Мирный договор

Мирные договоры, чертовы мирные договоры, которые зачастую отбирают все самое дорогое и ценное. Матиас не был сторонником полюбовных решений. Он, Король Скандинавии, желал побеждать в боях, а не сидеть в Киле и договариваться со шведом. Стоило признать, что эту войну он с позором проиграл. Датчанин не произнесет этого вслух, но несомненно его терзало поражение и сопутствующее ему банкротство. Семь лет впустую. Чертов Наполеон, чертовы англичане! Богато украшенный зал не вызывал никаких эмоций, кроме раздражения и презрения к излишней напыщенности. Рядом сидел Кетиль и теребил заколку на волосах. Оксеншерна чинно вошел в зал и коротко поздоровался с участниками переговоров. Сегодня здесь только скандинавы, с англичанами Кёллер будет договариваться позже. Покончив с официальными приветствиями, Швеция предпочел не затягивать и перейти сразу к делу. — Датско-норвежское королевство, как известно, потерпело поражение, — швед посмотрел на Данию сквозь очки своим обычным ледяным взглядом, — и объявило себя банкротом. — Долго ты будешь говорить об очевидном? — Матиасу ничего не стоило закипеть и устроить побоище из переговоров, но он держался изо всех сил. Под столом он почувствовал, как Норманн впился ему пальцами в ладонь, но тут же отпустил. Предупреждение. — Королевство Швеция, — невозмутимо продолжал Бервальд, — в виду сохранения государственности Королевства Дании, требует отдать территории континентальной Норвегии. Норвегия должна принадлежать королю Швеции и составлять соединенное со Швецией королевство, а новый король обязуется управлять Норвегией как самостоятельным государством, по ее собственным законам, вольностям, правам и привилегиям. Матиас подозревал и боялся, что швед захочет разорвать датско-норвежскую унию. Как же, Кальмарская не выгорела, Бервальд всегда выражал недовольство датским правлением. За три века явно ничего не забыто. — Островные территории Норвегии, то есть Гренландия, Фарерские острова и Исландия, остаются в твоей власти, Кёллер, — швед позволил себе усмехнуться и теперь переводил взгляд с норвежца на датчанина. Первым вскочил Кетиль. Всегда спокойный и флегматичный Кетиль, который сейчас готов был вспомнить времена викингов и побыть в шкуре берсерка. — Забираете меня, так забирайте всего! — глухо зарычал Норге. — Эти земли исконно были моими, при всех униях они оставались моими! — Подумай, Кетиль, самостоятельное государство, собственные законы и вольности, — в вечно непроницаемом голосе слышался тон, подобный змею-искусителю. — Это было у меня и с Матиасом! Я ему никогда не принадлежал, мы были равны, слышишь?! — лицо скандинава покраснело от возмущения, а дрожащие кулаки уперлись в стол. — Но мои земли оставались моими. — Я высказал все требования Королевства Швеции по итогам войны. Переговоры окончены, — Бервальд поднялся со своего места и направился к выходу. Норвежец все еще стоял и трясся в бессильной злобе. Лицо Кёллера исказилось гримасой боли и он вскочил, в пару шагов нагнав Оксеншерну. — Бервальд, стой! — дипломатическое искусство никогда не было коньком датчанина, но ради Норвегии стоило попытаться. — Может, мы все же как-то сможем договориться? Наедине, без Кетиля. Швеция вопросительно поднял брови и обернулся, чтобы посмотреть на теперь уже осевшего на стул норвежца, который уставился в стену, машинально поглаживая заколку на волосах. — Договориться? Тебе только покаяться можно, Матиас, — да, Бервальд действительно не забыл все претензии времен Кальмарской унии. — Приходи вечером в мою комнату. Поговорим. В обычно каменном лице шведа Дания уловил какой-то непонятную дрожь. Датчанин не знал, как охарактеризовать еле заметную, секундную усмешку. Покаяться ему надо, черт возьми! Кёллер вернулся к Норманну, который обуздал свои эмоции и теперь смотрел куда-то вдаль, казалось сквозь стены, сквозь мили. Точно можно было сказать, что он думает о своих островах, которые теперь останутся Дании. Датчанин попытался приобнять Кетиля, чтобы утешить, но тот только дернул плечами и скинул сильные руки с себя. — Пообещай, что ты позаботишься о них. — Обещаю, — Матиас кивнул, развернулся и быстрым решительным шагом вышел. В нем не умирала надежда, что со шведом можно будет договориться. Методы переговоров наедине с Бервальдом ему не нравились еще много веков назад, но куда деваться. Ради Кетиля он был готов на большее, нежели ради себя.

