Ожидание

В полночь, как обычно, раздался стук в дверь. Раньше, помнится, Мэллит всегда вздрагивала и шла к двери со свечой — проверить, надёжно ли она заперта. Сохранять спокойствие было непросто, особенно учитывая жалобные голоса, доносящиеся из-за окон. Но те времена уже прошли, и сейчас она просто натягивала на голову одеяло. — Мэллит, — затянул очередной. — Открой, сестрёнка! Пусти нас! Тут так холодно! Нам надо согреться! — Открой, глупая девчонка! — загромыхал из темноты голос Енниоля. Мэллит прислушалась к собственным ощущениям. Когда, с каких пор сочувствие и боль сменились раздражением? — Убирайтесь! — крикнула она, едва удержавшись от того, чтобы запустить в окно подушкой. — Я не открою. — Мэллит… — жалобно закричала сестрёнка. — Открой, умоляю! Со всех сторон их маленького домика раздавались многочисленные голоса, но, к счастью, она уже давно научилась пропускать их мимо ушей. Ну или, по крайней мере, держать окна и двери запертыми наглухо. Те, кто не выдерживал, давно ушли навсегда, а тот единственный, чьего прихода Мэллит боялась больше всего, так ни разу и не объявился, хотя она точно знала, что выйдет к нему. *** Со дня Излома прошёл год, и они уже начали привыкать ко всему - и к выходцам, стучавшим в окна ночи напролёт, и к тому, что с закатом надо было уже находить себе укрытие, и к тому, что за едой приходилось выходить с оружием — дикие животные словно обезумели и бросались на людей. К счастью, пока пищи хватало, но запасы в опустевших домах уже иссякали, и Мэллит с ужасом думала о том дне, когда соседские подвалы опустеют. Работать в поле было невозможно, а охота была сопряжена с чересчур большим риском. Госпожа Вейзель ушла в первую же ночь, когда услышала голос мужа. Мэллит пыталась удержать её, но тщетно. Слуги тоже рвались на улицу, и в какой-то момент гоганни не выдержала и просто перестала им мешать. Так она осталась одна. Наутро, выйдя из дома в поисках ушедших, Мэллит наткнулась на стаю диких волков, бродивших у самого порога, и бросилась назад. К счастью, в доме оставались еда и питьё, так что весь день она сидела взаперти. Ночью Юлианна Вейзель, хозяйка дома, решила вернуться. Ту ночь Мэллит старалась не вспоминать. С рассветом, пока напуганные выходцами звери всё ещё прятались в лесу, она сходила к колодцу и принесла воды. За час до заката в дверь постучали. — Я не открою! — отчаянно крикнула Мэллит. — Уходите! Всё то наследие гоганов, с которым она так долго боролась, вся вежливость и всё смирение словно вылетели у неё из головы. — Тогда мне придётся выбить дверь, — раздался из-за двери напряжённый, но в то же время очень спокойный голос, который Мэллит, к собственному удивлению, узнала. Возможно, она бы заплакала, но сил на это не оставалось. На миг ей захотелось снова стать той девочкой-гоганни, которая ещё не осталась в мире наедине с выходцами, волками и всей остальной мерзостью, ведь наверняка опасности ещё не закончились. — Ты… Вы… Не сможете войти, пока недостойная не назвала вас по имени. Или не открыла дверь. — Тогда мне точно придётся выбить дверь, — спокойно и с ноткой сожаления сказал ей тот, кого при жизни звали Валентином. — Возможно, тогда вы мне всё-таки поверите. Мэллит не успела даже вскрикнуть, как дверь распахнулась. Замки в доме Вейзелей были никудышные, странно, что волки не открывали их лапами. Названный Валентином стоял перед ней и выглядел на удивление живым, несмотря на невероятную бледность и следы крови на одежде. — Названный Валентином ранен? — обеспокоенно прошептала Мэллит. — Пустяки, — поморщился тот. — Но, прошу вас, не стоит называть людей по имени, иначе у вас есть шанс не пережить ночь. — Я уже пережила две, — грустно ответила Мэллит. — Есть ещё кто-то, оставшийся в живых? — спросил названный Валентином… То есть Валентин. — Нет. Все ушли. Недостойная говорила им, чтобы не уходили, но они не прислушались к дочери Кабиоха. — Вы говорите всё так же, — улыбнулся Валентин. — В этом мире осталось хоть что-то неизменное. В глубине души Мэллит была с ним не согласна. — Теперь отсюда можно уехать? — тихо спросила она. — К людям? — Не знаю, — поморщился Валентин. — Я в этом совсем не уверен. Вот-вот наступит закат, и на улице будет небезопасно. Про себя Мэллит удивилась его невероятной способности подбирать нейтральные слова. Она бы не назвала то, что творилось на улице ночью, иначе как кошмаром. — Здесь можно заночевать, — тихо сказала она. — Осталось немного солонины, сыра и хлеба, правда, зачерствевшего. И недостойная набрала воды. То есть я набрала воды. — Так и сделаем, — вздохнул Валентин. — Я посмотрю, можно ли починить дверь. Лошадь