Малыми жертвами

I Любая школа полнится страшными и не очень страшными слухами, полнится глупыми безосновательными сплетнями и выдуманной особенными умниками чепухой, институт с высокими сводчатыми потолками, кипящий умными головами с залысинами, полнится глупыми слухами, душный офис с картонными стенами, затопленный разочарованными стылыми испущенными духами, плавится под количеством священной офисной лжи, ежедневно растущей в размерах, мутирующей в цвете и форме, что уж говорить о том, какими страшными сплетнями и слухами полнятся здания судов, управления полиции и другие правительственные объекты. Но школа… Школа – это особенное место, тем более средняя школа, когда её население только-только покрывается подростковыми прыщами, но ещё не ломится в косметические салоны и аптеки за спасением от этих самых прыщей. Средняя школа – это неокрепшие слётки, балансирующие на грани мира пиковой дамы и глянцевых девушек с обложек журналов красоты. Средняя школа – это когда тоненькая плёнка волшебства детского красивого мира, перемежающаяся с сетчаткой глаза, вот-вот и окончательно растворится в сумраке будней, рутины оценок, чужого мнения, семейных проблем, уличных проблем, проблем всех сортов в принципе, бесконечной ненависти и кладбищ амбиций. Иными словами, средняя школа – черта, которая рано или поздно будет перейдена. Тринадцатилетний Диппер Пайнс учится на первом году средней школы, живёт в доме с позитивно красной крышей, по которой в данную минуту тарабанит осенний промозглый ливень. Диппер живёт в доме с отцом, его мать с сестрой три года назад погребло под своими развалинами гигантское колесо обозрения. Отец Диппера совершенно убит горем, и это не смешно. Убитый горем убивает вокруг себя всё живое, и Дипперу живётся не сахарно. Отец убит горем давно, и что с этим делать – одному дьяволу известно, слезы на его щеках, выражаясь образно, не высыхают три года подряд, а ненависть к Дипперу по неопределённым причинам крепчает, и что делать с этим Диппер так же не знает, но с каждым днём ему всё страшнее возвращаться из школы домой и ждать, когда остывший серо-голубой мрак гостиной разрежет короткий рваный «дзынь», Мэгги зашевелится на кухне и побежит отпирать дверь. Тогда на пороге появится хмурый мистер Энтони Пайнс со сдержанным чёрным чемоданом в руке, тогда Мэгги стянет с него строгий твидовый пиджак со стоячим воротником и побежит накрывать на стол. Дипперу очень часто хочется попросить Мэгги больше не открывать ему дверь, но даже для подростка, который в глубине души всё ещё верит в проклятущую пиковую даму, это слишком глупо. Поэтому Диппер сползает вниз, и если ему повезёт, он застанет отца ещё в прихожей, а уж если не повезёт, то пиши пропало и ничего больше не сделаешь – вечер насмарку, неделя насмарку, всё насмарку, одним словом. Диппер очень рад, что отец нанял Мэгги гувернанткой, потому что Мэгги периодически неплохо сглаживает острые углы в их тёплых родственных отношениях, и, пусть раз на раз не приходится, но порой она берёт часть брызжущей фонтанами вечерней злобы и ненависти на себя. Диппер иногда не очень хороший ученик, который расстраивает отца, ещё он, бывает дело, да, случайно что-нибудь сломает, или потеряет карманные деньги, или вдруг, не дай бог, захочет пригласить в гости кого-нибудь из своих друзей. Нет, он никогда не захочет пригласить к себе друзей, ни за какие, блять, коврижки. И с каждым таким вечером ярость Энтони Пайнса становится всё более загребущей и горячей, а Диппер – всё взрослее, ещё чуть-чуть и первый подростковый прыщик, заполненный гнойной ненавистью к своему старому брюзжащему родителю с усталыми собачьими глазами и тремором дряблых рук, вскочит на его коротком пуговичном детском носу. Однако, средние школы, удачно ли, или неудачно, полнятся всякими разными слухами, от которых порой стынет кровь в жилах или продирает на душевный хохот, а порой неожиданно эти слухи, сквозь все поганые языки и длинные уши, становятся сродни золотого билета. Впрочем, весьма субъективна была удача, и отнюдь не долговечна. Но обо всём по порядку. - Говорят, ты колдун. Диппер мелко посматривает на жующего и так страшным образом истерзанную зубочистку мальчика, в свою очередь и косого взгляда на своего неожиданно нарисовавшегося собеседника не бросившего. Безусловно их беседу сложно назвать продолжительной, но то, с каким завидным упорством Диппер караулит его гробовое молчание уже минут десять, кощунственно было бы не упомянуть. Колдун худ, высок, и лицо его как будто вылеплено из матового воска болезненного цвета. Он выглядит совершенно нездорово и абсолютно не заинтересованно, болезненно тонкие с красными диатезными пятнами руки сложены на груди, утопающей в рубашке школьной формы, а жёлтые глаза подёрнуты симптоматической дымкой вероятно перманентного безразличия. Диппер прислоняется рядом с ним к стене, но на расстоянии достаточном, чтобы в любом случае избежать прикосновения, потому что колдун кажется ему не то, что странным, даже страшным. Вообще-то Пайнс совсем не фанат магии и прочей детской ерунды, он не суеверен и уж тем более не набожен, но твёрдо уверен – Билл Сайфер неспроста так ужасно выглядит, а колдовство наверняка очень затратная штука. - Я в том смысле, что мне… помощь нужна, - спустя ещё несколько минут поясняет Диппер, совсем уже неуверенно глядя на колдуна, который по-прежнему и в ус не дует. Тот флегматично косит голову в сторону Диппера, размазывая по его лицу мутный тяжёлый взгляд, и странно глухо усмехается. - Если у тебя в шкафу кто-то живёт – извини, здесь я бессилен, попроси маму отвести тебя к психологу, - колдун отрывается от стены и плывёт на своих ногах-подпорках в сторону высокого металлического забора. Диппер сразу же подрывается с места и деликатно семенит за ним, так, чтобы ненароком не разозлить, потому как доселе истина совершенно не известна, и, если что, Диппер совершенно не хочет пасть жертвой ненависти какого-то колдуна. В школе о нём действительно ходят страшные слухи, какие не ходят ни об одном другом ученике, уверяем, ни старшей школы, ни университета с благодатными сводчатыми потолками, кишащими теми ещё демонами. - Нет, дело вовсе не в гномах и всякой такой ерунде, - Диппер пытается быть как можно более учтивым и не отсвечивать в невыгодном свете, ведь чёрт знает, что колдун привык делать с людьми, которые ему не нравятся, - говорят, ты можешь управлять… ну, ситуацией… Он старается улыбнуться в конце, усмехнуться, как будто пошутить, сказать это «управлять ситуацией» весело и непринуждённо, мол, так и так, парень, дело ясное, но дело вовсе не ясное, и что значит «управлять ситуацией» Диппер без малейшего понятия, ему известны одни слухи, не больше, не меньше. Ему просто нужна ненавязчивая эзотерическая помощь, чихал он на гномов и магию. Колдун снова неприятно косится на него и оголяет мелкие обколотые местами зубы. - Это ж кто тебе такое сказал? – спрашивает он лукаво, не сбавляя шага, и Диппер продолжает боком, словно неуклюжая болонка, бежать за ним. - Просто слухи, - устало бормочет Пайнс и останавливается на месте, - стены в коридорах… Колдун точно так же останавливается, всё ещё держа руки сложенными на груди, и теперь Диппер может разглядеть его лицо тщательнее, но ничего нового, кроме кривизны черт и залегших под воспалёнными красными глазами фонарей, не находит. Ну и, может быть, страшного волчьего блуждающего взгляда из-под козлиных светленьких ресниц. Билл Сайфер вовсе не так страшен, как его описывали школьные стены и табуреты столовой, и, если стереть весь этот недужный морок с его тощей физиономии, он вполне сойдёт за симпатичного американского мальчика. Исключая, конечно, страшный волчий блуждающий взгляд. - Ну и в чём заключается твоё желание? – растягивая слова мурлычет колдун, и Диппер замечает, как он теребит свои пальцы, и как глаза шныряют в разные стороны, бороздя его лицо. – Твоя ситуация. Он размазывает предложение по спектру высот своего голоса, кажется, будто он шутит, или по крайней мере иронизирует происходящее, но то, как смотрят его проклятые глаза, заставляет Диппера поёжиться от промозглого осеннего холода и вспомнить о том, что сегодня папа скорее всего вернётся раньше, сегодня ведь среда, значит, надо спешить домой. - Мой… эм, - Диппер отводит глаза в сторону и засовывает руки в карманы, зябко передёргивая плечами, - тяжёлая семейная ситуация. Билл Сайфер кривит брови и тонкие губы с проблесками кармина внутри глубоких трещин. - И какого рода тяжесть? – он проводит языком по кромке своих странных зубов, скашивая глаза вниз, а потом снова возвращается к изучению Диппера. Пайнс шумно выдыхает, всплескивает руками и делает шаг назад. - Ладно, слушай… - Ты мне лучше скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал с этой ситуацией? – спрашивает колдун, продолжая тянуть губы в этой стрёмной улыбочке так, что кажется, будто этот ядрёный красный вот-вот и потечёт по подбородку блескучими каплями. – Ты и сам не знаешь, и мне непонятно, с какого чёрта ты решил попросить у меня помощи, которая тебе даже не нужна? - Мне нужна помощь. И Диппер как будто ощущает, как у него сводит челюсти на этом злополучном «нужна». Билл Сайфер снова странно ухмыляется, а потом вдруг резко напрыгивает на Диппера, уступающего ему в росте, нависает над ним грозной лавиной, в секунду жёлтые волчьи глаза темнеют, и Билл тычет ему тонким астеническим пальцем в лицо: - Это не твои игрушки, понял? Не смей лезть ко мне с этим детским садом, думаешь, я не знаю, кто у тебя за спиной стоит, а? Это ты не знаешь, кто стоит у тебя за спиной, а я-то вот прекрасно знаю, и не хочу связываться ни с тобой, ни с ним! Неожиданно весь Дипперов страх выветривается с порывом Билла, злость которого спотыкается о его непонимание ситуации. Впрочем, стоит отметить, что минуту назад Диппер понимал многим меньше, чем сейчас. Диппер Пайнс умеет общаться со стариками и больными, умеет даже общаться с маленькими детьми, это его небольшой «божий дар», и в эту самую минуту ему удаётся разглядеть в Билле нотки странного рассудительного сумасшествия. Не такого сумасшествия, с которым укладывают в жёлтые больницы, а тонюсенькие веточки рационального страха, колосящиеся среди ворсинок страшной холодной ярости. Напускной ярости. - Если ты думаешь, что меня кто-то прислал, придурки из школы, учителя, или даже… копы, - на «копах» Диппер запинается, потому что до сих пор не уверен, что человек перед ним колдует по-чёрному и колдует опасно, - ты ошибаешься. Я верю в то, кто ты, и я пришёл к тебе потому что придурки из школы, учителя или копы, и вообще никто, не могут помочь мне. Это не игрушки ни для кого здесь. Колдун с секунду думает, а потом медленно выпрямляется, поправляет рубашку чрезмерно изящными, теми самыми астеническими пальцами, лицо его преображается благодушием и слегка надменной полуулыбкой в определённо лучшую сторону, исчезает с общего образа даже часть болезненности, и теперь Диппер смело может назвать мальчика-колдуна перед собой крайне эстетичным. И Диппер выдыхает. - Я бы предпочёл покинуть территорию школы, прежде чем заводить серьёзные разговоры, - абсолютно непоколебимым ровным голосом сообщает Билл Сайфер и развернувшись, бредёт к зданию. – Мне нужно забрать свою куртку из шкафчика. А теперь Диппер снова семенит за ним, потому что на данный момент ничего больше ему не остаётся. *** В гостиной Билла Сайфера были высокие, заплетённые паутиной под покровом бесконечной тьмы, сгустившейся над низкой жёлтой люстрой, потолки. Потолки с как будто кофейным тяжёлым коричневым налётом, похожие на зубы давнего курильщика. Старые, платяные и не очень, шкафы, забитые коробками, какими-то клюшками и лыжными палками, антресоли, и побитые стены с бумажными обоями в цветочек, перебивающимися на старые американские газеты. В гостиной Билла Сайфера стоял один длинный стол у высоких мрачных окон с нарочно заляпанными стёклами, несколько переклеенных изолентой и совершенно негодных стульев. Стол, заставленный банками, как будто бы даже ретортами и чашками Петри, заваленный всякой ботвой, и ещё одна низкая лампа с металлическим