Горьковатый мёд

      Было холодно.       Сьюки дрожала на ветру, глядя на ясную осеннюю луну. На девушке повсюду была кровь. Липкая, не желавшая высыхать во влажном воздухе. Она проникла под джинсы и застегнутую рубашку, превратившись на коже в ледяной суп. Сьюки не могла дождаться, когда попадет домой. Не терпелось бросить одежду в мусорное ведро, а себя — в ванную.       Под ботинком Эрика хрустнула ветка.       Она смотрела краем глаза, как он замедлил шаг и сгорбился, ссутулив плечи и чуть согнувшись в талии. Со времен Далласа он принимал эту позу каждый раз, когда она оказывалась рядом. Она замечала это и прежде. Рядом со всеми остальными он ходил прямо, гордо подняв голову, лишь изредка утруждаясь опускать глаза на уровень тех, кто не соответствовал его росту, — то есть, кого угодно. А рядом с ней он наклонялся, смотрел в землю и шел в темпе, который сочла бы приятным ее бабуля.       Она старалась не признавать, насколько спокойно ей становилось под навесом его массивной фигуры. Или того, что его поза казалась незавершенной без рук, которые что-то обнимали. Что-то… невысокое.       — У меня есть деньги, — его голос прервал размышления. — Достаточно, чтобы ты могла уехать, куда захочешь. Начать новую жизнь.       В мыслях замелькали образы: она носит «Шанель» в Париже. Надевает маленькие шляпки, белые перчатки, делает заказ на плохом французском, получает коричневый пунш, поданный в рюмке, или известный на весь мир французский кофе.       Картинка мгновенно потускнела, и она покачала головой.       — В этом нет смысла. Во мне очень много крови Билла. Если он захочет, то найдет меня.       «Как и твоя кровь. Как и ты».       Они миновали деревья на ее территории. Подошли к крыльцу. Дом выглядел очень уютным под лунным светом.       — Ты проткнула его, чтобы спасти меня. Не ожидал, — заметил он, криво улыбнувшись.       Сьюки усмехнулась.       — И я не ожидала. Билл не единственный, кто изменился. Моя жизнь весьма сильно отличается от той, которую я себе представляла. Я не та, кем думала стать.       Он остановился, позволяя ей подняться на несколько ступенек и получить выигрыш в высоте, пока они не оказались почти на одном уровне. Даже сейчас он не поднимал глаза до своей обычной отметки «идите нахуй, коротышки». Он не отводил взгляда от ее ног.       — Ну, для меня ты навсегда останешься той девушкой в белом платье, что однажды пришла в мой бар.       Она слабо улыбнулась. Та девушка. Боже, да была ли она когда-нибудь так далека от залитой кровью воительницы, которой Сьюки себя сейчас чувствовала? Эрик на мгновение перевел взгляд на нее. На достаточно долгое мгновение, чтобы Сьюки заметила, что окровавленный воин перед ней видел отнюдь не липкое, затвердевшее месиво, в которое она превратилась. Взгляд принадлежал застенчивому мужчине, который смотрел на красивую девушку. Девушку в белом платье.       Но это продлилось недолго. Он что-то пробормотал про дверь и обошел Сьюки, прежде чем она успела покраснеть от столь редко проявляемой Эриком нежности. Настолько редкой, что она не видела ее с тех самых пор, как разбила его сердце в доме Билла. Того самого дома, где она только что пронзила сердце Билла, чтобы спасти викинга. Не то чтобы удар ножом сделал нечто большее, чем просто испортил его рубашку, но как же теперь все изменилось.       Она повернулась и проследовала за Эриком внутрь, пытаясь вытрясти из головы смятение, страх и до костей пробравшую усталость. Совершенно машинально поблагодарила его за то, что проводил ее домой (как будто они были на свидании, а не прогуливались к убежищу монстра по соседству), и обнаружила, что ей нечего ему предложить, потому что в доме закончилась «Настоящая кровь».       Была еще выпивка, которой она могла бы его угостить. Та, что сводила его с ума от удовольствия.       Сьюки встряхнулась и пошла на кухню. Включила свет и затряслась уже по иной причине.       — Мне нужны ручка и бумага, если у тебя есть.       Смущенная, но признательная Сьюки кивнула, копаясь в ящике и отыскивая требуемое. Она протянула ему письменные принадлежности. Руки почти не дрожали. Его огромное ссутулившееся тело опустилось на один из стульев за обеденным столом. Большие крепкие руки взяли бумагу, пальцы изящно обхватили миниатюрную ручку. Румянец Сьюки стал еще ярче. Вокруг стола стояло четыре стула. В ту ночь они окрестили три из них. Сьюки не могла не задаться вопросом, сидел ли он на одном из них. И не могла не вспомнить, как эти руки касались ее. Она видела их мощную, непреодолимую силу, когда в ту ночь они разрывали ткань и переворачивали мебель, а потом нежно обхватывали ее лицо. Ее бедра. Ее груди.       Ей вдруг захотелось убежать и спрятаться. Они остались наедине, оба нуждались в душе и постели, и ей до дрожи хотелось сотворить что-нибудь безумное. Например, предложить ему и то, и другое.       В мгновение ока Эрик глубоко вспорол ручкой собственное запястье.       Сьюки подпрыгнула, сердце замерло от страха за него.       — Эрик! Ради всего святого, что ты творишь?!       — Возвращаю тебе твой дом, — спокойно ответил он. Ручка прекрасно подчинялась его руке, петляя и выводя узоры, которые Сьюки и за миллион лет не смогла бы повторить. — Не так уж много, но это самое меньшее, что я могу сделать.       Девушка вернулась к своей южной вежливости.       — Благодарю.       Она чувствовала, что он хотел сказать что-то еще. Но он продолжал молчать. Вручил ей листок бумаги, поднялся во весь свой невообразимый рост и медленно пошел к двери.       — Держись подальше от Билла, — мягко напомнил он через плечо.       Он уходил.       После всего, что случилось той ночью. После всего, что они безмолвно кричали друг другу. После того, как он сидел в том самом чертовом кресле, в котором они трахались. Ее бывший любовник, мудак-викинг, стал более сдержанным джентльменом, чем Билл — за все время их отношений. Однажды она сказала ему, что должна отказаться от шанса быть с ним. Однажды она попросила его уважать ее решение и оставить ее в покое. Однажды она сделала выбор, из-за которого плакала много дней спустя.       Она сотню раз кричала Эрику, чтобы он оставил ее в покое, и он никогда не слушал. Один раз она разбила ему сердце — и он вдруг повел себя по-рыцарски. Проводил даму домой, подписал документы, бросил пальто на лужу крови, чтобы она не замарала кроссовки, а теперь галантно, блять, уходил. Ее усталость внезапно превратилась в недоверие.       — Что за хуйня?       Ее тупой вопрос заставил его развернуться в дверях.       — Что — что за хуйня? — тихо спросил он.       — С тобой, — обвинила она, подступая к его ссутуленной тени. — Что за хуйня с тобой? Ты серьезно? «Держись подальше от Билла»? Провожаешь меня домой, заливаешь кровью мою ручку, возвращаешь мне дом без единого мудацкого замечания, говоришь мне очевидное, а потом уходишь?       — Я куплю тебе новую ручку.       — Забудь про чертову ручку. Почему ты вдруг стал таким парнем? Я была девушкой в белом платье… в то время как ты был мудаком в кожаных штанах. После этого ты потерял свои воспоминания и стал милым. Заполучил их обратно и отгородился от меня. Теперь ты милый и отстраненный. И я снова спрашиваю: Эрик, что за хуйня?       Ее лицо покраснело. Все стало только хуже, когда его расширенные удивленные глаза уставились на нее, а взгляд стал надменным и пристальным — и хорошо знакомым.       — Насколько я помню, тебе я нравился милым. Несколько раз.       Девушка в белом платье ударила бы его. Но не эта. Эта вздохнула с облегчением.       — Вот и оно. Наконец-то.       — Чего ты хочешь, Сьюки? Ссоры? Отдай мне бумагу, и начнем все сначала. Я подниму листок у тебя над головой и скажу, что он твой, если сделаешь мне минет, пока я пью из твоего запястья — как тебе? Или я могу выселить тебя, пойти наверх и упаковать все твое барахло, чтобы ты не оставалась рядом с этим саблезубым ублюдком, пока ты будешь кричать, что ни шагу не сделаешь из дома. Могу сжечь это место дотла, если хочешь. Можешь бить, царапать и называть меня бессердечным, пока я объясняю, что даже феи не могут противостоять огню.       Он выжидательно протянул руку за листком.       — Или могу оставить тебя в покое. Как ты хочешь. Как ты всегда хотела.       Сьюки в изумлении смотрела на его ледяную ярость, и слезы кололи ей глаза.       — Нет, — прошептала она. — Это слишком. Вернись немного назад.       Эрик гневно хмыкнул, наклоняясь к ее лицу.       — Вернуться немного куда?       Она не отстранилась. Протянула руку и нежно коснулась его щеки.       — Вернись, — повторила она. — Прежде ты был слишком милым, а теперь ты слишком мудак. Вернись. К середине.       Он не отреагировал на ее прикосновение.       — Понятно. Ты выражаешь свои предпочтения в том, как мне вести себя рядом с тобой. Не страдать от любви к тебе — от этого тебе неловко. Не становиться холодным мудаком, которого ты когда-то ударила, — это тебя бесит. Отлично, мисс Стакхаус. Я постараюсь достичь баланса между ними. Могу ли я пожелать вам спокойной ночи при условии, что попрошу за это минет перед уходом? Уверяю тебя, мудак во мне жаждет этого. А влюбленная часть меня мечтает сказать, как ты великолепна, когда сосешь меня.       Нежная рука наградила его пощечиной, с которой он был так давно знаком. Голова едва дернулась, и он невесело рассмеялся.       — Кажется, я пока не нашел середину.       — Пошел ты, — прохрипела Сьюки, и ее слезы, наконец, начали капать. — Думаешь, дело в том, что мне неловко?       — Дело вот в чем, — выплюнул он в ответ. — Я не нужен тебе, Сьюки. Не нужен тебе милым. Не нужен холодным. Ты ненавидела все уловки, к которым я прибегал, чтобы добиться твоей любви. Это случилось лишь однажды, и ты сбежала в то же мгновение, когда оно ушло. Я предложил тебе себя, всего себя, и ты исчезла. Так что и я делаю это без труда. Твой дом снова принадлежит тебе. Предложение работать у меня телепатом более недействительно. Попытка спасти короля вампиров будет упомянута в моем рапорте для Лиги — большое спасибо тебе за службу. С этого момента у нас нет больше причин взаимодействовать друг с другом, если только ты не понадобишься, чтобы помочь с Биллом или хуй знает с кем еще. Мне больше нечего тебе сказать. Я буду защищать тебя, но что касается разговоров — мы, блять, закончили.       