***

Даже идя на серьезные переговоры, Дания не смог отказать себе в доле шутки. Раз Бервальд сказал каяться, будет ему покаяние. На закате Кёллер стоял у двери комнаты, где поселился Швеция. Суровый и мускулистый викинг в женской монашеской рясе. Оксеншерна должен оценить. Спустя пару секунд после негромкого стука дверь отворилась. Швед был в своей привычной черной рубашке, черных же штанах и в перчатках, глядел все так же холодно, как утром, как три сотни лет назад. Как и всегда. — Здравствуй, Бервальд. Я пришел, как ты и говорил, — Кёллер оперся мощным плечом о косяк и с вызовом посмотрел на Швецию, который безэмоционально оценивал наряд датчанина. — Здравствуй. А ряса по какому поводу? Все же на покаяние решился? — голос звучал глухо и в какой-то момент вздрогнул. — Решился. Впустишь? Оксеншерна отошел в сторону, пропуская норда в комнату, после чего провернул ключ в двери и улыбнулся, стоя спиной к Матиасу. — Так как насчет договориться, Бервальд? — мужчина завалился на единственную кровать в номере. — О чем конкретно ты хочешь договориться? — швед сел за стол, на котором были разложены стопки различных документов. — Ты оставишь Кетилю его острова. Мне они не нужны, а ему эта потеря как топором по сердцу. — Острова — не мое условие, Матиас, пойми, — Бервальд сложил пальцы домиком и водрузил на них подбородок. — Но ты ведь можешь повлиять на это условие? — датчанин покинул кровать и уже стоял, упершись руками об стол. — Могу, — лицо шведа озарила непривычная и редкая для него улыбка. — Мне лишь нужно, чтобы ты раскаялся в своих грехах, Дания. Не оставалось сомнений, чего хочется Оксеншерне. Кёллер помнил, с чего начиналась Кальмарская уния и какими методами надо было задобривать шведа, чтобы он мирился с датским главенством. А в пресловутом 1397 лишь ночь с Матиасом заставила Швецию пожертвовать суверенитетом. Всегда одна и та же игра. Бервальд не мог сказать «Отсоси мне», он устраивал спектакли с логичным финалом. Даже сегодняшняя шутка с рясой была как никогда кстати. Бервальд отодвинул стул подальше от стола и раздвинул ноги. Датчанин подобрал рясу и опустился на колени, смотря в глаза шведа сквозь тонкий лед очков. Как они не плавятся от его непривычно горящего взгляда? Быстрым уверенным движением он расстегнул штаны, отодвинул белье и вытащил уже стоящий член. Тем временем Бервальд стянул чепец с головы развратной «монашки». Интересно, на каком моменте разговора он успел возбудиться? Как увидел Матиаса, вырядившегося в монашку, или после предложения раскаяться? Кёллер тяжело выдохнул и расслабленным языком провел от основания члена до головки, легко сдавливая ладонью мошонку. Бервальд немного сполз вниз и откинул голову на спинку стула. Было хорошо видно, как он облизывается. Матиас еще раз провел снизу вверх и обхватил губами пенис. С каждым движением головы датчанин брал все глубже. С непривычки немного слезились глаза. Когда на затылок опустилась тяжелая мозолистая ладонь, Дания замычал, но блаженный стон сверху и пальцы, крепко ухватившие волосы, подсказали, что останавливаться и возмущаться не стоит. Он лишь попытался издать смешок, что вызвало еще более громкие вздохи Бервальда. Тот уже сам насаживал голову Кёллера на свой член в том темпе, в котором ему хотелось кончить. Через минуту Дания уже вытирал рот тыльной стороной ладони и смотрел на белые пятна на черной рясе и на расслабленного шведа. Хватаясь за колени Бервальда, скандинав стал на ноги и уперся бедром об стол. — Так что, поговорим о твоем влиянии на условия мирного договора? — Матиас ухмыльнулся и двумя пальцами вытер края губ. — Ты не все свои грехи замолил, — Швеция встал, так и не застегивая брюк, подошел ближе к Дании, обнял того за плечи и прошептал на ухо: — Может я хочу отыметь тебя, наблюдая как твой язык обхаживает что-то другое. Кулаки Кёллера сжались и на висках заходил желваки. — Ради Кетиля, — добавил Бервальд и провел пальцами по красным после минета губам мужчины. — И кому мне еще отсосать? — прикрыл глаза датчанин, не желая видеть кривую извращенскую