абажуром. Грязный волнистый линолеум, кое-где расходящийся и перебитый гвоздями вперемешку со скрепками, старая газовая двухкомфорочная плита, раковина на честном слове, стойка с откровенно битой посудой над ней. В гостиной Билла Сайфера у стены, между шкафом с белыми дырявыми простынями и пыльной антресолью расположилась однобокая лежанка с продавленным сидением некогда красного бархата, или скорее чего-то похожего, с подушкой и проеденным молью пледом. А вообще здесь очень бедно и воняет нафталином. В доме Билла Сайфера нет ничего, кроме гостиной, одним словом. И кроме Билла Сайфера здесь тоже никого нет. Странный мальчик. - Мне вовсе не жалко тебе помощи, - задумчиво пробормотал Билл, как завороженный глядя на ложку, бегущую инерционно по стенке чашки с мутным чёрным чаем, - и деньги твои мне тоже не нужны. Деньги есть и у меня. Диппер глотнул чая из чашки с отбитой, но заботливо примотанной ручкой, за которую всё равно нельзя было держаться, и искоса взглянул на колдуна. Билл Сайфер сидел во главе стола, разгрёбши себе местечко между склянками и якобы волшебным мусором. Впрочем, Диппер не знал, являлся ли по мнению Билла мусор волшебным, потому что до сих пор, спустя двадцать минут быстрого шага и десять – разгребания местечка, тот так и не поделился с ним своими невероятными колдунскими тайнами. - Ну а что тогда? Билл зевнул и вскинул брови, глядя сквозь Пайнса в противоположную стену, или, может, на газеты, коими она обклеена. В любом случае он не смотрел на Диппера даже сейчас, когда, казалось бы, выказал интерес к его делу и обещал выслушать. А Диппер был достаточно занятым человеком для того, чтобы уверенно говорить «у меня не так много времени на болтовню, давайте закончим все наши дела как можно быстрее», учитывая тот неловкий факт, что к шести часам вечера тишину стылой прихожей в серо-голубых тонах должен разрезать всё тот же сухой отрывистый «дзынь», а он в свою очередь обязан быть дома. - Ну, предположим…, - колдун интригующе вытянул слово, почёсывая указательным пальцем подбородок, - предположим, ты станешь моим учеником. Диппер поперхнулся чаем, чуть было не схватившись за ручку, но вовремя спохватился. - С чего я вообще должен быть уверен, что ты действительно колдун? Быть твоим учеником – не много ли чести? – он скривился, брякнув чашку на стол. – Что ты умеешь такого, и зачем тебе ученик, и чем ты вообще можешь мне помочь? Билл состроил удивлённо-обиженную морду, а потом вдруг резко отрывисто расхохотался и застучал пальцами о столешницу. - Ну да, ну да, ты совершенно прав! – он утёр глаза ладонью. – Если я докажу, тебя устроит способ оплаты? Пей чай. Колдун был странным, говоря мягко. Слишком дёрганные движения, слишком резкие смены настроения, слишком безумные глаза, слишком странный дом, слишком много «слишком» для одного пятнадцатилетнего светловолосого мальчишки-астеника. - Он мерзкий, я не хочу, - пробулькал в чашку Диппер. – А что ты вообще умеешь… ну, в чём выражается «колдовство»? - Загадай желание и узнаешь, и чай нормальный, между прочим с собственного… палисадника. - Тогда я хочу… мороженое? Билл поперхнулся своим удивительно отвратительным травяным чаем с собственного палисадника и уставился на Диппера, как на совершенного и невозможного идиота. - Ты рехнулся? – выдавил он злобное, вскакивая из-за стола и немедленно указывая на дверь. – Пошёл вон отсюда, идиот, помощь ему нужна, мать твою! Диппер живо сверзился со стула, и пополз к обгазеченной стене от снова надвигающегося на него Билла. - Да не переживай ты так, я же не знаю, какое желание надо загадывать, и что ты там умеешь, просто мороженое первым в голову пришло, вот и… Нет, серьёзно, просто в двух словах. И я сразу же…, - тогда Билл снова жутко захохотал и отступил от расположившегося в позе сенокосца Пайнса на полу. – Ты больной урод, я не хочу иметь с тобой никаких дел! Колдун серьёзно посмотрел на него и упёр руки в бока. Диппер устало выдохнул, поднялся на ноги, отряхнул зад и прошмыгнул мимо него к двери. Возможно, в этой гостиной было теплее, чем в гостиной в серо-голубых тонах, наполненной звоном столовых приборов, но сумасшедший мальчик с волчьими глазами причинял своей непредсказуемостью ему дискомфорт, Диппер вообще-то страшно не любил непредсказуемость в людях, он рос маленьким педантом и предпочитал даже в таком возрасте контролировать большую часть ситуации. Вне и внутри пределов своего серо-голубого королевства с глухими стенами, даже если он не был его королём. - Ты должен хотеть причинить вред какому-нибудь живому существу. Человеку, управляющему ситуацией. Ты должен хотеть причинить вред этому человеку ради исполнения своего желания, - голос Билла разрезал тёплую тягучую тишину гостиной и ударился о мальчишескую спину Диппера, замершего в дверном проёме с ключом. Пайнс, нахмуривший брови, развернулся к колдуну, прислонившемуся крестцом к столу. Колдун полустоял, держа в руках ту самую чашку с примотанной ручкой, его голос сочился густой серьёзностью, а у Диппера почему похолодело в животе. Он положил ключ обратно и сделал неуверенный шаг в сторону Билла, который всё держал своей тонкой ломкой рукой буквально перевешивающую его чашку. - И? Как это работает? – тихо спросил он, глядя из-под бровей на Билла Сайфера. - Допустим, завтра у тебя контрольный блиц-опрос по математике, к которому ты не готов, - тихо продолжил Билл, прикрывая глаза, - ты не успеешь, или не захочешь к нему готовиться, так ведь? - Предположим, - Диппер прищурился. - Если преподаватель не придёт – опроса не будет. Верно? Пайнс резко кивнул, делая ещё один шаг и прислоняясь к одному из шкафов. - Я могу сделать так, что он не придёт. Могу сделать даже так, что он не будет приходить ещё месяц, или больше. Я сделаю это, не покидая дома. Сегодня ночью. В одиночку, - голос Билла как будто совсем иссяк, он практически шептал, уже глядя на Диппера, а Дипперу казалось, ещё минута – и он рухнет на этот старый линолеум. А почему рухнет? Потому, что липкий необъяснимый страх вгрызся между лопаток перед светленьким мальчиком-астеником перед ним? Или может быть здесь просто очень душно? Диппер не смог бы объяснить свои трясущиеся коленки даже под дулом пистолета, по крайней мере наверняка. Но что-то закололо у него внутри, когда Билл выговорил последние несколько предложений. - Такое сделать невозможно, - пробормотал Диппер, - я не верю тебе. Билл Сайфер странно усмехнулся, глядя на Пайнса своими неживыми стеклянными, по-волчьи жёлтыми, глазами. Он оторвался от стола, ставя чашку на чистый закуток среди таинственного мусора. - А ты зачем вообще сюда пришёл, не веря? Знаешь, что самое главное в моём ремесле, парень? – он ухмыльнулся. – Как ты меня назвал тогда, за школой? Диппер скривился и насупился в ответ на саркастическую и надменную улыбку. - Ты назвал меня колдуном, - шепнул он. – А знаешь, что главное в любой истине? Ну же, парень, не разочаровывай меня, иначе я не буду тебе помогать. Мне не сдался такой тупой ученик. Билл прыснул в такт собственной шутке, каркнув вороньим смехом, обошёл Диппера и стол, и снова взгромоздился во главе. Диппер повернулся к нему, мутным взором бороздя хлам и треклятые шкафы с антресолями. - Вера в её… истинность. - Красноречие явно твоя стезя, - снова захохотал Билл, но на этот раз не так надменно и едко. – И тем не менее ты прав, парень, вера в то, что твоя истина единственна и не повторима. И я верю в свою истину. Завтра я покажу тебе её, и, если ты не дурак – ты тоже в неё поверишь. Дипперу показалось, будто в комнате дрогнула лампочка. Вряд ли это произошло на самом деле, и тем не менее глаза его как будто пошли пятнами, такими, какими обычно идут после взгляда, брошенного на солнце или открытый светильник, Пайнс шагнул чуть вперёд, опираясь руками о столешницу и поглядел на колдуна. На те самые блёклые диатезные пятна, совсем детские, торчащие из-под закатанных рукавов рубашки, на его искривлённое тёмной заговорщической ухмылкой лицо, и мелкие, похожие на молочные, зубы. - Что ты сделаешь? С учителем? – почему-то холодно спросил Диппер и сам подивился тону своего голоса. - А что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? – Билл заухмылялся ещё ярче и злее. Он наслаждался этим «шоу». Вопрос – ответ, злая улыбка, расчётливая пасмурная ярость в волчьих боящихся глазах. Только его глаза боялись не того, чего им в самом деле стоит бояться. Впрочем, Диппер думал вовсе не об этом – не о том, какие страшные вещи Билл Сайфер проделывает и какой выбор предлагает ему. Диппер не просто не думал об этом, он совершенно не мог догадываться о последствиях этого выбора, который он сделал в ту же секунду, когда Билловы глаза игриво сверкнули в его сторону. Азарт, любопытство, неверие, желание, страх, маленькая детская голова полнится удивительно стройными мыслями и логическими цепочками. Противоречий нет, и Диппер вдруг вздёрнул уголки губ, и чуть сморщил нос. - Пусть сломает ногу, - просто сказал он. – Всё равно этого не произойдёт, но я хочу, чтобы он сломал ногу, тогда у нас не будет блиц-опроса ещё месяц, и может быть он забудет о нём вовсе. Колдун осклабился и резво выскочил из-за стола, заинтересованно глядя на Диппера. - И тебя совершенно не волнует, что ты, возможно, обрекаешь человека и ещё одно живое существо на боль и страдания ради собственного блага? Мальчик-просящий чуть нахмурился, но потом лицо его снова посветлело, он слегка качнул головой и ответил мальчику-колдуну следующее: - Даже если ты и в правду сделаешь это, и, предположим, я верю уже сейчас в твоё колдовство, учитель останется жив, он только сломает ногу, а целый класс, тридцать два таких же неготовых человека будут спасены от домашних арестов, ремней и лишения карманных денег. По сравнению с этим нога учителя – малая жертва, и, я думаю, оно того стоит. Впервые за знакомство ошарашенным выглядел именно мальчик-колдун. Он стоял напротив второго с приоткрытым ртом, а потом гулко сглотнул с твёрдым ощущением, что его глазные яблоки высохли за время непрерывного молчания и зрительного контакта. Колдун протянул просящему руку для рукопожатия, продолжая пристально вглядываться в детское лицо со смешным коротким курносым носом, карими миндалевидными глазами, каштановыми глупыми кудряшками и ядовитой лёгкостью на губах. Колдун слегка ухмыльнулся, поощряя к жесту вежливости, и мальчик неловко сжал его кисть. - Тебя устроил этот ответ? – спросил он, искоса и как-то застенчиво глядя на него. - Ты меня… очень удивил. Ты просто выглядишь довольно милым и добродушным ребёнком. Как тебя, кстати, зовут? - Мне казалось, я и есть добродушный, я ведь не верю тебе, помнишь? – он усмехнулся, усмехнулся как-то лукаво и постно. – Диппер Пайнс. Они расцепили руки, и Диппер почему-то сжал одну ладонь второй, всё ещё глядя на Билла с какой-то умильной доверчивостью, плавающей в карих радужках. И Билл почувствовал под ложечкой вдруг испуг, но злобно отринул его и кивнул: - Кажется – крестись, Диппер Пайнс. Если я оправдаю твои надежды – встретимся там же, за школой. И тогда уже будем говорить, как взрослые. Диппер засмеялся легко и по-детски, и согласно затряс головой: - Это будет так удивительно! – восторженно затарахтел он, как будто совершенно другой человек, нежели тот серый мальчик, входящий полчаса назад в жуткую колдунскую гостиную. – Готов поспорить, всё это враньё, но звучит невероятно! - Ты уже мне поверил, если сам не видишь, - заключил Билл, выталкивая Диппера за порог. - А как ты додумался до всего этого? У тебя тоже был учитель, да? – мальчик светился энтузиазмом, совершенно не воспринимая выпадов собеседника, но Билл случайно разозлился и захлопнул дверь прямо перед носом Пайнса. Или не случайно. – А есть какая-то сила, которая, ну, типа покровительствует тебе? Эй, стой! Ах, да, извини, я… Да, до завтра. Билл мрачно осмотрел свою гостиную и поплыл к однобокой кровати, косясь на запертую входную дверь, которой наверняка угодил мальчику по лицу. Он чувствовал себя странно и очень неуверенно сейчас, сидя на продавленном матрасе, и думал об этом Диппере Пайнсе, но всё никак не мог понять, был ли тот просто