Двери

Двери. Никто не задумывался о судьбе дверей в кабинете Занзаса? Их столько раз чинили, столько раз мыли и, на удивление, ещё ни разу не меняли. Если быть достаточно внимательным, то по ним можно читать быт Варии. Вот, например, пара вмятин и царапин, пахнущие алкоголем – Занзас кинул сегодня в Скуало стакан с недопитым виски, когда тот принёс новую стопку проверенных - уже проверенных – и ненавистных отчётов на подпись. След от тщательно отмываемого чёрного пятна от огня, рядом царапина от лезвия и след от того, что это лезвие воткнули в дороге дерево, из которого сделана дверь – Скуало снова орал на Занзаса по какому-то поводу, что уже привычно, а тот изрядно напился и избил его, пригвоздив здоровую руку его же лезвием к массивной двери. Вот тоже тщательно отмываемый, но всё же немного посеревший след-пятно – место, в которое обычно попадает Скуало тяжёлой армейской обувью, по привычке открывая дверь с ноги. Несколько едва различимых зазубрин на косяке на уровне бедра – это Бел, привыкший почти вслепую бродить по особняку, тихо смеясь своим шипящим смехом. А это – вмятины на углах двери со стороны защёлки – это Скуало, будучи ещё мальчишкой, хлопал со злости дверью, придя с очередного «приёма», на котором ему «вонгольские придурки» пытались вправить мозг. Или поиметь. Он до сих пор не особо разобрался в их целях. Ещё он так же хлопал этой дверью, когда поздно ночью вылезал из архивов после бесплодных попыток найти способ освободить Занзаса из «Колыбели». Сколько эти двери видели, сколько слышали, одним им известно. Они столько раз видели подавленного растрёпанного мальчишку с мечом, столько раз слышали знакомое всем варийцам «ВРАЙ». Бесчисленное количество раз они видели разгневанного Занзаса и его беспокойного капитана. Они столько раз были «омыты» алкоголем, что этот запах уже ничем не отмыть и не выветрить. Они видели этих двоих такими, какими никому из Варии не положено даже представлять: обнажённый, выгибающийся мечник, раздвинувший ноги перед своим боссом на таком же молчаливо созерцающем столе, сжимающий чужие плечи до, кажется, синяков, нетерпеливо тянущийся к его губам, а потом так сладко дрожащий в его руках; босс Варии, ревниво оглаживающий шрамы на теле своей акулы, безжалостно кусающий бледные плечи и до удушья сжимающий нежную, напряжённую до предела шею, неприлично беззащитную, подставленную под сильные руки, вот-вот готовые вспыхнуть всепоглощающим пламенем непоколебимой воли. После - перебирающий длинные светлые волосы – символ клятвы, символ верности капитана. Верности только ему, Занзасу, что невозможно льстит даже спустя столько лет. Они слышали столько молитв – безмолвных, застывших в выцветающих сталью глазах, застрявших в горле, из которого так часто вылетают крики и ругательства, а сейчас беловолосый обладатель его не в силах пошевелить губами, моля вернуть… Вернуть ему его Небо, его Босса, за которым он готов идти хоть в Ад. Но идти некуда. Они слышали столько отчаяния в голосе за прошедшие кошмаром восемь лет «Колыбели», а после – столько причитаний Луссурии, бегающим с кухни в кабинет и обратно по поручениям капитана, вернувшего – чудом, но всё же – босса и не отходящего от него последующий месяц. Они слышали бесконечное количество «ti odio» и «rekiprocamente», «чёртов босс» и «мусор». Слышали приглушённые стоны и сквозь них – проклятия привычно жестокого Занзаса, так часто грубого в постели… Да и не только. Столько возбуждённого рычания на непослушного и упрямого мечника, не замолкающего, кажется, никогда. Только в постели. Только с ним. Столько надрывного повторения имён этих двоих. Лишь пару раз эти двери слышали «я люблю тебя». Едва различимым шёпотом. Запустив пальцы в такие привычные светлые волосы, и склонившись к уху спящего после изнуряющего секса. Несмело, кажется, даже боязливо, темноволосый итальянец шепчет единственно верному ему во всём мире существу заветные слова. Он никогда не повторит их. И это не нужно. Доверчиво умостив светлую голову на коленях того, кому так давно отдал свою жизнь и честь, мужчина почти сразу провалился в сон. Почти. Прямо перед тем, как позволить Морфею забрать сознание из реальности, он одними губами произносит на родном итальянском заветное «ti amo». И тоже остаётся неуслышанным. Он никогда не повторит их. И это не нужно. Это не нужно. Это известно. Им обоим. Без слов. Кажется, так было всегда. - Нам нужно поменять эту дверь, - Занзас внимательно смотрит на предмет разговора, ненадолго отвлёкшись от полюбившегося алкоголя. - А? – капитан поднимает растрёпанную голову с подушки, оглядываясь на вход. – Зачем? Целая, вроде. - Старая уже, - виски залпом прокидывается в рот, а стакан с характерным стуком опускается на стол. Мужчина поднимается и лениво доходит до своей кровати, заваливаясь туда и сгребая в охапку несопротивляющегося мечника. - Да пусть висит, спи, - пожимает плечами Скуало, устраиваясь в тёплых объятиях и вновь медленно засыпая. - Ну пусть, - уже вдогонку проговаривает Занзас. Утыкается носом в белесую макушку и закрывает глаза. Пусть.