Тепло дома оставленного

Ночь раскрыла свои объятья путникам, странствующим по просторам Средиземья, пробирающимся сквозь его тернии, идущих навстречу своим судьбам, которые были предначертаны им давным-давно, если не с рождения. Бильбо не верил в судьбу, предпочитая полагаться на свои действия и мысли. Он считал, что будущее всех и каждого зависит лишь от их свершений и догадываться, к чему они приведут, могут лишь они. Предпочитая полагаться на себя (и лишь в крайнем случае своих близких), а не на высшие силы, у которых и нет причин помогать маленькому полурослику, с самого раннего детства мистер Бэггинс взвешивал свои решения. Выбор раньше, конечно, был не трудным, и малое зависело от его решения, но в жизненном укладе хоббитов, для которых скачок цен на рынке приравнивался к событию недели, исход всегда был очень важен. С приходом гномов для Бильбо все изменилось, перевернулось с ног на голову, и в большинстве своем он ничего не мог поделать. Разыгравшаяся туковская кровь, доселе не дававшая о себе знать ровным счётом никак, вынудила его принять то решение, о котором он после будет жалеть все одинокое время. Такие моменты выдавались лишь при наступлении темноты, когда гномы, уставшие после длительного пути, останавливались на ночлег в лесу, степи, горах и вообще где придётся. Они, конечно, ищут уголок, где ночевать было бы удобнее, но чаще всего в сложившихся обстоятельствах на ночевку выпадает место, где путешественники застают заход солнца. В одну из таких ночей, когда даже летом пробирает озноб, а пальцы ног поджимаются от холода, Бильбо, как бывало почти всегда, ушёл подальше от лагеря, предаваясь неутешительным и пессимистичным мыслям. Думы его отличались друг от друга редко, предпочитая делиться на два типа: «Потерянное» и «Никогда не приобретенное». В первую очередь хоббит думал о доме. О Шире с его мягким климатом, вечным ароматом свежей выпечки и счастливой безмятежной жизнью. Картинка, ранее виденная каждый день, не распадалась перед закрытыми глазами Бильбо, но, как только он открывал их, очи застилала непонятная мутная пелена, будто Хоббитон, смешавшийся с лесом, находился по ту сторону копченой стеклянной стены. На щеке ощущалась влага, и капля, прочертившая дорожку от глаза до губ, была поймана кончиком языка. Каждая слезинка для Взломщика была новой, нежданной и в то же время предательски ожидаемой, какими бывают войны: мы не знаем, случатся ли они в скором времени и где это произойдёт, но нам известно, что они будут. Соль, отчётливо чувствующаяся на губах и во рту, напоминает в который раз, что Бильбо здесь: в походе, вместе с тринадцатью гномами и волшебником, которые так близко и так же далеко. У них нет дома, чтобы понять душевные терзания мистера Бэггинса, и хоть от воспоминаний об Эреборе им также больно, как и хоббиту, боль их отличается, как отличаются они сами. Сидеть на поваленном бревне прохладной ночью неприятно, но делать это приходится, чтоб не дать волю чувствам в любой другой момент. Гномы не любят сантименты, что видно в их поведении, манерах и речи. Они не хотят казаться грубыми — они такие и есть. Подгорный народ суров, предпочитая действия чувствам и разговорам, и если они увидят слёзы на лице полурослика, то не видать ему гномьего уважения. Торин отправит его домой, если узнает, чем Бильбо занимается, пока никто не видит. Сидит и плачет над своей глупой судьбой, которую он сотворил сам. «Неженкам не место в этом походе, Вам здесь не место», — вот, что скажет Дубощит. Бильбо был настолько уверен в этом, что хоть сейчас беги и проверяй, появляясь в лагере с покрасневшими глазами, опухшим лицом и влажными дорожками на щеках. Торин посмотрит на него презрительно, холодно, прорычит обидные до разрыва сердца слова и отвернётся. И Бильбо не хотел, чтобы такое произошло. Он ведь с самого первого взгляда влюблен глупо и безнадёжно в холодную синеву гномьих глаз. В большей степени хоббит отважился согласиться на эту авантюру, чтобы попытаться добиться взаимности, но слишком поздно он понял, что ничего ему не светит, а назад дороги больше нет. Торин. Как много для Бильбо в этом имени, таком грозном и рокочущем, словно гром, прогремевший прямо над головой. В нём он хочет найти и защиту, и любовь, в которую переросла его влюбленность с некоторых пор. Хотелось дышать, жить этим мрачным гномом, владеть им и отдаваться ему полностью, без остатка. Желание это жило, казалось, собственной жизнью, для которой все факты и доводы в пользу никчёмности чувств полурослика перед Дубощитом ничего не значили. Круглую щеку очертила еще одна слеза, но какая она была по счету — Бильбо не знал. Он не считал слезы после первой, которая дала начало его мрачным мыслям, попросту не видя в этом смысла. Подсчет отвлекает от того, зачем Бильбо приходит в одинокие и холодные места. Отвлекает от размышлений, таких страшных, но необходимых. — Мистер Бэггинс? Тело сотрясла дрожь, но была она не от прохлады. Этот голос, снившийся ему во снах, возник так неожиданно и не вовремя, что Бильбо испугался. Он не мог обернуться, дабы не опозорить себя перед лицом будущего короля. — Да, Торин, Вам что-то надо? Насколько я помню, до Эребора идти ещё долго, поэтому мои услуги Вам навряд ли нужны, — голос