Он повернулся и зашагал к двери.       Сьюки сердито закричала. Не сумев сдержаться, она набросилась на его удаляющуюся спину, нанося удары и царапая.       — Нет! — бушевала она в скользкое кровавое месиво его куртки. — Ты не можешь просто уйти и никогда не возвращаться! Сражайся, будь ты проклят! Сражайся, как всегда сражался! Ты никогда не сдавался! Ты боролся за то, чего хотел!       Он попятился и поймал ее руки, поворачиваясь и толкая ее к стене.       — То, чего я хочу, не желает меня в ответ!       — Желает! Я сказала, что всегда желала тебя!       — Часть тебя! — взревел он, ударив ее о стену с такой силой, что зазвенели рамки фотографий. — Меня желает часть тебя! Часть тебя хочет часть меня! Думаешь, этого достаточно? Каждый хочет часть меня, Сьюки! Блять, у них глаза стекленеют от шанса заполучить мою кровь, деньги или член. Точно так же каждый вампир желает часть тебя! Твою кровь, твой запах, твою горячую маленькую киску, которая похожа на летний восход солнца. А что хорошего в этом для меня? Что хорошего без твоей улыбки? Или твоего смеха? Или твоего сердца? Теперь я оставлю тебя и вернусь к тем подобострастным шлюхам, которые думают, что любят меня, пока прыгают на мне и надеются на сувенир. А ты оставайся. Найди свою истинную любовь среди тех, кто любит распускать руки в баре у Мерлотта. Позвони, если понадоблюсь.       Он отпустил ее руки и снова отвернулся, его сутулости как не бывало. Вампир едва не снес с петель дверь, когда его внезапно увеличившееся тело пронеслось через проем.       Сьюки всхлипывала и утирала слезы. Дверь захлопнулась, он исчез. Она слышала, как он тяжело протопал по ступенькам.       — Эй! — закричала она, выскакивая следом за ним. — Нет. Черт возьми, нет! Вернись! Мы не закончили!       — Закончили, — сказал он еще холоднее, не оборачиваясь. — Иди внутрь. Здесь небезопасно.       — Я не хочу безопасности! — выкрикнула она, и даже сама себе показалась помешанной. — Я хочу…       Он остановился на краю поляны у самой линии деревьев. Не оглядывался и ждал.       — Чего?       Сьюки проглотила свою печаль, глядя на его темный силуэт и осознавая, что в любую секунду он может исчезнуть, и она никогда его больше не увидит. Она хотела подойти к нему, но не осмеливалась, поэтому говорила медленно, дрожащим голосом, молясь, чтобы он не взвился стрелой в небо.       — Слушай. Давным-давно я увидела красивого мужчину на троне в темной комнате, полной воздыхателей. Он был ублюдком. Пытался выменять меня, как породистую лошадь. Он был красив, богат, могуч, но я не желала его больше видеть.       Он напрягся, под одеждой заиграли мышцы.       — И там была девушка в белом платье, — продолжила она. — Она надела его, потому что не ощущала опасности. Она была наивна. Искренне считала, что закон и порядочность защитят ее от зла. И ей не понравилось то, что она увидела в ту ночь, потому что это противоречило ее пониманию вещей. Та девушка давала вампирам пощечины, когда злилась.       Сьюки, наконец, отважилась сделать шаг в его сторону.       — Эта девушка стреляет в них светом. Та девушка боялась темноты. Больших страшных монстров, которые жили в ней. А эта…       Эрик наклонил голову и медленно позволил себе развернуться, пристально глядя на окровавленную женщину в черном, которая неуверенно шла к нему.       — Что же с ней, Сьюки?       — Она… она влюбилась в большого страшного монстра, который не может жить где-то еще. Этот мужчина… он больше не мудак на троне из той ночи. Но он и не полуголый напуганный парень, бредущий по лесу, которого она подобрала. Он — нечто среднее. Я едва знаю его. Видела всего один или два раза. Но я люблю и хочу его. Целиком.       Он молчал. Единственное, что дало Сьюки надежду — когда она оказалась рядом, его тело слегка ссутулилось.       — Я не она, — прошептала она. — Та девушка. У меня все еще есть белое платье, если тебе захочется снова его увидеть, но я не стану ею, когда надену его. И ты никогда не станешь тем ублюдком, что пытался украсть меня у Билла. Та глупая девушка всего лишь хотела красивого мужчину. Но я… я просто хочу тебя.       Между ними было пятнадцать футов газона. Сьюки моргнула, и вдруг расстояния не стало вовсе.       Она протянула руку, почти дотронувшись до его бицепса, но смутилась и опустила её.       — Скажи что-нибудь.       — Что я должен сказать? — спросил он. Гнев исчез из голоса, лишив его красок.       Несмотря на все свои усилия, она всхлипнула.       — Ты проводил меня домой, — медленно начала она. — Вернул мне мой дом. И почти сказал, но не совсем. Теперь не будь холодным. Не будь милым. Скажи то, что хотел сказать.       Взгляд пробуравил ее до задней части черепа. Его голова и плечи приблизились к ней. Она знала, что если бы посмотрела на них со стороны, то показалась бы себе недостающей частью пазла, которая так идеально подходила Эрику. Ей хотелось прикоснуться к нему. Обнять его. Но она не двигалась.       Наконец, после долгих раздумий он ответил.       — Ты испачкана. Воняешь кровью вампиров, которым не следовало тебя касаться. Мой первый порыв — искупать тебя. Ты замерзла. Я ненавижу, когда тебе неуютно. Я хотел бы затопить камин и согреть тебя.       