несчастным ребёнком, или, может быть, круглым дураком? Или самым страшным кошмаром, который он только видел за пределами собственного отражения. А потом маленький Билл Сайфер встал, потёр болезненно слезящиеся глаза, почесал локоть и ушёл к столу заниматься своим колдовством. А когда на уроке математики было объявлено, что мистер Юджин сломал ногу и вряд ли в ближайшее время будет вести у них уроки, Диппер Пайнс немедленно попросился в уборную. Он быстрым шагом форсировал расстояние до неё, запер за собой дверь и упёрся руками в керамическую белую с жёлтым налётом раковину. Диппер посмотрел на своё отражение в зеркале задумчиво и серьёзно, а потом вдруг счастливо и удивительно звонко расхохотался. Диппер ощутил странное тепло в сердце и прикрыл на секундочку глаза, представляя своего нового невероятного знакомого, стоящего там, у школьной стены, и жующего зубочистку. И его потеплевшее сердце затрепетало благодарностями и щенячьей преданностью внутри, колотясь о худые детские рёбра. II Билл смотрел на него как-то отстранённо и пасмурно, стоя за столом во всё той же гостиной. Он выглядел как будто обеспокоенным чем-то, задумчиво постукивая костяшками пальцев о дерево. - Так… Ты мне поможешь? – промямлил Диппер немного растерянно. - Нет, - резковато осадил того Билл и почесал светлую макушку. – Ты сам себе поможешь получше меня. Ты всё равно сейчас не знаешь, чего конкретно хочешь. Думаю, всё станет намного проще, когда ты увидишь, что из себя представляешь. Слова колдуна не внесли ясности в происходящее, Диппер только неуверенно пожал плечами, потому что был определённо расстроен, что помощь будет оказана ему весьма своевременно. Но с другой стороны… Что-то в этом было, определённо, колдовство Билла Сайфера манило его, и перспектива стоять рядом с ним, в шеренге особенных людей, влекла Диппера к этому столу, заваленному требухой и склянками. - А что я такого из себя представляю? – недоумённо спросил он, придвигаясь чуть ближе к краю Билла. - Вероятно, что-то страшное, - голос Билла играл смешинками и как будто весельем, но было в нём нечто странное и вязкое, и во взгляде волчьих, по-прежнему боящихся глаз, - всё дело в сущности. Последнее слово он выдохнул очень таинственно и тихо, Диппер аж весь затрясся в чём-то, похожем на предвкушение. - Сущность? Билл колебался. Он жевал губы и неуверенно глядел куда-то во мрак, снова мимо Диппера, заражённого зыбучим энтузиазмом. - Так я её называю, - пробормотал Сайфер, осторожно присаживаясь на стул и кивая Дипперу, чтобы тот тоже сел, - сила, которая позволяет мне делать то, что я делаю. Я приношу ей жертву, и сущность исполняет моё желание. Пайнсу показалось, что лампочка снова задрожала, и глаза снова пошли пятнами, но он замотал головой, отгоняя от себя морок. Вероятно, Билл говорил ему, Дипперу, о чём-то очень личном, так выглядели его глаза в темноте, и тонкие руки, сжимающие чай. Наверное, чай имел атарактические свойства, как, традиционно, любая ботва, выращенная в собственном палисаднике, поэтому Билл всё время пил именно его, а не какой-нибудь Эрл-Грей. Впрочем, может быть, Эрл-Грей был ему не по средствам. Но колдун Билл Сайфер в самом деле не выглядел совершенно адекватным и психически целостным мальчиком. Диппер не мог подобрать точного слова, чтобы описать свои ощущения, однако что-то не давало ему покоя, что-то было в Билле странное и, вроде, надломленное? То, как он говорил об этой сущности, с какой боязнью в голосе и в словах… Это было странно для Диппера. - Что ты приносишь ей в жертву? – Пайнс старался сделать свой голос как можно более мягким. - Любое живое существо, будь то червяк или кошка. Убиваю его, - тот поднял на мальчика глаза, видимо, ожидая его реакции, но Диппер только внимательно слушал, в свою очередь вгрызаясь в него взглядом, - приношу сущности жертву, соизмеримую тому, что хочу получить. - А как ты понимаешь, что чему… соизмеримо? - Я сам придумал эту шкалу. Здесь всё индивидуально, - на губах Билла заиграла неуверенная улыбка, - есть только одна постоянная величина. По крайней мере, пока мне известна только одна, но, я думаю, это основа основ. Колдун выглядел мечтающим, когда говорил о своей Сущности, и Дипперу было показалось, что с таким же выражением лица родители рассказывают о своих детях. Но нет. У Сущности и Билла были совершенно другие отношения. Этого, пока что, Диппер тоже не мог понять – какими они были, и почему глаза колдуна так страшно боялись чего-то? Может быть Сущность забирала ещё что-то кроме жертвы, принесённой ей носителем. Носителем. - А как ты называешь себя? Ну… по отношению к сущности, - Пайнс нервно заломил пальцы под столом, потому что до сих пор считал Билла совершенно непредсказуемым. – Не колдуном же. Сайфер засмеялся. Нет, вовсе не захохотал, а тихо и довольно сдержанно хихикнул. - Хей, Сосенка, - в этот момент Диппер поражённо вскинул брови, - Сущность – это не какая-то идиотская магия, всё немного проще и намного сложнее. - Постой, Сосенка? – скривился он. А вообще-то, стоит заметить, Диппер не был популярным учеником в школе. Возможно популярность в средней школе не носит такой пагубный характер, по крайней мере в самом её начале, но он слыл довольно замкнутым и слегка эгоцентричным парнем. Слегка, а может быть и вовсе нет, слухи – не очень надёжный источник. Только дело в том, что о Диппере практически не ходило слухов. Он не был ни скучным, серым, не реализовавшимся в подростковом мире занудой, ни местным козлом отпущения или изгоем. Наверное, дело было в том, что большую часть времени Диппер варился исключительно в своём собственном мире – серо-голубом и бесконечного количества лиц, смотрящих на него со стен гостиной, прихожей, своей собственной комнаты, даже туалета и ванной. Может быть, у него просто не было времени на мир вне своего семейного гнёздышка, как и не существовало представления о страданиях помимо своих собственных, осязаемых нутром. Диппер не был популярен, и он совершенно не умел искать в своей голове поводы для дружбы, не мог ощутить нужды, не мог понять выгоды, которую имеют с самоотдачи. Дипперу Пайнсу было не до этого, он спасал самого себя. Но, конечно, он и об этом не думал, ни никогда прежде, ни сейчас. И тем не менее душа его радостно завиляла хвостом. Впрочем, она в принципе почему-то радовалась этому загадочному партнёрству, которое предложил колдун Билл Сайфер. Может быть оно являло собой перспективу, выгоду для Диппера, а может тот просто был в душе страшным охотником за тайнами. - У тебя идиотское имя, - Билл ответил раздражённо, ведь Пайнс прервал его полёт вдохновения, - ну и у тебя есть что-то общее с той сосной, которую я вчера сжёг. Чтобы исполнить твоё желание. Сайфер осклабился, а Диппер ещё сильнее скривился, несколько испуганно глядя на колдуна. Но довольно быстро нашёлся с ответом: - Ты же говорил, что не будешь выходить из дома… - Ой, отцепись от меня, - злобно гаркнул Билл, - если ты пришёл пошутить, то выметайся, у меня нет на это времени. Пайнс немедленно прижал уши и оцепенел на месте, слегка испуганно поглядев на Билла. Тот насупился, а потом выскочил из-за стола и практически упёрся в Диппера. - Сущность – это не шутки, мальчик. Это очень страшная игра. То, что здесь происходит – намного страшнее, чем всё, что происходило с тобой в жизни. Чем всё. И в моей жизни, и, если бы даже Солженицын, несмотря на свои десять кругов ада, обрёл Сущность – он бы сказал, что нет ничего страшнее, чем она. - Если ты так её боишься, то зачем вообще используешь? Что она такое? – выплюнул Диппер, но выплюнул совершенно случайно и даже пожалел о том, что озвучил свои мысли. – Откуда она берётся? Диппер сидел к колдуну лицом, боком повернувшись на стуле, а Билл задумался, снова вперившись в мрак. Но минуту спустя он вдруг ткнул тонким острым пальцем прямиком Дипперу в сердце и чуть нагнулся: - Сущность – это… сила воли, воля, или, может быть, дух. Хватит ли духу человеку причинить вред другому ради своего собственного счастья? Только его собственная воля к чему-то, твёрдая воля и уверенность. Сущность нельзя получить, наверное, с ней надо родиться, а потом… Ох, ладно, что потом – ты сам узнаешь, когда пройдёт время. Объяснения Сайфера, воткнувшего в грудь Пайнса палец, были спутанными и наполненными нервозностью, и только в самом конце он посмотрел на Диппера, посмотрел серьёзно и в упор. - Есть ещё что-то, что мне надо знать наверняка? До того, как я сам смогу… сам обрету её? Я вообще смогу? У меня она есть? – осторожно спросил мальчик, своей рукой как будто успокоительно дотрагиваясь до руки Сайфера, прожигающей в нём диагональ. Билл не дёрнулся, как того ожидал Пайнс, он просто аккуратно вытянул ладонь из его пальцев, бросив по шву, и шагнул назад, держась странно расхлябанно. - Нет, всё остальное будет звучать ещё более странно, я удивлён, что ты до сих пор не побежал к маме жаловаться на сумасшедшего мальчика из старших классов, - Билл опять приятно и как-то тепло хихикнул, и Дипперу, несмотря на болезненный контекст шутки, стало чуть легче дышать. – Я не эксперт, Сосенка. Время покажет. Даже если Диппер и надеялся на большее, он всё равно слишком довольно ухмыльнулся и вскочил вслед за Сайфером со стула, поправляя шорты. На этот раз лампа и в самом деле моргнула, и мальчик был уверен, что ему не померещилось, глаза пошли пятнами, между которыми светлела макушка Билла, плывущего в сторону двери. - Я уже однажды брал ученика, но он смертельно испугался, только я обмолвился о жертвах. Наверное, не все люди такие… жестокосердные, - бубнил Билл больше самому себе, видимо, размышляя вслух. – Впрочем, что бы случилось, если бы все люди были способны… И Пайнс плыл за ним сквозь пятна в глазах, слушая тихое бормотание, через дверной проём и звон ключа, через заросший бурьяном палисадник, дорогу, а потом… Потом побежали мимо них разнообразные задворки и редкие пешеходы в подозрительных кепках. Город их был совсем небольшим, но даже в таком городе Билл умудрился жить в самом поганом районе. И осень тоже выдалась особенно мерзкой, а квинтэссенция широких грязных улиц с промозглой ноябрьской погодой вытравила симпатичный домашний уют из-за воротника Дипперовой куртки, он зябко съёжился и прибился ближе к Сайферу, широкими неровными шагами бередящего побитый мокрый асфальт. - …если ты окажешься таким, я не стану сердиться, просто больше никогда не подходи ко мне, я в знакомцах не нуждаюсь… Дипперу страшно хотелось спросить у Билла о чём-нибудь. О нём самом, на самом деле, а вовсе не «о чём-нибудь». Почему он жил один, в этом поганом районе, в этой захламлённой гостиной, и почему дом, в котором кроме гостиной и Билла Сайфера никого и ничего не было, так одиноко торчал среди пустырей, как обрубок. Диппер мимоходом вспомнил позитивную ярко-красную крышу своего серо-голубого королевства и неприязненно поёжился. Да, дом Билла был обрубком, торчащим из всклокоченных кудрей иван-чая и бурьяна, огороженных шатким низким заборчиком, но он и в самом деле походил на дом симпатичного человека, изнутри. Дом Диппера и Энтони совсем не был похож на дом людей с тёплым сердцем. Был ли Билл Сайфер симпатичным человеком с тёплым сердцем? Пайнс совершенно этого не знал, и не было в рационе его головы такой штуки, как предчувствия. Он странным образом мало что чувствовал своим сердцем, а может просто не мог позволить себе отдаться его воле. Вряд ли. Вот что он знал наверняка: Билл делал страшные, так он говорил (честно говоря, Диппер, пока, и страха этого, собственно, не понимал), вещи, но то, как он рассказывал, каким утончённым благоговейным шёпотом, и с каким серьёзным озадаченным лицом, полным чего-то изящного и высокого, об этих самых страшных вещах… Его повествование было безумно красиво и чувственно. Диппер назвал бы это самой Сущностью. Билл и был Сущностью, которой поклонялся, Сущностью, талантом, сильной красотой, которую растил в себе, принося ей жертву. Диатезные пятна выглядывали из-под его рубашки, когда тот активно жестикулировал, хлюпал нос, слегка слезились глаза, и наверняка скрипели мениски в, с виду, детских коленках. Конечно, это бы