улыбку. Швед огляделся по комнате в поисках подходящего предмета и взгляд остановился на двери. Все тем же интимным шепотом произнес: — Возьми в рот дверную ручку. Глаза Дании округлились, и он даже свернул голову в попытке понять, как ее можно оприходовать в заданном направлении. — Больной ублюдок… — прошипел мужчина, но направился к двери. Это была обычная дверная ручка, длиною чуть больше ширины ладони, без особых резных элементов. Продолговатый кусок металла, перпендикулярный двери. И ведь увидело же там извращенное око фаллический символ. Матиас снова подобрал рясу и опустился на колени, успел пару раз облизнуть холодную латунь, как послышался дрожащий, но все еще холодный голос шведа. — Ты не понял. Я хочу трахать тебя, пока ты ее обсасываешь. Вставай с колен, — покровительственным жестом указал, чтобы тот поднялся. Недоумевающий взгляд метался со шведа на ручку и обратно. Чтобы совершить задуманное, надо было прислониться боком к двери, елозить щекой по дереву, языком по латуни и бедром о бедро Бервальда. Смотря в упор на Оксеншерну, Дания расстегнул брюки, которые были под черными монашими одеяниями, и спустил их до колен. Затем повернулся к двери и наклонился, упираясь одной рукой в колено, а другой — в дверь. Бервальд подошел сзади, откинул подол рясы на спину и огладил обеими руками ягодицы. Он сжал их покрепче и склонился, чтобы прошептать: — Соси, Матиас. Соси, как будто от этого «члена» зависит твоя жизнь. Или не твоя, — Дания не видел, как ухмыльнулся швед, но почувствовал шлепок по заднице и головку члена возле ануса. Кёллер активнее задвигал головой, даже театрально постанывая. Все же Швеция не рискнул входить сразу, потому сначала в ход пошли щедро облизанные пальцы. Когда в Дании свободно двигалось три, Оксеншерна медленными, плавными толчками начал входить. Войдя в ритм, он впился пальцами в бедра датчанина, вбиваясь в него до громких шлепков кожи, двухголосия стонов и стука зубов о металлическую ручку. Когда Бервальд почувствовал приближение оргазма, то вынул член, потерся им между ягодиц и излился на спину. Он тут же застегнул брюки и отошел к столу. Раскрасневшийся Матиас выпрямился и вытер рот, который был весь в слюне. Внимательнее посмотрев на датчанина, швед заметил, что у того все еще каменный стояк. Он наклонил голову, как будто рассматривал некую любопытную вещь. — Додрочи. Прямо здесь, на кровати, — Швеция указал взглядом на свою постель. Не в силах возражать, Кёллер дошел до кровати на дрожащих ногах и упал плашмя, тут же положив руку на член. За несколько быстрых размашистых движений он кончил себе в руку и затуманенным взглядом посмотрел на шведа, который вернул на лицо свою непроницаемую маску сурового норда. — Завтра будет второй этап переговоров, и я оглашу окончательные результаты мирного договора. Матиас только молча кивнул, натянул штаны и опустил рясу, которая была сплошь в потеках спермы. Когда он выходил, лишь скривился, берясь за все еще мокрую от слюны ручку, свидетельницу извращений скандинавов.

***

Следующим утром в зале переговоров сидели так же трое: Бервальд, Матиас и Кетиль. — По результатам дополнительного рассмотрения документов было принято, что островные территории Норвегии остаются во власти Дании, — Оксеншерна посмотрел на Кёллера, как будто не он вчера трахал его с дверной ручкой во рту. — На этом шведско-датская часть мирного договора завершена, с Керклендом вы будете договариваться уже без меня. Швеция пододвинул кипу документов к Норвегии и Дании. — Здесь нужны ваши подписи, документы оставите в зале. Всего хорошего, — на этой ноте Бервальд покинул помещение, оставив лишь эхо его холодного голоса. Норманн посмотрел на Матиаса с болью в глазах и отвернулся, пододвинув к себе бумаги. Подписывая десятый лист договора, Кёллер обнаружил конверт, на котором было написано «Матиасу Кёллеру, конфиденциально». Вскрыл он его лишь у себя в комнате. В письме скупым и ровным почерком Бервальда была всего одна строка. «Ты недостаточно убедительно изображал удовольствие от дверной ручки».