Сьюки улыбнулась.       — Это мило. Слишком мило. Боюсь, тебе нужно добавить в этот мед немного горечи, если хочешь, чтобы я в это поверила.       Где-то глубоко в синеве его глаз сверкал вызов.       — Ты бы купалась не в одиночку.       — Вот, пожалуйста, — снова упрекнула она, на сей раз более игриво.       — Как же давно я не обнимал тебя. Не целовал. Не видел твое тело. Твой дом до сих пор пахнет нашим сексом. Трудно было сосредоточиться, когда я мог лишь вспоминать, как замечательно мы подходили друг другу. Я умираю с голоду. Я не ел несколько дней. Сейчас я нахожусь рядом с феей, которая была так чертовски изысканна в постели, что заставила меня воображать шведский лес средь бела дня. Ее кровь не имеет равных. И мне все еще нужно, чтобы она предложила мне и то, и другое, с тем же желанием, с которым отдавалась мне прежде. И никак иначе.       Сьюки покусывала губу, пытаясь подавить усмешку. Это был мужчина, которого она искала. Которого едва знала. Она разговаривала с ним столь редко, столь редко видела его, что это было почти так же нелогично, как любовь с первого взгляда.       Он заметил ее плохо скрытую улыбку. Недоверчиво покачал головой.       — Ты знала, что я это скажу. Ты всегда знаешь, чего я хочу. Почему ты такая довольная?       — Да, ты всегда был прямолинеен. Но… твои манеры улучшились. Ты ни разу меня не обидел. Может… — она поймала себя на том, что вспоминала его слова. — Может, ты стал чем-то б`ольшим.       — Я предпочел бы стать чем-то б`ольшим для тебя. А потом и в тебе.       Она отшатнулась и хлопнула его по руке.       — Пошляк!       — Но не милый, верно? — теперь он улыбался. Мягко, но это определенно была улыбка.       Она немного посерьезнела, но наконец-то позволила себе взять его за плечи.       — В ту ночь я совершила ошибку, — призналась она. — Я сказала и тебе, и Биллу, что не хочу никому причинять боль. Что не могу выбрать между вами двоими. Это было ложью. Но вы оба стояли передо мной: плохое прошлое и пугающее будущее. Я сбежала. Легко было отпустить свое прошлое и двигаться дальше, но ты? Ужасающее будущее? Я ждала, что все обрушится. «Конечно, ты любил меня, но…» или «ты был благодарен мне за помощь, но…» — и этого я бы просто не вынесла. Не вынесла, если бы ты не чувствовал так же сильно, как раньше, и потому не дала тебе шанса высказаться.       Его руки медленно, осторожно потянулись к ее бедрам. Оказавшись там, твердо и уверенно остановились. Сьюки вспомнила. О, Господь всемогущий, как она вспомнила. Эти руки, разрушающие мебель. И ее естество. И чувства.       — Я согласился умереть за тебя по требованию ведьмы. Это не доказывало, как чертовски сильно я тебя люблю?       Сьюки беспомощно пожала плечами.       — Мне нечем крыть. Я признаю, что была невменяема. Если бы я обратила внимание, то вспомнила бы, что ты не делал этого ни для кого, кроме Пэм и Норы.       — Они — моя семья. Я люблю их до глубины души.       — Знаю.       Он потянулся и стер жирную полосу крови с ее щеки.       — Если ты говоришь то, что я надеюсь услышать… Если ты согласишься, наконец, быть моей, то возглавишь этот список.       — Мой тоже короток, но ты точно так же был бы на вершине.       Она сделала вид, что отступает. Его руки потянулись за ней, затем опустились. Глаза ожесточились, но сейчас он не испытывал страха. Однажды она разбудила в нем надежду и эффектно ее разбила. Но она ни за что не будет так жестока снова.       Оказавшись на приличном расстоянии от него, она протянула руку.       — Я Сьюки Стакхаус. Мне двадцать шесть лет. Я убиваю людей. Разбиваю сердца. И я нокаутирую тебя шаровой молнией, если ты меня разозлишь. Приятно познакомиться.       Он посмотрел на ее руку, а затем крепко пожал. Его прохладная кожа ничуть ее не беспокоила.       — Я Эрик Нортман. Мне больше тысячи лет. Я убил множество людей. Разбил много сердец. И ты можешь нокаутировать меня в любое удобное время, покуда будешь падать вместе со мной. Я очарован.       Сьюки дернула его к себе и одновременно запрыгнула на него. Его губы добрались до нее первыми. Язык потребовал входа, агрессивно раскрывая ее мягкий рот. Она поцеловала его в ответ, отдаваясь полностью и получая все. Обхватила за шею, притягивая его лицо к своему.       — Да, — с удовольствием пророкотал он. Схватил ее за задницу, притираясь к ее паху. Он не был ни милым, ни холодным.       — Эрик, — задохнулась она в его рот. — Ты… Я… скучала… — она издала короткое удивленное «уф», когда клыки щелкнули и задели ее язык.       Ее понесло спиной вперед; он взлетел по лестнице и распахнул дверь. Она досадливо крякнула: одежда оказалась неприятным скользким препятствием для рук, изучавших его широкие плечи и спину. Он оторвался от ее рта и прижался ко лбу.       — Позволь мне помыть тебя. Позволь позаботиться о тебе.       Она судорожно кивнула.       — Если хочешь.       Его глаза горячо и ярко сверкали — впервые с тех пор, как она так обнимала его в ту ночь.       — Хочу. И еще. Никаких больше частей, Сьюки. Я хочу все.       Она испустила дрожащий вздох, опираясь на него и закрывая глаза.       — Мне страшно, когда ты так говоришь.       — А меня возмущает, когда ты так не говоришь.       Она подняла веки, встретив его взгляд.       — Только что сказала. И буду говорить. Если ты будешь терпелив со мной. Если продолжишь…       — Добавлять горечи в мед?       — Да, — хихикнула она.       — Тогда позволь мне стереть дерьмо с этой славной кожи и провести языком по каждому ее дюйму.       Она вывернулась из его захвата и бросилась к лестнице.       — Сперва догони.       Он догнал ее. Поймал. Прошествовал в ванную, закрыл и демонстративно запер дверь, прежде чем притиснул Сьюки к прохладной поверхности. Схватив полы ее рубашки, он разорвал ткань, не обращая внимания на застучавшие по плитке пуговицы. Отшвырнул мокрую вещь. Сьюки оглядела себя. Белый лифчик залило солоноватой красной жидкостью. Кожу покрыла засохшая кровь, придававшая ей странный розоватый оттенок.       Глаза Эрика сузились от ярости.       — Мне не следовало брать тебя с собой. Я совершил ошибку и рискнул тобой. Ранил тебя, подверг влиянию Билла. Его безумным бредням о твоей волшебной родословной. Осквернил тебя кровью. Прости меня.       — Бывало и хуже.       Его гнев рос в геометрической прогрессии.       — Больше никогда не будет. Ты королева. Амазонка. Красивый, мощный серафим. Кали дрожала бы рядом с тобой, как осиновый лист.       — Слишком мило.       Он скользнул пальцами за пояс ее джинсов и расстегнул их.       — Я хочу, чтобы новый божок по соседству слышал, как ты кричишь от наслаждения. Пусть он вспомнит этот звук и пожалеет, что когда-то назвал тебя мерзкой.       — Вот оно, снова!       Он встал на колени и стащил с нее мокрые штаны, а вместе с ними испорченные трусики, носки и обувь. Сьюки схватилась за его плечи для равновесия, снимая лифчик, пальцы нетерпеливо танцевали по влажной ткани его куртки. Встав, он позволил ей сталкивать и сдергивать с него одежду, пока не остался таким же голым и окрашенным в розовое, как она.       Не сводя с нее глаз, он протянул руку за спину и повернул кран душа. На сей раз водопровод ожил без проблем.       — Ты прекрасна, — искренне произнес он.       Она покраснела и снисходительно улыбнулась, переступив с ноги на ногу и не зная, куда деть руки. Милый Эрик говорил ей это так много раз.       Эрик заметил ее реакцию и внес поправку.       — Ты чертовски красива.       — Ладно, ладно. Не нужно постоянно подбавлять горечи. — Она застенчиво взглянула на него из-под ресниц. — Мне просто потребуется время, чтобы привыкнуть к тому, что ты — настоящий ты — так добр ко мне.       — Я годами скрывал свои чувства к тебе. Полагаю, теперь непривычно говорить о них вслух. Но поверь, я думал об этом едва ли не с самого начала.       Она нерешительно взяла его за руку и подвела к ванне.       — Я тоже многое держала в себе. И не только то, что касается тебя. О чем бы ты ни хотел услышать, просто спроси, и я буду предельно честна.       Они ступили в ванну вместе, как во вторую ночь. Сьюки шагнула под лейку, откинула голову и ахнула, когда теплая вода потекла по волосам и лицу. Поток у их ног мгновенно покраснел. Эрик любовался гладкими, влажными изгибами своей амазонки. Она подняла руки к волосам, прочесывая и выполаскивая из золотистых прядей запекшуюся гадость. Он потянулся за бутылкой шампуня, налил из нее в ладонь, обхватил голову Сьюки и притянул к себе. Она вздохнула от удовольствия, когда сильные пальцы начали массировать ее кожу.       Красный поток вспенился.       Не желая сидеть без дела, Сьюки схватила гель для душа, размазала его по ладоням и коснулась груди Эрика. Она выводила большие неровные круги на его каменных мышцах. Высунула кончик языка, пока пальцы исследовали жесткую, суровую мускулатуру его груди, рук и талии.       — Хм, — рассеянно пробормотала она. — Трудно обвинять тех женщин, которые желают эти части тебя. Ты настоящий лев среди мужчин, Эрик.       Его взгляд переместился с ее волос на смущенное лицо.       — Я радую тебя? Тебе нравится то, что ты видишь?       — Ты же знаешь, что да. Я не слепая.       — Ты никогда этого не говорила. Если Билл — твой тип, то я на него ничем не похож. Я понятия не имею, что ты думаешь, когда смотришь на меня.       Ей стало стыдно. Эрик, несмотря на всю свою грубость, очень ясно давал понять, что находил ее потрясающей с головы до ног. Ее светлые волосы. Темные глаза. Ее грудь, ноги и улыбка. Он высоко оценивал их. А она не могла вспомнить ни одного раза, когда отвечала ему тем же.       Еще одна жестокость, которую она не собиралась повторять.       Ее голос стал выше — она не знала, как хвалить человека, который уже слышал все возможные комплименты.       — Я… Я не знала, что люди вроде тебя существуют в реальности, а не на страницах журналов. Когда я впервые увидела тебя, то подумала, что дьявол украл лицо ангела и соединил с телом гладиатора. Куда бы ты ни пошел, все взгляды принадлежат тебе. И если бы эти глаза могли выбирать, они бы выскочили из голов людей и следовали за тобой повсюду. Ты потрясающий, Эрик. У меня нет никаких предпочтений, но даже если бы были, то не имели бы значения. Ты превосходишь любые вкусы. Никто не может с тобой сравниться.       