не дрогнул, не сорвался, и мысленно он похвалил себя за такое маленькое достижение. На мгновение гном умолк, задумываясь над ему одному известной мыслью. Желание, чтобы Торин оказался как можно дальше, было сильным, как никогда, но прислушиваться к невысказанной думе гном не собирался. — Почему Вы уходите каждую ночь? — напрямик, как и все гномы. Голос непроницаем. На лице Бильбо появилась усмешка. Обычно такие бывают у обреченных, которые знают о том, что им предстоит, и ничего не могут сделать. Ответить придётся, иначе просто никак. — Я думаю. О разном, — он знал, что ответ не исчерпывающий, но сил держать голос ровным оставалось все меньше. Торин не должен был увидеть его слабым! — И о чем же конкретно? Небось о том, как поскорее сбежать отсюда… — гном прервался, услышав судорожный вздох со стороны Бильбо. Вздох, похожий на всхлип. — Мистер Бэггинс? — Чтоб ты знал… Я не уйду, пока не выполню свою часть договора, — шепча это скорее для себя, нежели для Торина, Взломщик и не заметил, как тот подошёл к нему, наступая на сухие ветки. — Мистер Бэггинс… — Я не хочу очередной раз слушать твоё мнение о моей бесполезности, уж прости мне такую фривольность! И без тебя знаю, но мнения своего не изменю! — хоббит прокричал это, не смотря на гнома, застывшего рядом с ним. Хотелось спрятаться от его тяжёлого взгляда, закрыть лицо ладонями и не подавать признаков жизни, что он и сделал. — Бильбо, — произнеся имя невысоклика с нажимом, как мог это сделать только Дубощит, он сел перед ним, отводя маленькие ладони в стороны. Слёзы текли, не имея возможности остановиться. Было обидно, было больно выслушивать гневные тирады узбада, и сейчас хоббит не был готов к этому. Его душа была открыта, выпуская наружу накопленные чувства, и слишком уязвима. Любое неосторожное слово того, кто был для него всем миром, могло разбить хрупкое, как никогда, сердце. — Налюбовался? — выкрик вызвал ещё одну волну слез, и, дабы не взвыть в голос, Бильбо закусил губу. Тело начало содрогаться от глухого рыдания, мечущегося в груди, и он затрясся в руках Торина, который придерживал его за плечи. Синева его взгляда, неотрывно глядящего в мутное серое небо — такими казались гному глаза хоббита, — заставляла внутри все сворачиваться, сжиматься в маленький ком, но в то же время открываться и тянуться вперёд. Тело требовало тепла, а сердце — заботы и ласки, но где сейчас получить их? «Что я теряю? Он выгонит меня в любом случае. Если раскрывать карты, то сейчас!». Нерешительность спала вместе с тяжелыми оковами, когда губы их соприкоснулись. Это длилось всего мгновение, после чего полурослик отвернулся, начиная трястись ещё больше. Хотел получить тепла, а отдал его остатки. Тяжелые, грубые от постоянной работы в кузнях руки сомкнулись на спине, и в голову Взломщику пришла мысль, что его не выгонят, а попросту убьют. Он мог, не зная гномьих обычаев, сотворить что-то неправильное, нанести смертельное оскорбление и обиду. Но руки просто легли на спину, осторожно поглаживая позвонки и лопатки. Притянули ближе, вынуждая улечься щекой на плечо. Нос гнома щекотали русые кудри, но он терпел, вдыхая запах маленького хоббита, ставшего для него таким родным за время похода. — Расскажи. О чем ты думаешь, когда никто не видит? — тихо попросил Торин, боясь разрушить установившуюся связь. Бильбо был напряжён, натянут, как струна. Осторожные поглаживания, едва ощущаемые, не заставляли довериться, но предлагали. Его не отталкивали, не судили и не причиняли боли. Именно это позволило хоббиту успокоиться. — Я думаю о доме, — начал он через какое-то время, позволяя себе крепко сжать плащ на спине Дубощита. — Думаю о том, как мне там жилось, как я хочу вернуться. И смогу ли я это сделать вообще? Боюсь думать о том, что ждёт впереди: впервые буду решать по обстоятельствам. Правильно ли я поступаю, оставляя все проблемы на волю случая? Я не верю в судьбу. — Я перестал верить в неё. Думал, что все само решится, стоит лишь подождать, но потом прилетел Смауг. Я ждал чуда, выводя свой народ из пылающего города. Я ждал, когда мы бились у стен Мории. Ничего, кроме несчастий, не случилось, и я осознал, что все зависит только от нас самих. Мы сами должны решать, что произойдёт дальше. — И что же произойдёт сейчас? — Бильбо поднял голову, а на его щеке отпечатались кольца гномьей кольчуги. Глаза были красными, но слёзы уже высохли. Улыбнувшись этому милому зрелищу, Торин без лишних слов поцеловал взъерошенного Бильбо. Внутри все затрепетало, словно сотни мотыльков разом вспорхнули и попытались выбраться. Рука, все так же бережно поглаживая, как самое дорогое сокровище мира, поднялась выше. Шея у Бильбо была ледяная, но быстро согрелась, принимая тепло любимого гнома. По щеке скатилась одинокая солёная капля, которую тут же утерли заботливые руки. Торин больше не позволит ни одной слезинке очертить эти круглые розовые щеки. Он сделает все, что в его силах, чтобы хоббит больше не грустил. — Сейчас все зависит только от нас, — отстранившись, гном заметил счастливую улыбку и полные безграничной любви серые глаза. Он был слепцом, не замечая этого взгляда раньше. Бильбо снова потянулся к нему, но теперь ему ответили, даря то, чего ему так не хватало — ответной любви.