не звучало так поэтично, но Сущность и Билл, не «просто Сущность» и не «просто Билл» не давали Дипперу покоя, и тот не мог понять, отчего в глазах Сайфера зияла такая глубокая впадина. Он не любил что-то не понимать, но в этот раз испытывал приятное трение под рёбрами глядя в спину мальчика-колдуна, по-прежнему что-то бормочущего. - А куда мы вообще идём? – поинтересовался он ненароком, снова нагоняя Билла и пристраиваясь рядом. - В лес, - просто ответил Билл и бросил на него странный взгляд. – Не страшно тебе с незнакомыми в лес ходить, Сосенка? Он широко и всё-таки приятно заухмылялся, а Диппер вдруг хохотнул в ответ. Не было у Диппера друзей и желания хохотать над глупыми саркастическими шутками. Они были знакомы два дня и не знали ничего друг о друге. И тем не менее шли вдвоём в лес, странно косясь по сторонам. - Страшно, Сайфер, - отпарировал Диппер, и улыбка тоже поползла по его губам, - а тебе? Тебе не страшно ходить в лес с незнакомыми? Тот согласно качнул головой и отвернулся. И Диппер так и не понял, было ли ему страшно идти в лес с незнакомым. Глаза Билла вечно выглядели боящимися, но, должно быть, страх в них был словно дохлая рыба, которая вечно плывёт вверх – он поднимался со дна впадины и тихим безумием колыхался в мареве тёмных зрачков. Когда асфальтированная дорога постепенно превратилась в мокрый серо-жёлтый песок, а над головами насупились ёлки, Дипперу захотелось взять Билла за руку, но он определённо никогда не позволил бы себе такую фамильярность. Тем более тот шёл, засунув руки в карманы. - А зачем мы идём в лес? – снова нарушил тишину Диппер. – Мне нужно быть дома к шести, иначе отец что-нибудь не то подумает и разозлится. Сейчас уже половина третьего. - Мы идём к алтарю. - У тебя есть специальный алтарь? Для этих жертвоприношений? Это обязательное место? - Нет, но я не хочу заниматься этим дома, - Билл отвечал кратко и односложно, будто вовсе не присутствовал здесь, рядом с Пайнсом. – Всё зависит от габаритов жертвы… Собаки, к примеру, лошади. Диппер остановился, как вкопанный. - Ты… убиваешь собак и лошадей? – спросил он, голос показался ему каким-то пришибленным и чужим. Билл тоже остановился и развернулся к нему, уперев руки в бока. - Я уже говорил тебе об этом, - устало заметил он, сверля Пайнса взглядом, - что для тебя значат слова «жертва» и «живое существо»? Мальчик пожал плечами, чувствуя, как замедляется его стучащее в ушах сердце, освобождая местечко лесной призрачной тишине. Билл развернулся пробормотал что-то, даже, кажется, потёр пальцами переносицу, и побрёл дальше. Диппер закусил губу изнутри и тоже побрёл. Больше он ни о чём не спрашивал. На одном невысоком деревце висела простая клетка с погнутыми прутьями, и в ней сидела маленькая сизая птица. Билл стоял под этим деревом, а вокруг была поляна жухлой травы, и Диппер не решался подойти к нему, он наблюдал за тем, как Билл протянул руки к дверце, отдёрнул задвижку и аккуратно вынул сизую птицу на свет. - Подойди сюда, - он сказал это тихо, но настолько ясно, что Пайнсу показалось, будто весь лес замолчал. И Диппер шагнул вперёд. Он знал, что будет дальше. Только сейчас Сайфер взглянул на него своими светлыми глазами-впадинами, и на губах его застыло какое-то сосредоточенное печальное оцепенение. Билл протянул Дипперу птицу, держа её в своих тонких, слегка красноватых от холода, пальцах, и наклонил голову к плечу. - Ты ведь уже понял, в чём суть? Пайнс кивнул. И тем не менее он всё ещё не собирался брать птицу в руки. В эту минуту он почему-то решил подумать о своих мотивах. Что он хочет сделать, убив эту птицу? - Я должен желать кому-то зла, когда делаю это? – спросил он у Билла. - Нет. Сейчас нет. - Почему? – Диппер немедленно всполошился и уставился на Билла странно. – Тогда в чем смысл? - Всё с чего-то начинается, - тот пожал плечами, - эта птица как задаток. Ты должен совершенно ясной головой понимать, что ты собираешься сделать. Пайнс немного помолчал, размышляя над словами Билла, и решил, что он вполне понимает, что хочет сделать – он хочет убить эту птицу. - Хорошо, я понимаю. Я должен убить птицу, - сухо констатировал свои догадки Диппер. – Но это ради того, чтобы потом обладать Сущностью. Это имеет высокую цель, убийство этой птицы – малая жертва. Я прав? На этот раз странно уставился Билл, он пожевал губы и ткнул птицу Дипперу в руки как-то неуверенно. Та тихонько заквохтала, и Диппер ощутил её нежно бьющееся под пальцами сердце. Он скривился и часто задышал, а потом снова взглянул на Билла, ища у него поддержки. Тот выглядел каким-то растерянным. - Я…, - Сайфер осёкся, - нет, думаю, это будет не педагогично. Тебе надо самому ответить на все свои вопросы. Надо почувствовать важность того, что ты… ну, держишь в руках. Он кивнул на птицу. У птицы были смешные глаза-бусинки и острый глупый клюв, она забавно и, может быть, испуганно крутила маленькой головой из стороны в сторону и была очень тёплой и невероятно хрупкой на ощупь. Чтобы убить её, Дипперу бы хватило нажатия пальцев. Он мог раздавить её во вспотевших мальчишеских ладонях, или свернуть бы ей тоненькую шею. Диппер тяжело сглотнул. - Я не заставляю тебя делать это, - вдруг сказал Билл, - это всегда твой выбор, ты это понимаешь? Диппер сжал челюсти и зажмурился, потому что так ему легче думалось. Он постарался сконцентрироваться на своей цели. Ему надо было стать сильным. Ему хотелось бы оставаться рядом с Биллом Сайфером, потому что рядом с ним он чувствовал себя ближе к силе, его и своей собственной. Птица в его руках была маленькой и невзрачной – разве она чего-то стоила в сравнении с его целью, с его собственной жизнью? Жизнь Диппера зависела от его отца, жизнь Диппера, на данном её этапе, зависела от Билла Сайфера. По логике вещей, в эту секунду жизнь Диппера зависела от жизни этой птицы. Правда, он по-своему интерпретировал данный мотив. Мгновение, слабый хрустящий щелчок, темнота перед глазами, блёклая пелена травы и грозные ёлки, и всё ещё теплое тельце в руках. Диппер поднял взгляд на Билла и увидел вдруг в впадинах его глаз дно, изрытое несчастьем и временем. Так началось разрушение. III - Мне звонила твоя руководительница. Она вызвала меня на разговор в школу. Отец говорил сухо и прямо глядел на Диппера своими собачьими глазами. На Диппера, под чьими глазами залегли тяжёлые синяки, стали усталыми и слегка затянулись мутной плёнкой. Он сжался на низкой табуретке, низкой до того, что он фактически сидел на коленях, отчего происходящее вроде бы не нарушало границ дозволенного в цивилизованном обществе, но доводило Диппера до ощущения высшей угнетённости и униженности, которую только можно было себе вообразить в тринадцать лет. Практически перед его носом сверкал лакированный домашний ботинок отца, нахально раскачивающийся и создающий омерзительное мельтешение в мозгу. - Я спросил её, в чём дело. Она сказала мне, что ты вторую неделю пропускаешь последние несколько уроков ежедневно. Это правда? Диппер сглотнул и робко кивнул, вперившись в носок ботинка. - Зачем? – его голос звучал гулко и холодно, отталкиваясь от серо-голубых оттенков. Ответа не требовалось. Диппер просто сидел и молчал, закусывая губы, чтобы не пустить слезу от страшной саднящей досады. - В старшую школу ты не пойдёшь. Ты не пойдёшь в колледж, не пойдёшь в институт, - вдруг начал перечислять отец, - и знаешь, почему? Потому что ты тупой. Я всё делаю для тебя, а ты вот, оказывается, идиот. Может быть, ты олигофрен настоящий? И в таком случае мне давно пора прекратить вкладывать в тебя деньги и отдать в интернат для умственно-отсталых детей? А? - Нет, - забормотал Диппер, - нет, я не олигофрен. Тебе не надо отдавать меня в… - Ты понимаешь вообще, как я вкалываю? - Да, - губы предательски задрожали и потемнели глаза. - Ты понимаешь, ради кого я вкалываю? Мне нанимать тебе сиделку, а, идиот? Ну-ка посмотри на меня, хватит пялиться в пол и реветь? Что ты за мужик такой, раз всё время ревёшь? Ведешь себя как больная девчонка, собачка просто! - Каждый раз одно и то же, я прихожу с работы, работы ради тебя, ради памяти твоей матери. Я смертельно уставший. Тебе вообще не стыдно передо мной? Ты мне по гроб жизни обязан, Диппер. Ты понимаешь хоть то, что ты мне должен до конца своих дней, я надеюсь? Ты хоть это-то понимаешь, а, тупой сынок? - Какого хрена я вижу перед собой это, а не нормального ребёнка? Какого хрена меня вызывают в школу, у меня что, много свободного времени? Я беру работу сверхурочно, чтобы оплачивать твоё существование, чтобы оплачивать тебе домработницу, которая выполняет твою работу. Ты меня вообще, что ли, не боишься? Мне тебя бить, да? Давно пора было, говоришь? - Иди в свою комнату и сядь в углу, лицом к стене. Если ты этого не сделаешь, я, честное слово, выдеру тебя. Ты спустишься к ужину, сегодня я отпущу Мэгги, и ты будешь накрывать на стол. Если ты сделаешь что-то не так – результат тот же. Мне надоело терпеть это, терпеть твои фамильярность и неуважение. Мэгги стояла перед ним, уперев руки в бока, и в глазах её всё-таки сквозило нечто, похожее на жалость. - Мэгги, скажи папе, пожалуйста, что я не могу… что мне плохо… я заболел, у меня болит живот, Мэгги, скажи ему что-нибудь, ну пожалуйста, Мэгги, ну пожалуйста, придумай что-нибудь, - шептал ей в истерике Диппер, сжимая кулаки и нервно раскачиваясь с мыска на пятку, - я не хочу спускаться вниз, не хочу ужинать, Мэгги, пожалуйста, мне страшно, скажи ему что-нибудь, выдумай какую-нибудь ерунду… Всё его лицо было в слезах и соплях, слиплись ресницы и губы дрожали, и страшно болело сердце. Но не живот. И кашля не было, и горло не першило. Мэгги рассеянно развела руки в сторону и отвернулась от него. Диппер затрясся. - Извини, Диппер, но ты… Ты сам виноват, не надо папу расстраивать, он старается для тебя, - пробормотала Мэгги и вышла из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. У Диппера никак не получалось с Сущностью. Сколько он не бился и не убил мышей, у него ни-че-го не получалось. Билл периодически странно отводил от него взгляд, когда Пайнс спрашивал, почему у него ничего не выходит. Потом он говорил, что Диппер не о том думает, и первоочерёдно дело совершенно не в самом желании. Тогда Диппер злился ещё сильнее, на себя, на Билла, на этих дурацких бесполезных животных, которых он душил из раза в раз всё с большим остервенением. И вот сейчас, стоя на проклятой поляне под мерзким дождиком, от которого ботинки Диппера страшно ему натирали, он снова злился. Он злился и смотрел на Билла, держащего за ошейник лабрадора. - Зачем ты притащил его? – гаркнул Пайнс Биллу в лицо. – Это всё бесполезная трата ресурсов, я не буду убивать собак, я не хочу этого делать, тем более за просто так! Всё равно ничего не выйдет! Билл выглядел хуже, чем две с половиной недели назад, когда они встретились впервые. С тех пор Диппер больше не бывал у него дома, потому что Билл не приглашал его, и вёл исключительно учительские с ним беседы. Сайфер не появлялся в школе, наверное, потому что на самом деле он там и вовсе не числился. Он не выглядел не только прилежным учеником, но и человеком, имеющим время на обучение в принципе. Диппер не знал, зачем он вообще приходил в школу, и зачем взял его в ученики, такого бездарного и бесполезного. И он по-прежнему понятия не имел, чем Билл Сайфер жил, что ел на обед, где были его родители, и почему он из раза в раз выглядел на порядок более измученным. Но Билл был очень терпелив к его истерикам, и напорист в своём желании ничего не объяснять до конца. Иногда Пайнсу хотелось удавиться, до того сам себя он раздражал. - Заткнись, мать твою! – и тем не менее, чем больше времени утекало, тем меньше в нём оставалось терпения. – И послушай меня внимательно! Мне плевать, чего ты хочешь или не хочешь! Если не хочешь – убирайся отсюда! Ты ни хрена не понимаешь! - Сам заткнись! – рявкнул Диппер, его губы опять задрожали. – Ты просто убиваешь и обманываешь меня, всё это глупости, вся твоя Сущность! Полнейшая ерунда! Или у меня её нет! Билл ринулся вперёд, волоча за собой упрямящегося лабрадора. Щенка, совсем ещё молоденького крепкого, со смешными широкими щенячьими запястьями и глупой недоумевающей мордашкой. Он ткнул Дипперу пальцем в грудь и зарокотал: - Это ты просто убиваешь! О чём ты вообще думаешь, когда, блять, птицам головы сворачиваешь?! Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?! Ты понимаешь, что ты убийца? Ты живодёр! Какой же ты тупой, а, откуда ты такой взялся?! Он был в ярости. Наверное, в этот понедельник дело стало совсем плохо. Диппер получил затрещину от отца вечером в воскресенье, потому что случайно уронил крышку от кастрюли, а за ней и саму кастрюлю со спагетти. Отец страшно разозлился и со всей сил треснул ему по затылку. Но обиднее всего было потому, что он и в правду тупой. Это злило Диппера, и ему было очень страшно, всё время было страшно. Он плохо себя чувствовал, потому что каждый день после школы, или вместо уроков, убивал птиц и мышей, и у него ни черта не выходило, а потом он приходил домой и получал порцию унижения от отца, сидя на этой отвратительной низенькой табуреточке. А Билл… Билл тоже был в ярости. Он смотрел своими болящими воспалёнными глазами на него, шмыгал носом и продолжал дырявить пальцем его грудь, видимо, ожидая ответов на свои вопросы. Но Диппер не хотел давать никаких ответов, он только оттолкнул к чёртовой бабушке Билла с его проклятым щенком. - Не тупой я! Не ту-пой! Хватит называть меня тупым! – заорал он. – Я ни черта не понимаю, я не понимаю, что ты хочешь от меня! Объясни нормально, какой из тебя учитель, если ты ничего не объясняешь?! Сколько лет ты со своей идиотской Сущностью?! А я – две недели, и я постоянно убиваю, мне хреново, мне всё это не нравится, потому что ничего не выходит, потому что моему отцу хоть бы что! Билл только пихнул лабрадора к Дипперу и швырнул ему под ноги какой-то тяжёлый сверток. - Дело не в самом убийстве, дело в осознании! Неужели так сложно понять, что ты совершаешь ужасные вещи? Это против природы, против человечества, против всего живого и самого себя, то, что ты делаешь – это самое ужасное преступление! Дождь усилился, и волосы прилипли ко лбу, Диппер жевал губы и снова плакал, но из-за дождя, наверное, сложно было это заметить. - Ты убьёшь эту собаку. Ты зарежешь её, - холодно и чётко заговорил Билл. – Ты будешь рыдать, и твои руки покроются кровью. Потому что ты тупой и бесчувственный ребёнок, раз ты не можешь играть по-хорошему – мы будем играть по-плохому. Если ты не сделаешь этого – убирайся от меня вон. Билл снова шагнул к нему, и Диппер с испугу отступил, чуть не падая на мокрую скользкую траву. Лабрадор растерянно и заинтересованно следил за ним, высовывая голову из-за спины и поглядывая то на Диппера, то снова на спину Билла. А дождь всё усиливался и неприятно долбил в макушки, светлую и тёмную. Сайфер был одет в грязный свитер и постоянные школьные шорты, и на ногах его красовались убитые временем и дорогами ботинки. Тонкая белая шея торчала из широкого, неряшливо залатанного, воротника, и голова качалась на ней словно маятник, бьющий полночь. Она качалась устрашающе. - Ты гнилой мальчишка, Диппер. Ты гнилой лицемер и эгоист. Ты уже давно не ребёнок. Я не знаю, кто сделал тебя таким, но вот что я тебе скажу – плохими людьми не становятся, плохими рождаются. Остальное зависит от твоего выбора, - он поджал губы, глядя на дрожащего Пайнса сверху вниз. – И не смей сравнивать меня с собой, я давно перестал обманываться на свой счёт. Билл ушёл, оставив Пайнса и лабрадора одних среди поляны. Щенок не побежал за Биллом, он остался стать рядом с Диппером и вдруг завилял хвостом. Диппер смотрел вслед, в узкую, тонкую и длинную спину, укутанную в свитер, на слишком худые ноги, руки, спрятанные в карманах. Ему не было страшно, только глаза вдруг остекленели, и он впал в какое-то трагическое оцепенение, думая о словах Сайфера. Это было не страшно, как было страшно то, что он слышал от отца. Это было больно. Стекло разбилось и глаза снова намокли, пусть всё его лицо, и одежда тоже, были мокрыми. Диппер судорожно всхлипнул и с ожесточением начал тереть лицо, дотёр до болезненной красноты, а потом подставил его под холодные капли дождя. Лабрадор, крутящийся рядом вдруг замер и забеспокоился. Диппер посмотрел на него. Щенок точно был домашний. Может, Сайфер украл его, может, он потерялся, кто знает, но в глазах лабрадора брезжило забавное и очень трогательное тепло. Оно было у всех тех существ, которых Диппер убивал, в глазах, в смешно бьющихся маленьких сердцах, везде. Диппер присел на колени перед собакой и коснулся её шеи. Нет, не для того, чтобы вдруг начать душить. Просто так, потрогать белую лоснящуюся шерсть, протянуть тонкие руки вокруг крепкого тела. Щенок вилял хвостом, сидя рядом с Диппером, и вдруг лизнул его в лицо. Мальчик разинул рот и зажмурился, глотая слёзы, потому что ему было очень больно. Он ухватился за холку собаки и прижался к ней впалой грудью под мокрой курткой. Потом его пальцы побежали по смешной бархатной морде, разглаживая детские собачьи щёки, залезли под длинные висячие уши. Диппер рыдал, сидя на коленях, и обнимая пса, который ласково и дружелюбно лизал его шею тёплым языком. Потом Диппер встал и вытянул за собой из свёртка тяжёлый нож. Свёртка, что Билл бросил ему в ноги. Его руки дрожали, а щенок ластился и тёрся о его мальчишеские ноги. Пайнс положил ладонь ему на голову, снова проводя ею по шерсти. Всё стало совершенно ясно, и оттого Дипперу с каждым прикосновением, с каждой картинкой, мелькающей в голове, делалось всё больнее и мерзее от самого себя. - Тихо… Тихо… - пробормотал он собаке, успокаивающе поглаживая, - эй, всё будет нормально… Красные замёрзшие пальцы сжали рукоять ножа. А пёс заглянул в глаза Диппера своими, круглыми и карими, и детскими. Глаза Диппера не были детскими. В голове вдруг мелькнула мысль сорваться и бежать отсюда, и больше никогда не думать ни о чём, просто бежать, от Билла, от отца, из города, как угодно, лишь бы избавиться от этой страшной боли в сердце, которую он три года назад позабыл. Но Диппер просто должен был стать сильным. Он был обязан, чтобы жить. А потом мальчик ударил. Он ударил по шее, был краткий отчаянный лай, ударил ещё раз, сотрясаясь в рыданиях, и ещё. На ноги брызнула кровь, а потом щенок упал на холодную землю и затих. Диппер почувствовал, что ещё чуть-чуть и он просто потеряет сознание. Нет. Он снова рухнул вниз, на колени, закрывая глаза руками, чтобы не видеть белой лоснящейся шерсти, закрытой красной страшной кровью. И своих окровавленных рук. Железный ужасный запах стоял везде, как запах рвоты. Пайнс опять тёр руками лицо, и лицо стало красным. Или, может быть, оно стало красным от крови. На улице стемнело по-осеннему скоро. В гостиной Билла Сайфера горел свет, Диппер постучался в дверь. Билл открыл и без лишних слов впустил его внутрь. Диппер дрожал, обнимая свои плечи. Билл прошёл мимо, к столу, и налил мерзкого травяного чаю в чашку с примотанной ручкой. Он посмотрел на Диппера выжидающе и отодвинул ногой стул. Пайнс, шатаясь, побрёл вперёд, разбитыми глазами не видя ничего вокруг. Потом он поднял взгляд на Билла, сурово смотрящего на него в ответ. И вдруг робко потянулся к нему, покрасневшими тонкими пальцами хватаясь за свитер. Диппер уткнулся головой Биллу в грудь, сцепляя зубы как можно крепче, аккуратно прижимаясь к нему, потому что ему смертельно хотелось. Он давно никого не обнимал. Билл постоял немного столбом, а потом завёл руки за спину мальчика-просящего, кутая его в свой свитер и утыкаясь подбородком в мокрую ледяную макушку. Осколки ползли по щекам Диппера, и он судорожно вздыхал, ничего не говоря. А потом Билл чуть наклонился к нему, к его уху, и прошептал что-то, отчего Диппер страшно зажмурился и закивал головой свитер. - Да, да, я уже понял, - пробормотал он. IV С каждым днём погода делалась всё хуже, и Дипперу тоже становилось хуже, он ощущал себя заболевающим. Но его дела тихо мирно пошли на поправку, если это можно так назвать. Впрочем, с каждым днём его отец злился всё сильнее, раздражался страшнее, и Пайнс всё чаще трясся у себя в комнате, умоляя стены не выдавать его. Но он по-прежнему пропускал уроки и ходил к Биллу Сайферу. Теперь у них всё было чуть по-другому. Может быть, это сам Диппер изменился, что вполне вероятно, может быть, что-то дрогнуло в Билле, или всё разом, но понемногу Пайнсу становилось теплее в гостиной с широким столом, засыпанным (не) магической требухой. Билл рассказал ему о том, как он живёт, и Диппер, слушая его рассказ, низвержен был в дикий ужас. Оказалось, Билл Сайфер никогда не учился в школе, даже в начальной. Ни в какой. Всё, что он знал – узнавал, читая книги, ворованные из библиотек, потасканные с помоек, но только не купленные, и прожил так целых семь лет. Он прожил эти семь лет силой Сущности, которая держала его на плаву. Где-то на тринадцатом году жизни Билл научился зарабатывать с её помощью деньги, собственно, благодаря надписям в коридорах средних школ. Школьники были основным заработком Билла, иногда он выполнял чёрную работу руками, что-то мыл, что-то таскал, но зимой позволял себе выживать на деньги среднестатистических прыщавых учеников и их пресловутых желаний. Выживал он плохо и часто голодал (этот вывод Диппер сделал сам, имея удовольствие осмотреться в гостиной Билла, и в отдалённом холодном углу, завешенном тряпкой, обнаружил огрызок сыра, банку тушёнки и хлеб), и был чертовски больным ребёнком, к тому же. Впрочем, Билл перестал быть ребёнком те семь лет назад, так он выражался. Тогда он обрёл Сущность и тогда окончательно оказался на улице. Он говорил, что смутно помнил свои первые восемь лет, о родителях и сейчас твёрдо ничего не мог сказать. - Сильным мне пришлось стать намного раньше, - бормотал он, лёжа на своей однобокой кровати под одеялом в дырявом пододеяльнике, пока Диппер сидел, закинув одну ногу на сидушку стула, и слушал его так внимательно, как не слушал никого в жизни, - жизнь была такая… На самом деле, она сейчас даже хуже, чем была тогда, я думаю. - Почему? – спросил Диппер недоумённо и немного обиженно. - Я особенно плохо чувствую себя последние несколько недель, - он хмурился, а потом посмотрел на Пайнса странно, - у меня астма, а зимой здесь, в этом доме, довольно холодно. И сейчас тоже, поэтому тебе бы стоило одеваться теплее. Я могу дать плед. - Спасибо. Сайфер закопошился, выбрался из-под одеяла, полез в какой-то из шкафов и достал ему точно такой же дырявый, как его собственный пододеяльник, плед, оглядел его придирчиво со всех сторон, и вдруг сам накинул на плечи Диппера, а потом снова нырнул в свой собственный кокон. Диппер был так страшно тронут, что даже покраснел. - Но дело, наверное, не в том, что мне плохо или тяжело работать, и так вот питаться…, - он лукаво прищурился на Пайнса, и тот смутился, уличённый в своём пакостном любопытстве, - просто… чем дольше живёшь с Сущностью, тем мерзее становится всё вокруг, потому что ты сам отвратителен. Хочется иногда просто… просто закончить всё это и попробовать по-другому, но… С каждым днем противоречий больше, я мало что понимаю... Можно считать, уже вообще ничего не понимаю... Диппер слушал его глухой голос и вглядывался в усталое лицо, особенно он засматривался на мелкие морщинки вокруг глаз и между бровей. Одну глубокую между бровей. Билл был несчастлив, или, скорее, даже несчастен, Диппер видел в нём это и теперь точно мог назвать род несчастья – излом. Весь Билл Сайфер был изломан. Порой он забывался и бормотал, лёжа в своей кровати под одеялом, а Диппер сидел рядом и слушал его до тех пор, пока время достигало половины шестого вечера, и в гостиной становилось вроде бы холоднее, но всё же теплее. Может быть Билл Сайфер и забывался, но вовсе не забывал о существовании мальчика-просящего, которой внимал каждому его слову. Так прошёл конец их ноября, после того, как Диппер всё понял. Они больше не убивали, и ему стало немного легче, но больнее, втрое больнее. И тем не менее, Диппер продолжал быть сильным, ведь ему нравилось сидеть здесь и слушать, и он по-прежнему был уверен, что есть необходимые жертвы, и вещи, стоящие этих жертв. Ему казалось, что Биллу смертельно нужно его