевожусь из одной школы в другую и всё так же думаю о том, что, возможно, даже в приюте мне было бы лучше. На меня продолжают смотреть полными злости и жалости одновременно глазами. Я могу это понять. Людям жаль меня, но я им, конечно же, не нужен, я раздражаю их одним своим присутствием в их жизни, хоть им и жаль меня. Я понимал это.       С каждым днём моя «новая семья» всё меньше интересовалась мной, всё чаще мужчина повышал на меня голос. Женщина сначала пыталась расположить меня к себе, но, видя моё безразличие, всё больше срывалась и тоже кричала. Они не звали меня во время приёма пищи, ссылаясь на то, что, мол, если захочет, то сам придёт. Я не приходил. Я вполне мог есть за свой счёт в ближайшей закусочной, что я, собственно, и делал. Всё было как обычно.       В школе тоже ничего не менялось. Учителям я нравился, впрочем, как и всегда. А ученикам я казался слишком мрачным, слишком странным. Поэтому никто из моих одноклассников больше не делал попыток заговорить со мной без особой на то надобности. Друзей я так и не завёл. Всё это было как обычно.       На перемене я сидел за партой и читал книгу, которую недавно взял в школьной библиотеке. Я был настолько увлечён историей, что совершенно не замечал ничего вокруг себя. Смех одноклассников, иногда повизгивание одноклассниц, скрип мела о доску, стук каблуков учителя, прошедшего в коридоре, что-то разбилось со звонким шумом… всё это было обычным и ни в коей мере не привлекало моего внимания.       Прозвенел звонок. Я убрал книгу и поднялся со стула. Учитель, как оказалось, на перемену выходил из класса и поэтому увидел причину визга каких-то девчонок только когда вошёл в кабинет. Всплеснув руками, он спросил, не поранился ли кто? Я огляделся. Когда повернул голову назад, то увидел, что одно из окон осколками раскинулось на полу. Ответом на беспокойство учителя были вздохи, ахи, охи, мычания, отрицательные покачивания головой. Учитель спросил, что мы молчим и попросил поскорее рассказать, кто разбил окно. Все молчали. Несколько мальчиков почему-то недовольно косились на меня, но мало ли чего им там понадобилось — я не обратил внимания. Историк, помню, это был он, пригрозил, что позовёт завуча. Такое предложение вызвало у класса несогласные возгласы. Учитель, выслушав всё это, предложил разобраться самим. Какой-то рыжеволосый мальчик поднял руку и, когда его спросили, он сказал, что это новенький разбил. А новеньким, к слову, был я… я ответил ему непонимающим взглядом. Конечно, я всё понимал.       Потом ещё несколько ребят подтвердили, что якобы видели, как я разбивал это стекло. Я, конечно, не собирался сознаваться в том, чего не делал, но прекрасно понимал, что мне уже не выкрутиться. Как итог — вместо того, чтобы для разбирательств позвать завуча ко всему классу, туда повели одного меня.       У меня совсем не было мотива разбивать это окно, даже наоборот — мне было жаль его. Ведь оно ни в чём не виновато. Чёрт знает сколько это стекло было на оконной раме и защищало школьников от внешнего мира. И чем эти самые школьники отплатили? Разбили! Оно просто попалось под руку какому-то мальчишке, и теперь будет выброшено, а тот мальчик продолжит жить. Нечестно, так я считал.       Вызвали опекунов. Назначили штраф за порчу школьного имущества и отпустили подобру-поздорову. Шли мы молча. Мужчина с женщиной впереди, а я плёлся сзади и всё продолжал жалеть стекло. Мне надо было жалеть себя, но ведь не за что. Всё было как обычно. Я с самого начала знал, что всё так будет.       В обществе все делятся на группы. И те, кто выходит по каким-то причинам за пределы этих групп, лишаются привилегий.       Оказавшись в квартире, я попытался побыстрее уйти в свою комнату, но меня остановили. Прежде, чем я что-то понял, я получил несколько ударов в живот и один по лицу. Да, эти люди оказались в итоге ещё более дикими, чем я думал. Ситуация не стоила эмоций. Поднявшись, я всё-таки добрался до комнаты, отведённой мне, под задушевные проклинания в мою сторону.       Какими же жадными зачастую бывают люди. Я всё не перестаю этому удивляться. Одни круче других. Вот этим, например, было непомерно жалко нескольких тысяч на улучшение и починку того самого бедного окна…       Я не помню имён тех людей. Я прожил с ними ещё месяц, после чего снова уехал. В том доме я часто получал пинка, в прямом смысле слова, и из-за всякой ерунды. Часто слышал ругань в свой адрес. Несколько раз даже падал в обморок по причине недоедания. Но, всё это было самым обычным делом для меня.       Я продолжаю жить и продолжаю ждать того дня, когда моя реальность выйдет за рамки этого «обычного», и всё станет по-другому. Может, это наступит завтра, а, может быть, ещё совсем не скоро. Всё это неважно. Впрочем, не стоит мне предаваться мечтам о будущем, когда ещё не прожил настоящее.       Уж я-то это, возможно, как никто другой, знаю.