я поставил в стойло. При слове «лошадь» у Мэллит появилась надежда, и она всё-таки рискнула спросить: — То есть где-то уже остались люди? — Где-то, должно быть, остались, — глухо ответил Валентин, тем самым подтвердив её худшие опасения. На поверку его царапины оказались волчьими укусами, но, к счастью, у Мэллит нашлось чем их обработать. Ночь приближалась, и они вместе наглухо закрыли все ставни. Валентин достал из сумки четыре свечи. — Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было, пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, пусть Четыре Волны унесут зло ото всех нас, сколько бы его ни было, пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько бы их ни было... — Не подействует, — грустно произнесла Мэллит. — Я ставила их в первую ночь, но госпожа и слуги всё равно ушли. — Но выходцы не зашли внутрь, значит, всё же это помогло? Мэллит пожала плечами. Когда раздался первый стук в дверь, Валентин крепко сжал её руку. *** На следующее утро они обнаружили, что лошади в стойле больше не было — только плесень, покрывшая всё вокруг. — Закатные Твари! — выругался Валентин, осматривая пахнущие гнилью обрезанные поводья. — Простите. — Всё в порядке, — выдохнула Мэллит. — Всё равно вокруг полно волков. Недостойная даже не уверена, что мы смогли бы куда-нибудь уехать. Названный Валентином чудом выжил, пробираясь сюда. Лицо Валентина скривилось, словно он откусил кусок незрелого яблока. — Прошу вас, не называйте себя недостойной. Вы пережили две ночи наедине с выходцами, не дали волкам растерзать себя и сумели продержаться достаточно долго для, — он запнулся, подбирая слова, — для столь юной девушки. Мне неприятно подобное самоуничижение. И, прошу вас, называйте меня Валентином. — Хорошо, — робко улыбнулась Мэллит. — Только вот как мы отсюда выберемся? Валентин посмотрел себе под ноги и ковырнул плесень носком сапога. — Я пока не знаю. Но я обещаю вам, Мэллит, что у нас получится. Тогда она в первый раз спросила себя, зачем он вообще приехал за ней, но сейчас у них были и более насущные дела. — В доме не так много еды, — тихо сказала она. — Я думаю, — спокойно ответил Валентин, — в других домах что-то осталось. На соседней улице я видел мясную лавку, там должны быть запасы. — На улицах волки, — напомнила Мэллит. — Волки боятся огня и стали. У нас есть и то, и другое. В тот день он убил волка ударом в сердце, и с тех пор остальные предпочитали держаться от их дома на безопасном расстоянии. Каждый день они брали с собой топоры и ходили на разведку по городку - сначала в поисках лошадей, чтобы попробовать выбраться, затем уже просто в попытках запасти побольше еды. Чаще всего им это удавалось, хотя Мэллит каждый раз думала о том дне, когда припасы закончатся. Впрочем, они уже выкопали прекрасные розовые кусты Вейзелей и посадили вместо них найденные овощи в надежде на небольшой урожай. Мэллит до смерти боялась, что Юлианна уничтожит их посевы ночью, но, видимо, после смерти судьба сада бывшую хозяйку больше не заботила. Ночные гости продолжали пребывать, и порой Мэллит казалось, что весь Талиг собирается под их окнами. Но с Валентином было не так страшно - он как никто умел сохранять беспристрастность, и это внушало спокойствие. — Пусти нас, Мэллит! — кричали из-за окон её сёстры, но Валентин всего лишь приподнимал бровь. — Чудесная погода, не правда ли? И, подхватывая его игру, Мэллит отвечала: — Пожалуй, ночи холодноваты. Как бы всю свёклу не заморозило. Разумеется, никакой свёклы у них не было, но это здорово помогало отвлечься от криков и угроз за окном. Они ложились спать до заката, чтобы как следует выспаться, и, кажется, это помогало. Жизнь потихоньку входила в свою колею. А потом Валентина начали мучать кошмары. Мэллит пугала сама мысль о том, какими могут быть кошмары у человека, живущего в доме, куда каждую ночь приходили выходцы. Она гладила его во сне по голове и надеялась на лучшее, но однажды утром Валентин подошёл к ней, привычно опустив глаза. — Мне нужно уйти, — сказал он. — Простите меня. Я вернусь через несколько дней. Мэллит хотелось спросить, что же ему снилось, где он собирался ночевать и куда направлялся, но она привыкла не задавать лишних вопросов. Вместо этого она собрала ему еды и хотела было обнять на прощание, но, как обычно, не решилась. *** Выходцы продолжали приходить, еда ещё оставалась, а по утрам Мэллит рисовала на стенах углём из камина и ставила на стол две тарелки. Валентин не возвращался. Этого стоило ожидать, но каждый вечер, засыпая, гоганни думала о том, что если он не вернётся днём, то обязательно придёт ночью. И тогда, наконец, можно будет выйти.