присутствие рядом, и это странно грело Диппера. Теперь ему хотелось помочь не только себе, не только разобраться с отцом и быть сильным для себя, но и быть сильным для Билла, который, как будто старел. Вряд ли такой человек, как Билл, когда-нибудь сказал бы ему открыто, что нуждается в помощи, верно? Билл был мудр и несчастен, но не бесконечен во всём этом, поэтому сейчас, и ни до этого они говорили, как будто были сорваны предохранители. Диппер тоже говорил, но он не рассказывал Биллу про свою семью, ему упорно казалось, что тот уже знал. Билл больше не отпускал шуток про мамкину юбку. - Эй, Сосенка, - он щёлкнул пальцами перед носом Пайнса, - как ты так держишься? - В смысле? – глупо спросил Диппер, словно спросонья. - Когда я… впервые, когда это произошло впервые, я думал, что не выдержу. Это было не так, было намного ужаснее, чем то, что сделал ты, но…, - он замялся и искоса вперился в Диппера каким-то отчаянным взглядом, - я всё-таки думал, ты уйдёшь, посмотрев на того щенка. Прости, что я говорю об этом, я не знаю, как объяснить, что думать, и… Он совсем замолчал, а потом вовсе спрятал взгляд в одеяле, и Диппер снова засмотрелся на его ресницы. Вовсе не козлиные, скорее, они были похожи на хрупких ночным мотылей-однодневок, и казались чуть ли не прозрачными. Воспоминания утихли в Диппере, о щенке и его пронзительных карих глазах, он был спокоен и не чувствовал страха или боли. Он чувствовал только ненависть к себе, но решил, что станет теперь сильным, поэтому сказал Биллу просто, потому что, как когда-то было совершенно точно подмечено, не обладал даром красноречия: - Мне очень жаль, Билл, этого щенка, но я тогда подумал, что на его месте я сам, а потом ты сказал те слова… Всё было именно так, как надо. Я был готов, и в какой-то степени мне приятно делать это. В смысле, осознавать, что и ради чего делается. Одно только странно, Билл, - он чуть замешкался, подбирая слова. – Мне кажется, я не смогу делать это для себя. Мне будет противно. Сайфер вопросительно посмотрел на него из-под одеяла, и Диппер снова заприметил в глазах того что-то необъяснимо странное и боящееся. - А ради кого же ты тогда?.. – спросил он как-то испуганно и зажато. Пайнс не понял, чего так боялся Билл, почему жевал губы и смотрел на него с необъяснимой горечью, но он был тринадцатилетним ребёнком, и, будем откровенны, он ни за что бы не хотел, чтобы Билл боялся именно этих слов: - Думаю, ради тебя. В тот день Диппер вернулся домой слишком поздно. Он вернулся в половину девятого вечера. Его куртка снова насквозь вымокла, как и всё остальное, и выглядел он плохо. Он был доволен сегодняшним днём, но страх колотил его по рёбрам изнутри, оттого сердце всё время болезненно сжималось и причиняло Пайнсу страшный дискомфорт. Это злило его, потому что от тепла гостиной Билла и от самого Билла не оставалось никаких следов, только он ступал за порог своего мерзкого призрачного серо-голубого царства, и лицо Диппера становилось изо дня в день всё старше, под глазами и скулами залегли глубокие тени, а глаза из-под бровей смотрели хмуро, грозно и немного загнанно, они готовились защипать и покраснеть. И Диппер знал, он был совершенно уверен в том, что сегодня получит по-настоящему. Но эта грозность и мрак за стеклянной потрескавшейся пеленой, и ещё мысли о Билле и том, что ему нужна помощь, неожиданно помогли Дипперу твёрдо взглянуть в глаза отца, вставшего в дверном пролёте с бутылкой вермута наперевес. Страшно. Да, было очень страшно. Но он смотрел вперёд с упорством, которое нашло это самое лучшее применение, о котором часто заговаривают сплетники. Он собирался быть сильным во всём. Он собирался быть Сущностью. Несмотря на последствия, его выбор физически не мог быть ошибкой, потому что, как известно, пути господни неисповедимы, и, раз уж Диппер вышел живым из передряги – значит выбор даже принёс определённые плоды. Он вышел раненым, испуганным, и, можно сказать, вовсе не вышел, а выполз, и потом снова трясся, и плакал, но был горд и снова бы, что бы не случилась, отныне и навеки, он бы смотрел прямо в глаза этому ублюдку, что именовался его отцом. Он был врагом, соперником, абсолютным Лжедмитрием и проклятым диктатором, и Диппер больше не собирался ползать на брюхе, как бы ни было страшно и больно. Он тихо скулил, забившись в самый тёмный угол своей комнаты, со стен которой на него смотрели фотографии его матери и сестры, тех, чёрт подери, что он не помнил больше, и которые прошли для него давным-давно, оставшись разве что-то следом желчи на языке и синяками на рёбрах. Он плакал, как бы то ни было, и тем не менее эти слёзы не были ничем большим, чем просто водой. Нет, больше не осколки, просто солёная вода, не имеют никакого смысла, потому что теперь Диппер ещё больше уверен в том, чего хочет. Всё просто, всё совершенно элементарно. Диппер был сильнее, чем кто-либо, и теперь, когда он нашёл применение своей силе, когда он увидел её в себе через слова Билла и кровь на своих руках, он был готов сожрать своего отца Сущностью. Готов только по той причине, что больше он не был один и имел смысл кроме «дожить до рассвета». Он собирался помочь дожить до рассвета и Биллу. Диппер как будто вынырнул из страшного сна. Всё стало иначе. Серо-голубые тона превратились в чёрно-синие, краски сгустились под глазами и бровями Диппера Пайнса, но почему-то Биллу казалось, что он посветлел. В доме Билла не было зеркал, и он уже давным-давно не видел своего отражения. Он никогда не гляделся в окна машин, в стёкла домов, и ни в коем случае не желал этого делать. Билл знал, каким он стал омерзительным. Обрюзгшим, больным, с диким затравленным взглядом собаки, с трясущими старческими пальцами. Таким он был. Совершенно не человеком, тварью, отвратительной тварью, и чем дальше, тем тяжелее ему становилось выносить в Себе свою страшную Сущность, свою голую, неприкрытую ложью суть. Ему было страшно рядом с Диппером, потому что он чувствовал в нём что-то совершенно другое, что-то могучее, будто каменное. Билл смеялся, когда думал об этом – хрупкое сосновое деревцо, выстланное камнем изнутри. Но Билл совершенно не смеялся, когда думал о Диппере, потому что он не видел в нём себя. Пусть он не любил своего отражения, и тем не менее ему было страшно, потому что в Диппере не было зла. Билл ошибся, и теперь кровь течёт по его рукам, кровь его собственная, ведь он вонзает пальцы себе в гнилое сердце. Всё это партнерство, ученичество, затевалось Биллом лишь для того, чтобы разобраться – где он, что ему делать, и как заканчивать свою утлую историю, полную разрывающей сердце боли. Колдун Билл Сайфер потерялся в себе, в Сущности, и отчаянно нуждался в чужих глазах и ушах, чтобы не уйти с головой в омут разложения сознания. Вероятно, решение было уже близко, вот только Билл обнаружил иной омут, не менее страшный. Биллу зыбко хотелось прикоснуться к этому лицу, окаймлённому мрачными высокими тенями, не такими, как его собственные, будто проступившее под кожей дерьмо, дотронуться, может быть даже губами, до детского короткого носа, который больше не казался ему смешным. В Диппере не было смешного, и его глаза не смотрели наивно, они смотрели серьёзно и грозно. А Билл Сайфер во всём ошибался. И только сейчас он знал наверняка, что дело близится к самому его концу, потому Диппер терзал его своим присутствием и вынуждал всё говорить и говорить, так внимательно глядя на него, Билла, этими глубокими чёрными глазами-омутами, где не было никакого дна. Он боялся, что расскажет лишнего, потому что не хотел видеть, как бездонные глаза немедленно осядут и покроются унылой тиной, как из глубин, у которых всё-таки есть дно, вынырнет та самая гадость, что он пророчил, и Диппер вдруг окажется тем обыкновенным гнилым лгуном и лицемером. Может быть Биллу было и страшно рядом с Диппером, но он всегда боялся одного только себя и своей собственной правоты на свой же счёт. Рядом с Диппером ему было странно приятно и как-то очень неожиданно каждый раз. Он ощущал тепло под своим одеялом в своей гостиной, когда краем глаза наблюдал за чуть раскачивающимся на стуле мальчиком. Сейчас Билл Сайфер стоял и перед витриной продуктового магазина по Оазис-стрит и рассматривал другого Билла Сайфера в витрине впервые за четыре года. Губы Билла дрожали, сам он трясся и пальцами сжимал плечи, закутанные в тот самый грязный свитер, теперь мокрый насквозь, а Билл был пропитан отвращением, но не мог заставить себя оторвать взгляд от стекла, полубезумным взглядом бороздя противное сопливое красноглазое и красноносое лицо со слишком острыми и неровным чертами, волосы, которые смахивали на торчащую в разные стороны паклю, и кривые длинные тонкие ноги. И то, какая дрянь сквозила в этом мерзлявом общипанном мальчишке, не детская и злая. Они не виделись с Диппером несколько дней, а потом у себя на ручке двери, когда отходил на промысел, Билл обнаружил записку с просьбой о встрече и точно указанными координатами. Конечно, Билл Сайфер пришёл и ждал Диппера, но ждал совсем недолго, правда, достаточно, чтобы насладиться своим внешним видом. Билл резко обернулся на шлёпанье сзади и увидел бредущего к нему Пайнса. Он что-то увлечённо разглядывал на дороге, или, быть может, ответственно, как обычно учат родители своих детей, смотрел себе под ноги. Мальчик остановился прямо перед Биллом, не поднимая головы, а потом всё-таки посмотрел на него. Лицо Диппера было расквашено, и он, пусть криво, но дружелюбно заулыбался разбитыми, слегка опухшими губами. Биллу вдруг показалось, как будто это самое лицо вытянули, щёки обтесали, а кожу высветлили до призрачно белого, но благородного, не как у него самого. Диппер резво протянул Биллу руку, пока тот всё ещё находился в состоянии переваривания полученной информации, обхватил тёплыми пальцами его ладонь и проскользнул внутрь продуктового магазина. Диппер что-то спрашивал у него, попутно набирая в руки какие-то пакеты и коробочки, пару раз он пощёлкал перед носом Билла, который пристально, но как будто из-за прозрачной звукоизоляционной стены следил за ним, потом махнул рукой, снова странно натянуто улыбнулся, и пошёл к кассе. Куртка Пайнса тоже была насквозь мокрая, он слегка прихрамывал и шаркал разбитыми ботинками. Но в его лице, разбитом осунувшемся лице не было задавленности и собачьего страха. Это ведь отец его отделал, Билл знал. Он вообще знал о Диппере намного больше, чем тот думал, тут никаких жертв не нужно, элементарное наблюдение и внимательность. Только Билл не мог понять, почему сейчас этот мальчик так гордо держал голову и так спокойно разговаривал с продавщицей. - Пойдём, всё равно дождь не закончится, - Билл вынырнул из-под козырька магазина и поплёлся к дому, а Диппер нырнул под дождь за ним. Сегодня он был очень молчалив и не проронил ни слова после того, как они вышли из магазина. Билл догадывался, что всё купленное будет оставлено у него в тёмном углу, это он видел в глазах Диппера под ресницами, когда тот расплачивался в магазине, поэтому не смел предлагать ему помощь. Тринадцатилетний мальчик покупал ему еду и слушал его россказни вечерами напролёт, а потом приходил домой, где его бил отец. Билл Сайфер чувствовал себя непонятно – ему казалось, будто он в коконе или под пузырём, а Диппер периодически вползает внутрь, но его существование очень спорно, вроде. Но всё-таки Диппер был ребёнком, может быть, странным, и тем не менее. Билл включил свет в гостиной и запер дверь, пока Диппер раскладывал на столе свои пакеты и коробки. Он обернулся к мальчику и увидел, как тот упёрся ладонями в стол, опустив голову. Сайфер подошёл к нему и легонько дотронулся до спины под мокрой курткой. - Давай выпьем чаю, Сосенка. Диппер вздрогнул, оторвался от стола и пустыми глазами с минуту сверлил Билла, а тот в ответ смотрел на него вопросительно. - Думаю, Билл… Мне можно с тобой поделиться, да? Билл развёл в стороны руки, еле заметно кивая. Диппер прислонился к столу, разглядывая сумрак, царящий сквозь утлый жёлтый свет низких старых ламп. Потом он вдруг замотал головой и оторвался от стола, становясь перед Биллом и вцепляясь пальцами в волосы и