Не моргая, он чуть отстранил ее и подвел под душ. Вода скользила по ее телу, белые клочья пены цеплялись за каждое интересное место. Он стоически наблюдал, как она закрыла глаза и позволила ему ополоснуть ее.       — Выходит, я дьявол… и ангел… и гладиатор.       Ее живот очаровательно напрягся, она хихикнула.       — Не в равных пропорциях, очевидно. Думаю, для дьявольской части тебе придется добавить перца чили в свой горьковатый мед.       — Ты — головокружительный набор метафор, любимая.       Чистая, как стеклышко, она вышла из-под душа и уступила ему место.       — Что ты еще хотел бы знать?       Эрик наклонился, подставляя голову под воду и с наслаждением смывая грязные последствия этого вечера. Вытянул руки, поощряя старательные руки Сьюки, которые стирали с кожи весь розовый цвет.       — У тебя есть какие-то чувства к Алсиду?       Она опустила голову и замедлила свои движения.       — Мне жаль, что ты это видел. Я была пьяна и одинока, а момент казался подходящим. Или наоборот, неподходящим. Если это имеет значение — я не была ни с ним, ни с кем-либо еще с тех пор, как была с тобой.       Она застенчиво взглянула на него снизу вверх.       — Алсид мне небезразличен, но совсем не в этом смысле. Не так, как ты имеешь в виду. Он мой друг. Вот и все. — Она продолжила его мыть, спускаясь ниже и избегая той части, которая вырастала от ее касаний, двигаясь к бедрам и икрам. — А что насчет тебя? Ты… был с… — она не закончила.       Твердое тело под ее руками окаменело еще сильнее. Он напрягся. Ей не нужно было отвлекаться от своей задачи, чтобы понять, что ответ был утвердительным. Тяжело сглотнув, она загнала свою печаль подальше и спокойно ждала его объяснений.       После того, как прошло, кажется, минут пять, он ответил.       — Трижды.       Боль оказалась сильнее, чем Сьюки предполагала. Она почти сделала то же самое. Но осознание того, что Эрик успел сделать это трижды, ранило мягкие, уязвимые места, о существовании которых она даже не подозревала. Эрик, должно быть, догадался. Его руки обхватили ее плечи и привлекли к нему. Она ощущала его желание утешить ее, но это не помогало.       Он погладил ее по спине, целуя в мокрую макушку.       — Я дважды был с Норой. Она была моей сестрой сотни лет. Я десятилетиями не виделся с ней. В ту ночь, когда ты меня отвергла, она спасла меня из засады. Я был благодарен. Был несчастен. Хотел забыть тебя и вернуться к тому, что было для меня понятным. Я люблю ее, и поэтому трахнул ее. Второй раз случился после того, как ее покинуло влияние Лилит. Я был счастлив видеть ее снова, и облегчение соединило нас.       Эрик почувствовал резкое, влажное прикосновение воздуха, когда Сьюки измученно выдохнула. Он крепче прижал ее к себе.       — Это не имело смысла. Полагаю, точно так же было с тобой и Алсидом. Вы важны друг для друга. Секс приятнее, когда тебе не все равно. Но я не люблю Нору так, как тебя. Я никогда не… — и он тоже не договорил.       Сьюки сглотнула комок, растущий в горле.       — Была ли она?.. В смысле, предпочитаешь ли ты… — выдавила она, но не смогла продолжить. Его ответ мог растоптать ее.       Эрик отстранился и обхватил ее голову, спутывая пальцами мокрые волосы.       — Была ли она лучше? Предпочитаю ли я холодную, жесткую похоть с холодным и жестким вампиром нежности и занятию любовью со страстной солнечной богиней?       Его слова сказали «нет». Тем не менее, она не могла сравнить себя с красавицей, которая знала Эрика гораздо ближе, чем она. Так что она не ответила на его вопрос.       Он слегка встряхнул ее, заставив взглянуть на него.       — Нет, — ответил он сам себе. — Моя вампирская сестра не предпочтительнее для меня. Я предпочитаю свою возлюбленную фею. Во всех отношениях. Понимаешь?       Она неуверенно кивнула, но не выдержала его взгляд более секунды.       — Ты сказал, трижды, — напомнила она.       Эрик наклонился и притянул ее ближе, нежно покачивая. Его эрекция настойчиво ткнула ее в живот.       — Третий раз был еще более бессмысленным. Хуже того, это было в политических целях. Канцлер устроила из моего соблазнения целое представление. Я не понимал, что ей было нужно от меня, и поддался, надеясь на ответы. До меня у нее был сеанс с Биллом. Вампирское руководство одновременно сводничало и устраивало заседания, Сьюки. Я трахал ее, но думал о страховых полисах. И сейчас я даю тебе слово: если ты моя, то я твой. Целиком.       Сьюки выдохнула со странным невеселым смешком, обняв Эрика.       — Я не имею права расстраиваться. Тем более, я почти сделала то же самое. Я развязала тебе руки. У тебя были все причины спать с кем угодно.       — Я никогда бы этого не делал, если бы знал, что у меня есть шанс с тобой.       Они долго стояли обнявшись. Горячая вода в душе закончилась, и Сьюки содрогнулась от холода. Эрик тут же закрыл кран и энергично потер ее руки.       — Ненавижу, когда тебе неуютно, — повторил он.       Она посмотрела на своего невероятно чистого вампира.       — Тогда высуши меня и отведи в постель.       