Банный день

Василиса любит подолгу принимать ванну. Ей нравится нежиться в горячей пенной воде, пахнущей травами или цветами, в зависимости от настроения. Ей кажется, что кожа ее впитывает влагу подобно растению. Она верит, что именно вода приносит ей облегчение после долгого дня, наполняя ее силами для того, чтобы пережить следующий день. В ванной Василисы множество полочек, заставленных различными баночками без опознавательных знаков: большинство средств личной гигиены Василиса готовит сама, пользуясь текстами мудрой книги. Идеальная чистота не нарушается даже в момент, когда пенные брызги летят на стены, выложенные фантазийной плиткой: Василиса сразу же смывает их, зорко следя из-под влажных волос за тем, чтобы порядок не нарушался. Есть в ее страсти к чистоте толика самобичевания. В идеально чистой ванной комнате, лежа в горячей еще ванне, хранящей отпечаток травяной пены, раздвинув дрожащие от смеси возбуждения и страха ноги, Василиса наблюдает за тем, как струя теплой воды из смесителя соприкасается с ее клитором. Изо дня в день она делает это по вечерам и после утреннего душа. Дважды в день этот ритуал исполняется неукоснительно, и фантазии, возникающие в ее сознании, тоже редко отличаются друг от друга. Откидываясь на лопатки, Василиса прикрывает глаза и представляет, что между ее ног находится лицо Михаила, серьезное и спокойное, как всегда. Она рассматривает его пристально и тщательно, одно это доставляет ей невиданное удовольствие, и колени сводит сладкой судорогой истомы. Запуская пальцы в мокрые волосы, Василиса представляет, что касается не своих, а его волос, направляя его губы туда, куда ей хочется их направить. Иногда ей кажется, что она успевает увидеть, как он улыбается, словно ее действия оправдали его ожидания. Это бывает нечасто, и на этот раз улыбки Василиса не видит. Зато чувствует прикосновения его языка к внутренней стороне бедер: он всегда начинает оттуда, и Василиса выгибает спину, стараясь не издать ни звука, хотя ей одновременно хорошо и безумно щекотно. Поэтому она закусывает губу. Михаил любит, когда она делает это. Ей кажется, что он продолжает смотреть на нее, насколько может из своего положения. Движения его языка то напористы и сильны, то нежны и едва ощутимы. Василису трясет, она ерзает в горячей и влажной ванне, но не смеет коснуться своего тела, потому что Михаилу это не понравится. Его пальцы проникают в ее лоно как раз тогда, когда нужно, и с губ Василисы все-таки срывается короткий и хриплый стон. Они двигаются быстро и резко, в то время как язык Михаила порхает вокруг клитора Василисы подобно бабочке, прикосновение которой ощущаешь не сразу. Она просит, она умоляет, она требует, но ничего не меняется, потому что ему нравится издеваться над ней. И, как бы она не тянула его за волосы, как бы она ни сдвигала ноги, как бы ни двигала бедрами, все остается по-прежнему. Пальцами он трахает ее так, как не трахал членом ни один мужчина, но он прекрасно знает, что кончить она может только от его языка, и всячески оттягивает этот момент, изучив ее тело лучше ее самой. Проходит около получаса, прежде чем Василисе удается кончить. Ее буквально смывает горячей пульсирующей волной наслаждения, и она не отдает себе отчета в том, что говорит в эти мгновения. В течение дня она не раз вспоминает этот момент и думает, как же хорошо, что она живет отдельно от родителей. Василиса выключает воду и садится в ванне, обхватывая руками колени. Холодный воздух проникает из вентиляции и щелей, ей становится холодно. Власть ее воображения ослабевает, и она остается совершенно одна. Сидит, кусая золотой крестик, глотая первые слезы, предвещающие бурю. Следующие полчаса она проведет в безутешных рыданиях: так бывает каждый раз после. То ли это плата за ее удовольствие, то ли она ощущает себя грешницей... Бред, конечно. Василиса прекрасно знает, что плотские удовольствия никому не чужды, и что положение существа в пищевой цепочке влияет лишь на его изобретательность в этих вопросах. И также Василиса прекрасно знает, что для нее было бы намного лучше, если бы все было так, как написано в старых мудрых книгах. Тогда она могла бы вечно обманывать себя тем, что Михаил, конечно же, любит ее, но, увы, правила, все дела. А так... А так... В остывшей ванне Василиса ощущает себя еще более одинокой, чем до того, как разделась, чтобы принять ее. Михаил сидит на кафельном полу, положив подбородок на бортик ванны и с интересом смотрит на красное и немного опухшее от слез лицо Василисы.Он никак не может понять, почему даже самые мудрые человеческие женщины рыдают и когда им плохо, и когда хорошо, что возвращает его к необходимости решения двух вечных вопросов: кто в этом виноват и что теперь делать.