раскачиваясь в разные стороны. Он сделал так вокруг Сайфера несколько кругов, а потом остановился снова напротив и измученными, совершенно стеклянными глазами посмотрел на Билла серьёзно и как будто сердито. Но через секунду вся сердитость испарилась, и взгляд его сделался каким-то рассеянным и несчастным. Диппер долго молчал, жевал губы, а потом вдруг очень робко и тихо попросил: - Ты… м-м, можешь поцеловать меня? Билл поперхнулся воздухом. Он ожидал чего угодно, слёз, криков, отчаянных объятий, чашки чая, чего угодно, и был, как всегда, ошарашен. Наверное, в эту минуту его лицо выглядело очень глупо и растерянно, глаза окончательно вылезли на лоб, и Билл по-детски захлопал ресницами, как будто стараясь подобрать слова, чтобы… Диппер несмело вглядывался в него, наблюдая этот театр без слов, чуть приподнял брови ожидая ответа. Он был ребёнком, бесконечным сильным ребёнком с могучей Сущностью, с которой был на равных. Диппер был намного сильнее Билла. - Зачем? – Билл мысленно врезал себе по лицу. – То есть, если ты хочешь, конечно… И куда? В… - В щёку, - слишком резко ответил Диппер и страшно смутился. Он дёрнул головой, показывая ту самую щёку, в которую желал получить поцелуй. Билл никогда не целовался, никогда об этом не помышлял и ни в коем случае не жалел. Так или иначе, жизнь его приобрела много новых оттенков с появлением в ней мальчика-просящего, и лишила его одного единственного и очень важного – уверенности хоть в чём-либо и возможности утверждать. Билл Сайфер протянул руку к Дипперу и дотронулся до задней части шеи под волосами, цепляясь кончиками пальцев за влажные завитушки. Тот стоял, не шелохнувшись, и внимательными, слишком широко открытыми глазами смотрел на Билла. Билл сделал шаг вперёд, останавливаясь сантиметрах в двадцати от Диппера. Диппер доверительно посмотрел Биллу в глаза снизу вверх и застенчиво скрытно улыбнулся. Сердце Сайфера стучало где-то в ушах, он чувствовал его раскатистые удары кончиками пальцев, которыми продолжал удерживать Пайнса. Или, может быть, это было его сердце. Билл наклонился, как будто в трансе, и прижался своими сухими растрескавшимися губами к бархатной детской щеке. Диппер шумно выдохнул, цепляясь за его спину лёгким объятием. Они замерли под дребезжащей лампочкой в холодной гостиной, один прижавшись к щеке другого, хватаясь пальцами за острые углы друг друга. А потом Билл скользнул к губам Диппера и поцеловал. Его губы казались Сайферу такими маленькими и тонкими, и сам Диппер словно был веточкой, хрупкая шея, узкое костлявое тело, но крепкие мужественные объятия, и отчаянная болезненная напористость в бесконечном порыве. Незыблемая, единственная и неповторимая истина Билла Сайфера потерпела крушение. V Поползли зыбучей паутиной слухи. Диппер явился в школу в едва затянувшимися ссадинами и синяками, хмурый и матёрый, как будто бывалый военный в отставке. К нему никто не подходил, не задавал вопросов, не подсаживался в столовой, учителя обходили в списках его имя стороной. И Дипперу было не известно, почему. Наверное, они считали, что его грызут проблемы в семье, и лучше мальчика не домогаться. Учителя были стариками и бывалыми людьми, они видели его закалённое худое лицо, взгляд в стену, поджатые губы, и, должно быть, понимали, что Диппер борется и борется вроде успешно. Люди, у которых нет надежды, выглядят по-другому. Слухи начались с небольшого казуса, что произошёл с ним в одну из унылых будних сред. - Говорят, ты водишься с местным «демоном», - Диппер тогда сидел на скамейке в школьном дворе и читал книжку. К нему подсел пухлый рыжий парень. Он был весь на иголках, сидел скромно, с зажатой в зубах сигаретой, маленькие карие глазки бегали из стороны в сторону, Луис Валентайн с параллельного потока. - Каким ещё демоном? – без интереса спросил Диппер, не отрываясь от книги. - Ну… Билл Сайфер, тот, что колдун. Мы его Демоном называем. Так ты… и в самом деле дружишь с ним? – Диппер промолчал, и Луис неуверенно продолжил. – Прости за любопытство, парень, без обид, но о тебе такие слухи ходят… о вас двоих. Дело в том, что, если ты как-то замешан в этой магической чепухе... Я бы хотел сделать заказ. На этот раз Диппер отложил книгу и уставился на Луиса. Тот застенчиво потупил взгляд в землю, почесал за ухом, ещё немного повертел головой в разные стороны, а потом продолжил тихо: - Есть одно дельце… Ситуация, так сказать. Обычно я обращался за этим к Биллу Сайферу, но его уже давно не видно в школе, вот и вызнал о тебе, мол, у тебя с ним связь. - А что тебе надо? – мрачно спросил Пайнс, нарочно неаккуратно отодвигаясь от Валентайна. Луис широко и довольно ухмыльнулся. - То есть, ты можешь, да? - Я неплохо заплачу, мужик, всё путём! - Конечно, я могила, никому ни слова! Обделать дельце этого Луиса Валентайна Дипперу стоило одной птичьей головы и недели мучительной истощающей бессонницы. А потом поплыли слухи, и школьная жизнь Диппера Пайнса полетела в тартарары. Единственным преимуществом сложившейся ситуации были хорошие деньги, которые Диппер без остатка отдавал Биллу. Впрочем, он совершенно не был уверен, что тот хоть сколько-нибудь тратит, что было довольно обидно. Диппер был сильным для Билла и страдал для него, но вечерами, когда он возвращался после школы в гостиную, видел в Сайфере только кромешную усталость и боль в глазах-впадинах. Но у Диппера был план, потому что он знал, чего хочет Билл на самом деле, и так же чётко знал, теперь знал, чего хочет он сам. - Ты зря мутишь воду, Сосенка, - однажды сказал Билл, когда они сидели за столом в его гостиной и пили чай, - перебарщиваешь. - В смысле? – Пайнс вопросительно поглядел на него, согревая закоченевшие руки о чашку. До дома Билла добралась зима, и он снова промок под дождём. - Когда ты последний раз смотрел на себя в зеркало? – Сайфер прищурился на Пайнса, и слегка ухмыльнулся. – Ты становишься похож на меня, только лучше. - Звучит довольно странно, - Диппер сдержанно хохотнул, а потом завертел головой, разминая шею, - да, я чувствую себя не особо, но сейчас всё равно намного лучше, чем тогда… Всё приятнее, что ли. Билл внимательно глядел на него, наблюдая трясущиеся в мокрой одежде плечи, которая всё никак не могла просохнуть в стылой гостиной, и синие губы, а потом встал и потянул Диппера за руку за собой к однобокой красной кровати. Попутно он вывалил несколько одеял потолще из шкафа и прихватил одно из них. - Это так самоотверженно, Сосенка, - промурлыкал он, - я восхищаюсь тобой порой, но нам всем будет хуже, если ты откинешься в свои тринадцать. А ведь в мире столько прекрасного, не усердствуй особенно, выдохни. Диппер слушал тихий спокойный голос Билла, как завороженный, пока тот расстёгивал молнию на его куртке, и пуговицы – на рубашке. В его лице не было больше нервозности и размеренного сумасшествия, была только усталость и что-то странное и немного жуткое в глазах, вроде обречённости непонятно на что. Билл стянул с него мокрую одежду, вежливым мягким взглядом бороздя шею и грудь, а потом вывернулся из свитера и бросил его на пол, падая спиной на кровать. Диппер снова глухо засмеялся, а Сайфер закашлялся, когда тот плюхнулся сверху, болтая ногами в воздухе. Холодный воздух жёг носы и лбы, торчащие из-под одеяла, и Диппер уткнулся Биллу в плечо, осторожно очерчивая языком косточку ключицы. Билл искоса смотрел на него, теребя волосы пальцами, а потом вдруг тихо и как-то надломлено заговорил: - Ты разрушил мой мир, Сосенка. Диппер думал, что его вырвет собственным сердцем в эту же секунду. Он поднял испуганные глаза на Билла и немедленно отстранился, но в Билле, в его спокойном лице и омуте глаз ничего не изменилось, только голос дрожал. - Ты не выглядишь так, как будто это плохо, но… Извини? Билл улыбнулся, морщинки собрались вокруг его глаз. - Это… удивительно. Ты разрушил все мои истины, и теперь они кажутся мне такими глупыми, что, о боже… Мне как будто стыдно за себя. Диппер вскинул брови в своей дивной манере внимательного слушателя, и приподнялся на локтях под одеялом. - Всё совсем по-другому, и это невозможно невообразимо. Я как будто прожил во сне всю свою жизнь, - прошептал Билл, поправляя волосы на голове Диппера. Его веки были прикрыты, и лицо казалось слишком спокойным и умиротворённым, но голос по-прежнему дрожал. Диппер перехватил пальцами запястье Сайфера и прикоснулся к нему губами. - Билл, я кое-что задумал, - вдруг сказал он, - это касается моего отца. И тебя тоже. Сайфер кивнул ему, не открывая глаз. - Я хочу убить его. Что-то как будто взвилось в холодный воздух под потолок и разбилось там об его своды, а потом гостиная обмерла и потухла, жёлтый свет растворился в монохроме, и Билл застыл с широко открытыми глазами, а перед ним лежал стеклянный Диппер, и на губах его светилась невесёлая улыбка. - Ты не понимаешь, о… о чём говоришь… - Нет, я понимаю. У меня есть прадяди в одном маленьком калифорнийском городке, мы поедем к ним вдвоём, Билл, - голос Диппера был словно железным, а радужки потемнели и всё лицо обострилось. – Иначе нам обоим конец. - Не надо наступать на те же грабли, Диппер, убийство – это всегда конец, - забормотал Билл, - конец всему. Ты не сможешь остановиться, и, тем более… - Мы больше не будем использовать Сущность, Билл. Это последний раз, финальный аккорд, и мы станем свободными. Диппер перехватил его за руки и удержал в своих. Он был твёрд, как камень, и в лице больше не было детскости и непосредственности. Была боль и уверенность, а Сайферу становилось всё зябче и страшнее, он впечатался головой в подушку и сжал челюсти изо всех сил. - Мне никогда не стать свободным, тебе нельзя убивать отца, Сосенка. Оставь ты это уже к чёртовой матери! - Никогда не говори «никогда», Билл. Считай, я не убиваю отца, считай, я спасаю свою жизнь. И твою жизнь, потому что кто-то точно должен спасти тебя, - Пайнс сел Сайферу на живот и положил на щёки того ладони, снова удерживая. – Ну же, Билл, пожалуйста, просто подумай об этом с точки зрения… - Сосенка, я убил своих родителей, когда мне было восемь, - прошептал Билл и голос его разбился окончательно, - я знаю, о чём говорю. Что-то под потолком снова громко лопнуло, и монохром разлетелся кусками по помещению, сепия мигом поглотила всё, а потом лампочка задрожала и шкафы снова обрели свои цвета. На лице Диппера не было страха, на его лице ничего не сломалось, оно было твёрдым и нежным, а в глазах по-прежнему не было дна. Его руки не дрогнули, Пайнс только крепче держал его. Глаза Сайфера намокли и треснули, лицо задрожало, и хлынули слёзы. А Диппер наклонился ещё ниже и стал целовать его, покрывать кожу маленькими аккуратными прикосновениями и чуть поглаживать пальцами виски. - Мы всё это закончим, Билл, никогда больше не будем никого убивать, - говорил он мягким ровным голосом. – Помнишь, ты как-то сказал, что плохими людьми рождаются? Билл закивал, сдержанно всхлипывая и хватаясь пальцами за спину Пайнса. - Может быть, это так, но суть в осознании. И в выборе. Моя мама была верующей и читала мне Библию, Билл. Так вот, я понял, на самом деле мы всё своё время проживаем на страшном суде, - Диппер прикоснулся к его губам, - но это не важно, плохой ты, или хороший, правила всегда одни и те же, мы все похожи, Билл, понимаешь? Сайфер всё кивал и кивал, а Пайнс говорил и успокаивал его своими страшными словами, лампочка больше не дребезжала, и Биллу казалось, он наконец нашел это мифическое решение, выход, последнюю истинно верную фразу, настоящий конец, и что он видит панораму километров звёзд перед собой. Перспективу. Другую истину, удивительно ровную. И ощущал, как в его голове рождается понимание чего-то важного и постороннего, о чём он прежде не задумывался, но всегда говорил вслух. - Мы покончим со всем этим и выберемся на поверхность, хорошо? – спросил Диппер ещё раз, глядя в воспалённые глаза Билла. - Да, Сосенка. Да, мы закончим и выберемся, - кивнул Билл и растянул губы в несчастной улыбке. Гостиная погрузила в тишину, Диппер лёг на своё место, Билл развернулся и обнял его прижимая к себе, еле слышно шмыгая носом, а мальчик обнял его в ответ. За окном шумел дождь, но под одеялом