Эрик не нуждался в повторении инструкций. Он снял с вешалки два полотенца и обернул одно вокруг своих бедер. Затем притянул Сьюки к себе и вытер досуха каждый ее дюйм. Затем завернул ее в махровую ткань. Взял ее за руку, отвел в комнату бабушки (они уже выяснили, насколько великолепна была стоящая там большая кровать) и сел на постель. Притянул Сьюки к себе на колени и вытащил из комода бабушкин гребень. Он медленно, осторожно протягивал зубцы сквозь волосы, распутывая каждый узел. Девушке показалось, что ее кости медленно тают.       — Ты меня балуешь, — простонала она. — Лучше остановись, если не собираешься делать это каждую ночь.       — Может, я хочу загнать тебя в долги.       Она улыбнулась, не открывая глаз.       — Все еще охотишься за минетом и запястьем?       Гребень в ее волосах остановился.       — А ты бы предложила?       Она невинно пожала плечами.       — Думаю, да… Если бы ты хотел. Я никогда этого не делала. Звучит очень… интенсивно.       Движения расчески возобновились, но стали медленнее.       — Для меня — да. А для тебя это было бы двенадцать секунд легкого посасывания.       Она засмеялась громче, чем за всю эту ночь.       — Не дурите меня, мистер. Я по личному опыту знаю, что эта цена значительно ниже номинала.       Он не присоединился к ее смеху. Вместо этого он тихо ответил:       — Раньше — может быть. Но теперь… Я знаю, насколько сейчас чувствителен. Если ты возьмешь меня в рот, предложив свою кровь, я не сдержусь. Двенадцать секунд — лучшее, на что я могу рассчитывать.       Ее смех перешел в неловкое молчание. Она кашлянула, осознав, что сидит практически голышом на большой кровати с Эриком Нортманом, который всего лишь расчесывает ей волосы, игнорируя то, что упиралось ей в спину.       Он ощутил ее напряжение.       — Предпочитаешь, когда я озвучиваю свои мысли, верно?       — Да.       — Тогда, как бы сильно я тебя ни хотел, мы не должны говорить об этом сейчас. Ты еще не озвучила свое согласие, но, полагаю, мы снова одно целое. Если это так и ты нервничаешь из-за моих ожиданий, то не стоит. Я всегда хочу трахать тебя, Сьюки, но сейчас прежде всего желаю утешить тебя. Нам не нужно разговаривать. Просто останься в моих руках и позволь мне быть с тобой. Это все, что мне нужно.       Ее волосы стали блестящими и гладкими, как стекло. Он еще несколько раз прошелся по ним расческой, позволяя Сьюки насладиться ощущением, затем отложил гребень в сторону. Его руки скользили по ее обнаженным плечам. Он чувствовал, как она долго и упорно размышляет. Ее кожа была прохладной, а он обещал ей огонь. Ведро поленьев стояло рядом с камином — вероятно, еще с их прошлой ночи вместе. Он хотел пересадить Сьюки, чтобы заняться растопкой и помочь ей согреться, потому что холодная вода в душе и тело вампира совсем не помогали. Но когда он взял ее за локти, Сьюки удержала его.       — Что, если… — спросила она, запинаясь. — Что, если это не все, что мне нужно?       Он замер.       Она слегка наклонилась вперед, потом поднялась, чтобы встать на колени у его ног.       От созданной ею картины — случайно или намеренно — его член до боли напрягся в границах кожи.       — Что ты делаешь?       Она подняла сверкающие глаза. Прекрасное лицо сияло. Золотистые волосы начали завиваться на концах, высыхая. Облаченная в белое пушистое полотенце, она казалась нетронутым подарком на день рождения — тем, который он никогда не осмелися бы попросить. И она не могла не видеть доказательства под его собственным полотенцем.       — Ты всегда давал мне многое, — прошептала она. — Ты помог мне. Взял меня на работу. Спасал меня больше раз, чем я могу вспомнить. Любил меня — беззаветно. А я никогда ничего не давала тебе взамен.       — Ты осталась с Годриком. Ты тоже спасала мне жизнь. Ты доказала свою доброту и преданность, даже когда я этого не заслуживал, — ответил он.       Она покачала головой.       — Это было не то же самое. Я осталась с Годриком, а не с тобой. Я помогла тебе, когда ты был потерян, но не была особенно добра. Никогда не позволяла себе давать тебе что-нибудь. Слишком боялась, что ты воспримешь это как капитуляцию.       Ее руки мягко, как мыши, поползли по махровой ткани, покрывающей его бедра.       — Что, если я хочу кое-что дать тебе сейчас? Позаботиться о тебе, как ты заботился обо мне?       — То, что я сказал раньше, было гипотетическим и возникло под влиянием гнева, Сьюки. Я не ожидаю, что ты…       — Нет, — нежно перебила она. — Я знаю, что не ожидаешь. Но хочешь, верно? Это сделает тебя счастливым?       Его взгляд потеплел, демонстрируя, какую радость он ощутил от этого предложения.       — Я уже счастлив.       Ее волнующе ловкие пальчики нащупали загиб полотенца и без усилий распутали.       — Значит, это не ты просишь. Это я предлагаю.       Его клыки громко щелкнули о нижние зубы.       — Ты играешь нечестно.       — Ты никогда не играл честно, — подстрекала Сьюки, улыбаясь краем губ. — Сколько раз ты давал мне что-то, чего я не просила?       — Я хотел заботиться о тебе, даже тогда.       — И я, — она выделила слово, — хочу позаботиться о тебе. — Она стянула полотенце и оставила его голым.       — Сьюки, ты…       — Прекрати спорить, — сказала она, забавляясь тому, как противоречивы были ее требования. Она держала запястье прямо под его подбородком. — Ты голоден. Возбужден и обеспокоен. А я бывала сучкой чаще, чем хочу вспоминать. Если ты действительно хочешь этого, хочешь всю меня, то тебе тоже придется терпеть, если я начну тебя баловать.       Не отводя взгляда, Эрик поднял руку и провел пальцем по ее предплечью.       — Это не просто балует. Это губит.       Сьюки сдернула свое полотенце, оставив их обоих голыми, как в момент рождения.       — Прибереги похвалы. Просто говори, когда я что-то делаю правильно. — Когда-то она попросила Билла о той же любезности, и он осыпал ее смутными заверениями в том, что любая ее реакция естественна и хороша по умолчанию. Так или иначе, она знала, что Эрик не станет тешить ее эго подобными недоговорками. Он скажет правду.       Она пошевелила рукой у его губ.       — Сначала это. Позволь мне посмотреть.       Несколько секунд он не двигался, буравя ее хищным, твердым взглядом, а затем нежно взял запястье и поднес ко рту. Поцеловал точку пульса. Открыл рот и мягко укусил.       Сьюки ахнула, когда холодные острия клыков скользнули в плоть ее руки. Обычно при укусе в руку она предпочитала обходиться без сдержанности. Это было не так удобно или интимно, как в других местах. Она смотрела, как Эрик делает первые осторожные, влажные глотки, не отрывая от нее глаз. Все казалось гораздо более интенсивным, чем любое кормление прежде.       Он горячо застонал, делая новый бережный глоток.       Сьюки улыбнулась.       — Я люблю тебя, — сказала она. — И никогда не переставала.       С этими словами она опустила голову и впустила его член в свой жаркий, нетерпеливый рот.       Реакция Эрика была незамедлительной. Он зашипел, словно обжегся, отнял губы от укуса, но тут же вернул их, чтобы не потерять контакт.       — Черт, — пробормотал он, присасываясь снова.       Она взяла его глубже, старательно обводя языком, и подняла глаза, чтобы увидеть его одобрение. Зрелище придало ей уверенности. Хватка на руке ужесточилась: он пытался оставаться спокойным и неподвижным. Его бедра дергались, желая большего. Она снова опустила взгляд и сосредоточилась на его удовольствии, чередуя жесткое посасывание с нежным. Погружала в рот, насколько могла, и изредка потирала зубами ствол. Приподняла увесистый член и провела языком по выступающей вене, прежде чем добралась до напряженной мошонки.       Он оторвался от запястья и зарычал.       — Боже, — хрипел он, окровавленный рот и глаза впивались в нее. — Посмотри на себя. Посмотри, что ты делаешь со мной. Маленькая прекрасная Сьюки. Как возможно трахать и пить солнце?       Она очаровательно застонала, глубоко взяв его. Он снова припал к ее руке, но не погрузил в нее клыки. Просто пил из двух проколов, не вытягивая кровь с силой. Сьюки заметила. Даже в муках голода и жажды он был осторожен.       Она ускорилась.       — Черт! Да! — он становился все громче.       Ее рука пробралась вверх по его телу, поглаживая грудь, лаская ямку между ключицами.       Его глаза закатились.       — Милая девочка, — пропел он, облизывая ее запястье, словно мороженое. — Ты убьешь меня своей нежностью.       Мышцы его живота напрягались и перекатывались. Он приближался к оргазму. Ее шокировало, что он оказался прав: он просто не мог продержаться долго. Когда мягкие прикосновения его языка перешли на ладонь и превратились в поцелуй, она услышала его шепот:       — Я люблю вас, мисс Стакхаус.       Она обхватила свободной рукой его шею и втянула член с такой силой, что ввалились щеки.       Эрик взревел, информируя самопровозглашенного божка по соседству, что его бывшая сделала ему феноменальный минет. Викинг убедился в этом, удивительно мощно высвобождаясь в самого мягкого, самого жаркого ангела, что он когда-либо видел.       Он прижал ко рту ее руку, вдыхая ее запах,. Она замедлилась, возвращая его из стратосферы. Губы в последний раз потянули его, она поцеловала кончик и затем выпустила. Эрик рухнул на спину, нащупывая вслепую, схватил ее за руки и потянул наверх. Она не успела даже ухмыльнуться — так быстро он нашел ее губы и захватил их стонущим, благодарным поцелуем.       — Ты погубила меня, — хрипло сказал он, глядя на нее насыщенным «я-тебе-говорил» взглядом. — Ты планируешь делать это каждую ночь?       — Может быть. Если ты будешь выглядеть так чертовски сексуально, то, боюсь, ты — мой новый леденец. — Она протянула руку и сжала его достаточно сильно, чтобы показать серьезность своих намерений.       Он зашипел, поморщился от перевозбуждения и обхватил руками ее лицо.       — Я разберусь с тобой через минуту. Но сначала мне нужно, чтобы ты это сказала.       Она кусала губы, глядя на воинственного сексуального мужчину, которого ей удалось покорить всего за тридцать секунд.       — Я твоя. Я совершила ошибку, оставив тебя. Если ты примешь меня, я никогда больше этого не сделаю.       Она ожидала злорадства. Ожидала, что он будет дразнить и подначивать, что ей придется терпеть его триумф. Ожидала, что он, по крайней мере, ухмыльнется.       Вместо этого он погладил ее щеки, уронил голову на матрас и блаженно закатил глаза.       — Спасибо, черт возьми.