на бархатной кровати было тепло и пахло отвратительным травяным чаем, Пайнс задремал, а Билл всё думал о том, что он слаб. Диппер был ребёнком, да. Сильным ребёнком. А Билл был стар, и его страшный суд подходил к концу. И Билл сделал выбор в пользу осознания, и почему-то сейчас ему отчётливо виделся этот выбор, только сейчас, никогда раньше он не ощущал этой правильности и уверенности в следующем дне. А потом Билл Сайфер тоже уснул. VI В жизни Диппера Пайнса не было ничего страшнее, чем то, что происходило с ним в минуту, когда Билл проговаривал вслух придуманный им план. Дело состояло в том, что чтобы убить одного человека Сущности требовалась жертва жизнью другого, так говорил Билл. Но он предупредил Диппера, что это суть его Сущности, что шкала жертв совершенно индивидуальна, и Диппер в несколько раз сильнее его самого. - Твой отец значит для тебя хоть сколько-нибудь? – спрашивал Билл, сидя за столом и внимательно глядя на Пайнса. – Он значит для тебя больше, чем посторонний человек? - Разве что я больше его ненавижу, - немного подумав отвечал Диппер, - а впрочем… Да, конечно он значит для меня больше, были же времена, но я их совсем не помню. - Я полагаю, разумнее всего принести в жертву меня, - Билл был серьёзен. Диппер подавился чаем, а потом так разозлился, что швырнулся чашку с примотанной ручкой в стену и вскочил на ноги. - Что за хрень ты несёшь, Билл?! – немедленно взбеленился он, но Сайфер помотал в воздухе пальцем и кивком указал обратно на стул. - Мы не будем убивать меня, Сосенка, - продолжил он, - мы причиним мне ущерб на грани смерти и обманем Сущность, понимаешь? - Нет, Билл, мы не будем этого делать, мы можем грохнуть кого угодно, но только не тебя…, - забормотал Диппер. - Зная твоё отношение, нам понадобится уложить целый полк. Поверь, безопаснее для нас обоих будет вызвать у меня небольшой обморок, чем потом попасть в колонию для малолетних. Диппер осел брошенной куклой на стуле и схватился за голову руками, утыкаясь в столешницу. - Я понимаю, что это разумно, но вдруг…. Нет, Билл, проще какую-нибудь старуху с лестницы толкнуть, или… - Я тебе что говорил про осознание, Диппер? – в голосе Сайфера проступила сталь. – Ничего со мной страшного не случится, нужен только аспирин и всё, никаких старух, никаких убийств, понимаешь? Нам будет проще, обоим. Диппер тоскливо посмотрел на него и замотал головой, отворачиваясь. - Я просто передознусь аспирином, от этого ещё никто не умирал, если делал осторожно, Сосенка, - заворковал Билл, - лучшего способа просто нет, понимаешь? Тебе надо только достать аспирин, а дальше… Я буду здесь, ты там, с отцом, он умрёт, где хочешь и как хочешь, а мы останемся живы и уедем в твой городок к прадядям. Помнишь, что мы должны выбраться? Диппер закусывал губу и явным образом злился, но потом злоба сошла на нет, уступая место неохотному согласию, и Пайнс тяжело выдохнул, приподнимаясь со стола. - Это всё звучит очень хреново, Билл. С чего ты вообще взял, что Сущность можно обмануть? - Я уверен, ты можешь это сделать, у вас с отцом, и у нас с тобой феноменальные отношения, - Сайфер улыбнулся, и у его глаз снова собрались очаровательные морщинки. Ещё немного поразмышляв, Диппер неуверенно согласился, Сайфер потёр руки и предложил выпить чаю с когда-то купленным Пайнсом печеньем. Они посидели вечерок вместе, а потом Пайнс отправился домой, где его ждал скандал. Только сегодня ему было как-то холодно в сердце, и он без особого остервенения впивался в отцовские, заплывшие отчаянием, злобой и несчастьем, глаза, и не был особенно настроен на упорное противостояние. Что-то всё смешалось, и ему было жаль смотреть на этого старика, чью башку в тридцать шесть лет уже проела седина. Вечером он попросил у Мэгги пачку аспирина, потому что отец перестал давать ему карманные деньги, мотивировал просьбу постоянными сверлящими болями. Мэгги воровато осмотрелась по сторонам, а после достала ему аж целую банку со словами «много не принимай, а то плохо будет». Диппер невесело ухмыльнулся. Время шло, назначенный Диппером отцу час приближался. Диппер решил, что он попросит Мэгги приготовить вкусный обед и уйти к себе домой. Он решил, что хочет, чтобы отец подавился куском стейка и задохнулся. Это было милосердно, считал он. Пайнс действительно думал о милосердии и думал о своём отце. Энтони Пайнс был несчастен, мальчик знал. В его жизни больше не было любви и чувств, ничего, кроме злобы и ненависти, и претензий к несправедливости жизни, он обрюзг и обветшал на ветрах, и ненавидел серо-голубое, но упорно лелеял его в себе и своём доме. И убивал Диппера. Наверняка он сожалел, но это было неважно. Ничто уже не было важно, кроме их плана. Диппер боялся. День настал. Они стояли с Биллом посреди гостиной, смотря друг на друга, и глаза Пайнса снова были на мокром месте. Сайфер сжимал в руках банку таблеток и смотрел на Диппера исподлобья. - Ровно в четыре часа дня я приму таблетки, Сосенка, - его ровный голос разрезал тишину. – Возвращайся потом сюда, ладно? Не смотри на всё это. - Да, конечно, о чём ты говоришь, Билл, - пробормотал Диппер, опуская взгляд и шмыгая носом. Билл положил руку ему на плечо и чуть нагнулся, приподнимая его лицо за подбородок. - Эй, всё будет хорошо, ты ведь помнишь? – прошептал он и улыбнулся одними кончиками губ. Диппер слабо улыбнулся ему в ответ, и моргнул. Но вдруг улыбка резко спала с лица Билла, и Диппер как будто увидел одни только кости перед собой. Он чуть было не шарахнулся в сторону в испуге, но остановил себя. А потом Билл сказал серьёзно и вкрадчиво: - Обещай мне, Диппер, что мы больше никогда не будем убивать. Дипперу захотелось заплакать, он сжал губы и закивал, цепляясь пальцами за талию Билла. Тот ещё чуть-чуть приподнял его лицо и поцеловал в губы, но уже по-настоящему, и в этом поцелуе, в сплетении двух языков было всё отчаяние, сосредоточенное на их кончиках. Билл крепко обнял Диппера и посмотрел на него решительно, но Пайнсу всё время казалось что-то страшное в этом взгляде, и с каждой секундой он всё больше хотел закричать ему в лицо упорное «нет», схватить за руку и ринуться в бега, в какие-нибудь поля и степи, подальше от этого кошмара. Только Диппер знал – они могли сбежать от чего угодно, от стаи волков, от его отца, от полиции и цунами, но не от Сущности. Им надо было поставить точку. - Всё будет хорошо, Сосенка, - снова прошептал Билл. Потом Диппер исчез в дверном проёме. Билл посмотрел ему вслед, как тогда, в первую их встречу, и ушёл к однобокой кровати красного бархата. Ему предстоял долгий час. *** Стол был накрыт, они с отцом сидели друг на против друга. Потрёпанный мужчина с неряшливой щетиной на щеках, но выглаженным галстуком и лакированными ботинками, и мальчик с серьёзным точёным лицом и грозными тяжёлыми глазами-омутами. Чёрно-синие стены давили на голову Диппера, но он по-прежнему не отрываясь смотрел на отца, ровными быстрыми движениями разрезая стейк на кусочки. - Я хотел тебя спросить, папа… - Нет, - резко ответил отец, бросив на него собачий страшный взгляд, - кто разрешал тебе разговаривать за столом? - Как думаешь, ты бы смог убить человека? – проигнорировал его выпад Диппер, останавливаясь и кладя приборы на тарелку крестом. Он бросил мимолётный взгляд на часы, потом на отца, на то, что вдруг зародилось пламенем в его лице – злобу. Она всегда зарождалась мгновенно, будто огонёк спички, и Дипперу сделалось вдруг смешно оттого, как они похожи, как оба изношены и разбиты жизнью. - Я сказал тебе заткнуться, - холодно отрапортовал отец и вернулся к своей тарелке. - А я вот думаю, что смог бы, - Диппер театрально почесал подбородок. – Ты знаешь о том, что все эти три года медленно убиваешь меня? Мне просто интересно, папа. Энтони Пайнс поперхнулся, а Диппер вдруг засмеялся ледяным смехом. Это было похоже на химическую реакцию, мгновенное взаимодействие, секундное прикосновение миг, взрыв. Он начал стучать себе в грудь, и оттуда, как из жерла вулкана или пасти помирающей собаки вырвались отвратительные каркающее звуки. Диппер медленно встал на пол, а потом через стул забрался на стол. Он смахнул ногой тарелку овощей, и та разбилась, рассыпаясь осколками по ковру, потом смахнул графин с водой и бутылку вина, стоящую ближе к отцу. Он смотрел на него сверху вниз и носком домашнего ботинка развернул его лицо за подбородок к себе. - Ты знал об этом, папа? Тот содрогался в конвульсиях, по подбородку текли слюни, пальцы превратились в страшные крючки, и отец всё дёргался, дёргался, гнулся, как ветка. И смотрел на Диппера в ужасе, пытаясь выдавить какие-то слова, беспомощно шевеля синеющими губами. - Ты хочешь спросить меня, почему я делаю это? Почему не помогаю тебе остаться в живых сейчас? – продолжал монотонно говорить Диппер, и лицо его было страшно. Оно почернело, все черты обострились и исказились под оскалом Сущности, что проглядывала сквозь детские глаза. – Ты спросишь, как я вырос таким чудовищем, папа. Откуда я такой взялся, у своей матери, у тебя самого? Движения груди стали резкими и неровными, по подбородку тонкой струйкой потекла кровь. Диппер раздавил ногой тарелку и сбросил её на пол, а потом присел перед бьющимся в припадке отцом на корточки. Ему показалось, что тот облез и поседел, как будто скукожился. Он тлел здесь, перед ним, а Диппер внимательно смотрел. И вдруг что-то дёрнулось у него внутри, и заговорили в голове языки, что-то было неладно, в эту самую секунду, но не здесь, не в этой проклятой гостиной в серо-голубых тонах, происходило что-то непоправимо ужасное. - Это ты сделал меня таким! Из-за тебя я превратился в это! – он ткнул пальцами себе в лицо. – Ну как, нравится?! Нравится тебе твоя работа?! Но знаешь, что?! Я всё это исправлю, у меня всё будет нормально, а ты, блять, сдохнешь, кусок дерьма! Губы Диппера затряслись, и он в ярости пихнул отца назад. Тот повалился вместе со стулом, беспомощно барахтаясь в пене изо рта, но дёргался ещё недолго. А Диппер смотрел на его глаза, и как в них истлела его не невзрачная жизнь. Но дыхание Пайнса не успокоилось. Он на трясущихся ногах попятился назад, а потом ринулся через поваленную посуду на столе, через все ковры и порожки наружу, под ливень. Когда Диппер ворвался в двери гостиной было уже темно. Его дом находился довольно далеко от дома Сайфера. В гостиной было темно и веяло холодом. Сердце Диппера пропустило удар и ухнуло куда-то в пятки. Пайнс нащупал пальцами выключатель, щёлкнула клавиша, неприятно затрещала старая лампа, по комнате разлился жёлтый вялый свет. Билл лежал на полу. Его ноги и руки были неестественно вывернуты, а рядом, на кровати, валялась практически пустая банка. На ватных ногах Диппер подошёл к телу и опустился на колени. Лицо Билла посинело, тоненькие подсохшие струйки крови разветвлялись по его подбородку, а глаза были высушены и пусты. Его тело было уже холодным. В банке лежала маленькая скомканная влажная бумажка с корявой надписью: «Никакой больше Сущности, Сосенка, ты обещал». Пальцы Диппера тряслись, он схватил Билла за руки, словно пытаясь нащупать пульс в запястьях, но всё было тщетно, абсолютно бессмысленно. Конец. Диппер забился в немой истерике, слёзы капали на пол, и он беззвучно кричал, сжимая ледяные тонкие ладони Билла в своих. Лампочка в комнате вдруг снова дрогнула, глаза Диппера привычно пошли пятнами, а потом она и вовсе погасла. В гостиной стало совсем темно. За окном шумел дождь. VI.I …робко потянулся к нему, покрасневшими тонкими пальцами хватаясь за свитер. Диппер уткнулся головой Биллу в грудь, сцепляя зубы как можно крепче, аккуратно прижимаясь к нему, потому что ему смертельно хотелось. Он давно никого не обнимал. Билл постоял немного столбом, а потом завёл руки за спину мальчика-просящего, кутая его в свой свитер и утыкаясь подбородком в мокрую ледяную макушку. Осколки ползли по щекам Диппера, и он судорожно вздыхал, ничего не говоря. Билл наклонился к нему, прижимая маленькое острое содрогающееся тело к своему, и, ровными движениями разглаживая мокрую куртку на его спине, пробормотал: - В первую очередь, Диппер, чтобы быть сильными… Мы приносим в жертву самих себя.